Репетитор

Глава 1.

Ночь. Январь. Морозно. В мрачных коридорах казённого помещения гулял ветер. Внутри было чуть теплее, чем на улице. Форточки с шумом бились о решётчатые окна, готовые оторваться и вылететь наружу. На свободу. Туда. Они могли сделать это, а больше никто. Здесь. Никто.

Мальчик бежал по тёмным длинным  коридорам, что казались ему бесконечными. Он не мог найти выход, окончательно заблудившись в этих лабиринтах. И слёзы боли, обид и отчаяния капали из его огромных прозрачно-голубых, но теперь отёкших воспаленно-красных глаз, и даже не думали прекращаться. Он вдруг остановился и истошно закричал:

– Пить! Пить! Пить! – а дальше что-то неразборчивое, только ему понятное. И снова то бежал, то останавливался, не находя выхода из невероятно длинных, узких, петляющих коридоров, что наступали на него со всех сторон. Крашеный с потёками потолок, грязновато серого оттенка стены, крепко закрытые деревянные двери были для него страшными монстрами, что в любой момент могли  накинуться и поглотить его. Всего. Целиком.  Он не был там раньше. Он был там один. Ему стало страшно. Впервые в жизни так страшно. Просто до жути.

Неловко поскользнувшись на недавно вымытом полу, он больно упал, разбив вдребезги колени. И, на мгновенье задержавшись, жадно слизал солёную с них кровь и побежал дальше. Куда? Зачем? Он не знал этого. Он пытался вырваться на  свободу, куда-то туда, где, как он верил и знал, ждала его мама. Единственный человек, который любил его. Единственный человек, которого любил он.

– Мама, мама, мамочка, – кричал он в отчаянии, барабаня, что есть сил, маленькими кулачками то по наглухо закрытым дверям, то по стенам, что стояли вокруг него непреступными пугающими крепостями, не оставляя ни малейшего шанса на побег.

– Ма-ма, ма-ма, ма-моч-ка, – вторило бесчувственное эхо, – ма-ма, ма-ма, – уходя куда-то вдаль, растворяясь в холоде и полнейшей темноте.

Мальчик находился в тупике, не имеющем выхода. Люди в белых халатах бежали за ним. Их было несколько, этих мужчин и женщин.  Они догнали его. Он плакал, кричал, пытался вырваться, извиваясь всем телом, убегал от преследователей своих. Но через несколько метров, оказавшись в окружении, он в отчаянии кинулся на стену, с грохотом ударяя по ней кулачками, сильно стуча головой… Его  снова схватили, держали в несколько пар рук. Держали крепко. Не вырваться больше. Он сопротивлялся изо всех сил, как мог, как знал, как умел в свои примерно лет восемь, не больше.

– Кусается, зверёныш, – недовольно пробасил один из преследователей.

– И меня укусил! Смотрите, кровь! – взвизгнул женский голос. – Сделайте что-нибудь.

– Сейчас. Укол ему. Быстро, – ответил первый тем же басом. – Нет. Два.

– Мама, мама, мама, – чуть слышно прошептал мальчик последние слова, уходя далеко в глубокую сонную неизвестность. Красивая голова его вдруг безжизненно повисла на плечах, разбросав вокруг кудряшки волос. Неугомонное молодое тело стало невероятно мягким и податливым, расползаясь бесформенной массой на полу. Чьи-то сильные руки подхватили его, подняли вверх, стремительно унося куда-то…

– Ваня, Ванечка, Ванюша! – закричала Кира. – Сынок, сыночек мой, – всхлипывала, просыпаясь, она. Слёзы текли по её щекам сплошным потоком, ни на секунду не останавливаясь. – Как же ты так? Зачем? Там так нельзя. Там по другому надо. Как же ты там без меня? Теперь без меня. Навсегда. Мы не будем вместе…, – мозг стрельнул предательским «никогда». Кира промолчала. Она ненавидела это слово. Оно отнимало надежду.

– Он в психушке. Они думают, что он ненормальный, – заламывая до боли руки, рыдала она. – А он нормальный, нормальный, нормальный. Это я… Я сделала его таким. Это я…, – продолжала она, не обращая внимания на бесконечные слёзы, что текли по её ещё молодому, но страшно измождённому лицу, падая тяжёлыми каплями на почти неживое тело, – я во всём виновата.

Она дышала с трудом. Вокруг пахло плесенью. Сильно. Не хватало воздуха. Не хватало сил. Казалось, Кира резко постарела за последние несколько дней. Не было часов. Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как их арестовали. Два, три дня, больше… Она не следила за этим. Утро, день, ночь… Неважно.  Всё время холодно, сыро и темно в одиночной камере СИЗО. Всё время вызывали на допросы. Судебно-психиатрическая экспертиза и допросы, допросы, допросы. Спрашивали обо всём и даже о том, о чём она сама не хотела думать и вспоминать. А надо. Видно, время пришло за всё отвечать. Она знала, что будет так. Она ждала этого.

А время здесь текло по другому, как будто даже остановилось совсем. Всё осталось в прошлом и только в прошлом, о будущем не думалось. Да и как можно думать об этом, находясь здесь? Никак. Да, говоря откровенно,  она давно забыла о себе, забыла с тех самых пор, когда пошла не туда… И всё это время, когда она шла не туда, только один человек удерживал её в этом мире, только он, её Ванюша.

Вот и сейчас, дрожа всем телом, но не от холода, а от собственных слёз она думала о нём, о своём любимом сыночке, что остался один, без неё. Навсегда. Она понимала это. И только это тревожило её, только мысли о сыне, и больше ничего. А то, что она оказалась в СИЗО… не волновало её. Нисколько. Она даже вздохнула с облегчением, когда это произошло, в тот день, когда их с мужем арестовали.

– С мужем? – ухмылка крысой пробежала по лицу при одном только воспоминании о нём. – Да, с мужем, если так можно сказать.

Она не считала его мужем, или хотя бы своим мужчиной, только своим и больше ничьим. Как и он не считал Киру женой.

– Называй меня братом, – посмеивался он, не желая отвечать на её вопросы. – А я тебя буду сестрой звать. Пойдёт?

Она не понимала тогда, о чём он. Думала, что шутит. А он говорил правду и знал, о чём говорит. Он не был её в полном смысле этого слова, и никогда не принадлежал только ей. Он принадлежал многим. И то, что с ним будет именно так, она знала с самого начала, с самого первого дня. Он сразу поставил её  перед фактом, заявив о своей полигамности и о возможности одновременно иметь несколько, таких как она, жён.

– Желанный, – шутил он. – Понимаешь? Желанный, – широко улыбаясь говорил он. А улыбка шла ему. Очень. Кира лишь заворожённо кивала. Он нравился ей.  И главное, она безумно хотела его. Вот и всё.

– Ну, сестра так сестра, – она была согласна и на это. Думала, всё образуется. Потом. Нужно только время.

– Он такой, – отвечала она всем любопытствующим. – Понимаете? Такой…, – она не могла сформулировать какой он, но втайне надеялась, что уж с ним то всё сложится.

А городок, где они раньше жили, небольшой, все на виду. Все знали: кто, как и с кем… Ну, не то чтобы осуждали. Нет. Но сплетни-разговоры ходили. Не без этого. Народ имеет право хотя бы поговорить, если уж повлиять не может никак.

– А что вы хотите? – Кира пыталась оправдать и его, и себя, и своё к этому отношение. – Мне нужен мужчина. Меня всё устраивает, – по поводу его полигамности она, казалось, особо и не расстраивалась. Наоборот. Может быть она и не отдавала себе в этом отчёт, но ей становилось приятно от мысли, что он нравится другим женщинам, что они бегают за ним, звонят даже когда она, Кира, рядом. Он востребован, а это уже показатель качества, и в качестве этом она неоднократно убеждалась сама.

Она просто хотела устроить личную жизнь, просто быть счастливой женщиной, как и все. И папу для Ванечки найти хотела. Кто осудит? Признайтесь, кто без греха? Да и что сейчас можно назвать грехом? Уж если о сексе… Кругом одни грешники. Она то, Кира, знала, что просто хотела обыкновенного бабского счастья и старалась сделать для этого всё.

А времени на раздумья у неё теперь много. Очень много. Вся оставшаяся жизнь. Она понимала, что по совокупности преступлений, они получат пожизненно. И она не переживала из-за этого. Во всяком случае, ей уже не нужно будет делать то, что она делала. Она не хотела. Сама бы никогда. Но он, тот самый он… Он занимался этим, видимо, давно.

– Если бы знала, кто он. Если бы знала, – вздыхала она, глотая горькие слёзы, что текли и тут же застывали на её безжизненном лице.

Худая от природы, именно худая, а не стройная, сейчас она казалась просто скелетом. Худая и бледная она была всегда, даже в лучшие годы юности. А здесь, особенно в последние дни, практически без сна и отдыха, изводя себя слезами и переживаниями, она превратилась во что-то напоминающее скорее привидение, чем молодую женщину около тридцати, которой она по паспорту была.

Запах плесени обволакивал и ласкал её всю. В горле першило. Нечем дышать. На плач не осталось сил, её ломало. Тело сотрясалось в судорогах, но не от холода, простуды или слёз. Природа её нынешнего состояния крылась в другом. И никто не мог ей помочь в этом. Никто и ничто. А то, что могло бы вылечить её, придать жизненных сил и вернуть румянец… Она понимала. Невозможно.

Кира обхватила себя руками, пытаясь хоть на мгновение унять эту неумолимую судорогу, но тщетно. Тело не слушалось её, оно просило своё. Голова не соображала ничего, а приступы тяжкой боли добивали  её окончательно. Она хватала себя то тут, то там, пытаясь неловкими движениями костлявых длинных пальцев остановить эту судорогу, но та и не собиралась сдаваться.

– Да. Жесть. Мне бы сейчас тоже укольчик не помешал, – снова вспомнила она про сына, обхватив голову руками и готовая от боли закричать.  – А ему сейчас хорошо. Наверное, очень хорошо, – вздохнула она, но мысли её прервал резкий грохот ключей и звук со скрипом открывающейся тяжеленной металлической двери.

– На допрос, – оборвал её бездействие надзиратель.  Кира молча встала, с трудом подошла к двери, протянула дрожащие руки. Ледяные наручники прочно и привычно обхватили их. – На выход, – процедил он. – И побыстрее.

Глава 2.

Вспомните, бывали ли в вашей жизни ситуации, когда вы находились на грани… На грани жизни и смерти… Когда могли потерять всё и даже самое ценное, – жизнь. Какой-то миг, час, день, так безжалостно и неумолимо врезавшийся в память, оставивший неизгладимые рубцы. Был ли тот день, когда вы могли сказать, что это ваш второй день рождения?

С Викой такое бывало не раз, и не два… Просто она нуждалась в деньгах. Очень. Нет, не на шоппинг, не на удовольствия, как можно подумать, а просто на крышу над головой, весьма скромную комнату в коммуналке, что они вдвоём с мамой снимали.

Вика, как девушка серьёзная и образованная, всегда понимала свою ответственность.  И принимала такое положение вещей весьма спокойно, по своему рассудительно и даже несколько философски. Тот низкий старт, с которого она начинала свою уже взрослую, а потому самостоятельную жизнь… Тот старт она считала скорее благом, никак не наказанием, а шансом проявить себя, который давала ей щедрая на вызовы судьба. Хотя, конечно, такое понимание пришло не сразу. Бывали и моменты отчаяния, когда ей просто не хотелось жить. И она долго работала над собой, чтобы всё это понять и принять. Жизнь как она есть. Такая. Непростая. Особенная.

Каждый месяц нужно платить аренду, причём вперёд. Вика подрабатывала репетиторством: доход нестабильный, но вполне приличный, если постараться. И она старалась, бралась за всё, что умела. А высшего педагогического образования и, законно полученных ею к тому времени двух дипломов с отличием, школы и института, с избытком хватало, чтобы преподавать сразу как минимум несколько предметов.

Сначала Вика занималась с детьми подготовкой к школе и рисованием: давала мастер-классы в студиях и частные уроки, но этого было явно недостаточно для того, чтобы содержать себя и маму. Надо сказать, интерес к художественному творчеству у населения имеется, но не настолько, чтобы прилично зарабатывать, особенно в небольшом провинциальном городке, где она жила. И тогда Вика решила  параллельно заняться репетиторством английского, благо владела им в совершенстве, да и опыт общения с носителями языка имелся и вполне приличный. В студенческие годы ей нравилось проводить свободное время, общаясь  онлайн с такими же студентами по всему миру, да и в учёбе это помогало тоже. А училась она всегда хорошо и даже отлично.

И эта девушка, со свойственным ей перфекционизмом и, непонятно откуда берущимся, неиссякаемым оптимизмом,  втянулась в репетиторство. Она изучила все предлагаемые Министерством Просвещения программы, плюс множество учебников зарубежных, аутентичных, носителями языка написанных, нашла полезные аудиоматериалы, тесты, книги для чтения.  В общем основательно подготовилась и начала работать.

Поначалу Вика искала учеников поблизости, обклеивала написанными от руки объявлениями подъезды окрестных домов, автобусные остановки, заборы, столбы, нещадно гонимая сторожами и дворниками. Унижение, знаете ли, ещё то. Разве что палкой не били, но на словах не стеснялись, отрывались по полной, матерясь и срывая грязными руками её яркие, с любовью написанные, только что приклеенные разноцветно-фломастерные объявления. Ученики отзывались, но их не хватало. Вика всё время находилась в поиске. В маленьком подмосковном городке люди, в основном, скромные и зарплаты такие же, как и они. Многие заниматься хотели, но, по понятным причинам, не могли.

Вика решила, что нужно ездить в Москву, да и знакомые звали туда, номерок её друг другу передавали. Плюс разместила объявления на сайтах. Это, конечно, эффективный способ найти учеников, но, как правило, находились они далеко. Нужно выезжать, а времени и сил такие поездки отнимали много. Но Вика знала, что она должна и себя содержать, и маме, что давно уже на пенсии, тоже по возможности помогать. А потому от работы она не отказывалась, а наоборот, занимала себя так, что о выходных оставалось только мечтать.

Однажды позвонила женщина, представилась мамой мальчика-второклассника, сказала, что зовут её Кира и попросила помочь сыну со школьной программой. Много было у Вики таких учеников, разного возраста школьников и студентов, им тоже часто требовалась помощь, и она, разумеется, согласилась. Кира звонила заранее, как минимум за неделю до назначенной встречи, понимая, что у хорошего репетитора плотное расписание, да и она, судя по её словам, работала на графике.

Был праздничный день, Крещение Господне, 19 января. Мороз крепкий, как часто бывает в это время. Вика написала Кире сообщение, поздравила её с Крещением, спросила в силе ли их договорённость по поводу занятия на завтра. В ответ она просила всех именно писать. И, пожалуйста, не отвлекать её звонками. Она всегда либо на занятии, либо в транспорте по пути то к одному ученику, то к другому.

Иногда за день нужно обойти-объехать пять или шесть адресов, причём часто не в одном, а в разных подмосковных городках. Такая сильная загрузка наблюдалась у Вики обычно по выходным. В  удачные субботы и воскресенья она возвращалась домой с вполне приличной зарплатой, которой хватало и на аренду комнаты и на питание.

На сообщение Кира ответила, что всё в силе, что будут  заниматься, но почему-то не ответила на поздравление с праздником. Это показалось Вике немного странным, ведь она любила поздравлять всех и со всеми праздниками, да и в обычных днях старалась найти что-то особенное. И чтобы первый день каждого месяца и даже каждой недели казался не таким, как все. А тут такой праздник, что все отмечают. Ну или почти все. Но Вика старалась не замечать некоторые вещи, ведь ей нужны были деньги. Очень нужны. И она шла, ехала и бежала туда, куда её позовут. Вот так часто люди рискуют, чтобы заработать немного. Но если бы знать наверняка, где и что нас ожидает. Если бы знать.

Утро 20 января выдалось таким же холодным, как и Крещение: трескучий мороз усилился леденящим ветром, к тому же повалил снег. Погода стояла не самая благоприятная, но Вика собиралась ехать в Москву. Накануне договорилась о встрече в институте, что находился на Ленинском проспекте. Она решила получить второе высшее образование, на этот раз в сфере Государственного и муниципального управления. Наступила пора подавать документы, ведь предварительные испытания она с успехом прошла.

В институте всё получилось отлично: она оформила все документы и оплатила за год обучения вперёд. И очень довольная собой и предстоящей учёбой с нетерпением ждала начала первой сессии.  Прогулялась по проспекту, замёрзла немного и позвонила той женщине, Кире, маме второклассника, чтобы узнать можно ли встретиться на пару часов пораньше. Эти часы и решили в дальнейшем её судьбу, но тогда она ещё не знала об этом.

Добиралась Вика до нового ученика долго: сначала пешком по Ленинскому проспекту до станции метро, плюс час времени в самом метро, потом на электричке из Москвы до ближайшего городка. И всё это только для того, чтобы попасть к новому ученику, второкласснику Ване.

Вика вышла на местном вокзальчике. Постояла на платформе номер два, куда прибыл поезд, посмотрела, куда идут остальные пассажиры. А их  было много, и не сосчитать. Все спешили куда-то, по привычке двигаясь вверх и вниз по перекидному мосту, огромной рыжеватого цвета ржавой конструкции из металла с деревянным полом и ступеньками, что отзывались сильной дрожью, едва только касались их. Ступать по ним было страшно, того и гляди обломятся прямо посередине. А внизу электрички ходят, бегут скоростные поезда. Опять же провода высокого напряжения. И над всем этим великолепием… скрипучие деревянные мостки, явно уставшие и в любую минуту готовые развалиться. Вика прошла вверх по ним, стараясь не смотреть вниз. Между ступеньками виднелись дыры, куда могла запросто попасть нога. К тому же сверху снег и наледь. Скользко и страшно, но надо пройти. Потом спустилась вниз, вышла на улицу. А дальше…

Она не знала, куда идти. Совсем. В первый раз оказалась там, не знала города, да и та улица с новостройками была где-то далеко. Вика шла долго, очень долго по заснеженным морозным улицам, ледяной ветер почти сбивал её с ног. В тот день она была в сапогах, да на высоких каблуках и в лёгком пальто. Зачем-то оделась так в институт, хотела выглядеть эффектно. Хотя какие уж там эффекты в такую погоду.

– Форс мороза не боится, – сказала бы её бабушка, увидев внучку в таком виде. А бабушка её очень любила и хотела, чтобы внучка была счастлива. А счастье она понимала по своему, как простые люди понимают: замужество, дети, спокойная семейная жизнь, налаженный быт, неизменный уют.

Всего этого у Вики не было, но очень хотелось. И думала она об этом, и мечтала, как и все. И в то же время счастье своё она видела прежде всего в развитии и самосовершенствовании, как ни высокопарно бы это звучало, а семья. Она надеялась, что всё впереди. Хотя в надежде есть оттенок сомнения. Она верила, что всё будет. Всё впереди. Самое лучшее. Никак не иначе.

Вика хотела устроить личную жизнь, и даже очень хотела. И прилагала для этого немало усилий. Или ей только казалось, что это именно так. В юности она легко и часто влюблялась, но объекты её пламенной страсти или не знали о её чувствах совсем, или оказывались далеки от неё настолько, что и добраться до них просто физически и материально было или сложно, а то и невозможно совсем. Многие из них жили далеко за границей и единственное, что их сближало, так это наличие скоростного интернета и вполне приличное знание иностранного языка.

Вика бегала словно по кругу, как пони в мультфильме, что с детства любила. Она и себя часто в шутку если и не пони, то лошадкой называла. Такой хорошей, работящей лошадкой, что вынести много могла. Но бегала эта пони по своему привычному кругу, а ей хотелось большего. Хотелось сойти с привычного и надоевшего маршрута и перейти на другой, незнакомый, но такой манящий новый круг, сменить окружение, выйти на новый, неизвестный для этой молодой лошадки уровень.

Вика понимала всё и о своём простом происхождении, о своей небогатой семье, из которой остались только они с мамой. Бабушки, дедушки, папа давно ушли, оставив только воспоминания о том, что такое настоящая семья. Было и хорошее, случалось и плохое, но желание иметь крепкую дружную семью было с Викой всегда, с раннего детства. Так воспитали её. А с мамой они хоть и во всем поддерживали друг друга, но не считали себя полноценной семьёй.

Вике хотелось большего. А именно любви, заботы того самого, единственного мужчины, которого она мечтала встретить раз и навсегда. Да, несмотря ни на какие разочарования, она оставалась той же идеалисткой, какой была в ранней юности. А женихов, поклонников и воздыхателей имелось у неё достаточно, а иногда и в избытке. А что? Умна, образованна, хороша собой… Тут можно долго продолжать. Понятно, что хотелось большего, хотелось вырваться оттуда, где она была. А были они с мамой на дне. На самом дне. И знали об этом.

«Униженные и оскорбленные. XXI век», – шутили они о себе. И это была их горькая правда. Отсутствие своего хоть какого-то жилья и местной прописки не позволяло им многого, а очень хотелось просто жить как все. Как все счастливые люди, конечно. Они меняли коммуналку за коммуналкой, вынужденные переезжать как минимум раз в год по разным, зачастую не зависящим от них, причинам. В то время, когда Вика занялась репетиторством, они с мамой жили сначала в коммуналке, потом переехали в  общежитие. И там происходило то, о чем действительно стоит рассказать.

Глава 3.

Прошло уже почти три года с тех пор, как они приехали сюда и сняли  комнату на пятом крайнем этаже.  Общежитие, как общежитие, общага попросту: комнатки маленькие, старый немецкий проект, что для студентов делали, не иначе. А как известно, что для наших людей хорошо, то для немцев не очень. Впрочем, оказалось, что это утверждение и в обратном порядке работает так же. Здание само кирпичное, но, скажем прямо, неказистое такое, весьма облезлое и обветшалое,  а местами в глубоких трещинах, причём как снаружи, так и внутри. Но это была не самая большая проблема.

При входе несколько бетонных ступенек, развалившихся практически полностью, раскрошенных буквально на составляющие их песок и мелкие камешки, гальку. Спицы стальной арматуры торчали из них то тут, то там, выглядывая из бетона в самых ходовых местах. Как будто струны музыкального инструмента не выдержали долгой и излишне экспрессивной игры. О них часто  спотыкались. Усталость металла. Есть такое понятие. Так вот это была именно она. Причём, усталость здесь чувствовалась во всём, не только в металле, бетоне или старых кирпичах. Во всём: от начала и до конца. А с той страшной усталостью ещё и полнейшая безнадёга.

Общага стояла на самом краю городка, последний дом в конце улицы, ближе к частному сектору, почти в лесу. С одной стороны, это расположение обещало жителям вполне приличный и относительно чистый воздух, а с другой… А с другой, – ничего, ничего хорошего. Вся цивилизация, инфраструктура, вся жизнь городка протекала где-то там, где горели весёлые огоньки. А здесь? Здесь не имелось ничего от того безмятежного городского веселья. Не каждый мог рискнуть прогуляться сюда  ни по одному, ни в компании, ни с собакой, например. Опасно. Всегда. И днём, не говоря уж о вечернем времени или тем более ночи. Даже местные бродячие псы старались обходить этот район стороной. Просто опасно. Об этом знали все.

Дверь в единственный и неповторимый подъезд не закрывалась, да в этом и не было никакой необходимости. Местным нравилось, что она открыта. Так безопаснее. О кодовом замке или тем более домофоне не думали. Зачем? Знали, что никто, реально никто чужой сюда не придёт. Побоится.  Ходили только свои, да и то с опаской, оглядываясь, как бы не вышло чего.

Дверь представляла собой целый блок, несколько секций из дерева. Много раз её покрывали  непонятного цвета масляной краской. Причём делали это кое-как, да поверх облупившегося старого покрытия, вспучившегося страшными буграми, размохрившегося с годами. Так красят заборы на улице. До сих пор кое-где так, по старинке, красят.

И эта дверь, всегда гостеприимно открытая, засасывала в свою темноту каждого, кто осмеливался туда войти. Засасывала и не отпускала. Долго. Иногда всю беспросветную жизнь. А если кто-то и пытался вырваться оттуда, понимали, как это не просто. И всё же пытались. Правда, не все. Некоторые ни о чём другом и не думали, смирились. Другие и не знали, что бывает по другому, довольны, казалось, были и тем.

Люди там жили самые простые. Ну, проще некуда. Неизбалованные, часто болеющие, с детьми и без, кто-то из тюрьмы, те что недавно вышли и хотели начать новую жизнь. А где ещё? Конечно, здесь. Народу много, часто в каждой десяти метровой комнатёнке по несколько человек. Бесконечный шум, гам, все на нервах. Понятно, и скандалы по пустякам. Бытовуха. Часто вызывали полицию. Жуть, а не жизнь: мрачная, бедная, несчастливая. И всё же движуха какая-то была. В поисках лучшей доли, соседи менялись постоянно: одни уезжали, другие приезжали.

Вика с мамой сняли комнату там, поскольку это был самый бюджетный вариант, другого они позволить себе не могли. И сначала им даже повезло. Всё оказалось именно так, как риелтор говорил. Две из четырёх комнат пустовали, то есть в них не проживал никто. Вообще. Вика с мамой заняли свою, третью, а в четвёртой жила одна женщина.

Соседку Свету, Светлану, знали здесь все. И, что немаловажно, только с положительной стороны, как работящую порядочную женщину, правда несколько маниакально преданную чистоте. Вика не могла забыть тот день, когда они только сюда приехали. Светлана накричала на неё, когда та сняла обувь в прихожей, оставшись в одних носках, пытаясь быстро и незаметно пройти в арендованную комнату, вещи свои занести. Но не тут то было.

– Эй, кто такие? Куда? Зачем? Почему? Почему меня не предупредили? Почему мне никто не сказал? – злобно смотря на Вику наступала она, делая руки в боки, усиливая напор, пытаясь преградить постояльцам дорогу к заветной двери.

– Здравствуйте! Мы новые жильцы. Комнату, вот, сняли, – Вика старалась улыбнуться приветливо, насколько могла, явно обескураженная таким тёплым приёмом.

– Сколько вас? Почему меня не предупредили? Ну, я устрою…, – грозилась Светлана. Голос её был слишком силён для женщины, хотя вполне соответствовал её высокой, немного тяжеловатой фигуре. На шум откуда-то из кухни, из соседнего крыла прибежала другая, более миловидная и чуть полноватая, но тоже, как и Светлана, беспокойная женщина.

– Что здесь происходит? – возбужденно спросила она, явно настроенная уж если не к нападению, то к защите и самой себя, и любимой соседки.

– Всё в порядке, Валюш, – жестом руки поприветствовала её Светлана. – Вот. Новенькие. И не предупредили меня. Представляешь?

– Хммм… Да. Сюрприз, – хмыкнула та, что оказалась Валентиной. – А мы тут никого и не ждали, – не очень дружелюбно вставила она, чтобы дать понять, кто здесь кто.

– Видно, что в этой стае мы чужие. Совсем, – с грустью подумала Вика. – Нас двое: я и мама, хорошие, без вредных привычек, – продолжала тихо она, стараясь сохранить остатки приветливости на лице.

– Двое? Хорошие? Без вредных привычек? Ну, ну, посмотрим, – прокашлялась Светлана. – На голос не обращайте внимания. Я раньше учителем физкультуры работала. Нас учили командирский голос вырабатывать, – одобряюще закивала она, несколько смягчившись. – Добро, как говорится,  пожаловать! Только никого не водите сюда. Понятно? – вопросительно наклонила голову она. Вика покорно кивнула, из последних сил пытаясь сохранить дружелюбный настрой. Было понятно и без слов, кто в этой иерархии главный.

– Мы с мамой так устали от этих переездов, – подумала она. – И так везде.

– Никого сюда не водите, – ещё раз повторила Светлана, отчеканивая каждое слово. – Я против. Сама никого не вожу и другим не позволяю. И за чистотой следите. Понятно? Это для меня важно. Особенно. Я всю жизнь за чистотой слежу, – подняв указательный палец вверх, с достоинством заключила она.

– Да мы и не собирались никого сюда приводить, – с грустью подумала Вика. – Да и некого привести. А если бы и было кого… Сюда? Это вряд ли, – она поддакивала Светлане, видя, что женщина явно не в себе: слишком строгая, нервная, крикливая, явно одинокая, далеко за пятьдесят.

И тем не менее они жили дружно. Достаточно. Ладили так, по соседски. В чём то и приспосабливались друг к другу, а ,по возможности, и помогали. Викина мама, медик по образованию,  Свете уколы делала, когда та болела. А та им в ответ подарки дарила: новый чайник, свои, пусть  и пользованные, но ещё ничего так кастрюльки, добротную одежду, что её дочери стала мала. Как хотите называйте: бартер, дружба, горемычное родство. Ничего особенного. Просто  выживали, как могли.

И Валя та, что на помощь Свете прибегала, тоже в общаге давно жила. Они старожилами считались, лет по двадцать, а может и больше там провели. Тётя Валя, как все её звали, в соседней квартире жила, ширилась одна аж в двух комнатах, но сдавать не хотела, для сына берегла. А он женился, да с квартирой нашёл. Вот туда к жене и ушел, а мама здесь, в коммуналке осталась. Приходили к ней редко. Разве что она к ним. Иногда.

Света с Валей дружили, на общей кухней готовили вместе. Кухня, конечно, тоже страшная, как и всё вокруг, да с плитами старыми двумя, будто простреленными, что периодически выдавали в воздух свои порции газа. Взорваться могли только так, а заменить некому. И так экономили на всём, еле выживали.

Валя, как и Света тоже по уборке работала. Они со Светой на этой любви к чистоте и сошлись. Ничего такого, просто подруги. Как раньше люди дружили. Помните? Ну, пирожком испечённым угостить или ещё чем-то вкусненьким. Или денежку до зарплаты стрельнуть. И такое бывает. Или книжку дать почитать. Они увлекались. Любовными романами особенно. Личная жизнь у обеих не удалась. А там, в любовных романах… Наверняка, фантазируя и превращаясь в тех героинь, они могли позволить себе всё. Но только там. А здесь запрещали себе даже думать об этом, да и не только себе, но и другим.

А здесь у них было одно. Практически одно и тоже каждый день. Обе они вставали рано, не позже пяти, а то и в четыре утра. Сразу ставили кофе или чай, доставали бутерброды, что с вечера заготовили, быстро ели и отправлялись туда, бегом на электричку в Москву. Несколько часов в пути, и вот они уже чистили, мыли, убирали… И так каждый день. Год за годом. Много лет. Всю сознательную жизнь. Для кого-то конец света, трагедия. Для них, казалось, нет. Если особо не задумываться, то и в этом можно что-то найти. Хорошее, разумеется.

Глава 4.

В целом всё было ничего, пока другие жильцы не приехали: соседи напротив, семья из трёх человек, что доводили Свету до слёз если уж не  каждый день, то через день точно.  Доводили, в основном, пренебрежением к её чистоте. А для неё это было, как ни крути, смыслом жизни. И это надо было понимать.  Скандалы начинались уже с утра и могли продолжаться целый день до вечера, а то и дольше. Света терпеть такое больше не могла, решила продать свою комнату и уехать отсюда. А ведь провела она тут больше двадцати лет, дочь вырастила, работала каждый день, практически без выходных и за копейки, трудилась как могла.