Buch lesen: «Улыбка Кубы»

Отец приготовил мне роскошный подарок на Новый год. Ой, конечно! У него же передо мной чувство вины. Потому что он меня бросил. То есть он не живет с нами, а с другой, какой-то совершенно дурацкой семейкой. Там двое маленьких мальчишек. Я у него единственная дочка и уже большая – шестнадцать лет. Вот он для меня и старается.

Поездка на Кубу. Вот такой подарок приготовил мне папа на Новый год. Суперпотрясный! Мы едем вместе с ним гулять по острову Свободы – так называет папа Кубу. Он показал мне маршрутный план – вау! Его составил какой-то папин товарищ, бывший на острове уже два раза. Сначала Гавана, потом Варадеро, потом какой-то необитаемый остров, да так и написано – Uninhabited island, потом… потом… словом, праздник на две недели! Вообще-то я не очень поощряю отца своим обществом. То есть, если он меня приглашает кофе попить или в торговый центр наряд выбрать, я могу и закапризничать. Могу сказать – мне некогда, извини, пап. И все! И он ничего не может с этим поделать.

Но тут я растаяла. Думаю, меня каждый поймет.

Оставалась неделя до поездки. Папа уже взял ваучеры, заплатил за отели, а билеты, разумеется, он давным-давно приобрел. Папка мой – человек предусмотрительный. Он вообще-то хороший парень, вся его вина заключается в том, что он живет с теми… а не со мной и мамой. Но я с этим смирилась. А что делать?

И тут… говорят же: не бывает все хорошо. И еще говорят: не надо хвастаться. А я расхвасталась перед девчонками в классе: ура, Куба, еду на Кубу! Они, конечно, завидовать… ну и вот… зря радовалась.

Папа возвращался домой на «Мерседесе», и на него налетели какие-то «Жигули». Или «Лада»… ну, словом, наша российская машина сделала больно немецкой тачке. Если бы это была не машина моего папы, я бы сказала: ну и ладно, не всегда же наоборот! В лоб получил «мерс», а не «жигуленок», и поделом. Потому что нечего хвастаться крутыми иномарками, хотя не все, конечно, выставляются. Но много таких, кто да. Но это я, наверное, от зависти говорю. Потому что у нас, например, вообще нет машины. Мама водить боится, а у меня еще нос не дорос.

Ладно, слишком много я о машине, это нехорошо, это железо, и, как говорит папа, фиг с ним. «Мерс» изувечился, это ничего. Самое плохое, что и сам папа загремел в больницу с переломом ноги. И вся наша Куба накрылась этими «Жигулями» или «Ладой». Весь остров.

Я ревела. Из-за всего. Из-за папы: он пострадал, хотя, слава богу, что не случилось чего похуже. Машину я не жалела, мне вообще не нравится «мерс». Машины мне нравятся японские. А больше всего я ревела из-за того, что мы не сможем поехать.

И тут с больничной койки звонит папа.

– Доча, привет! Ты где?

– Из школы иду домой. Сейчас прохожу магазин «Стоп-сигнал». Как ты? Нога болит?

– Нет, мне обезболивающее колют. Я вот что подумал, доча.

Папа сделал паузу, и я затормозила. Смотрю в витрину этого «Стоп-сигнала», на колеса зимние и летние, соображаю, какая между ними разница, и жду, что папа еще скажет.

– Ага. Что, пап?

– Слушай, – он снова заговорил, и я двинулась дальше. – Зачем тебе отказываться от хорошей поездки? Езжай одна.

Суперпотряс! Я прямо остолбенела. Стою посреди тротуара, прижав трубку к уху, народ меня со всех сторон обтекает.

– Одна! Пап, как это – одна? А кто меня пустит-то одну?

– Ничего. Мы с мамой это уладим, я вызову сюда нотариуса, и мы подпишем согласие. Тебя выпустят за границу. Тебе уже шестнадцать. А там – там же у меня все отели проплачены. Ты уже большая девица, с головой у тебя все в порядке. Согласна?

– Н-не знаю, – у меня сердце прямо забилось. – Лучше давай билеты сдадим.

– Понимаешь, я такие билеты купил, что сдавать их нельзя. И на другого их не перепишут. То есть они просто пропадут, если никто не поедет. Пусть хотя бы один билет не пропадет!

– Да я-то согласна, вот только… Пап, я сама тоже немного боюсь. И мама меня ни за что не отпустит!

– Чего боишься, ты же была за границей.

– Да! С мамой. В Турции!

– Большая уже и без матери не умрешь. Английский ты хорошо знаешь.

– Вроде бы да, неплохо, у меня пятерка.

– Ну вот.

– Но ведь на Кубе испанский!

– Дочь, во всем мире знают инглиш. И между прочим, Женя, везде, во всех странах, живут люди. И знаешь, дочка, они везде одинаковые, что в России, что в Африке, что на Кубе. И хороших людей всюду больше. Не пропадешь!

– Ты с мамой об этом говорил?

– Не успел, я пока тебе эту идею озвучил.

– Она ни за что не согласится меня отпустить.

– А мы скажем, что тебя на Кубе встретит мой друг.

– Врать нехорошо, чему ты своих мальчишек учишь?

– Разве мы будем врать? Я постараюсь это устроить.

– У тебя там есть друзья? Что-то я об этом ни разу не слышала!

– Детства. Там они остались после распада Союза. Не захотели сюда возвращаться.

– О’кей. Тогда я поеду. Если встретят. Ты давай поправляйся скорей.

– Доча! – вдруг закричал папа в трубку.

– Ага. Я тут, пап, не кричи.

– Прости меня, Женька. Мы еще с тобой куда-нибудь обязательно слетаем. Простишь?

– Да ладно, папа, не парься. Ты же не виноват.

* * *

На самолет меня пустили. Да и как могут на самолет не пустить? У меня паспорт! В зоне нашего контроля пограничник спросил: меня кто-нибудь будет встречать? Я ответила: да. Он изучил бумаги с печатями. Внимательно посмотрел на мою физиономию. И все дела. И вот я в аэробусе, здоровом таком пузане, в экономклассе. Шесть мест в ряду, по три с каждого края. Мое место у прохода. Рядом со мной парни из Швейцарии, мы тут же познакомились, они летели на Кубу самолетом «Аэрофлота», потому что так дешевле. Дешевле! Вот те на! У нашего «Аэрофлота», оказывается, есть преимущества! Не знала. Скоро швейцарцу Ульриху стало плохо, и он попросил меня поменяться местами, потому что каждые пять минут он бегал в туалет, его тошнило, на его лбу выступили капельки пота. Я села рядом с Джоном и одним глазом косилась в иллюминатор.

– Хочешь к окну? – спросил он. По-английски, конечно, спросил, по-русски они ни бельмеса не понимали. Он спросил это, когда мы пролетали над морем и вода была как стекло, а я не очень люблю стекло с высоты.

– Нет, спасибо, я лучше здесь посижу.

– Как хочешь. А ты зачем на Кубу летишь? Если не секрет, конечно.

– Отдыхать.

– Одна? Не страшно?

– Нет, не страшно, меня там встречает друг.

– А, – сказал Джон и понимающе заткнулся. У меня вообще такое впечатление, что все парни знакомятся с девушками только в том случае, если эти девушки не заняты. А если у них есть какой-нибудь мало-мальский знакомый паренек, им уже и неинтересно. Какое-то странное, потребительское отношение к девушкам.

За иллюминаторами был сильный встречный ветер, самолет болтало, как тряпку. В турбулентные зоны мы попадали раз пятнадцать. Ульрих просто позеленел весь от болтанки, на него было жалко глядеть. Летели мы, летели и долетели до Ирландии. Здесь наш самолет посадили на дозаправку. Я взглянула в иллюминатор, надеясь увидеть кусочек Ирландии – зеленые поля, белых пасущихся барашков, трубы каминов над домами из дикого камня… Но ничего не было видно, кроме ровного и огромного – до самого горизонта – лётного поля и стоящих на нем незнакомых самолетов. Нас никуда не выпускали. Пассажиры сидели и тихонько роптали. Никто не ожидал посадки в Ирландии. Через четверть часа ропот перерос в шум, а затем – в скандал. Старт дала какая-то тетенька лет сорока с пушистой прической, валиком нависающей надо лбом.

– Я не платила за непредвиденную посадку! – закричала она. – Нас не предупредили, что мы будем где-то садиться! Я с ребенком!

Как будто бы ребенок от этой незапланированной посадки пострадал. А мальчишка ее пучеглазый сидел рядом и улыбался, очень довольный жизнью. Детям вообще-то начихать на всякие мелочи, и почему взрослые прикрываются детьми, мне не понятно. И тут все пассажиры просто взвились! Я в первый раз наблюдала такое. Стали кричать, что «Аэрофлот» – отстой, что в других странах так не бывает. Если не указано в билете посадки – не сажают! Не сажают, и все!

– Это безобразие, мы будем жаловаться, верните деньги! – кричал кто-то.

…Ха, как будто можно было их тут высадить в Ирландии, вернуть деньги, и они пешком пошлепают отсюда обратно в Москву. Шум в салоне стоял невероятный. А я сидела и ничего не понимала. Кроме того, что все взрослые в этом самолете сумасшедшие.

И тут в салон вошел мужчина в строгом костюме с галстуком. У него был вид министра иностранных дел. «Министр» встал в проеме двери. Постепенно наступила тишина. Все ожидали от человека какого-то важного заявления.

– Меня зовут Владимир Николаевич Шергин, – представился мужчина. – Я представитель «Аэрофлота». Ваш самолет приземлился на дозаправку в аэропорту Шэннон. Посадка непредвиденная, потому что за бортом наблюдался сильный встречный ветер.

Все опять закричали, что не предупреждали.

– Если в самолете сейчас же не прекратится шум, мы вынуждены будем вернуть его обратно. Вы представляете, какая энергетика накапливается в этих тонких стенах! Вам лететь через океан, и странно, что вы это не учитываете.

Дяденька озвучивал мои мысли. Я примерно о том же думала! Я даже немножко возгордилась: какая я умная!

И все сразу замолчали.

Самолет покушал керосина, и мы полетели дальше.

И все потом было хорошо, только мы очень долго летели. Швейцарец продолжал мучиться. Он сидел справа от меня с бледным, прямо-таки белым, лицом. Достался ему этот ветер, прямо жалко глядеть было на Ульриха.

Международный аэровокзал в Гаване такой огромный, что пассажиров огромного аэробуса как будто ветром разметало. Аэровокзал суперсовременный! Все блестело – и сверху и снизу. Вьющиеся растения вились с потолка до самых блестящих плиток на полу… Пограничных постов столько, что пассажиры прошли контроль почти что мгновенно, и скоро я осталась в зоне контроля совсем одна. Честно говоря, я сильно трусила. Я сомневалась, что папа отыщет на большущем острове своего старинного товарища, которого знал, как говорил он, по школе. Когда я улетала, папа еще никого не нашел. Но успокаивал меня с больничной койки, что все будет в порядке. Лететь я буду двенадцать часов, он успеет. А летели мы все четырнадцать. Но раз он не нашел за неделю, почему он должен успеть за полсуток? Поэтому я не торопилась выходить из зоны пограничного контроля. Куда мне торопиться одной? Сяду в такси, скажу название отеля и все, меня довезут… и некуда торопиться. Но не будешь же торчать тут целую вечность! Пришлось подойти к пограничнику-кубинцу. Он меня вообще ни о чем не стал спрашивать, просто улыбнулся белозубо, сказал что-то по-испански, а не по-английски, как водится, и шлепнул штамп в паспорт. А я-то приготовилась перед ним отчитываться: в руке веером держала ваучеры в отели – целых сто, наверное, штук!

Но меня встречали!!! Папа все-таки отыскал одноклассника!!! Как-то умудрился!!! Браво, папа!!! Но – как? С больничной койки? На Кубе, я слышала, нет мобильной связи! По крайней мере, с Россией – через океан! Но для папки моего нет ничего невозможного!

Папин друг детства – длинный-длинный, уже седой, с добрыми светлыми глазами, которые прятались в морщинках. И все его лицо было в морщинках. Странно. У моего папы ни одной морщинки, а этот… быстро как постарел папин одноклассник.

– Дядя Андрей, – представился он. Приобнял меня и добавил: – Как жаль, что твой дедушка Вася так рано умер. Как жаль! Какой хороший был человек!

Я давай соображать, почему в самые первые минуты встречи он вспомнил про моего дедушку Васю, который и правда умер два года назад от острого инфаркта. Неужели папа каким-то образом поговорил с одноклассником по телефону и даже про дедушку успел рассказать?

– А как папа? – спросил дядя Андрей. – Ему лучше? Скоро снимут гипс?

– Не знаю. Обычно через месяц снимают.

Дядя Андрей спросил про папу, и я успокоилась. Все нормально.

Чуть поодаль от нас стоял парень. Высокий, худой. Папин друг оглянулся и сказал:

– А это мой Александр, ему шестнадцать, как и тебе. – Парень смущенно улыбнулся. – Александр, Женя не кусается, подойди.

Парень застенчиво подошел и подал мне руку. Он не знал, наверно, что руку первой подает женщина, девушка. Я пожала ее, представилась:

– Женя.

– Александр.

Как у них все серьезно! «Александр» – ни больше ни меньше. С ума сойти!

Пожала его лапку. Да! Именно – «лапку»! Мне она показалась мягкой, беззащитной, как у маленького мальчугана, а не моего ровесника. У, какой же он длинный! Своего отца догонит, будет вообще коломенская верста. На носу и около носа конопушки. Забавно! Конопушки в шестнадцать лет! Он был в синей футболке, и руки его до локтей были в коричневых родинках. Четыре или пять родинок – на каждой руке. Тоже как конопушки. Волосы у него были рыжие, но не яркие, а какие-то бледно-рыжие – словом, блондин. Я все силилась понять, кого же он мне напоминает. Вспомнила! Александр был похож на Никиту Преснякова. Точно! Мне этот Никита очень нравился, я его раза два видела по телевизору, он в каком-то музыкальном конкурсе участвовал. Красавчик! И поет замечательно! Бабушка Алла, наверное, им гордится! Вот этот бледно-рыжий Александр был похож на нашу восходящую звезду, только фигура у него пока еще хиловатая. Ничего, выправится! И еще я подумала, что трудно, наверно, блондинам на Кубе жить. Они плохо загорают, яркого солнца им надо опасаться. А тут как назло: солнца – неограниченное количество!

Ура! Почему во мне все бушует от радости? Где я?! На Кубе! На прекрасном острове, где вечное лето! Я мчусь в Гавану в такси. Меня посадили на переднее сиденье – смотри, Женька, наслаждайся! С ума сойти – я в Гаване! Я до сих пор не могла в это поверить. Испытывала что-то вроде телячьего восторга. Прежде всего – погода. Я купаюсь в тепле! Справа и слева мимо проносятся пальмы! Москва была завалена снегом по самый Кремль, а тут – зелень. Шапку и варежки я бросила в рюкзак в зоне паспортного контроля. А пуховик еще в Москве, в Шереметьево-2, отдала своей подруге Алишке. Алишка – моя самая лучшая подруга. Мы ничего друг от друга не скрываем. Она меня и провожала. Мама была на работе (ей нельзя отлучаться, она врач и у нее была смена), папа в больнице, но в другой больнице, не там, где мама работает. Да даже если бы они были в одной больнице, то что? Они не любят встречаться. Ненавижу их за это обоих. Ведь были влюблены друг в друга, поженились, родили дочку – меня, а сейчас как враги. Если встретятся случайно, кивнут слегка и больше не глядят друг на друга. Дурные какие-то взрослые. Ну ладно, я отвлеклась.

Сейчас я была просто в джинсах и толстовке. Вертела головой и ахала. Вдоль шоссе шагали кокосовые пальмы с растрепанными макушками. А стволы, стволы-то у них какие забавные. Словно длинные бутылки, отлитые из светло-сиреневого бетона. Чем-то кокосовая пальма напоминала мне дядю Андрея – тот тоже длинный, в сиренево-сером костюме, и седые волосы у него лохматые, как их зеленые прически.

А машины! Слушайте, я что, в музее? Или смотрю смешной детский фильм? Больше всего машин знакомых – это «Жигули», но старые-престарые, с крыльями разных цветов, а то и просто некрашеными. «Жигули» разных моделей – шестые, пятые, четвертые… даже первые – «копейки» с круглыми выпученными глазами. А еще старинные «Победы» с горбатыми «спинами», как огромные жуки, я видела такие в фильме «Подкидыш». А еще старинные «Волги», «Запорожцы»… Все ясненько! Куба «донашивала» братскую помощь Советского Союза. У иной «Волги» вместо заводской эмблемы – оленя, наверное, потерянной за много лет жизни, на носу припаян лебедь с изогнутой шеей! На капоте другой – самолет, носом устремленный в небо. Может, это летающая машина? Ха-ха! Сейчас умру от смеха! А еще было много незнакомых американских легковушек из тридцатых или пятидесятых годов – я их тоже в старых фильмах видела, в киношке «Назад, в будущее» их полно. И все это разношерстное стадо сигналило, гудело, веселилось! Ага, звуковые сигналы здесь, значит, не запрещены. Может быть, я уже в прошлом веке? А? И везде, всюду пальмы, пальмы, пальмы с зелеными шевелюрами. Мелькают экзотические цветы на незнакомых кустах. Из деревьев мне знакомы только бананы. Знаю-знаю, что это трава. Но какая! Бананы висят на «травинках» не по пять каких-нибудь штучек – гроздья состоят из сотен плодов.

Иногда я оглядываюсь на своих спутников, чтобы что-нибудь у них спросить, и вижу только Александра, сидящего наискосок. И я замечаю, что у него синие глаза и белесые ресницы. Очень он был весь какой-то разноцветный – рыжий, синеглазый, с яркими коричневыми родинками на руках. И футболка у него под цвет глаз – нарочно, что ли, такую надел, чтобы их цвет подчеркнуть? Вряд ли, мальчишки до этого не додумаются! В этом отношении они туповатые.

Ура, ура, трижды ура! Народ, я вынырнула из московских сугробов прямо в лето. Наверное, оно отсюда, это чувство нереальности, словно я смотрю старый латиноамериканский фильм. Я высовываюсь в открытое окно машины, поднимаю голову к глубокому синему небу. Какое же оно летнее, безоблачное! Я гляжу на чернокожих людей в легких одеждах, на стайку детей в пионерских галстуках. Вау! У них водятся пионеры! Это племя давно пропало с наших российских просторов! Мы иногда говорили об этом в школе и жалели. У Алишки сохранился мамин красный галстук… Она однажды надела его, и я ее сфотографировала. Мне понравилось, мы поменялись ролями, где-то в моем компьютере есть снимок меня «пионерки». … Проехали обломки каменных стен… Блин, я же не смотрю старый латиноамериканский фильм. Я сама участвую в его съемках! Снимается эпизод: героиня в такси!

Довезли меня до гостиницы.

Папа в каждом отеле заказал по два номера. Дядя Андрей по этому поводу высказался:

– Понятно, почему папа по два номера оформил. Ведь ты большая, в одном номере папа с тобой стесняется жить.

Стесняется! Да не стесняется он, а от меня отвык – мы же в разных квартирах проживаем. И в разных домах. И в разных районах. Интересно, а дядя Андрей знает об этом или нет? Но я не собираюсь на эту тему распространяться, какое кому дело?

Сейчас дядя Андрей что-то быстро объяснил на ресепшене. Я показала паспорт, и мне выдали пластиковую карту-ключ от моей комнаты.

– Иди, устраивайся, – сказал дядя Андрей, – твоя комната на пятом этаже, а мы тебя в холле подождем.

Он направил меня к лифту.

Холл огромный, с маленькими, для двух персон, диванчиками, а на них маленькие подушки-думки, чтобы посетителям было удобно сидеть. За фортепьяно в центре зала молодой человек наигрывает что-то спокойное. Живая музыка в отеле… классно!

Коридор длинный, паркет сверкает лаком, в расширениях коридора стоят вазы с кудрявым аспарагусом, цветы выпирают мощными валиками, а потом зеленым водопадом спадают до самого пола. Какой же он тут здоровый… у нас дома аспарагус в горшочке хилый и задумчивый, а тут он прямо буйствует, не раздумывая ни о чем.

Легко катится за мной красный чемоданчик. И на душе легко, петь хочется.

Что такое? Кому-то еще кроме меня хочется петь. По коридору разносится кубинская песня. По мере того как я подхожу к номеру, песня все слышнее и слышнее… Может, кто-то прямо в моей комнате поет? Песня для гостьи из северной страны? А, понятно! Рядом с моим номером убирают соседнюю комнату. В проеме двери видна пышнотелая кубинка с кружевной наколкой на голове в белом переднике. Ой, какая же она коричневая! Просто шоколадка. В ее руках летает швабра, а по всему этажу летит песня… вот певунья! Я улыбаюсь ей, киваю в проем и открываю свой номер. Песня тут же замолкает. Я ее спугнула! Она решила мне не мешать!

Ну что ж! Принимай меня, комната в кубинском отеле! Смотрю на обширную, с футбольное поле, ретрокровать, на старинного типа кресло-качалку. Выглядываю из окна – виден кусок улицы и часть второго этажа, выпирающего углом, на котором открытая терраса с маленькими столиками и плетеными стульями. Кафе! И там буйствует сочный аспарагус.

Здорово! Здорово! Здорово! Вечером покачаюсь на качалке. У меня книжка с собой. Устроюсь в этом кресле и буду читать…

Я вытаскиваю телефон, открываю. Связи, увы, нет. Жаль, очень жаль. Плохо без телефона! Но пусть он у меня будет, хотя бы и без связи. Камера работает, музыка тоже. Хотя фотоаппарат у меня есть отдельный, он качественнее снимает, в нем больше пикселей, чем в телефоне.

Сменила толстовку на легкую блузку и вернулась в холл к дяде Андрею и Александру.

Мы зашли в маленькое кафе на первом этаже. Здесь было всего три столика. Дядя Андрей взял себе кофе, а нам – мороженое.

– Ну, – начал дядя Андрей, размешивая ложкой сахар в крошечной чашке и поочередно глядя на нас с Александром, – что же мы будем делать?

– Пойдем гулять! – с оптимизмом ответила я.

– Женя, я в том смысле, как тебе путешествовать по Кубе? Твой отец запланировал несколько интересных мест. Одной тебе можно, конечно, ездить, ничего с тобой не случится, у нас страна спокойная. К туристам относятся дружелюбно. Но… – дядя Андрей замолчал и многозначительно посмотрел на меня, – но ведь ты не знаешь испанского…

– Я знаю английский! – быстро ответила я.

– …Во-вторых, тебе просто-напросто будет скучно в одиночестве. И вообще девушке одной неприлично путешествовать…

– Почему? – я строго взглянула на дядю Андрея. А чем девушка хуже-то? Почему всегда так говорят? Что тут неприличного, если девушка одна? Ведь это, в конце концов, дискриминация!

Дядя Андрей не нашелся с ответом и просто развел руками.

– А может, ты вот этого молодого человека возьмешь в напарники? – осторожно спросил он и покосился на сына.

Я посмотрела на Александра. Он сразу покраснел, как девчонка. И отвернулся в сторону, словно был ни при чем.

– А что, он может?

– У него каникулы.

– А-а… А в гостиницы, ой, отели, его пустят? В ваучерах же другая фамилия.

– Пустят. Номера разные во всех отелях, – дядя Андрей еще раз поглядел в мои ваучеры. – Все у тебя оплачено. Вот и справка есть из больницы, что у отца, «перелом правой голени», – прочел дядя Андрей и покачал головой. – Надо же, как бывает… Не повезло…

– Повезло! – возразила я. – Могло быть хуже!

Сказала так и содрогнулась от мысли, что некоторые в дорожных катастрофах вообще погибают.

– Это да…

Дядя Андрей помолчал, а потом добавил:

– Подумай, Женя. Правда, я должен тебя сразу предупредить, – он смущенно кашлянул в кулак, – заплатить за путешествие мы не сможем. Куба – страна бедная, к сожалению, а мы – кубинцы.

– Да это ерунда, тратить ведь уже не нужно, – поспешно сказала я. – У меня есть деньги. А он поедет со мной? – я кивнула в сторону рыжего. – Может, я противна ему?

Я нарочно сказала об Александре в третьем лице. А что он сидит как неродной, как будто не о нем речь… подумаешь, гордый.

– Что ты говоришь, Женя, – возмутился дядя Андрей. – Я уверен, ты очень нравишься моему внуку.

Оп! Что он сказал? Внуку! Я-то думала, дядя Андрей – отец Александра, просто в годах, так ведь бывает!

– Не набивай себе цену, – вдруг сказал этот молчун и скромник – «внук». И посмотрел на меня свысока. Ох, ничего себе – как он умеет! Да я тоже так могу. Я подтянулась, выпрямила спину и посмотрела на него тоже так, по-верблюжьи, свысока.

Александр потрепал волосы, подергал себя за челку и произнес:

– Дед, если нужно, я буду сопровождать эту даму.

Слово «даму» он сказал с пренебрежением. Мне не понравилось это слово. Но я промолчала.

Дядя Андрей повеселел.

– Вот и ладушки. Доедайте свое мороженое, а я выйду, покурю.

Он вытащил пачку совершенно обыкновенных сигарет. Я-то думала, если на Кубе кто-то курит, то только знаменитые кубинские сигары. А тут – какая-то тривиальная пачка. Дядя Андрей вышел на улицу, и мы остались одни.

– Если я – дама, то ты тогда кто? – с усмешкой спросила я.

Александр как раз проглотил ложечку мороженого. Поперхнулся, покашлял и сказал:

– Ну… наверное, сеньор. А может, господин. Говорят же – дамы и господа.

– А! Господин, значит, – ехидно произнесла я.

Уткнулись каждый в свою креманку и лопаем мороженое. По ложечке, по ложечке, не торопясь.

– У вас на Кубе так говорят? – ехидно поинтересовалась я. Вспомнила, что все они – товарищи!

– Нет. Не у нас. Да ладно, не придирайся к словам. Неудачно выразился, отстань.

Я решила переменить тему. Да ну, сразу отношения выяснять… Это значит – их портить. Кому это надо?

– А тебя что, все так Александром и зовут? Так серьезно? Может, у тебя и отчество есть? Хочешь, по отчеству тебя называть буду? Ты кто по отцу? Александр…

– …Орландович. Но по отчеству тут не принято звать. У кубинцев нет отчеств.

– Орландович! Ничего себе! Мой папа говорил, что вы из Советского Союза. Не знала, что советского парнишку могли назвать Орландо.

– Орландо – не советский парнишка. Это мой папа. Он кубинец. Если говорить про «советскость», то моя мама Оля тут больше подходит. Хотя она тоже уже на Кубе родилась. Она похожа на отца, ну, моего деда – вот этого, Андрея. А я – в нее.

– Ой, как все сложно. Сразу не разберешься! Мой папа говорил, что у него тут друг-одноклассник…

– Одноклассниками были наши дедушки. Андрей и… Как твоего дедушку звали?

– Василий.

– Вот они одноклассники – дед Андрей и твой дед Василий. Твой отец разыскал моего деда по адресу и телефону, а лично он с дедом не знаком.

Ничего себе – папочка! Просто Шерлок Холмс! Я же говорю – для него нет ничего невозможного! Мой дедушка Вася умер два года назад от острого инфаркта. И вот папа вспомнил, что его папа учился с дядей Андреем, который уехал работать на Кубу и остался там после распада Союза. Нашел в его бумагах адрес, телефон… Или его домашние нашли, он же сам в больнице… Да-а… Вот это цепочка!

– Ладно, Александр. Как-нибудь я все это разложу по полочкам. А можно я буду звать тебя покороче – Саней?

– Саней? – переспросил Александр. – Почему – Саней? Мои бабушка и дедушка иногда называют меня Сашей.

– Потому что ты – Алек-сан-др, Саня. Это твое короткое имя.

– В России есть Александры?

– Полно! Только их все зовут коротко: Саша, Саня, Шура.

– А Шура почему?

– Ой, спроси что-нибудь полегче, – я засмеялась. – Наверное, от «Сашура». Ты же русский хорошо знаешь. Знаешь, сколько у нас в языке суффиксов, окончаний…

– Про суффиксы – не знаю. А твое имя как коротко будет? Дже?

– Почему Дже? – я засмеялась. Вот так номер: Дже! Обхохочешься. – Женя. Это и есть короткое. А полное мое имя Евгения.

– Дже-ня, – по слогам произнес Саня.

– Женя, – поправила я.

– Ж… Дженя, – снова повторил Саня.

Неужели мое имя трудное? Наверное, у них нет звука «ж» без «д». Как в английском – Джек, Джон, Джексон… Да ладно, пусть как хочет зовет. Это мелочи.

– Ну, что сеньор Саня, пошли?

Чернокожий швейцар с готовностью распахнул перед нами двери, и мы вышли на пронизанную солнцем улицу. И снова меня обуял восторг – я в зелени, в тепле, а в Москве сугробы и снега выше нормы. Бедная Алишка! – я вспомнила про подругу. – Ходит сейчас по заснеженным улицам. В шапке. В теплых замшевых сапогах! Варежкой от снежинок отмахивается! Вот бы ее тоже сюда, уж мы вдвоем нашли бы чем заняться! Нам вдвоем никогда не бывает скучно! А с этим Саней Орландовичем я, наверное, умру от скуки.

Дядя, а вернее, дед Андрей, как выяснилось, ждал нас на крыльце. Но я же не буду его «дедушкой» звать. Мне он, в конце концов, и не дедушка вовсе. И выглядит очень даже моложаво. Буду звать его так, как он мне сам представился: «Дядя Андрей».

Мы перешли дорогу и остановились перед Капитолием.

– Ух ты! – воскликнула я, глядя на внушительных размеров здание с куполом. Точно как в Америке!

– Ты была там? – удивились оба.

– Нет, по телевизору каждый день видишь. У нас Америку любят показывать…

– А у нас – нет, – заметил Александр-Саня.

– Да, у нас Америку не жалуют, – подтвердил дед-дядя Андрей и с усмешкой взглянул на внука. – Правда, Александр?

– Я же сказал! – Саня пожал плечами.

– Ты права, Евгения, это точная копия американского Капитолия, – сказал дядя Андрей. Постояли у лестницы, ведущей к «точной копии». Прогулялись по улице, выложенной блестящими каменными плитами – как в каком-нибудь здании – до моря. Мексиканский залив отделял от города мощный парапет. Волны разбивались о него, и я немножко побаловалась с брызгами. Мне и побольше хотелось бы с ними, с брызгами, пообщаться, освежить лицо, ноги, но я постеснялась. Да ну, еще подумают, что я несерьезная и маленькая.

– Жалко, тут не искупаешься, – заметила с сожалением. – А где-нибудь мы сможем сегодня искупаться?

– В Гаване нет пляжей, – огорчил дядя Андрей. – Купаться вы завтра поедете в Варадеро.

О, какая жалость! А мне так хотелось сегодня же плюхнуться в морские волны!

– Не устала? – спросил дядя Андрей.

– Ничуть. Я наслаждаюсь летом! – Я тряхнула головой и сорвала с волос стягивающую хвост резинку.

– Тогда мы тебя в интересное место поведем, – дедушка подмигнул сначала мне, потом Саньке.

Мы шли по Гаване, красивому городу с испанской архитектурой. Правда, красота эта была сильно потускневшая. Здания обветшали, про них так и хотелось сказать, что они, бедные, в нищенских лохмотьях. Кое-где торчали одни колонны, у иного дома были видны внутренние стены. У братьев Кастро, видать, не было денег, чтобы содержать город в порядке. И потому что в городе то тут, то там маячили разрушенные здания, мне еще более казалось, что я смотрю какой-то странный фильм. Мое сознание как будто раздвоилось. Иногда мне казалось, что я попала в прошлое. По-прежнему вызывали умиление антикварные машины. Иная, составленная из каких-то ржавых деталей, была выкрашена чуть ли не половой краской. Двигалась по улице со страшным дребезжанием. Но ведь двигалась! Теперь понятно, почему на нашем самолете какие-то люди везли десятки крыльев к «Жигулям», – запасные части, их ведь тут не достать. Россия уже не ведет с Кубой торговли, а бескорыстная помощь осталась в прошлом. Папа перед поездкой проводил мне «ликбез» по Кубе. За день до вылета я пришла в больницу его навестить, принесла атлас, мы на карте нашли все «отмеченные» в маршруте места. Папа выглядел молодцом, улыбался, шутил, несмотря на то что его нога была на растяжке. Перелом у него был сложный.

Какой-то «жигуленок» не заводился, и его дружно подтолкнули прохожие. Видать, здесь это обычное дело. Зато все это ветхое автомобильное стадо по-прежнему гудело. Но все-таки нужно отдать справедливость – новые машины, уже не российские, здесь тоже гоняли. И гудели, понятное дело. Разве кто-то откажется «побибикать», если это разрешено?

По дорогам между машинами сновали велорикши. И очень редко попадались конные упряжки с парой лошадок. Дядя Андрей сказал, что это конное такси, на котором мы, если захотим, можем покататься.