Нойды. Белая радуга

Глава 6
Защитник собак

Ближе к утру, когда за окном уже розовым бутоном распускался рассвет, измученный мозг Виктории наконец подарил ей передышку. Она просто прилегла поверх покрывала, уткнулась в него лицом и отключилась минут на десять. А потом проснулась, словно по сигналу, и подтянула к себе собранный рюкзак.

Нет, она вовсе не собиралась устраивать показательный побег из дома с привлечением полиции и волонтеров, с неизбежными последствиями вроде постановки на учет. Она уже взрослая для таких глупостей. И сейчас, за десять минут до того, как встанет отец, она просто покинет этот дом, побродит по городу, потом отправится на занятия. Что-нибудь придумает, чтобы не возвращаться сюда ночью. Что именно, Вика пока плохо представляла. Она собрала в кучу все купюры, которые давал ей отец, и сумма набралась внушительная – тридцать тысяч. Можно даже – она глянула для справки в интернете – комнату снять, только кто сдаст? И в гостиницу не пустят, хотя паспорт у нее уже есть. Но, возможно, удастся до вечера задержаться в школе, потом как-нибудь там затеряться и провести ночь в пустом классе или в спортивном зале на матах. На такой случай Вика захватила смену одежды, влажные салфетки, учебники и тетради на ближайшие дни.

Но, скорее всего, до этого дело не дойдет. Она ведь не собирается отключать телефон, наоборот, будет тщательнее обычного следить за зарядкой. Родители – или кто они там на самом деле – наверняка выйдут с ней на связь, когда она не появится дома в обычное время. И вот тогда она задаст им свои вопросы. И не вернется, пока не услышит четкие ответы. А если и придет снова в этот дом, то только затем, чтобы окончательно определиться, куда ей теперь идти. В детский дом, закрытую школу. Или…

Это «или» ее больше всего волновало. Если эти люди зачем-то выдавали себя за ее родителей, хотя таковыми не являются, то где же тогда ее настоящая семья? И почему она узнает себя на самых ранних фотографиях, а две бабушки и один дедушка относятся к ней как к родной и явно понятия не имеют, что творится в их семье на самом деле?

Вика с горечью припомнила, как нарочито заботливы бывали с ней родители, когда гостили в других городах у родни. Может, ее подменили еще в роддоме, а потом сообщили об этом родителям и потребовали выкуп за их настоящую дочь? Выкуп этот так велик, что даже отцу с его клиникой пока не удается собрать нужную сумму, – это была самая складная версия, до которой девочке удалось додуматься.

Правда, было что-то сказано про десять лет, а ей сейчас четырнадцать, так что роддом едва ли при делах. Ладно, все это не имело значения, если были где-то люди, родные ей по крови, которые могли принять и полюбить ее по-настоящему, потому что она – их дочь. У Вики всякий раз учащалось дыхание, когда она думала об этом.

Ну вот и все, сборы закончены, пора уходить. Без особого сожаления девочка оглядела комнату, к которой не успела толком привыкнуть. Оставив рюкзак у порога, прошлась по периметру, наводя порядок, чтобы каждая вещь заняла свое место, – так уж она привыкла – а потом на цыпочках пересекла квартиру и кроссовки на всякий случай надела уже за дверью.

Всю ночь лил дождь, улица встретила ее влажной прохладой, пришлось сразу же лезть в рюкзак и менять ветровку на легкую куртку. Земля на газонах словно набухла, переползла на вчера еще безукоризненно чистые дорожки. Трава и цветы полегли, зато тщательно промытые кусты и деревья выглядели довольными и подставляли солнцу листья, крепенькие и блестящие, словно посыпанные алмазной крошкой. Вика жмурилась от прыгающих в глаза малюсеньких солнечных зайчиков.

Мир раннего утра оказался суетлив и не слишком приветлив: ее обгоняли недовольные и не до конца проснувшиеся бегуны, оглушали воплями дети, которых родители волокли в детский сад. Но девочка знала, куда шла: конечно, на пешеходку, а потом в тот дворик, где вчера она встретила Платона. Вдруг он живет там рядом и пройдет мимо нее на занятия? Его платок, тщательно выстиранный и отглаженный, лежал в кармане ее гимназического жакета, и она то и дело касалась этого кармана рукой.

Во дворике под вывеской котокафе тоже было сыро, солнце сюда еще не добралось. Виктория обнаружила скамейку, втиснутую между двумя домами, сухую, поскольку над ней нависал край магазинного козырька, и устроилась на ней с ногами, сунув под спину рюкзак. Подбодрила себя: «Отлично, Вика, тут и поспать можно!» Она давно уже привыкла разговаривать сама с собой. Девочка глянула на окна котокафе и скорее угадала, чем разглядела за стеклом любопытные кошачьи мордочки. На душе стало чуточку легче, и она в самом деле задремала.

Сиплый голос, изрыгающий ругательства, топот и шарканье ног заставили Вику разом проснуться, и она в панике завертела головой, пытаясь понять, откуда надвигается опасность. Из-за развалившейся арки, частично закрывающей ей обзор, возник тип неопределенного возраста, лохматый и неопрятный. Сильно наклонившись вперед, постоянно заваливаясь вбок и мотая головой, он что-то тащил за собой по асфальту обеими руками. Это «что-то» при более внимательном взгляде оказалось кем-то, а точнее, мальчишкой лет десяти, маленьким и тощим. На нем была красно-белая курточка, которая складками собралась под мышками, обнажив впалый живот, и тренировочные штаны. Кроссовки, когда-то светло-зеленые, а теперь густо облепленные грязью, скребли задниками асфальт. Викторию поразило, что мальчик, которого взрослый волочил за ворот куртки, не кричал и не вырывался, а спокойно сложил руки на груди и смотрел в небо, только штаны время от времени поддергивал.

– Как ту собаку… – Наконец-то девочка разобрала в рычании лохматого типа хоть какие-то нормативные слова. – Ща я тебя тоже каменюкой, их тут полно. Прощайся с жизнью, паскуда мелкая!

У Вики от страха заледенело в висках. Она вдруг отчетливо поняла, что тут, похоже, замышляется убийство, а кроме нее, некому прийти мальчишке на помощь. Окна жилых домов в этот дворик не выходили, кругом только магазины и офисы, пустующие в ранний час. Чтобы выскочить за помощью на пешеходку, придется пробежать мимо лохматого, и тогда он, вполне возможно, переключится на нее. Отважной Виктория себя не считала, но и молчком наблюдать за расправой не собиралась, просто пока не могла сообразить, как ей действовать.

В паре метров от двери котокафе из каменной стены торчал железный крюк неизвестного назначения. Возможно, когда-то на него вешали фонарь, ведь дома в центре были очень старые. Лохматый с утробным звуком перехватил мальчика поперек туловища и исхитрился подвесить за ворот куртки на этот крюк, пару раз шмякнув спиной о стену. Мальчишка повис сантиметрах в двадцати над асфальтом и оттуда с мрачным любопытством наблюдал за своим мучителем.

А тот огляделся и направился прямиком к газону с аркой. Споткнулся о поребрик и рухнул лицом в газон – тут Вика сообразила, что он мертвецки пьян, – но все же сумел подняться и начал собирать крупные каменные обломки, валявшиеся на газоне. Распихал штук пять по карманам обшарпанной ветровки, встал шагах в пяти от висящего мальчика, прицелился…

– Вы что делаете, прекратите! – слабым голоском крикнула Виктория, заставляя себя выползти из тени. Она взмахнула смартфоном. – Я в полицию уже позвонила!

Но у типа оказалась просто звериная реакция: он рванулся к девочке, одной рукой зажал Вике оба запястья, другой вырвал смартфон. Едва не теряя сознание от ужаса, она увидела совсем рядом его глаза, свирепые, воспаленные, с расширенными зрачками. Алкоголем от него не пахло.

Размахнувшись, он запустил телефоном в висящего мальчишку, гаджет врезался в стену над самой его головой и рассыпался на удивительно много мелких частей. Некоторые запутались в темных густых волосах мальчишки.

– А ну пошли со мной! – Он схватил девочку так, что ее голова оказалась у него под мышкой, и потащил. Вика, вжатая лицом в его бок, ничего не видела, лишь ощутила сильнейший удар по обеим голеням, наверное, об ограду газона. В нос шибал запах немытого тела, прокуренной грязной материи. Наверное, она потеряла бы сознание, если бы через миг ее не поставили на ноги. Открыв глаза, Вика обнаружила, что стоит напротив подвешенного мальчика. Только подумала, что кошмар закончился и громила ушел, как тот, стоя у нее за спиной, стал трясти ее и орать:

– Ты его знаешь? Знаешь? А ну говори, где живет! Я его дом ко всем чертям сожгу! Не молчи, убью!

Девочка молчала, лишь старалась в тряске не прикусить язык. Страха она почти не ощущала, на смену ему пришли равнодушие и чувство обреченности. Если он в самом деле собирается ее убить, то пусть уж поскорее.

– Говори! – ревел лохматый.

– Дебил! – выкрикнула Вика самое сильное в ее лексиконе бранное слово.

Тот перестал ее трясти, крутанул, поворачивая к себе лицом.

– А ну-ка повторила, – велел вроде как спокойным, но оттого еще более страшным тоном.

– Дебил.

Про себя Виктория знала: если ее довести, то потом уже не остановишь.

Мощная оплеуха едва не оторвала девочке голову.

– А теперь…

– Дебил! – выкрикнула она, не дожидаясь конца его фразы.

Страшный человек занес руку для нового удара, но почему-то медлил, словно прислушивался, потом с утробным мычанием помотал головой.

– Отпустил ее, живо! – вклинился еще один мужской голос.

Лохматый вскинул голову, оскалился, но вдруг выпустил девочку и бросился прочь со двора каким-то странным зигзагом, размахивая на бегу руками, будто пытался взлететь. Кто-то пронесся мимо Вики следом за ним, и почти сразу же другие руки подхватили ее, поддержали, взволнованный голос спросил:

– Милая, что он тебе сделал?

Голос был знакомый, и лицо женщины Вика вроде узнала, только от потрясения вспомнить никак не могла. И отвечать не могла, лишь икала и втягивала в себя воздух.

Женщина поддерживала ее за плечи и гладила по голове, а между тем мальчик на крюке расстегнул на себе куртку и ловко выскользнул из нее. Попрыгал, сдернул куртку с крюка и снова надел. Невозмутимо осмотрел свои кроссовки, потопал ногами, избавляясь от налипших комьев грязи, и пошел к выходу со двора. По пути он все же бросил короткий взгляд на Вику – она как раз особенно громко икнула, – пожал худенькими плечами и буркнул сердито:

– А кто просил вмешиваться?

После чего, гордо вскинув голову на цыплячьей шее, мальчишка покинул поле недавнего боя. От такой отповеди девочка сразу пришла в себя, перестала икать и оглянулась на женщину. Теперь-то она узнала Лизу, кошачью маму из кафе «Четыре лапки». Тут как раз вернулся во двор крепко сбитый блондин с воинственно блестящими глазами. Сказал огорченно:

– Не догнал. Обдолбанный, гад, а бегает шустро. В полицию звякнул, пусть дальше сами ловят. Ты как? – обратился он к Виктории.

– Нормально.

– Ой, ты же Вика? – всплеснула руками Лиза.

– Ага.

– Ты что тут делаешь в такую рань? Пришла насчет котят узнать? Так они еще не родились.

– Нет. – Девочка глубоко вздохнула. Лучше прямо сейчас исправить вчерашнюю ошибку. – Простите, но я не смогу взять у вас котенка. У меня… проблемы в семье. Я даже не знаю, где теперь буду жить.

Прищуренные глаза мужчины скользнули по ней, по раздутому рюкзаку:

– Ты часом не из дома бежать надумала? – поинтересовался он.

– Нет. Ну то есть в каком-то смысле…

У Вики всегда было плохо с враньем, лицо не то что краснело – бурело. И щеки, и лоб, и подбородок. Она попыталась объяснить, не вдаваясь в подробности:

– Я взяла вещи на несколько дней, но собиралась ходить в школу. Надеялась, что родители мне позвонят и мы все обсудим. А теперь…

Она бросила растерянный взгляд на обломки смартфона. Мужчина присел на корточки и стал собирать их в одну кучку, а женщина сказала:

– А теперь пойдем к нам. Сколько тебе до школы времени осталось?

– Час примерно.

– Ну и здорово. Приведешь себя в порядок, напоим тебя чаем с вкусняшками. Да, и не забудь поблагодарить наших котиков: это они тебя выручили.

– Как? – широко распахнула глаза Виктория.

– А так. Мы с Русланом делали влажную уборку, коты дисциплинированно запрыгнули на подоконники, чтобы не мешать. Вдруг мы заметили, что они волнуются, мявкают, даже лапками стучат по стеклу. Выглянули – а тут такое.

– Нашел! – Руслан поднялся на ноги, с торжеством демонстрируя зажатую между пальцами симку. – У нас вроде валялся где-то старый аппарат, временно вставишь в него и будешь на связи.

Вика улыбалась и кивала, но с места не трогалась, пока Лиза не спросила:

– Ну ты чего?

– А вы могли бы не расспрашивать, что случилось у меня дома? – взмолилась девочка. – Мне очень не хочется говорить об этом, а врать я не люблю.

Лиза молча обняла ее, а Руслан только хмыкнул и распахнул неподатливую дверь:

– Заходи, правдолюбка. Можешь вообще рта не раскрывать, мы с Лизкой привыкли заботиться о бессловесных созданиях.

* * *

Мальчик шел по улице и все топал и топал ногами, пытаясь очистить кроссовки. Наконец стали видны сильно ободранные задники – следствие того, что его проволокли по асфальту, – но мальчишка не особо огорчился. Весело насвистывая, он свернул с пешеходки на одну из боковых улиц, а с нее – в квадратный дворик, зеленый и тихий. По периметру двора стояли почти впритык друг к другу три двухэтажных домика из белого кирпича, в палисадниках перед ними прощально пламенели астры. Четвертую сторону прикрывала гряда гаражей.

Двор в ранний час пустовал, только у одного подъезда маячили две женские фигуры. Они бросились к мальчику, одна – стремительно, вторая – с заметным трудом, прихрамывая и держась за грудь.

– Ма́го! Что случилось, куда ты убежал? – Мать первая схватила мальчишку за плечо. – Мы с бабушкой не знали, что и думать! Отец был очень сердит, он ждал тебя за столом, чтобы позавтракать всей семьей.

– Да так, прошелся, – независимо пожал плечами мальчик.

– Прошелся?! А что это бабушка видела в окно, как ты бежал за каким-то взрослым мужиком и швырял в него камнями? Ты понимаешь, что он может вернуться сюда с полицией?

– Не вернется, его самого теперь полиция ловит, – утешил мать юный Магомет.

Та, ловя воздух открытым ртом, молча разглядывала испорченные кроссы и наполовину оторванный воротник куртки. Подоспела, тяжело дыша, бабушка, без слова упрека обняла внука. Вот тут Маго в самом деле огорчился и решил прояснить ситуацию:

– Я увидел в окно, как этот гад кидался камнями в собаку. В нашу дворовую Жульку, а она всем доверяет, даже не поняла сперва, что надо давать деру! Он мог ее убить! Я выскочил и тоже в него камнем бросил. В общем, погнал со двора.

Магомет умолчал о собственной досадной оплошности: он слишком увлекся погоней, не сообразил, что тип затаится за гаражами и уронит его на землю с помощью банальной подножки.

– А потом, похоже, роли поменялись, – подсказала ему бабушка.

– Типа того. Но все обошлось, а́бика, сама видишь! – Маго взволнованно вглядывался в бледное лицо бабушки, или абики, как он привык ее называть.

– Ладно, пойдем в дом, бабушке нужно немного полежать перед работой, – поспешила сказать мать.

Мать звали Танзиля, она была маленькая и хрупкая, так что со спины ее часто принимали за девочку. Вот только у девочек редко бывают такие лица: грустные, с вечной печатью заботы и затаенного страха.

Танзиля взяла сына повыше локтя, чтобы опять куда не сбежал, и повела к дому, не забыв полушепотом предупредить:

– Отец уже ушел на работу.

Мальчик беспечно передернул плечами, давая понять, что это ему без разницы.

– Ах, Маго! – вырвалось у женщины полушепотом, она не хотела, чтобы слышала идущая за ними бабушка, ее свекровь. – Неужели ты совсем не боишься отца? В последнее время он очень тобой недоволен.

– Ну так и я тоже им недоволен, – скривился мальчик. – И нет, не боюсь. Я вообще никого и ничего не боюсь, я ведь говорил уже.

– Перестань, хватит этой бравады! – рассердилась Танзиля. – Все чего-то боятся. Или кого-то.

Она судорожно вздохнула, выдавая застарелый трепет перед непредсказуемыми вспышками гнева и раздражения у мужа. Уходя, он обещал сурово разобраться с сыном по возвращении домой, а такие обещания он обычно держал – в отличие от всех прочих.

Глава 7
Английская трагедия

Эдуард Редкий закончил работу позднее всех, когда адвокатская контора «Доброхот» уже опустела, даже исполнительная девочка Света покинула ресепшен, предварительно от души погрохотав ящиками стола. Кажется, после двух недель ожидания она окончательно утратила надежду, что новый симпатичный сотрудник как-нибудь пригласит ее посидеть в кафе после работы.

Понедельник у Редкого выдался заполошный, клиенты шли нервные, напуганные и заранее убежденные, что все, включая молодого юриста, жаждут их обмануть, запутать, обобрать до нитки. Пока Эдуард в этой фирме стажер, ему будут сливать самые тухлые дела, это обычная практика. А ведь полгода назад в Питере все было иначе… да что теперь вспоминать.

Он старательно проверил, не остался ли где зажженный свет, и запер офис. Прохладный воздух, несущий крупинки дождя, слегка взбодрил его, только жаль было прощаться с летом. Эдик посмотрел на часы и задумался: что там у Эллы, дежурит она или нет? Вчера говорила, что могут вызвать на замену, многие санитарки болеют или еще не вышли из отпуска. А может, просто не хотела встречаться? Ладно, нужно попробовать ей позвонить.

Но стоило ему коснуться мобильника, как тот затрезвонил сам. Редкий глянул на экран и тут же простился с надеждой на приятный вечер.

– Слушаю, Антон.

– Привет. – Судя по голосу, Кинебомба смертельно устал и едва шевелил губами. – Отработал уже? Я в городе. Подваливай в штаб, все уже здесь. – И отключился.

Эдуард тут же сменил направление, теперь его путь лежал в сторону железной дороги. Мысли сослаться на усталость после загруженного дня даже не возникло. К тому же если Элка сегодня свободна, то скоро он ее увидит.

Штабом Антон называл добротный старый дом, который унаследовал от своих дедушки с бабушкой. Тот стоял на отшибе сразу за переездом, в районе под названием Загвоздка. Сам Антон последние годы жил в Питере, но и дом не простаивал: они встречались здесь время от времени вот уже десять лет, с тех пор как в городском парке были обнаружены четверо подкидышей. Точнее, собираться начали уже в разгар осени, после того как все документы по делу найденышей вдруг были изъяты и власти начали старательно делать вид, что никаких голых детей на берегу Белого озера никто никогда не находил, а кто считает иначе, тому стоит проверить голову. Даже в интернете все упоминания таинственным образом испарились.

Тогда их было около двадцати человек – тех, кто дежурил в одну из ночей в парке, помогал с организацией этих дежурств или работал в парковой охране. Редкий уже и не помнил, кто тогда придумал название их тайному обществу – «Апофеты»^[1]. Теперь же оставалось только шесть человек. Остальным просто надоело, или переехали, или у них появились другие дела. Ведь целых десять лет ничего не происходило, подкидыши – трое, которых удалось не упустить из виду, – росли кто в детском доме, кто в приемных семьях. Удивительным казалось лишь то, что эти дети-маугли сумели в короткие сроки догнать своих ровесников, научиться разговаривать и делать все, что положено в их возрасте.

Непосвященный, попав в штаб, мог бы подумать, что здесь обитает большая семья с культом собственных детей. Фотографии двух девочек и одного парня в разных возрастах занимали все стены. Человек внимательный мог бы заметить, что часть фотографий сделана явно без ведома тех, кого снимали на улице, во дворе, на фоне школы. В серванте советских времен на полках за стеклами стояли папки-регистраторы и тщательно перевязанные выцветшие коробки. В центре облезлого стола теснились шесть чашек, коробка с чайными пакетиками и сахарница. Чай по старинке кипятили на плите, боялись за ветхую проводку. На столе уже был установлен ноутбук, повернутый монитором так, чтобы видеть изображение могли все сидящие за столом.

Первым делом Редкий нашел взглядом Эллу – он всегда видел ее первой, в любой толпе и с любого расстояния. Она сидела в торце стола рядом с подругой Соней, что-то с ней обсуждала, между делом спокойно и доброжелательно улыбнулась Эдику. Как будто все между ними было нормально или же вообще ничего не было.

Эдуард тоже ей улыбнулся и подошел к Антону. Друзья обменялись рукопожатием, а потом и крепко обнялись после разлуки длиной в месяц с лишним. Кинебомбе было едва за тридцать, но иногда он выглядел почти стариком, и сегодня выдался как раз такой день. Лицо его от усталости потемнело и заострилось, горбилась худая до невозможности спина. Еще двое мужчин неприметной внешности и неопределенного возраста рылись в папке с документами. По иронии судьбы звали их Борис и Глеб. В родстве они не состояли, но крепко дружили и даже работали вместе где-то в охране.

С появлением Эдуарда все спешно расселись по местам – ясное дело, голодные после работы, а у Антона чаю не допросишься, пока не будет покончено с официальной частью.

– Рассказывай, Глеб, – глянул Кинебомба в сторону одного из мужчин.

– Состоялся контакт, – с готовностью сообщил тот. – Вчера в интервале между шестью и семью вечера Понедельник познакомился со Средой. И даже, кажется, подружился. Встреча выглядела стопроцентно случайной. У мальчика это был первый выходной день в новом городе, он гулял аж с двух часов дня. Сперва долго бродил по парку и, что удивительно, в конце концов вышел к островку, ну тому самому, вы в курсе. Стоял, думал о чем-то, потом вдруг отправился прямиком к месту, где ты его, Эд, тогда схватил. Я просто обалдел…

– Нечему удивляться, – хмурясь, перебил его Антон. – У парня фотографическая, абсолютная память. Он помнит все, что когда-либо читал, видел, слышал.

– Вот поговорить бы с ним напрямки, – аж застонал Борис. – Он же может помнить, что с ним делали в детстве, как растили, как в парк подбросили.

Но Кинебомба дернул головой:

– Не совсем так. Я советовался с психологом, сам кое-что потом читал. В то время мальчик не владел речью, не имел контактов с миром, его мышление оставалось неразвитым. Так что о том, что с ним происходило, он может рассказать не больше, чем младенец о совершенном на его глазах преступлении. Однако, если в глубине его памяти действительно хранятся картинки-воспоминания тех лет, это могло бы быть нам очень полезным. Но пока – вы помните – любые близкие контакты с детьми под запретом.

Редкий взволнованно внимал каждому слову, но смотрел не на докладчика, а на фотографию Платона-Понедельника в возрасте десяти лет, приколотую на стену как раз на уровне его глаз. Мальчик на ней улыбался уголками губ, но глаза оставались серьезными и спокойными. Редкий сам переснял эту фотку со стенда отличников в детском доме. Для него это были трудные годы: тогда он несколько раз пытался усыновить или оформить опекунство над найденышем, пошел ради этого на такой шаг, который, кажется, навсегда разрушил их с Эллой отношения, но все усилия оказались напрасными. А потом его отыскал Антон и убедил помогать мальчику иным способом.

– Девочка в это время в котокафе с кошками тусовалась, – перенял у друга эстафету Борис. – Прямо оторваться от них не могла. Потом опомнилась, заспешила домой и, выбегая, дверью сбила парня с ног. Прилично так приложила. В результате она же и плакала, а он ее всячески утешал. Дворик маленький, подойти и хоть что-то подслушать невозможно. Я давно говорю, пора нам шпионской техникой обзаводиться, без нее никак…

– Дальше! – рявкнул Кинебомба.

У Бориса покраснели лоб и уши. Обиженно сглотнув, он коротко подытожил:

– А дальше темнеть начало, и они, как хорошие детки, по домам разошлись. Ну а утром в понедельник…

– Утром, – вернул себе эстафетную палочку Глеб, – Борька наблюдал за Пятницей, первый день в новой школе все-таки. А мне не разорваться же было: выбрал пацана. Виноват, ошибся.

– Что такое? – напрягся Антон.

Вскочив на ноги, он немного подался вперед, готовый коршуном спикировать на добычу. Глеб сердито поежился на стуле, и Эдик раздраженно подумал, что скоро из шести человек останется только четверо, а то и трое.

– Не, ну я вообще-то хотел сперва его в школу проводить, потом метнуться к Среде, она по расписанию шла ко второму уроку. Ждал во дворе в обычное время, но не дождался. Думал, может, заболела, тем более что ее отец как по часам в свою клинику заявился и озабоченным не выглядел. Но я все же проверил: зашел к приятелю в компьютерный магазин напротив дома, попросил посмотреть записи с камеры, смотрящей на двор, типа собачку ищу. И стало мне ясно, что девчонка еще в начале седьмого утра пронеслась через двор с раздутым рюкзаком за плечами.

– Побег? – забеспокоился Редкий.

Глеб выразительно развел руками.

– Если это первая попытка, то я просто поражаюсь долготерпению девочки, – тихим, но звучным голосом вступила в разговор Элла Котенок. – Она десять лет верила в то, что ледяную глыбу можно растопить огоньком спички.

– Так мы не знаем, где сейчас девочка? – испуганно спросила ее соседка за столом, тихая и внешне совершенно неприметная Соня.

– Теперь уже знаем, – поспешил утешить девушку Глеб. – Я обнаружил ее в том же самом котокафе уже в учебное время. Сидела на плюшевом диванчике, одной рукой гладила котика, а другой прижимала предположительно пакет со льдом к заплывшему глазу и синяку на скуле. Также у нее разбиты колени, ноги сплошь в ушибах и царапинах. Хозяева кафе, муж и жена, заботились о ней, пока не появился этот зубной техник и не увез девочку домой. Но что с ней произошло, пока непонятно. Одно скажу – из дома она вышла без этих украшений.

– Нужно обязательно выяснить, что с ней случилось, – тонким голосом проговорила Элла. Такой голос был у нее признаком высшей степени волнения.

– Слушаюсь, шеф, – съязвил Глеб. – Фотки показать? Я потихоньку сделал.

– Не надо, – махнул рукой Кинебомба. – Позднее. Так, ладно, а что Пятница? Как ее встретили?

И все заинтересованно повернулись к Борису.

– В счастливую пору детства моих родителей в школу мог прийти любой и при желании жить там целую неделю, никем не замеченный, – пространно начал тот. – Но те времена всеобщего доверия давно миновали, и в школу меня, мужчину в расцвете сил, бездетного и без документов, почему-то не пустили. Даже школьный двор попросили в темпе покинуть. Могу лишь сказать, что в гимназию девочку провожал брат, он же встретил после уроков. Полагаю, ее интересная особенность еще не дала о себе знать, наша пышечка выглядела спокойной.

– Я начну работать в школьной столовой только в среду, флюорография еще не готова, – сильно краснея, подала голос Соня.

– Эх, боюсь, пропустишь самое интересное, – сказал ей Борис. – И старайся не слишком завидовать, помни: бедняжка Пятница своему дару совсем не рада.

Над столом повисло молчание. А потом снова не выдержал Редкий:

– Антон, ты зачем нас собрал-то? Это и по скайпу можно было обсудить, позднее вечером. А пока все силы бросить на то, чтобы выяснить, что там со Средой, то есть с Викторией. Или ты все же про свою поездку планировал нам поведать?

Кинебомба молчал, блуждал угрюмым взглядом по фотографиям детей.

– Да, босс, рассказывай уже, мне на смену в ночь, – поторопил и Глеб, смачно зевнув.

Со своей карьерой будущего следователя Кинебомба попрощался после того, как частично выкрал, частично скопировал документы по найденышам уже в период их поспешного изъятия. Повезло еще, что не распростился со свободой. С тех пор он на жизнь зарабатывал непонятно чем. Официально нигде не работал, все свое время посвящал делам таинственным и не до конца понятным даже членам «Апофетов». Прежде, когда дети еще жили в разных городах, за ними приглядывали эпизодически. Больше времени посвящали поискам пятого малыша, хотя никто не был уверен, что он вообще существовал, не сомневался только Антон. Не удалось проследить судьбу и второго мальчика, которого обнаружил Эдик, – его слишком быстро увезли тогда из города, а куда определили, установить не удалось.

Все изменилось этим летом, когда непонятно зачем детей снова собрали в том самом городке, где их когда-то обнаружили. И, кажется, тот, кто все это затеял, в деньгах и связях был не ограничен. Зубной врач Фомин, владеющий в Питере клиникой на пару с партнером, неожиданно с ним рассорился – и сразу получил предложение стать единоличным владельцем клиники здесь на крайне выгодных условиях. Семья Милич давно рвалась прочь из Питера из-за хрупкого здоровья дочери, родители уже подыскивали варианты, и предложение просторной квартиры на окраине уютного городка пришлось им по душе. Еще проще вышло с Платоном Воронцовым – над ним оформили опекунство и перевезли сюда прямо к началу занятий. Неизвестно, каким образом, но все дети получили возможность поступить в лучшую гимназию города. Хотя, возможно, тут уж родители сами подсуетились.

Кинебомба утверждал, что двое недостающих ребят наверняка тоже здесь, в городе и в гимназии, осталось только их обнаружить. С Четвергом было проще – Эдик хорошо запомнил огромное родимое пятно на плече мальчика, темные волосы и глаза-вишенки. Сейчас ему было одиннадцать. Про Вторника же не было известно ничего.

А потом они узнали, что таких детей находили и раньше. В других странах, но всегда в маленьких городках. И всегда пятерых.

– Торопыг не держу, хоть все разбегайтесь, – огрызнулся Антон, все так же рассеянно переводя взгляд с одной детской фотографии на другую.

Эдик напрягся, уже понимая, что рассказ будет невеселым. Ему отчаянно захотелось сесть рядом с Эллой и взять ее за руку, но он не посмел, конечно. А Кинебомба продолжил спокойно и деловито:

– Мы и раньше знали, что таких же подкидышей находили во Франции, Венесуэле, Польше. Подкидывали их везде разными способами, но затем каждый раз происходило одно и то же: максимум через сутки все сведения о детях оказывались под грифом «совершенно секретно». В России это была первая подобная находка, иначе мы бы сейчас ее не обсуждали. Нам ни разу не удалось отследить историю от начала и до конца. Но предпоследний случай показался мне в этом смысле перспективным: двенадцать лет назад в английском городке Барнсе в предместье Лондона пятерых малышей обнаружили летним утром по периметру Барнского пруда. Один из обнаруживших – тамошний блогер – поспешил домой, чтобы сообщить в своем блоге о шокирующем событии. Утренние городские газеты почти полностью были посвящены найденышам. Но длилось это недолго: детей увезли из города, газета дала опровержение, у блогера начались трудные времена. И постепенно все упоминания о пятерке детей испарились, как капли росы на солнце. Но все же кое за что уцепиться мне удалось.