Buch lesen: «Пирог из горького миндаля»
© Михалкова Е., 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
* * *
Фотография не выцвела со временем. Даже как будто стала ярче, и сейчас, когда я держу ее в руках, меня не оставляет мысль, что часть наших жизней перетекла в нее и навсегда осталась на глянцевом листе. Фотограф был тот еще колдун.
Вот и он сам, в центре – смотрит в объектив с понимающей усмешкой. На официальных снимках его лицо дышит благородством, а собственная камера поймала хозяина таким, каким он был в ту минуту: злым, веселым, упивающимся своей игрой. Отчего он не пожелал прикидываться, как всегда?
У меня есть объяснение.
Возможно, в кои-то веки он на секунду приоткрыл свое настоящее лицо, потому что вокруг собрались одни притворщики. Его позабавила идея сыграть на контрасте.
А теперь смотрите внимательно.
На снимке нас двенадцать – дюжина лжецов. Мы сгрудились вокруг сидящего в кресле величественного старика: пятеро детей, шестеро взрослых – и он. Большая дружная семья! И заметьте, все улыбаются, кроме одной девочки. Она смотрит в камеру так, словно догадывается, что должно произойти.
Впрочем, это ни для кого не секрет. Я расскажу, что случится вскоре после щелчка затвора. Знаете, что вы видите на самом деле вместо большой дружной семьи?
Вы видите жертву, преступника и свидетелей.
Говорят, у каждой семьи есть свои скелеты в шкафу. Но открыв наш гардероб, вы обнаружите за дверцей небольшое ухоженное кладбище. Знаете, как это бывает – у одних в шкафах Нарния, а у других торчат кресты на погосте.
На снимке мы улыбаемся в камеру – все, кроме единственного испуганного ребенка.
Один из нас вскоре будет мертв. Тот, кто убьет его, стоит в шаге от будущей жертвы.
Обстоятельства, при которых произошло преступление, и его причины известны мне лучше, чем кому-либо другому.
Потому что убийца – это я, и это моя история.
Часть 1
Глава 1
2000 год
1
– У старухи черный дом! Она служит в черной комнате черную мессу!
Таинственный Женькин шепот проникает в самое сердце, и внутри становится сладко до ужаса.
– Черная старуха идет по черной-черной улице. Она сжимает черный-черный нож! Она ищет черную кошку!
– Фигня!
Белокурая девочка потянулась и демонстративно зевнула.
– Фигня? – Рассказчица прищурилась и обернулась к другой слушательнице. – Тоже считаешь, что я вру?
По правде говоря, Тишка так и думала. Но когда тебе двенадцать, а твоей двоюродной сестре четырнадцать, спорить с ней осмелится лишь человек, который совсем-совсем не боится черной старухи.
– Изо-ольда! – шепчет Женька специальным голосом, от которого мурашки по коже. – Она родилась ведьмой в Польше сто сорок лет назад!
Каждое утро Изольда Андреевна Дарницкая проходит мимо их дома – сутулый стервятник, водрузивший на голову шляпу со страусиным пером. На скрюченных пальцах сияют перстни. Мочки пятнистых ушей оттянуты серьгами, сверкающими как мартовские сосульки. Иногда на шляпу цепляется ажурный зонтик от солнца: Изольда утверждает, что так меньше портится кожа.
Вокруг ее ног шуршит юбка из черной тафты, на плечах серебрится шаль с люрексом. Изольда наносит визиты знакомым.
Старуха напоминала бы городскую сумасшедшую, если б не ее манера разговаривать, высокомерная до такой степени, что собеседник невольно ощущал себя глупцом. Изольда не общалась – она снисходила. Не здоровалась – награждала своим вниманием.
– Я ведь певица, – хрипло говорит Изольда Тишкиной бабушке и выпускает дым из пунцовых губ. – У нас с Всевышним особые отношения. Мы – божьи дудочки. Господни тростники, через которые в мир льется его мелодия.
Все-таки она была совершенно чокнутой.
И как утверждали в поселке – невероятно, сказочно богатой.
Врали, разумеется. Откуда взяться сказочному богатству у бывшей исполнительницы романсов, давно потерявшей голос. Но все эти перстни, духи, шелестящие платья, огромный таинственный дом, в который никому не было доступа, кроме ее единственного сына – позднего болезненного ребенка, красивого какой-то ущербной красотой… Все это порождало слухи. Безумные, как и сама Изольда Дарницкая.
– У нее дома алтарь, – говорит Женька, – перед алтарем ковер, в ковре живут мертвые пчелы. Они делают мертвый мед. Она обмазывает им губы и кого поцелует, тот сам придет к ней ночью и останется навсегда.
– Зачем ей люди? – Вероника села на траву и обхватила колени тонкими белыми руками.
– Лучше тебе не знать. В полнолуние к ней является черный лекарь и приносит синеглазую жабу. Ее кожа обжигает! Дотронешься голыми руками, будут волдыри.
Тишка вспомнила, что старуху и впрямь часто видели в кружевных перчатках. Она вопросительно взглянула на Веронику, ожидая, не последует ли опровержения. Но та молчала.
– В ночь с четверга на пятницу у жабы вспучивает брюхо и ее тошнит драгоценным кольцом. Или серьгой!
Тишка от восторга затаила дыхание. Последовательница Джеральда Даррелла, она многое отдала бы за то, чтобы увидеть это уникальное земноводное.
– А охраняют жабу кошки с рыбьими глазами. Если они оцарапают человека, у него в горле вырастут водоросли, и он умрет!
– Завралась, – констатировала Вероника. Вытащила из кармана расческу и принялась водить по своим дивным волосам.
Женька сощурилась:
– Легко проверить!
– Как это?
– Пошли со мной к Изольде!
Вероника пожала плечами:
– Она тебя не пустит. Она никого не пускает.
– А я не спрошу!
Повисло молчание.
Тишка первая сообразила, что предлагает старшая из сестер.
– Ты хочешь… хочешь залезть к ней? Как вор?
– Как археолог! – поправила Женька. – Изольда уже давно ходячий труп. Значит, ее дом – это гробница!
Вероника даже расчесываться перестала.
– Совсем больная!
Старшая сестра не удостоила ее ответом.
– Пойдешь со мной?
Прямой твердый взгляд устремлен на Тишку. Девочка почувствовала, что сердце стукнуло где-то в желудке.
– Ты не залезешь! – вмешалась Вероника. – Она всегда запирает окна!
Женькина улыбка стала шире:
– Все, кроме чердачного!
Девочка замолчала.
– На заднем дворе растет старая черемуха, – жарко зашептала Женя, склонившись к Тишке. – Можно пробраться по ветке до окна. Она выдержит!
– Откуда знаешь? – тоже шепотом крикнула Вероника.
– Уже пробовала. Окно Изольда всегда держит открытым. Она не боится воров. Но мы же не воры!
«Мы не воры!» – повторила про себя Тишка.
– Старуха уходит в гости ровно в одиннадцать. Почему?
– Почему? – завороженно повторила Тишка.
– Потому что в десять тридцать заканчивается радиопередача «Золотой век романса». Полчаса старуха собирается, затем выходит из дома. Помните про чердачное окно? Оно открыто. Изольда возвращается через пару часов, но иногда гуляет и дольше.
Женька шептала очень быстро. Тишку поразила ее осведомленность.
– Мы дождемся одиннадцати, заберемся в дом, распугаем кошек и найдем волшебную жабу, – уверенно закончила Женя.
– Брать ничего не станем, только посмотрим, – неожиданно для себя сказала Тишка.
И лишь поймав испуганный взгляд Вероники, поняла, на что она согласилась.
2
«Завтра выдвигаемся», – сказала Женя после ужина.
И это по-военному четкое «выдвигаемся» прозвучало так веско, что Тишка даже спину выпрямила. Есть, мой генерал!
С одной стороны, интересно – ужас как! Они попадут в логово ведьмы!
С другой, страшно до того, что дух захватывает. Как в парке на американских горках, когда твой вагончик притормаживает перед бездной. В этот миг всегда хочется отменить уже случившееся. Но поздно: несешься вниз, вопя от восторга и страха.
Так и с Женькой. Тишка прикинула, не сказаться ли наутро больной. Но стоило ей вообразить презрительно изогнувшиеся Женькины губы, ее надменное молчание…
В глубине души Тишка понимала, что в дедовом доме она чужак. Со стороны могло показаться, что здесь живет пятеро детей. Но внутри царила безжалостная арифметика, разбивавшая пять на три и два. Двое «странненьких» – Тишка и Лелик. И трое прекрасных, здоровых, качественных подростков – Вероника, Пашка и, разумеется, Женя.
Женька выбрала для своей авантюры не кого-нибудь, а Тишку. И это было не просто предложение, а мостик, перекинутый над пропастью, разделявшей неудачников и счастливцев.
Не то чтобы Тишке очень хотелось присоединиться к этой компании. Но для ее мамы это почему-то было важно. Тишка смутно угадывала, что не оправдывает ожиданий. Поход к Изольде должен все изменить.
С утра набежали облака, быстро стемнело и в воздухе запахло близким дождем. Стрелка барометра качнулась к осадкам.
– Идем быстрее, – шепнула Женька после завтрака. – Вдруг Изольда раньше вернется!
Их никто не остановил. Вероника валялась на кровати в наушниках, Пашка после завтрака исчез. Про Лелика и говорить нечего. «Сидит в своей комнате, птичек рисует», – подумала Тишка. На миг ее охватило острое чувство зависти. Лелику не нужно никому ничего доказывать. Но она представила жабу, выталкивающую из пасти сияющее кольцо с изумрудом, и кинулась следом за Женькой.
К дому Изольды подошли как ни в чем не бывало, словно прогуливаясь. Тишке показалось, что вокруг полно невидимых любопытных глаз. Ощущение было таким явственным, что мурашки побежали по коже.
– Обойдем забор, как будто мы к Прокофьевым, – спокойно сказала Женя. – А там срежем путь.
Девочки свернули в проулок. Прокофьевы, соседи Изольды, приезжали только на выходные. Некому поймать за руку двух подростков, шныряющих по чужим садам.
Они перемахнули через калитку, пробежали между вишен и низкорослых раскидистых слив с побеленными стволами. На дощатый забор влезли без труда и, балансируя, шли друг за дружкой, пока не уперлись в старую черемуху. Тишка была так поглощена тем, чтобы не оступиться, что почти забыла о цели их путешествия.
Вспомнила лишь тогда, когда Женька шикнула на нее:
– Тихо!
В переулке кто-то показался.
Девочка юркнула вверх по веткам. Ей послышался невдалеке приглушенный свист, словно ветер командовал сквознякам готовиться к нападению. Но тут же все стихло.
Едва прохожий скрылся, Женька перебралась повыше и уселась рядом с Тишкой.
– Окно видишь?
Ветка действительно тянулась к чердачному окну, и теперь Тишка поняла, отчего Изольда не закрывает его. Во-первых, ветка хлипкая. Во-вторых, окошко маленькое, взрослому человеку и не протиснуться.
– Давай! – скомандовала Женька. – Заберешься туда. Ты легкая. А потом откроешь мне заднюю дверь.
Тишка уставилась на нее во все глаза. Но ведь план был не такой!
– Чего таращишься? – прошипела Женя. – Вперед! Старуха через полчаса вернется!
И с такой силой подтолкнула Тишку, что та едва не слетела вниз.
Девочка вцепилась в ветку, перекинувшуюся от дерева до окна. И полезла как обезьянка, отчаянно сожалея, что у нее нет хвоста.
Ветка качалась и пружинила, так что Тишка старалась не дышать. Больше всего она боялась услышать хруст. Крыша все ближе, ближе… Наконец Тишка спрыгнула на шиферный скат и вцепилась вспотевшими ладонями в оконную раму.
Обернулась. Женькино лицо белело среди ветвей. Тишка только теперь сообразила, что освобожденная от ее тяжести ветка снова приподнялась над крышей и вернуться тем же путем не получится.
Она подтянулась, протиснулась через узкую раму и чуть не нырнула вниз головой. В последний момент успела выставить руки и приземлилась на дощатый пол, покрытый грязью и шерстью. «Кошки с рыбьими глазами!»
Когда она выглянула наружу, Женька уже исчезла.
Девочке было так страшно, что она кубарем слетела с чердачной лестницы, пробежала по темному коридору, изо всех сил стараясь не увидеть чего-нибудь лишнего, и с размаху ударилась в дверь. С засовами Тишка разобралась за две секунды. Дверь распахнулась, и Женька ввалилась внутрь.
Девочки захлопнули ее за Женькой и навалились спинами, словно ужас поджидал их снаружи, а не внутри. Несколько секунд стояли, тяжело дыша, затем переглянулись.
– Пойдем, – одними губами сказала Женька.
Справа тускло светлел прямоугольник открытого прохода, мимо которого Тишка промчалась, не заметив его. В воздухе стоял густой непонятный запах, в котором смешались дурман старинных парфюмов, вонь кошачьей мочи, пыль, кисловатый привкус забродившего компота и что-то еще, чему Тишка не находила названия. Дом деда казался ей огромным, но этот превосходил его: он был словно лабиринт, темный, запущенный, напоминающий парк развлечений, который долгие годы простоял заброшенным.
Коридоры, зеркала, портреты… Со стен на них смотрела Изольда: молодая, с дерзкой улыбкой, с гитарой в руках. От запаха у Тишки закружилась голова. Ей хотелось выйти на свет, и она свернула в первую же открытую дверь. Женька шагнула за ней.
Под ноги им бросился мохнатый комок. Женька отшатнулась и издала странный всхлип. Тишка неимоверным усилием сдержала крик ужаса. Комок обернулся кошкой, вполне живой и самой обыкновенной: серой в белую полоску.
– Господи, – Женька схватилась за сердце. – Я едва не умерла.
Тишка промолчала. Ей казалось, что она как раз умерла. На целых три секунды. Кошка пробежала мимо них, вспрыгнула на кресло.
– Смотри! – Женька толкнула девочку под локоть.
На комоде у зашторенного окна желтело облезлое чучело лисы. Стеклянные глаза глупо смотрели в никуда. На шее у лисы болтались бусы, одно ухо было по-собачьи подвернуто внутрь.
– Сама Изольда мастерила! – таинственно зашептала Женька на ухо Тишке. – Убила лису и набила. Где-то в подвале наверняка и чучело человека спрятано!
Но Тишке больше не было страшно. Кажется, весь запас испуга она израсходовала на кошку. «И жабы никакой здесь нет, – вдруг поняла она. – Женька все это выдумала».
Портьера шевельнулась. Но на этот раз девочки были готовы, и когда оттуда вышла вторая кошка, копия первой, они даже не вздрогнули.
– Судя по вони, их здесь не меньше дюжины, – уже обычным тихим голосом сказала Женя. – А Изольда никогда не рассказывала…
Просторная комната, в которой они оказались, была беспорядочно заполнена мебелью и больше напоминала склад старинных вещей. Здесь были разномастные кресла на гнутых ножках, плетеные короба, трельяж с потемневшими зеркалами, узенькие шкафчики с дверцами из кусочков цветного стекла, прильнувшие друг к другу, точно сиамские близнецы. Тишка поймала себя на том, что ей здесь нравится. Если бы не запах, от которого горло забивает ватной пробкой…
– Пошли, – скомандовала Женька. – Надо осмотреться!
Тишка отрицательно качнула головой.
– Ты чего?
– Не пойду. Хочешь – сама осматривайся.
Несколько секунд Женька испытующе смотрела на нее. Тишка прямо встретила жесткий взгляд.
– Ну и пожалуйста. – Женя пожала плечами. – Сиди тут, если тебе не хочется посмотреть на жабу!
Тишке было до того противно вспоминать, как она купилась на выдумку для малышей, что она даже спорить не стала.
– Последний шанс! – предупредила Женька.
Девочка молча отвернулась.
Женька скрылась в коридоре, и шаги ее стихли, едва она перешагнула порог, словно сумрак съел все звуки. Тишка осталась одна.
Она провела рукой по гладкой прохладной поверхности комода, но до лисы дотронуться побоялась, хотя очень хотелось. Янтарные бусы покачивались, глубоко в каждой бусине пряталось спящее солнце. Поднеси золотистые шарики к свету, и оно проснется. Но нельзя, нельзя. Чужое.
А вот кошку Тишка погладила без опаски, хоть она тоже была чужой. Но кошки никому полностью не принадлежат, их может потрогать любой, кому они согласны подставить пушистые спины.
Интересно, что делает Женя?
Тишка еще походила по комнате, почесала кошку за ухом, но чувство тревоги нарастало как снежный ком. Она ощущала, что дольше оставаться в этой комнате нельзя. Запах давил на нее, в трельяжных зеркалах, казалось, просыпается и всплывает на поверхность густая подводная муть. «Это просто за окном темнеет, – сказала себе Тишка. – Будет дождь».
Но если будет дождь, значит, Изольда скоро вернется домой.
Пора уходить!
Бросив прощальный взгляд на лису – чучело беспокоило девочку, как будто от него можно было ожидать плохого, – Тишка крадучись вышла из комнаты и сразу наткнулась на Женьку. Та стояла, рассеянно покачиваясь с пятки на носок. Губы кривились в странной болезненной улыбке.
Увидев Тишку, Женя враз сбросила оцепенение.
– Я в спальню заглянула. Между прочим, знаешь, сколько тут еще комнат! Мы с тобой…
Договорить ей не удалось. Послышался негромкий вскрик, топот, и из-за угла, к ужасу девочек, выбежала Изольда.
Старуха была страшна. На белом как скорлупа лице морщины выделялись так явственно, словно их прорезали ножом. Выпученные глаза, всклокоченные волосы – Изольда напоминала оживший труп. И этот труп приближался.
Тишка покачнулась. Женька уже бежала прочь, а она стояла, не в силах отвести взгляда от жуткой фигуры.
– А-а-а! – откуда-то из живота выкрикнула Изольда. – А-а-а!
Казалось, еще одно усилие – и лицо ее осыплется, точно штукатурка.
В ушах Тишки ударил колокол. Звук набрал силу и перешел в гул, осевший в висках. Оцепенев, она смотрела, как за спиной Изольды вырастает вторая фигура: темный демон без лица, тролль, выбравшийся из подвала и преследующий свою тюремщицу. Стены сдвинулись и снова разошлись, старуха выросла, как гора, клацнули гигантские вставные зубы, и она обрушилась на Тишку, выставив вперед костлявые черные руки. Девочка последним краешком ускользающего сознания успела подумать, что ее накроет земляной лавиной, погребет навсегда под рассыпавшимся Изольдиным телом, и никто никогда не найдет ее. Значит, все правда – и про жабу, и про кошек, а те, живые, были и не кошки вовсе, а обманка…
– …Дура!
В неумолчный шум вдруг ворвался хлесткий Женькин голос. Тишку изо всех сил дернули за руку, потащили куда-то к свету, прочь от нависающей мертвой плоти, на воздух, к ветру, к шелесту листьев и лаю собак.
Сзади донесся сдавленный стон, что-то рухнуло, застучало, и Тишке представилось, как катится по коридору отрубленная троллем голова ведьмы. Дверь за ее спиной захлопнулась. Они стремительно сбежали по ступенькам крыльца и рванули к калитке. В зарослях у забора ей померещилось изумленное лицо Пашки. Тишка уже не соображала, где реальность, а где призраки, творимые ее воображением, и могла только мчаться, увлекаемая Женькой, все дальше и дальше от страшного дома.
Глава 2
Июнь 2000 года
за две недели до описываемых событий
1
Всю дорогу мать молчала. И пока тряслись в электричке, и пока брели вдоль заборов, из-за которых свешивались ветки яблонь. Девочка хотела спросить, далеко ли им еще, но взглянула искоса на маму и сдержалась. Какая разница! Так хорошо идти вдвоем, и ветер такой теплый, и птицы поют, и не слышно голосов, словно никто не живет в окрестных садах, кроме соловьев и ласточек.
– Тихо как, – сказала мать.
– Да, здорово! – с энтузиазмом отозвалась Тишка.
Мама как-то странно взглянула на нее и, помедлив, кивнула:
– Точно. Здорово.
Они остановились.
На другой стороне улицы за переплетениями ветвей, за узловатыми стволами, за растушеванной зеленью листвы, пронизанной лучами, угадывался огромный дом. Тишка прищурилась, и ей показалось, что перед ними не сад, а толща морской воды, и дом покачивается на дне ее, словно затонувший корабль. Долговязая антенна обломком мачты торчала из крыши.
Они стояли, не двигаясь, одни на совершенно пустой улице, словно готовясь набрать воздух перед тем, как нырнуть и уйти в хрустальную зеленую глубину.
Мать внезапно отступила на шаг. Пальцы с силой сжали Тишкино плечо.
– Знаешь что, – очень решительным голосом начала она. – Мы сейчас вернемся на станцию, и гори оно все синим…
Хлопнула дверь. Тишка видела, как на крыльце возникла женская фигура.
– Мам, там кто-то есть!
Крепкая хватка пальцев ослабла. Пару секунд мать опиралась на Тишку, словно невыносимо устала с дороги. Затем сняла руку, выпрямилась и сказала в своей обычной суховатой манере:
– Это бабушка Раиса. Не забудь поздороваться, очень тебя прошу.
Тишка любила все новое, а уж новые родственники – это целое приключение. Когда выяснилось, что у нее есть дедушка с бабушкой, пусть и не родные, а двоюродные, а также несколько штук кузин и кузенов, она почувствовала себя так, словно ей преподнесли новую семью в нарядной коробочке, перевязанной лентой. «Они мои дядя с тетей, – сдержанно отвечала на хлынувшие вопросы мать. – Мы очень давно не виделись».
2
Бабушка Раиса походила на крупного одутловатого мотылька, который давно позабыл, как летать. Глубоко в ее глазах пряталось чувство тихого недоумения: зачем же я хожу по земле, когда должен делать что-то иное?
Но шла она легко-легко, словно зависая над тропинкой, и так же легко прижала к себе Тишку большими влажными руками.
– Милые мои! Приехали!
Тишка уткнулась носом в бабушкин халат. Господи, как от него сказочно пахло! Наверное, такой запах стоит на кондитерской фабрике по производству лучших в мире лакомств для детей.
– Есть чай и свежая шарлотка.
– Рая, ты не меняешься, – засмеялась мать.
– Я хочу пирог, – пискнула Тишка.
Раиса взяла внучку за руку и не удержалась:
– Яночка, какая ж ты тоненькая! Тебя мама кормит?
Сзади обреченно вздохнула мать. Рано или поздно все задавались вопросом, дают ли бедной крошечке вдоволь еды.
Тишка подняла на бабушку глаза и исполнила любимый, многократно отработанный номер: медленно качнула головой и закусила губу.
– Меня держат в чулане, – страдальчески шепнула она. – Я голодаю. Но ни одна сова не прилетит за мной, и ни одна кошка не пройдет по Тисовой улице, и Дамблдор никогда, никогда не узнает о моем существовании…
У бабушки вытянулось лицо.
– Янина!
Плохо дело. Мать обращалась к ее полному имени с такой интонацией, словно вызывала демонов ада: торжественно и яростно.
– Кто это у нас тут Янина?
Все трое обернулись. Размашисто, крепко впечатывая себя в землю при каждом шаге, к ним шел седобородый мужчина в длинной рубахе и штанах, собранных гармошкой над сапогами.
Тишка бросила взгляд на бабушку и поразилась выражению заячьей робости, преобразившему ее лицо.
– Ну здравствуй, Прохор, – сказала мать, неловко улыбнувшись, и пошла старику навстречу.
Они обнялись, и дед отстранил мать, крепко держа за плечи.
– Мудака-то своего выгнала, я слышал? – хрипловато спросил он.
Мать что-то шепнула и коротко кивнула в сторону дочери. А дед уже возвышался над Тишкой, и пахло от него тиной и крепким куревом.
– Ба! Девка уже взрослая! Сколько тебе, девка?
– Д-двенадцать, – пробормотала Тишка.
– Недокормыш! – пригвоздил дед.
Поглядел на маму, на бабушку Раю и вдруг захохотал, запрокидывая голову и звучно хлопая себя по ляжке:
– Эх и морды у вас, бабье! Селедки на привозе, ну!
Тишке снизу было видно, что борода его похожа на мох, которым затыкают стены – седая, клочковатая, грубая. И лицо тоже грубое, значительное.
– Сейчас чаевничать идем, – словно оправдываясь, сказала бабушка.
И зачастила меленько-меленько в сторону дома, словно ноги у нее были связаны.
Тишку с силой хлопнули по плечу:
– Чего встала? Шагай в дом.
Дед смотрел на нее сверху, улыбался, но взгляд был внимательный и такой, словно Прохор чего-то ждет.
Под этим взглядом Тишке стало не по себе. Она вцепилась в мамину руку.
– Еще на сиське повисни! – прикрикнул дед. – Давай сама иди, никуда мамаша твоя не денется.
Девочка крепче сжала пальцы, но мать уже тянула руку, высвобождала ладонь из сильной хватки дочери, и Тишка непонимающе взглянула на нее. Держаться нельзя? Почему?
– Юрка уже здесь? – Мать пошла к дому, словно забыв про нее, оставив девочку одну осмысливать это мимолетное предательство.
– Три дня как ошивается. Пацана своего привез.
– А Веня?
– Все здесь, и Людка, и девки ее.
В доме пахло пирогами, на шторах цвели избыточно красивые розы, в старой горке тускло и многообещающе сверкали бокалы. Тишка привыкла, что едят на кухне, но их с матерью провели в столовую, где целую стену занимал необъятный старинный буфет, черный и торжественный, будто гроб. По обеим сторонам от него были развешаны блюда с хохломской росписью, каждое размером с ледянку.
– Поклонники дарят, – кивнул дед, заметив взгляд девочки. – Что, красиво?
Тишка немного подумала. Ей не была чужда деликатность, поэтому она сформулировала так:
– Нарядно.
Прохор широко ухмыльнулся.
– Нарядно, значит! Ай молодец!
Тишка не поняла, за что ее похвалили. Бабушка поставила перед ней блюдце с пирогом, придвинула сказочной красоты белоснежную сахарницу с фигуркой снегиря на крышке:
– Кушай, Яночка! Тебе нужно больше есть!
– Не мельтеши! – одернул дед.
И затеял с матерью какой-то непонятный разговор, который Тишка, поглощенная яблочным пирогом, очень быстро перестала слушать.
Бабушка Рая опустилась на край стула, большие влажные руки положила перед собой. Но то и дело вздрагивала и едва заметно склоняла голову, точно ожидая одного ей слышного сигнала к действию.
– Венька с женой неделю назад прибыли, – размеренно говорил дед. – Пашку своего привезли. Дельный пацан…
– Салфетки! – встрепенулась Раиса, перебив мужа.
Тот зыркнул так люто из-под косматых бровей, что Тишка чуть пирогом не подавилась. Бабушка Рая выдвинула один ящик, второй…
Пронзительный визг сотряс комнату.
Мать вскочила, но любопытная Тишка уже стояла рядом с бабушкой и заглядывала в ящик.
Из комода на нее смотрела усатая серая мордочка с двумя бусинками глаз. Настоящими бусинками, пластиковыми, утопленными в сером ворсистом плюше.
За приоткрытой дверью мелькнула чья-то тень, и чутким ухом Тишка расслышала быстрые удаляющиеся шаги. Кто-то стоял в коридоре, следя за их чаепитием, и этот кто-то прямо сейчас убегал прочь, бросив свою игрушечную мышь на растерзание врагам.
– Яна! Ты куда?
– Спасибо, я пирог потом доем, очень вкусно было!
Все это Тишка крикнула уже из коридора. Нельзя упустить такой шанс и не узнать, кто рассаживает плюшевых мышей по ящикам комода, тайком следит за гостями и пугает и без того испуганных бабушек!
Она на миг замерла, прислушиваясь к звукам огромного чужого дома.
– Бойкая у тебя девка, – с необычайной четкостью донесся до нее голос деда. – А ты, Райка, дура!
Бабушка что-то забормотала, оправдываясь, но Тишка уже не слушала. Справа от нее деревянная лестница вела наверх, на второй этаж, и на крайней ступеньке этой лестницы бледнели в полумраке чьи-то ноги в полосатых носках.
Тишка рванула к ним. Ноги мгновенно исчезли, словно их обладатель подпрыгнул и растворился в воздухе.
Взбежав на второй этаж, девочка остановилась. Три двери, и из той, что слева, падает узкая полоса света.
За ней оказалась небольшая комната. На широком подоконнике сидел мальчишка, который обернулся к Тишке, едва она оказалась внутри, и деловито спросил:
– Мышь захватила?
Девочка плотно прикрыла за собой дверь. Подумала немного, раскачиваясь на носочках.
– Мышь твоя попала в плен, – сказала она наконец. – Завтра на рассвете ее повесят.
Мальчишка нахмурился.
– Жаль. Но она знала, на что шла. К тому же… – он спрыгнул с подоконника и нырнул куда-то под стол, а когда вылез, в руках у него была целая охапка серых мышей, – соратники отомстят за нее!
Тишка ахнула.
– Откуда у тебя столько?
– Из «Икеи», – очень серьезно ответил владелец мышиной армии. – Мы с папой туда ездим каждую неделю. Ему там соус к фрикаделькам нравится.
– Вкусный?
– Не знаю, я фрикадельки не ем. Кстати, я Алексей. Но меня все зовут Лелик.
Он развел руки, и мыши посыпались на пол. Тишка сделала шаг вперед, вглядываясь в нового знакомца.
Бледный, мелкий и лопоухий. До того незапоминающиеся черты, что отвернись – и образ Лелика тотчас выветрится из памяти. Единственное, что невозможно забыть, это его уши.
Уши были не просто оттопыренные. Они представляли собой нечто большее, чем полагающиеся людям ушные раковины. Они были огромные, распахнутые навстречу ветру, как паруса, – пылкие, прекрасные, бесшабашные уши, взывающие к приключениям и сумасбродствам, к побегам из дома и похищениям чужих жен, к авантюрам и буйствам, безумиям, морям, дракам, безудержному пьянству и полетам на Марс.
«Но ведь это же неправильно, – подумала Тишка, – когда уши у человека выразительнее, чем его лицо!»
Она на секунду прикрыла глаза, проверяя себя, сможет ли вспомнить Лелика. Какого цвета у него радужка? Нос с горбинкой или нет? А может, курносый?
Но в памяти вставали только два просвечивающих розовых крыла, по какому-то недоразумению выросшие на коротко стриженной мальчишеской голове.
– А ты Янина?
Тишка подняла веки.
– Я Тишка. – Ответ прозвучал довольно сурово.
Лелик немного поразмыслил.
– Это кошачья кличка, – сказал он наконец. – Ты не кошка.
– Откуда ты знаешь? – возразила девочка. – Может, я буду ловить по ночам твоих мышей?
Лелик задумчиво обернулся на свое серое воинство и почесал левой пяткой щиколотку правой ноги. Один полосатый носок сполз и гармошкой собрался внизу.
Из окна донесся хохот, и с мальчишкой случилось удивительное превращение. На глазах Тишки он не то съежился, не то слегка растворился в воздухе; как бы там ни было, Лелика определенно стало меньше, словно звуки чужого смеха частично вытеснили его из пространства комнаты.
– Кто это там?
– Сама посмотри, – нехотя сказал мальчик.
Тишка перегнулась через подоконник. Окно выходило на поляну с качелями. Площадку тесным кругом обступали деревья, и на одном из них среди листвы мелькнуло что-то пестрое.
Она сбежала по лестнице. Из столовой доносились голоса – мамин, деда и чей-то третий, высокий и какой-то кривляющийся.
Тишка знала, что у звуков есть свой цвет. В раннем детстве все было залито для нее ярчайшими красками, от которых иногда становилось больно глазам и сжимало затылок. С возрастом интенсивность цвета несколько стихла, но по-прежнему девочка видела голоса других людей как цветные волны, быстро проносящиеся в воздухе или размазанные, словно огни автомашин на фотографии с длинной выдержкой.
Человек, чьи слова доносились из столовой, выстреливал бледно-желтыми канареечными очередями.
– …диагностируют они, между прочим, тоже не бесплатно!
Тишка поскорее выскочила наружу, в солнечную зелень, в волну тепла и света, заглушившую канареечную размазню.
Пришлось обежать дом, чтобы оказаться на площадке с качелями. Деревья здесь росли старые, с морщинистыми стволами. Выше всех поднималась крона черемухи. Под ней Тишка заметила черно-серое пятно и в первый момент решила, что это одна из мышей Лелика.
Но тут пятно пошевелилось и выбросило за солнечным зайчиком мохнатую лапу.
– Ой! Кис-кис…
– Не трогай! – раздалось откуда-то сверху.
– У нее и не выйдет! – отозвались с другой стороны.
Тишка задрала голову, щурясь от солнца. Котенок шмыгнул в кусты и исчез.
– Спугнула! – холодно сказали из ветвей.
– Просто он дикий! – возразил нежный голос.
– Просто некоторые хуже коров.
Облако закрыло солнце, и Тишка наконец разглядела спорящих.
На крепкой черемуховой ветке, протянувшейся над землей, лежала на спине девочка лет пятнадцати. Поза ее казалась до того неустойчивой, что Тишка непроизвольно шагнула вперед, как будто могла помочь, если та потеряет равновесие.
