Buch lesen: «Моя мама – Снегурочка»

Теперь у маленькой Леры есть все, о чем только может мечтать десятилетняя девочка, ученица четвертого класса.

Ее просторная детская смотрит окнами в сад, где в фантастическом узоре переплетаются круглые прудики, разноцветные дорожки, фигурки причудливых животных и море цветов. Правда, зима временно превратила этот плод вдохновения лучших в Москве ландшафтных дизайнеров в снежную пустыню, посреди которой горделиво возвышается красавица ель – ее украсят к Новому году. У Леры есть даже своя гардеробная комната, и всякую девочку своих лет она придирчиво рассматривает на предмет одежды. И чаще всего презрительно кривит маленький пухлый ротик.

Утром Лера самостоятельно просыпается по звонку будильника, натягивает форменное платьице и сбегает вниз по лестнице их с папой загородного дома. И не может удержаться – подолгу крутится у большого зеркала. Лера знает, что в классе она самая красивая. У нее густые, чуть вьющиеся волосы, про которые сказал кто-то, что они – цвета карамели. Хотя некоторые дураки мальчишки и дразнят ее рыжей. Лера терпеть не может дурацкие косички, и домработница Мила каждое утро собирает ей волосы в пышный хвост на макушке. Затем, без сопровождения взрослых, только с водителем, Лера едет на учебу.

Лера не слишком усердная ученица, и ее школьный день всякий раз складывается по-разному. Если не спросят по математике, то, скорее всего, обойдется без троек. Меньше тройки Лере не ставят никогда, и это она тоже приписывает своему умению обаять любого взрослого.

Есть у нее и подруга – милая, скромная девочка Даша, которая молчаливо обожает Леру и на все готова ради ее расположения. Девочки вместе сидят за третьей партой в среднем ряду. Все контрольные Даша решает за подружку, а на большой перемене несется в столовую, чтобы занять для нее лучшее место. Лера позволяет Даше дружить с собой, но в глубине души ни во что ее не ставит.

Но, независимо от полученных оценок, к концу учебного дня настроение Леры заметно портится. Когда наступает пора спускаться в раздевалку, девочка уже едва не плачет и всячески оттягивает момент одевания. Ждет, угрюмо сидя на пластиковом стульчике, когда разойдутся со своими мамами ее одноклассники. Школа у Леры элитная, языковая, и мало кто из ребят прибегает сюда из соседнего двора. С разных концов города детей привозят и забирают родители.

Сегодня, пока Лера сидела и дулась в сторону раздевалки, мимо нее быстрым шагом проследовала директор школы. Но вдруг остановилась, сделала шаг назад и спросила:

– Что ты сидишь, Морозова? Почему лицо грустное? Случилось что-нибудь?

– Не-ет, – затрясла головой Лера. – Просто жду, когда мальчишки уйдут домой, а то они толкаются.

Директор поспешила по своим делам, но мимоходом заглянула в раздевалку, громко цыкнула на мальчишек и вышла обратно, неся в руках розовую Лерину шубку и мешок со сменкой. Положила все хозяйство на стульчик и распорядилась с ласковой улыбкой:

– Одевайся, Лерочка, пока не простыла.

Да, в этой школе все взрослые любили Леру. С ровесниками сложнее, но и среди них многие относились к ней совсем не плохо. Но Лере от этого не становилось легче.

Одевшись и еще немного посидев на стуле, Лера тихим шагом выходит из школы и бредет за угол, где уже полчаса дожидается ее Наташа. Вид у женщины совершенно замерзший, руки в тонких перчаточках втянуты в рукава, а ресницы побелели от инея. В общем, выглядит она так жалко, что даже издеваться над ней не хочется. Но приходится.

– Ну где ты была? – плаксиво заводит Лера. – Я ждала у школы и совершенно замерзла. Теперь вот точно заболею, уже в горле першит и ноги подкашиваются.

– Лерочка, – потерянным голосом оправдывается Наташа. – Ты же знаешь, где я тебя всегда жду. Неужели не можешь запомнить?

– А почему я должна запоминать? – тут же закипает Лера. – Всех же встречают по-нормальному, только не меня. Придется сказать об этом папе.

Разворачивается и быстрым шагом идет туда, где их обеих дожидается машина. Но сперва надо перейти дорогу, поэтому и приходит за ней Наташа к самой школе. По этой дороге машины проезжают раз в час, даже малыш-первоклассник способен перейти ее с закрытыми глазами. Но Лера никогда не упускает случая помучить Наташу.

А всего год и три месяца назад все было совсем по-другому. Тогда она только что переехала к отцу в Москву и пошла в школу после почти годового перерыва. Первого сентября Лера волновалась так, что не могла завтракать. Повез ее в школу отец, а при нем Лера не смела выказывать своей тревоги. Поэтому сидела тихо, как мышка, и тряслась с головы до ног. Из-за пробок на линейку они опоздали, и, когда вошли в школу, уже шел первый урок. Отец проводил дочку до класса и постучал в дверь. И почти сразу оттуда выпорхнула женщина, такая красивая, что Лера даже зажмурилась. На ней был бежевый костюм с длинной юбкой, а волосы цвета меди, крупно подвитые, заколоты в высокую прическу со спадающим на шею локоном. Женщина кивнула отцу и радостно улыбнулась Лере:

– Опоздавшая? То-то я вижу, у меня недочет. Меня зовут Наталья Евгеньевна, а тебя?

Лера от счастья, что у нее будет такая учительница, совершенно потеряла голову и продолжала стоять, даже когда ей велено было идти в класс. Отцу пришлось подтолкнуть дочку к двери. Учительницу же он попросил задержаться на пару слов. Наверное, хотел ее предупредить, что Лера почти год болела и все перезабыла. Иначе зачем бы Наталья Евгеньевна уже с первого дня взяла над Лерой шефство. Сначала они занимались в классе после уроков, но это было неудобно, шофер выбивался из графика. Тогда учительница стала несколько раз в неделю ездить к ним домой.

И как была потрясена Лера, когда однажды столкнулась с Натальей Евгеньевной на рассвете в ванной комнате. Она просто оцепенела и смотрела во все глаза на учительницу, пока не примчалась Корка и не загнала ее обратно в детскую.

Случилось это во время весенних каникул, а после них Наталья Евгеньевна уже не вернулась в школу. Ее сменила другая учительница, хорошая, добрая, но, увы, – немолодая и некрасивая. А потом в Лериной жизни случилось одно очень важное событие. Из дома была изгнана Корка, она же Карина Львовна, Лерина гувернантка.

Корка появилась в доме даже раньше самой девочки. Когда Леру только привезли, Карина Львовна уже встречала ее на пороге. Это была бы типичная фрекен Бок, но если в сказочном персонаже присутствовала хоть некоторая доля добродушия, то в Корке ничего доброго и человечного не было в помине. Она жила в комнатке рядом с Лериной детской и имела возможность мучить ее с утра до вечера. На рассвете фурией врывалась в комнату девочки и начинала со всей силы дергать ее густые волосы, заплетая, а точнее сказать, сваливая их в две безобразные косицы. Лера вопила и изо всех сил сжимала прядки, пытаясь уменьшить боль. За что бывала бита по рукам, и до вечера они оставались красными, саднящими.

В школе Лера немного отдыхала от домомучительницы, но потом, когда нужно было делать домашнее задание, мучения наступали с удвоенной силой. В присутствии Корки Лера почему-то была не в состоянии написать правильно даже собственное имя. Тетрадки мялись, ручка текла, слова получались корявыми и бессмысленными. А Корка знай себе измывалась.

– Что ты написала? – визжала она удивительно тонким для ее обширного тела голосом. – Я ничего не понимаю! Последний дебил справился бы с этой работой лучше тебя.

Лера молча глотала слезы и ждала того времени, когда по расписанию ей пора будет ложиться в постель. Впрочем, однажды Корка заставила ее переписывать слова из учебника почти до полуночи.

Однажды, спускаясь по лестнице, Лера случайно споткнулась и пару ступенек проехала на попе. Ничего страшного не произошло, даже колготки не разорвались, но рядом оказалась Корка, в сопровождении которой девочка должна была ехать к врачу. Та задрожала лицом и крикнула:

– По лестнице нормально пройти не можешь? Ну-ка, поднялась и спустилась еще раз!

Лера понеслась по лестнице вверх, а потом очень чинно, держась за перила, стала спускаться вниз. И надо же: точно на том же самом месте зацепилась за перила рукавом куртки и чуть не полетела вниз головой. Корка побелела и скомандовала:

– Еще раз!

Но тут дело совсем не заладилось. Третий раз чуть не оказался для девочки роковым: правой ногой она в спешке промахнулась мимо ступеньки и едва не полетела головой вниз. Лера уже решила, что ходить ей по этой лестнице до старости, когда откуда-то из коридора прогремел вдруг отцовский голос:

– Что тут происходит?

– Ничего, Борис Валентинович, – моментом присмирела Корка. – Мы с Лерой идем на прием к невропатологу.

– А по-моему, вы никуда не идете, – произнес отец, появляясь на площадке под лестницей. – Только моя дочь зачем-то бегает вверх-вниз. Какого черта вы, уважаемая, издеваетесь над моим ребенком в моем же доме?

Корка поджала побелевшие губы и пробормотала, почти не открывая рта:

– Борис Валентинович, может, для продолжения беседы мы пройдем в ваш кабинет?

– Да не будет никакого продолжения беседы, – отрезал отец. – Я просто увольняю вас, вот и весь разговор. И прошу вас извиниться перед моей дочерью.

Тут Корка побагровела и пошла вразнос:

– Послушайте, я старалась для ее же блага. У девочки нет матери, вы самоустранились, а у нее, между прочим, очень неблагоприятные наклонности. И вы сами первый меня предупреждали…

Но тут отец метнул на нее такой взбешенный взгляд, что Карина Львовна живо заткнулась. И пробормотала, опуская голову:

– В любом случае об извинениях не может идти и речи.

– Ну, в таком случае о рекомендации также не может идти и речи, – подытожил отец. Развернулся и ушел к себе в кабинет. А еще через час мерзкая Корка навсегда покинула их дом.

Лера три дня пребывала в восторженном упоении. В своей комнате она многократно проигрывала сцену увольнения. Одно мучило ее: как она не догадалась раньше пожаловаться отцу на жестокость гувернантки. А ведь даже в голову такое не приходило. Лера ни на минуту не сомневалась, что Корка воспитывает ее таким суровым образом по распоряжению отца.

Потом несколько недель Лера жила без всяких гувернанток. Никто ее больше не дергал, а делать уроки помогала домработница. Потом вновь появилась Наталья Евгеньевна.

Лера не была чересчур наивным ребенком и в общих чертах понимала, как это учительница оказалась в их доме на рассвете. Некоторое время она ждала, что Наталья Евгеньевна переедет к ним жить насовсем. И в глубине души была этому рада, готова, может быть, не сразу, но со временем всем своим одиноким сердечком привязаться к ней. А получилось совсем иначе. Однажды отец просто объявил ей, что теперь Наталья Евгеньевна будет присматривать за ней и помогать делать уроки. С этого момента Лера больше не чувствовала к бывшей учительнице никакого уважения. Из красивой и неприступной Натальи Евгеньевны она превратилась просто в Наташу, жалкую, вечно запуганную, которая не смеет близко подойти к школе, чтобы ее не увидели прежние коллеги.

Жить к ним Наташа не переехала. Бывшая комната Корки так и стояла пустой. Наташа забирала Леру после уроков, кормила, занималась с ней, проверяла уроки. А вечером водитель отвозил ее в Москву.

Поначалу Лера даже собиралась поймать Наташу на каком-нибудь промахе и настучать отцу. И пусть он ее выгонит. А Лера почему-то не сомневалась, что отец это сделает, несмотря на то что с Наташей у него были ОТНОШЕНИЯ. Но вовремя сообразила, что более покладистой и кроткой гувернантки у нее может и не оказаться.

Придя домой, Лера едва стянула школьный костюмчик и тут же с кислым видом прилегла на диван.

– Лера, – окликнула ее, заглядывая в комнату, Наташа. – Тебе надо пообедать, а потом уроки…

– Но ты меня заморозила, – грубым голосом перебила девочка. – Я вообще могу тяжело заболеть. Лучше принеси мне чая с малиной.

Наташа вздохнула и исчезла за дверью. Лера натянула одеяло на голову и стала думать о том, стоит ли ей вообще сегодня вставать. Если не встанет, то завтра не пойдет в школу. И у нее весь день будет более или менее нормальное настроение. Но тогда накопятся невыполненные задания, и в школе опять начнутся проблемы. Рассуждая об этом, Лера сама не заметила, как крепко уснула.

Проснулась уже в сумерках. Впрочем, начинался декабрь, темнело очень рано. И все равно на душе стало как-то нехорошо, томительно, как бывает, когда нарушишь какой-нибудь строгий запрет. Почему Наташа ее не разбудила? И почему такая тишина? Лера вышла из детской и отправилась разыскивать хоть кого-нибудь из обитателей дома.

Проходя мимо отцовского кабинета, она увидела полоску света из-за приоткрытой двери и услышала голоса. Все понятно, папа неожиданно возвратился домой. Наверное, отпустил домработницу отдохнуть. А Наташа там, в кабинете, и, конечно, забыла обо всем на свете.

Голоса звучали отчетливо, и Лера сообразила, что разговор идет о ней. И застыла в темном коридоре, боясь обнаружить свое присутствие.

– Что опять случилось? – спрашивал отец, как показалось Лере, очень раздраженным голосом. – Она заболела?

– Нет, Боря, – тихо отвечала Наташа. – Но Лерочка каждый день приходит из школы в состоянии близком к истерике. Я пытаюсь учить с ней уроки, но каждый момент ожидаю взрыва.

– Так надо с этим срочно разобраться, – отозвался отец. – Может, ее там кто-то обижает, издевается? Я сам завтра же заеду в школу.

– Нет, я уверена, что никто ее не обижает, – тверже обычного произнесла Наташа. – Это другое. Она сама не понимает, что так выводит ее из себя, и от этого нервничает еще больше.

– Но должно же быть разумное объяснение. Наталья, ты педагог, и я доверил тебе ребенка в расчете на то, что все, наконец, наладится. Почему ты не можешь чем-то занять ее, отвлечь?

И Лера услышала, как нервно расхаживает отец по кабинету, с грохотом ставя ногу на пятку.

– Отвлечь от чего? – все так же тихо и ровно продолжала говорить Наташа. – Боря, это как-то связано с ее прошлым, возможно, с болезнью. Почему ты не хочешь рассказать, что с ней было в тот год…

– Наташа, это не обсуждается! – рявкнул отец. – Болезнь моей дочери не имеет никакого отношения к ее сегодняшним проблемам. То есть имеет, но только косвенное. Девочка целый год провела дома, ее воспитывала бабушка и разбаловала до безобразия. А ты лучше бы заставила ее снова рисовать. Лера ведь еще до школы занималась рисованием, ходила сначала в студию, а потом в художественную школу. Вот и убеди ее снова взяться за карандаш! Или пианино, я купил ей самый лучший инструмент из всех существующих, а она к нему даже не подходит. Честное слово, я уже жалею, что пригласил к девочке тебя! Ты слишком мягкотелая, Наташа.

Наступила тишина, а потом до Леры донесся задушенный всхлип.

– Ну что ж, – проговорила Наташа глухим голосом. – Жестоко, но справедливо. А по-моему, дело не в моей мягкости. Просто тебе неудобно в моем присутствии водить сюда своих женщин!

«Да как она смеет так разговаривать с моим папой!» – сжала кулачки Лера.

Но отец за дверью ответил вполне мягко:

– Ну, перестань, Наталья. Никого я не вожу, у меня просто нет на это времени. И поверь, никто мне не помешает делать в собственном доме все, что мне хочется делать…

Дальше Лера слушать не стала. Испугалась – вдруг начнут кричать. И на цыпочках убежала в свою комнату.

Спать больше не хотелось, делать уроки – тем более. Лера попробовала занять себя чем-нибудь. Даже присела к пианино, которое с самого ее приезда бесцельно стояло в углу детской. Подняла крышку и провела рукой по клавишам. Удивительно, но пальцы вдруг словно зажили своей жизнью, забегали в поисках нужных звуков – и получилась вполне сносная мелодия. А ведь Лера была уверена, что ничего не помнит из своих детских уроков. Она даже никак не могла вспомнить, кто учил ее играть.

И вдруг какая-то тягучая душная тоска окутала ее с ног до головы, железным обручем сдавила виски. Лера поскорее отошла от пианино. Забралась с ногами на кровать и оттуда уставилась на инструмент так, как будто он мог накинуться на нее.

«Нет, не хочу я больше играть, – подумала девочка. – Наверно, болезнь отбила у меня интерес к музыке. А интересно, чем я все-таки была больна?»

Лера хорошо помнила, что в тот год, когда она не ходила в школу, у нее ничего не болело и бабушка не заставляла ее лежать в постели. Но к ней ходили доктора, солидные дяди и тети, разговаривали с ней и выписывали разные лекарства. Лера, как и большинство детей, безоглядно доверяла взрослым в вопросах собственного здоровья и никогда не спрашивала у бабушки, чем, собственно, она больна. А теперь бабушку уже и не спросишь…

Она немного повозилась с игрушками, причесала любимую куклу, а потом, не дождавшись ужина, вновь забралась в постель.

На следующее утро будильник не зазвонил и в школу Леру никто не поднял. Сама она проснулась около десяти. И почти сразу в комнату вошла Наташа, веселая, с блестящими глазами.

– Вставай, соня! – почти пропела она. – Пойдем, я приготовила тебе мой фирменный омлет.

– А тетя Мила что приготовила? – строго спросила девочка, давая понять, что предпочтет новшествам испытанную кухню.

Но Наташа даже глазом не моргнула:

– А у вашей домработницы сегодня выходной. Ну, одевайся скорее.

В столовую Лера спускалась с некоторой опаской. Беспокоила ее возможная встреча с отцом. А что, если он спросит, почему она не в школе? Хотя, наверное, это он сам освободил ее сегодня от занятий, не Наташа же. Но есть хотелось ужасно, и через пять минут Лера уже сидела у стола, а Наташа накладывала ей на тарелку большой золотистый блин омлета, расцвеченный зеленью и помидорами.

– Ну что, вкусно? – спросила Наташа, с улыбкой наблюдая за девочкой.

Омлет был очень вкусный, однако Лера на всякий случай поморщилась и сухо буркнула:

– У тети Милы лучше получается, – и с удовольствием понаблюдала, как тает бесследно улыбка на Наташином лице.

После завтрака вернулись в детскую. Лера привычно ожидала, что сейчас Наташа станет приставать к ней с уроками. Но женщина молча положила перед ней альбомный лист бумаги и несколько разноцветных ручек.

– Я рисовать не буду! – возмутилась Лера. – Я уже давно разучилась и вообще не хочу! – И тут же испуганно примолкла: ей показалось, что этим выкриком она случайно выдала свое вчерашнее подслушивание под кабинетом.

– А я и не предлагаю, – как ни в чем не бывало ответила Наташа. – Но сейчас уже начало декабря, не пора ли написать письмо Деду Морозу? Мне кажется, самое время.

Лера широко распахнула глаза и уставилась на гувернантку, как на сумасшедшую.

– Что ты еще придумала? Я давно выросла из этого возраста! Ни в какого Деда Мороза я не верю.

Тут Наташа присела к столу и посмотрела на Леру ужасно грустными глазами:

– А при чем тут возраст? Я, например, верю до сих пор. Только мне он все равно ничего не подарит, потому что я уже большая. А он заботится только о детях.

И Лера вдруг задумалась. Как бы мало она ни уважала Наташу, но ведь раньше та была школьной учительницей. А если верит даже учительница, то это кое о чем говорит.

– Но я уже писала, – отводя глаза, пролепетала она. – В прошлом году. И ничего не исполнилось.

– А как ты послала письмо? – присаживаясь к столу, очень серьезно спросила Наташа.

– Очень просто, как все посылают. Заклеила в конверт и бросила в ящик для писем.

– Тогда понятно, почему оно не дошло. В ящик бросают только письма по России. А Дед Мороз живет за границей, в Финляндии. Ему письмо нужно слать заказное. Сейчас на каждом почтамте работает служба Деда Мороза.

Слушая гувернантку, Лера покраснела от досады, сердито передернула плечиками. Однако Наташа говорила дельные вещи. Наверное, она и впрямь сглупила с прошлогодним письмом.

– Ладно, – глядя в сторону, примирительно произнесла Лера и пододвинула поближе листок. – Только ты мне не мешай. И вообще, посиди лучше на кухне или в гостиной.

– Но ты позовешь, если понадобится моя помощь? – спросила Наташа.

– Позову, ладно, – нетерпеливо отмахнулась девочка.

Наташа ушла, а Лера несколько минут просидела в глубокой задумчивости над чистым листом. Потом глубоко вздохнула и начала писать:

«Уважаемый Дедушка Мороз! Я знаю, что у тебя перед Новым годом очень много работы и много заказов от разных ребят. Наверно, тебе тяжело доставать такое количество игрушек для всех. А у меня очень много всяческих игрушек, игр и красивых книжек. Если хочешь, возьми их у меня и раздай ребятам из бедных семей. Мне ничего этого не нужно. Я уже почти взрослая. Дедушка Мороз, если хочешь меня порадовать, исполни одну мою просьбу. Верни мне мою маму, пожалуйста! Я не знаю, где ее искать, но знаю, что моя мама жива. Потому что, если бы она умерла, мы с папой ходили бы к ней на кладбище, как ходим к бабушке и дедушке.

Мне очень плохо без мамы, никто меня не понимает по-настоящему. Я разучилась рисовать и играть на пианино, а при маме я все это умела, кажется. И я совсем ее не помню. Пожалуйста, дорогой Дедушка, помоги мне!»

Лера отодвинула листок, уже заполненный до кромки ее крупным кривоватым почерком, и горько заплакала. Она пыталась придумать еще какие-нибудь слова, чтобы уж наверняка достучаться до волшебного деда. Но слова никак не находились, и Лера с тяжким вздохом сложила свое послание в четыре раза. Затем торопливо вытерла слезы рукавом платья, потому что услышала под дверью Наташины шаги.

– Ну что, сама управилась? – ласково спросила гувернантка. – Или помощь нужна?

– Ничего мне не нужно, – опять буркнула Лера. – И поклянись, что не прочтешь!

– Клянусь, – очень серьезно пообещала Наташа.

– Сможешь отвезти его на почту уже сегодня?

– Почему же именно сегодня? Мы можем завтра, после уроков, заехать на почту и вместе отправить.

Но тут Лера была непреклонна. Потом письма пойдут охапками, и у Деда Мороза уже не останется времени их читать. Действовать нужно немедленно, пока еще можно попасть в первые ряды.

– Поезжай прямо сейчас, – распорядилась она. – Я сама сделаю уроки. И даже позвоню Дашке насчет сегодняшнего задания.

– Хорошо, зайчонок, – покорно согласилась Наташа.

Минуту спустя молодая женщина стояла под кабинетом хозяина дома. Из-за двери доносился звонкий голосок, с невероятной быстротой рождающий слова. А потом раздался серебристый заливистый смех. И от этого смеха сердце Наташи словно затянулось ледяной коркой.

Она постучала в дверь сперва совсем тихонько и, кажется, не была услышана.

«Почему я скребусь, как прислуга?!» – разозлилась она сама на себя и несколько раз ударила в деревяшку кулаком. И вошла, не дожидаясь приглашения.

В гостевом кресле сидела совсем юная особа с диктофоном в руках. Девушке на вид было лет восемнадцать, и была она очень худенькая, тонкокостная, высокая, с густой шапочкой очень коротких пушистых волос. Девушка словно светилась весельем, радостью жизни, ее скулы пылали, трогательно розовели открытые мочки ушей. И Наташа с горечью подумала о том, что сама была такой же, когда полюбила Бориса. Так же громко хохотала, так же безоглядно радовалась каждой мелочи. И была в то время так красива, что мужчины на улицах впадали в ступор. Всего год прошел, и куда все подевалось?

– А, Наташа, – приветствовал ее хозяин. И тут же представил гостье: – Это Наталья Евгеньевна, учительница моей дочери. А это Саша, отчества пока не знаю. Эта милая девушка почему-то решила написать обо мне очерк. Вот пытаюсь ей объяснить, что я всего лишь рядовой бизнесмен и писать обо мне нечего.

Наташа выслушала все это, глядя на девушку остановившимся, ничего не видящим взглядом. Представление ее как журналистки Наташу ничуть не успокоило. Все всегда так и начинается. И ей ли не знать, каким бывает Борис, когда ему нравится женщина. Да и странно было бы подумать, что такое очаровательное создание кому-то может не понравиться.

– Борис, я хочу с тобой поговорить, – тусклым голосом произнесла Наташа, с усилием отрывая взгляд от журналистки.

– Что-то важное?

– Нет… Не знаю. Я принесла тебе Лерочкино письмо к Деду Морозу. Возможно, в нем она пишет, что ее так мучает.

– Возможно? – поднял брови Морозов. – Сама не читала?

– Я дала ей слово, что не буду читать. А вот ты, мне кажется, должен посмотреть.

– Хорошо, – кивнул Борис так поспешно, как будто присутствие Наташи в кабинете его тяготило. – Я посмотрю. Позднее. – И положил листок поверх стопки документов, громоздящейся на письменном столе.

– Могу я сейчас уехать? – смотря в пол, спросила Наташа. – У меня очень болит горло, боюсь заразить Леру ангиной.

– Да, конечно, пожалуйста, – с готовностью закивал хозяин. – Сейчас вызвоню Мишу, он тебя отвезет.

Он даже проводил ее до порога. А потом вернулся на свой стул позади просторного стола и с удовольствием обратился к девушке:

– Ну, на чем же мы остановились?

– На том, что вы отказываетесь дать мне интервью! – с возмущенной гримаской воскликнула журналистка.

– Милая Саша, я не то чтобы отказываюсь… Покажите мне того мужчину, который смог бы вам хоть в чем-то отказать. Просто я более чем убежден, что для вашей газеты такой материал совершенно не интересен. Фирма моя находится в Австралии, бизнес мой совершенно прозаичен. И признайтесь, что совсем не это вас интересует.

– Ну хорошо, – сдалась девушка. – Просто вас видели в обществе Ларисы Никольской, а о ней сейчас пишут очень много. Она два года назад похоронила мужа и, говорят, едва не отошла от дел, так переживала. А теперь она снова стала веселой, похорошела, это вы так на нее влияете?

– Не знаю, – развел руками Морозов.

– Как это – не знаете?

– Ну, с Ларисой Константиновной я действительно знаком. И она с самого начала показалась мне женщиной очень симпатичной, даже красивой. А похорошела ли еще больше – тут я пас!

– А как вы познакомились? – бойко полюбопытствовала девушка.

– Очень банально – на дороге. Я помог Ларисе Константиновне устранить одну незначительную поломку. И тогда еще не знал, что имею дело с генеральным продюсером нашего замечательного телевидения. Дело в том, что я чрезвычайно редко смотрю отечественные программы.

– И вы сразу назначили ей свидание? – спросила Саша, и ее большие светло-карие глаза стали от любопытства совсем огромными.

– А вот на этом, Саша, давайте остановимся. Как вы понимаете, я слишком уважаю себя и Ларису, чтобы вдаваться в подробности. К тому же тема вашего интервью меня немного напрягает. Я сам кое-чего достиг в этой жизни и не хотел бы выглядеть этаким охотником на знаменитостей. Поэтому давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом.

– Да, я вас понимаю, – вздохнула журналистка. – Это очень правильная позиция для мужчины. Хотя, конечно, для меня крайне печальная… – И она принялась в сердцах засовывать диктофон в довольно потрепанную клеенчатую сумочку.

Борис откровенно любовался ею. Девушка напоминала норовистую лошадку изысканных кровей, за которую не жалко выложить все свое состояние. Вот только одета девчушка неважно, с рынка наверное, журналистское поприще пока не принесло ей особых дивидендов. Борис мысленно переодел ее в вечернее платье цвета лазури до пола и с открытой спиной. Прищурился и поменял цвет на светло-бежевый, персиковый, теплый. Картинка впечатлила. Ему вдруг стало жаль вот так отпускать девушку. А она, кажется, не кокетничает, на самом деле собирается уходить.

– Саша, могу я вас пригласить сегодня в ресторан? – спросил он как о чем-то совершенно заурядном, роясь в бумагах.

Девушка смерила его удивленным взглядом сияющих глаз и ответила:

– Нет.

Борис Морозов удивился: ему редко отказывали женщины. Да и эта, скорее всего, просто погорячилась. И он с улыбкой, словно разговаривал с неразумным дитятей, поинтересовался:

– Почему же, Сашенька?

– Потому что вы не оригинальны, – надменно вскинув голову, звонким голосочком проговорила девушка. – Каждый мужчина, у которого я беру интервью, обязательно пытается меня куда-нибудь пригласить.

– Так что же в этом плохого? – изобразил удивление Борис. – Ведь когда-нибудь среди этих мужчин окажется тот, кто вам понравится. Разве здорово будет, если он-то как раз и не пригласит вас на свидание?

– Я сама его приглашу, – спокойно, как о чем-то давно решенном, ответила девушка.

– Но, Саша, как человек старший по возрасту, должен вас предупредить о некоторой опасности такого поступка. Мужчина, приглашенный вами, едва ли поймет и примет отказ в чем-то большем, чем просто встреча. Вам будет чрезвычайно сложно установить границы ваших отношений.

– Поймет.

– Почему вы в этом так уверены?

– Потому что это будет особенный мужчина! – торжествующе произнесла девушка.

Борис развел руками, демонстрируя, что на этот мощный аргумент ему нечего ответить.

– Что ж, Саша, телефон мой вы знаете. Думаю, звонить мне по поводу Ларисы… Константиновны не имеет смысла. А вот если вы захотите меня куда-нибудь пригласить, ну, тогда, Саша, я буду просто прыгать до потолка от счастья.

Саша пожала плечами и горделивой поступью проследовала прочь из кабинета.

Лера вертелась в холле, от нечего делать собиралась смотреть какой-то сериал вместе с домработницей Милой, когда мимо нее ураганом пронеслась девушка, прежде не замеченная ею в отеческом доме. Возле Леры девушка на миг затормозила и вдруг подхватила ее на руки, закружила и воскликнула:

– Какая красивая девочка! Наверно, вся в папу, да? – поставила Леру на место и убежала громко смеясь.

Девочка и домработница пораженно уставились ей вслед и не сразу смогли вернуться к своим занятиям. Мила даже пальцем у виска повертела, выражая свое отношение к этой хозяйской гостье.

А Борис Валентинович, оставшись один, еще минут пять бродил по своему кабинету, щупал землю в цветочных горшках, поглядывал во двор. Он видел, как Саша вышла за ворота, но пошла не направо, к стоянке, а прямо, к дороге, где была остановка автобуса. И пожалел, что не предложил девушке отвезти ее в город. Потом заставил себя сесть за стол, пододвинул поближе стопку документов. И тут на глаза ему попалась бумага, исписанная рукой дочери.

Читал он долго, много дольше, чем любой, даже самый важный документ. Иногда, забывшись, тянулся к ящику стола, где прежде лежали сигареты, и злился, не находя их, напрочь забыв, что уже год как бросил курить. Потом снова бродил по кабинету, но в окно больше не смотрел, поглощенный своими невеселыми мыслями. Наконец, часа полтора спустя, Морозов выглянул в коридор и окликнул Милу.

– Моя дочь уже легла спать? – спросил он домработницу.

– Нет, – ответила та с легким беспокойством. – Она на кухне, чай со мной пить собирается. Что, сказать, чтобы немедля шла в постель?

– Нет, Мила, пошлите ее ко мне. И чай сюда принесите, я тоже попью, – попросил хозяин, и Мила отметила про себя, что у него сегодня какой-то странный осипший голос.