Buch lesen: «Не хочу быть Золушкой!»

Часть первая. Батяня против серости

Глава 1. Ночное происшествие

Что такое свалиться с третьего этажа, любители ночных прогулок хорошо знали. Буквально в прошлом году был случай, когда восьмиклассник Завр поскользнулся на обледеневшем балконе и совершил полет с десятиметровой высоты. Благо, была зима, и он угодил головой в снежный сугроб.

Но, как говорится, запретный плод сладок! В прямом и переносном смысле. Теперь на балконе стояла троица: Батяня, Туба и я. Сентябрь подходил к концу, и нашей целью были последние груши!

Туба, держась руками за простыню, перебросила ноги через решетку балкона, обхватила ими «канат» и соскользнула вниз, как будто съехала с ледяной горки.

– Теперь твоя очередь, Мисюра! – скомандовала Батяня.

Для меня это была первая ночная вылазка, можно сказать, дебют. Я почувствовала, что ладони стали влажными. Так случалось всегда, когда я волновалась.

Третьей спустилась Батяня. Свое прозвище она получила из-за фамилии Батяева. А еще потому, что часто вела себя, как предводитель шайки разбойников. Звали ее Яна. Но по имени ее называли только учителя. И то не всегда.

Лилю прозвали Тубой, сократив фамилию Трубецкая. Она считала себя потомком дворянского рода. Когда школа выезжала на экскурсию в город, Лиля всегда задерживалась около Медного всадника на Сенатской площади, где в 19 веке произошло восстание декабристов. Понятно, что ей никто не верил, кроме Нифигенича. Нифигенич – учитель истории и библиотекарь. Это тоже прозвище. Вообще-то, он Лев Евгеньевич. Но если «Лев Евгеньевич» повторить быстро и несколько раз подряд, получается «Нифигенич».

Мне повезло. Меня звали просто по фамилии. Фамилия у меня подходящая для нашей компании. Во-первых, я учусь в шестом, а девчонки в восьмом. Во-вторых, мой рост меньше всех в классе – метр с кепкой в прыжке, как говорит Батяня. Про мое имя вспоминают редко, хотя я – Геля, по документам Ангелина Сергеевна Мисюра.

Мне больше нравится, когда людей называют по именам, но такой уж в школе порядок. Наша школа особенная – для одаренных детей с круглосуточным проживанием. Ребята из разных городов стремятся поступить к нам, чтобы развить свои таланты. Дети тут живут самостоятельно, без родителей. Присматривают за нами учителя и воспитатели. А по ночам дежурят няни. Родителей в школу пускают только на Новый год и восьмое марта. На лето детей забирают в семьи – кого-то в свои, кого-то в приемные. Некоторые воспитанники остаются на лето в школе.

Чтобы попасть в грушевый сад, нам пришлось пройти через школьный огород и участок первоклассников с большой песочницей и статуями Маши и Медведя. Урожай на огороде уже был собран – поживиться нечем!

– Смотрите, свет в конференц-зале! – Туба первая заметила освещенные окна, выходившие в грушевый сад.

– Может, просто забыли выключить? – Батяня, а следом за ней Туба и я, повисли на решетках, которыми были оснащены окна первого этажа.

Во главе длинного стола восседала директор Зеленая Палочка. Было понятно, что шло какое-то важное совещание.

Приглядевшись, мы увидели, что за столом сидят не учителя и воспитатели, а совершенно незнакомые мужчины в одинаковых серых пиджаках.

– Опаньки! Как хотите, но я ничего не понимаю, – сказала Батяня, когда мы отлипли от окон и отошли на безопасное расстояние. Сколько насчитали?

– Десять, – ответила Туба.

– А ты, Мисюра? – Батяня посмотрела на меня.

– Где-то так, – замялась я.

Я спрыгнула не очень удачно, так что вся нагрузка пришлась на правую руку. Но сделала вид, что все нормально. И так меня считают малявкой. Тут еще спрыгнуть, как следует, не смогла.

– Двенадцать, – подвела итог Батяня. Зеленая Палочка – тринадцатая.

– Я тоже ничего не понимаю, – сказала Туба. Люди в сером!

– Все разговоры потом, сейчас – в сад! – Батяня, пригнувшись, пошла по направлению к грушевому саду.

Мы с Тубой за ней. И тоже, разумеется, пригнувшись.

Ночью среди опавшей листвы увидеть груши невозможно. Трясти деревья опасно – можно привлечь внимание участников ночного заседания.

Пошарив в листве и набив карманы не очень раскисшими на ощупь грушами, мы отправились обратно. Сладкий сок бежал по губам и подбородкам. Руки стали липкими. Моя правая рука ныла из-за неудачного приземления.

Подниматься по простыням – это почти то же самое, что забираться по канату в спортзале – даже узел на конце Батяня завязала, чтоб на него можно было встать ногами. Наш канат состоял из шести связанных простыней. Поднявшись, мы затащили его в холл, при свете луны с трудом развязали узлы. Простыни отнесли в комнату и постелили на свои кровати. На каждого ребенка полагалось по две штуки. Одна – вместо пододеяльника. А вторая обычная.

Кроме нас троих в комнате жила семиклассница Ластя, двоюродная сестра Батяни. Когда мы покинули комнату, Ластя не спала, но обещала прикинуться спящей, если зайдет ночная няня.

На самом деле Ластя – это Настя. С виду она такая ласковая, а глазки хитрые и бегают – вправо-влево, вправо-влево. У моей бабушки есть часы с маятником – вот у Ласти глаза двигаются, как этот маятник. Голос у Ласти, как у лисы. Хотя, какой у лисы голос? Это в сказках лиса разговаривает, а так, тявкает просто! Зато уши у Ласти!..  За эти всеслышащие уши Зеленая Палочка ее больше всех любит и даже к себе домой берет на выходные.

За молчание мы пообещали принести Ласте самую большую грушу.

Директора школы Зеленую Палочку у нас никто не любит, но все боятся. Она стала директором только в этом году. До нее была Жабыня. Понятно, что все это прозвища. Жабыня приготовила себе замену в лице Зеленой Палочки и уехала со своим котом за границу. Почему Жабыня? Фамилию сократили, вот и все. На жабу она совсем не была похожа, разве немного – выпученными глазами.

Говорит Зеленая Палочка очень тихо и присвистывает на букве «с», как змея, а еще нотации без конца читает и зеленой указкой в детей тычет. В своем кабинете тычет, потому что в коридорах у нас камеры висят – можно попасть на экран к вахтеру.

За эту указку ее и прозвали Зеленой Палочкой.

И сама она вся какая-то серо-зеленая – глаза, волосы, одежда.

Предыдущая директор красиво одевалась. Больше всего мне нравился ее брючный костюм цвета бедра испуганной нимфы. Такой цвет, действительно, существует. Это я вам, как бывший художник, говорю! Можно, конечно, сказать – бледно-розовый, но цвет бедра испуганной нимфы гораздо лучше звучит! Поэтичней!

Зеленая Палочка одевается невзрачно – все время в серых брюках ходит и кофточке, тоже серой, с зеленоватым оттенком и маленькими тряпичными пуговками по всей длине.

Стрижка у нее не модная. Глаза и губы она только по праздникам подкрашивает и юбку по праздникам надевает. А так все время в брюках и кофточке с пуговками ходит.

И вот теперь, когда Жабыня уехала, Зеленую Палочку назначили директором школы. Правда, по всей школе еще висели фотографии Жабыни – уж больно та любила фотографироваться. Но всем было понятно, что к старому возврата нет.

В директорский кабинет заселилась Зеленая Палочка. В кабинете она ничего менять не стала. И свежие розы по огромному букету ей по утрам приносят, как раньше Жабыне приносили, и кофе она там со своими помощниками пьет.

Из помощников у нее учитель по технологии и декоративно-прикладному искусству Люсанна и одинадцатиклассник Леха по прозвищу Уполномоченный. Кто и в чем его уполномочил, никто из воспитанников школы точно не знает. Но выглядит он солидно, очень даже уполномочено. Ему, единственному среди учеников, разрешено пользоваться сотовым телефоном и без предупреждения разгуливать по всей школе. И даже выходить за территорию.

Люсанна все, что угодно, может сделать: она даже двойника себе сделала. Теперь, если ей неохота на работу идти, она за себя свою копию отправляет. А та себя очень странно ведет: детей по фамилиям не знает и смотрит на нас, будто впервые видит.

Мы выложили груши на стол. Не забыли про спящую Ластю – как обещали, положили ей на тумбочку самую большую грушу. И легли спать.

История с серыми пиджаками долго не давала всем заснуть. Решили, что завтра с утра пойдем по своим классам, а после обеда встретимся в школьном театре и поговорим – все девчонки из нашей комнаты считались одаренными по театральному направлению. Поэтому и проживали мы в одной комнате.

В других комнатах жили ребята с другими талантами. Половину этажа занимали комнаты девочек, половину – мальчиков.

С сентября по декабрь все воспитанники школы сдают экзамен, подтверждая свою одаренность. Некоторых переводят в другие группы.

Например, есть у нас Танька-Ванька. Это близнецы, брат и сестра. Но они до того похожи, что их так и зовут сдвоенным именем, что одну, что другого. Так вот, близнецы сначала были одаренными в математике, а потом показали блестящие результаты по шахматам – их перевели в подгруппу шахматистов. Группа осталась прежней – академики.

Но есть и такие ребята, кто полностью проваливает тест на одаренность, и тогда их переводят в какие-то другие школы.

Случается, что какой-то одаренности в нашей школе не предусмотрено. Вот, например, один мальчик проявил одаренность на фокусы. Ему, конечно же, сразу дали новое прозвище – Кио – и перевели в другую школу. Прозвали, понятно, дети, а перевели взрослые.

Меня в прошлом году перевели из художников в артисты, чему я была очень рада: жизнь в театральной группе показалась мне гораздо интересней.

А еще у меня появились подруги – Батяня и Туба!

Глава 2. Изолятор

Наутро я почувствовала, что заболела. Меня морозило, и ужасно болела правая рука. Это были последствия неудачного приземления. Батяня, осмотрев мою распухшую руку, сказала:

– Перелом! Срочно в изолятор! Мисюра, скажешь, что ночью с кровати упала!

Я пошла в медпункт, а девчонки, взяв портфели – в учебный корпус, который находился в правом крыле школы.

Школа была похожа на большую гантелину, если посмотреть на нее с высоты птичьего полета.

В правом крыле на первом этаже располагались конференц-зал, школьный театр и мастерские, на втором и третьем – учебные кабинеты, на четвертом – учительская и комнаты самоподготовки.

В левом крыле на первом этаже – гардеробная, спортзал, медпункт и душевые. На втором – комнаты кружковцев и лингвистический кабинет, на третьем – компьютерные классы, на четвертом – большая библиотека с читальным залом.

В центральном корпусе находились спальни и большие холлы с балконами. В спальни можно было пройти и с левого, и с правого крыла школы. На втором этаже жили старшие – с девятого по одиннадцатый класс. На нашем, третьем, этаже – ребята с пятого по восьмой класс. На четвертом – малышня, их называли инкубатор. Наверное, потому, что там только выращивали таланты, у них еще не было четкой специализации. За малышами внимательно наблюдали, а с пятого класса распределяли по направлениям одаренности.

На первом этаже в центральном корпусе располагались вахта, столовая и кабинет директора.

В медпункте, или изоляторе, главным был Фик-Фас – Виктор Васильевич. Фик-Фас – врач, пожилой уже. Таблетки и уколы назначает, если кто-то заболеет. Ростика он маленького и говорит очень тихо, гораздо тише, чем Зеленая Палочка, почти шепотом. От этого все звонкие согласные в его речи превращаются в глухие. Например, хочет он сказать медсестре: «Сделайте ему, пожалуйста, укол и дайте витаминку!», а получается: «Стелайте ему, пошалуйста, укол и тайте фитаминку!»

Поэтому дети ему такое прозвище дали, сократив имя-отчество и заменив звонкие согласные на глухие.

Еще медсестры тут, в изоляторе, работают, помощницы Фик-Фаса. Фик-Фас им команду дает, а они выполняют назначения.

Он сам маленький, а медсестры у него, как на подбор – высокие, здоровые тети. Таких специально набирают, чтобы дети не могли вырваться из их рук во время уколов или прививок.

Было раннее утро, и Фик-Фас еще не пришел на работу. Медсестра, похожая на каменную бабу, покрутила мою руку, измерила мне температуру и спросила:

– Как это тебя угораздило?

– Во сне с кровати упала, – соврала я.

Не рассказывать же мне ей о том, что мы висели на решетках, наблюдая за ночным совещанием в конференц-зале, а потом я неудачно спрыгнула. Тем более, что я должна была придерживаться версии Батяни.

– Вывих лучезапястного сустава! – медсестра сделала свое заключение и провела меня в процедурную. Там замочила в тазике гипсовые бинты и замотала ими мою руку. Через несколько минут гипс застыл. Медсестра подвесила мою руку на веревку, так что я стала похожа на раненого солдата. Дала мне таблетку аспирина и отравила в палату для девочек.

В палате стояло четыре кровати, все были свободны.

Я выбрала себе кровать у окна и прилегла, не раздеваясь.

***

– Почему ты лежишь в халате, поверх одеяла? – раздался голос Зеленой Палочки.

– Нечаянно уснула, – я открыла глаза.

Наверное, я проспала достаточно долго. Солнце било в окно. На тумбочке стояла застывшая каша и чай.

– Если ты решила поспать, надо было раздеться и лечь под одеяло. В изоляторе разрешено лежать в постели днем, но не в верхней одежде. Тебе такие вещи надо объяснять? – присвистывая на звуке «с», отчитывала меня Зеленая Палочка.

Она, с указкой в руках, стояла рядом с моей кроватью, а за ее спиной находилась Тая Молоко, пятиклашка, которая не прошла тест на одаренность. В прошлом году Таю перевели из театральной в социальную группу, которая как раз сейчас проходила тестирование. А прозвище так и осталось театральным – Молоко. Она играла Молоко в спектакле «Синяя птица». Теперь ее собирались перевести в другую школу.

В руках Таи был пакет с личными вещами.

Я поднялась и присела на край кровати.

– Сидим мы на стульях, – продолжала Зеленая Палочка. Встань, поправь постель и сядь на стул.

Я встала, поправила и села, удивившись, что Тая до сих пор находится в школе, ведь уже несколько дней назад тех социалов, кто не прошел тест на одаренность, должны были отправить в другие школы.

– Вот твоя кровать, – Зеленая Палочка обратилась к Тае. Раздевайся и ложись!

Подозрительно взглянув на мою загипсованную руку, директор вышла из палаты.

– Ты откуда? – спросила я пятиклашку, когда за Зеленой Палочкой закрылась дверь.

Тая сняла синий форменный пиджак, повесила его на спинку стула и показала мне жестами, что не может говорить: сначала прижала указательный палец к губам, потом скрестила обе руки и помотала головой из стороны в сторону.

– Я думала, что вас увезли, – прошептала я. Ты что, заболела?

Тая приложила правую руку ладонью ко лбу и сделала печальное лицо.

– Голова болит? – все так же шепотом спросила я.

Тая утвердительно кивнула головой.

– Тебя вернули?

Ответ был отрицательным.

– Где же ты была? Я тебя в школе не видела!

Тая показала на пол.

– В подвале?! – я недоумевала.

В подвале хранился инвентарь и всякие инструменты. Там было хозяйство дворника дяди Юси. Но пятиклассница утвердительно закивала.

Я поняла, что добиться от нее каких-либо объяснений не удастся, и решила выйти из палаты, чтобы прояснить обстановку.

Зеленой Палочки в изоляторе уже не было. Зато пришел Фик-Фас. Он заполнял какие-то карточки, сидя за столом, и даже не поднял головы, когда я появилась в дверях. Медсестра сидела на кушетке и разговаривала по телефону.

– Что тебе? Иди в палату! – сказала она мне, не отрывая уха от телефона.

Я хотела ответить, что мне надо в туалет, но медсестра, увидев, что я не тороплюсь уходить, встала с кушетки и прошла в процедурный кабинет, на ходу продолжая разговаривать с кем-то: «И вот представь, я ему говорю, что отбивные готовлю лучше, чем его мама, а он…» Дверь в процедурный кабинет закрылась. Настенные часы в виде головы доктора Айболита показывали половину второго.

Постояв с полминуты и удостоверившись, что Фик-Фас не обращает на меня никакого внимания, я открыла входную дверь и прошмыгнула на лестницу.

Ступени вели на второй этаж, к спальням старшеклассников, и вниз – в подвал. Все прекрасно знали, что вход в подвал с этой стороны был закрыт. Но теперь!.. После того, как Тая жестами показала мне, что пришла оттуда!..

«Я только загляну…», – подумала я, спустилась по лестнице и слегка толкнула выкрашенную зеленой краской, под цвет стен, дверь. Тяжелая дверь со скрипом приоткрылась, и я оказалась в длинном коридоре, ничем не отличающемся от других спальных этажей. Только расстояние между комнатами было гораздо больше обычного, раза в два, или даже в три.

Горело дежурное электричество, окон в подвале не было. На удивление здесь стоял приятный цветочный аромат.

На дверях комнат, как и по всей школе, висели фотографии. Среди фотографий детей я не встретила ни одного знакомого лица. Снимки напоминали рекламные проспекты. Зато в центре каждой фотографии красовалось лицо Зеленой Палочки.

Я удивилась – ведь фото Жабыни до сих пор никто не осмелился снять с верхних этажей, а здесь со всех дверей смотрела Зеленая Палочка!

Пройдя до конца коридора, я насчитала с одной стороны шесть, а с другой семь дверей. На обычных этажах располагалось по восемнадцать комнат с каждой стороны.

Неожиданно сзади раздался до боли знакомый голос:

– Ты что тут делаешь?

Я медленно обернулась и увидела Зеленую Палочку с указкой в руках. У каждой двери теперь стояли, как часовые, мужчины в строгих серых костюмах. Они появились совершенно бесшумно.

– Взять ее! – скомандовала Зеленая Палочка. Ее голос звучал непривычно громко.

Я дернула за ручку ближайшую ко мне дверь, около которой почему-то не было охранника. Но оттуда, навстречу мне, двинулся такой же незнакомец в сером. Тогда я спряталась за эту дверь со стороны коридора и прижалась к стене. Остальные охранники, думая, что я вошла в комнату, побежали сюда, устроив в дверях столпотворение. Воспользовавшись «пробкой», я просочилась за их спинами и бросилась наутек.

Сердце мое бешено колотилось. Правая рука, тяжелая и несгибаемая из-за гипса, болталась, как привязанная к шее гиря.

– Держите ее! – раздался голос Зеленой Палочки, когда я пробежала половину коридора.

Мне показалось, что незнакомцы уже протягивают руки, чтобы схватить меня. Я слышала их топот и шумное дыхание за своей спиной.

«Догонят!» – с ужасом подумала я.

Но вдруг бежать стало легче. На секунду мне показалось, что ноги практически не касаются пола. Я выскочила за дверь и захлопнула ее. На удивление, погоня прекратилась.

Поднявшись к изолятору, я хотела войти, но тут мне в голову пришла другая мысль. И я, как была, в красном байковом халате, в тапочках, с рукой наперевес, вышла в общий коридор.

Часы над стойкой вахтера показывали без четверти два. Это означало, что через пятнадцать минут начнется занятие для актерски одаренных. Обычно Шекспир назначал репетиции в пять. Но в начале года, пока не было самоподготовки, еще и в два.

К залу стали подтягиваться театралы. Все обращали внимание на мою руку.

Вообще-то Шекспир – это наш режиссер Иван Юрьевич Шапиро. Но сами понимаете…

– Почему ты, Ангелина, не переодеваешься? – спросил он.

– Так у меня же рука!..

Неужели он не заметил мою подвязанную к шее руку?

– И что – рука?! Актер имеет право не прийти на репетицию только в одном случае…

Все знали, что Шекспир скажет дальше – «…если он умер!». До этого было еще далеко, и рука практически не болела. Но сегодня мне непременно нужно было узнать, что за тайну хранит подземный коридор. Я понимала, что «Дело Серых» не терпит отлагательства.

– О, Мисюра, привет! – подошли Батяня с Тубой. Туба обняла меня, а Батяня постучала указательным пальцем по гипсу. Что ты там спрятала? Бриллианты?

Увидев, что все ребята пошли в зал, Батяня прошептала:

– У соцпедов пропали дела двенадцати воспитанников. Зеленая Палочка всю школу поставила на уши, – веснушки запрыгали на носу и щеках Батяни, выражая чрезмерное волнение. Искали по тумбочкам. Уполномоченный даже под матрасы залезал!

– Нашли? – спросила я.

– Нашли! – ответила Туба. Догадайся где!

– В подвале?! – я обрадовалась, что теперь не одна знаю страшную тайну.

– В конференц-зале! – Батяня слегка постучала пальцем по моей голове, как только что стучала по гипсу.

– Я в подвале видела этих… Серых! И Зеленая Палочка с ними! – я попыталась возразить Батяне.

– Туба, потрогай Мисюре лоб! – Батяня презрительно посмотрела на меня. У нее, наверное, температура. Как могла Зеленая Палочка находиться в подвале, если она все это время разыскивала по школе личные дела?

Туба сделала вид, что поплевала на палец и на секунду припечатала его к моему лбу. После чего резко отдернула руку, будто обожглась.

– Я честно говорю! И Таю Молоко из пятого класса, которая тест не прошла, в изолятор положили.

– Мисюра, ну, что ты опять сочиняешь? Может, тебе в группу писателей попроситься? Будешь рассказы писать. В жанре фэнтези. Один твой зеленый человечек чего стоит! – засмеялась Батяня. Как там его зовут?

– Соно! Он не зеленый – оранжевый!..

– Жди нас сегодня после полдника в изоляторе. Пойдем, Туба! А то Шекспир будет ругаться!

Батяня и Туба скрылись за дверью репетиционной, а я пошла в изолятор.

Конечно, было обидно, что девчонки мне не поверили.