Вася Красина и Бюро Изменения Судеб

Все имена и события вымышлены, любые совпадения случайны.

Сложный, но весьма нужный пролог

Это рабочее утро для Петровиченко Алены началось с неприятных открытий. По внутренней почте от Глеба прилетело письмо. Пометка «Срочно», восклицательный знак и позднее время отправки (мальчишка снова задержался до ночи) заставили Алену открыть послание и почти сразу опешить. Речь шла о подруге клиентки, обратившейся в бюро день назад. Некая Мария Климова серьёзно обеспокоилась тем, что её бывшая одноклассница ведёт себя непривычно. На звонки отвечает, но при этом весьма раздражительна, может внезапно расплакаться. О себе не рассказывает, от вопросов срывается в гневе, но тот быстро сменяется глубокой подавленностью. Тогда она перезванивает и горячо извиняется. А вот из дома на прогулку не вытянешь. Объясняет тем, что не хочет. Предложения обратиться к психологам молодая женщина игнорирует, считает, что ей не помогут.

Прогноз Глеба, занимавшегося просчетом наиболее вероятной реальности, оказался удручающе мрачным: гибель беременной женщины и двух её детей, если ничего не изменится.

И времени катастрофически мало. Нельзя насильно влиять на людей, заставляя их что-либо делать. Человеку должно прийти осознание, чтобы он мог сам решать свою проблему. Одним из главных принципов работы бюро была свобода выбора каждого. Никто не мог им поступиться без риска навлечь на себя гнев начальства.

Как специалист-аналитик Алена знала, что в первую очередь необходимо разобраться в причинах, способных привести человека к непоправимому.

Итак, клиентка: Шурзина Алия. Ей сейчас двадцать три. Замужем. Двое детей. Девочкам четыре и два. Беременна третьим на сроке десять недель. Семья живёт в двухкомнатной квартире, сама Алия не работает. Семью обеспечивает муж, что само по себе уже очень неплохо.

Но что или кто заставит молодую красивую женщину выброситься из окна? А перед этим выбросить из него своих деток? По имеющимся базам данных никакими психическими заболеваниями Алия не страдала, на учёте у психиатров не числилась, да и наследственностью обладала хорошей.

Вкладку с видео Алена открывала с большой неохотой. Она уже знала, что там. Вариация будущего, которая, как волшебное зеркало, будет ежедневно показывать, насколько успешно идёт работа по изменению судеб. Сейчас кадры были размыты, будто смазаны из-за плохой видеосъемки, и всё же в них угадывались силуэты людей, панельная многоэтажка, серый ненастный день, неприметный для многих. Было видно и распахнутое окно, и моросящий дождь. Падение чёрных фигурок… Первой, второй… Следом – третьей.

Алена даже зажмурилась, не сдержав горького вздоха. На мгновение вспомнила себя в двадцать три, озабоченную грандиозными планами, свиданиями с будущим мужем, мыслями о встрече с друзьями и новых красных туфлях в модном бутике, на которые чуть-чуть не хватало.

И вот такой сильный контраст.

Сколько месяцев уже в бюро, но такие случаи всегда на особом контроле. Невозможно не сопереживать чужой трагедии, даже если та только должна случиться. Всегда появляются мысли: «А что я могла сделать и что не сделала для предотвращения страшной беды?»

Нужно срочно предпринимать меры, иначе с каждым днём видео будет обрастать всё большими мелочами, приближая жуткий финал. Это будущее не должно стать реальностью, если его можно предотвратить. Если есть хотя бы единственный шанс.

Будучи сильнейшим эмпатом, Алена знала, что испытывать эмоции жертв станет ещё тем испытанием. Мучительно тяжёлым, бессонным, заставляющим искать единственно правильное решение из многочисленных вариантов.

Алена взяла мобильный и выбрала контакт. Нужен Глеб. Сейчас же. Пометка «срочно» на его сообщении разрешила ей это сделать.

Долго ждать не пришлось, на звонок быстро ответили.

– Привет. Какое количество вероятностей со счастливым концом мы имеем? – спросила она, прислушиваясь к мужскому сопению где-то на другом конце города.

Репнин Глеб, похоже, недавно проснулся, потому как протяжно зевнул. Алена не сдержала улыбки: перед глазами появилась картинка зевающего ленивца на дереве. Парень был на него чем-то похож. Может, смешной круглой оправой очков, прячущих дальнозоркость. Может, вздернутым носом и постоянной улыбкой. Может, непослушными рыжими вихрами, что всегда топорщились в разные стороны, придавая парню ленивый, по-домашнему небрежный вид.

– Прости. Я считал. Один шанс, – ответил он, мгновенно сообразив, о чём речь. – Это странно, конечно, учитывая, что мы сами управляем судьбой.

– Когда будешь?

– Через часок. Спасибо, что разбудила.

– Пожалуйста, – ответила ему Алена.

Вне сомнений, Глеб пользовался тем, что Буров якобы не замечал его опозданий. Наверное, ценил в Репнине специалиста по прогнозированию будущего и умение рассчитывать лучшие его вариации. А может, знал, что парень работает с большим удовольствием и задерживается на работе допоздна.

– Мне нужно знать о ней больше.

– Мне тоже нужна информация. Той, что есть, недостаточно.

Глеб был прав. Чтобы предполагать новые вариации будущего, нужно лучше узнать прошлое и настоящее. А это работа вне офиса, если недостаточно данных.

Что известно бюро на данный момент? Мария Климова знала не так уж и много. Алия училась прекрасно, получая «четвёрки» и «пятёрки». Девочкой была тихой, но с подружками – очень общительной. Весёлой, доброй, покладистой. Всегда переживала, получая плохие отметки, один раз даже расплакалась из-за «двойки». Что ещё? После школы хотела учиться, поступила на первый курс в педагогический институт, встретила там будущего мужа и… вышла замуж, забеременела. Вернее, сначала забеременела, потом вышла замуж. Как и следовало ожидать, взяла академический отпуск, из которого так и не вернулась.

Все эти годы Мария с ней не общалась, но месяца четыре назад встретила Алию в магазине. Подруги были рады друг другу, обменялись номерами мобильных. Сначала казалось, что у Шурзиной всё замечательно, а потом у Климовой появились сомнения. Она перестала узнавать одноклассницу. Девушку как подменили.

Алена взяла мобильный ещё раз. Если уж кого и просить, так это только Кошкину Настю. Макс слишком прямолинеен, он может все испортить. Настя и по возрасту лучше подходит. Вероятно, Алия ей доверится.

Увольнение, которого могло и не быть

Бюро изменения судеб, по-простому «БИС», жило своей обычной рутиной. Отчёты персонала по расследованию запутанных случаев, корректировка узловых жизненных точек всех, кто обратился за помощью, переброска внутренней документации из отдела в отдел…

Обычная работа изо дня в день. Серая серость. Пожалуй, такая же серая, как и глаза начальника бюро, сидящего в массивном кресле в кабинете одного из многочисленных небоскрёбов столицы. Скрытый от всеобщих глаз начальник, тем не менее, знал всё обо всех и даже больше, предугадывая мотивы действий своих подчинённых. Впрочем, разве он стал бы боссом, будь всё иначе?

Так и сейчас Михаил Буров даже не приподнял брови, когда в двери его кабинета буквально вломилась помощница. Дама в летах, с весом, несколько превышающим норму, временами вздорная, но при этом весьма расторопная и по-своему добрая. Отчасти к бездомным кошкам, которых любила сверх меры: давала им пищу и кров в своей панельной однушке, усердно лечила, искала им новых хозяев. Ещё немного – к начальству. На Бурова Елизавета Андреевна взирала со снисхождением и жалостью. По мнению взрослой, с богатым жизненным опытом женщины, шеф нуждался в материнской опеке. Конечно, Буров ни в чём не нуждался, но Пивнова Елизавета Андреевна думала совершенно иначе. Она была уверена, что ни один одинокий мужчина не в состоянии о себе позаботиться так, как это будет делать жена. Ну, или мать. Или тёща. Или подруга. И упрямо не сдавала позиций, надеясь непонятно на что.

Сейчас же Елизавета Андреевна надеялась получить преференции. С шумом хлопнула папкой с документами по полированной поверхности стола, заставив зашевелиться находящиеся на столе листы бумаги, не ожидавшие такого подвоха.

– Вы, Михаил Александрович, самый бессердечный босс из всех, кого я только знала!

– Вы знали всего лишь одного босса до меня, – лениво парировал Буров.

– И этот босс был гораздо гуманнее!

– Это его выбор. Я говорю «нет», – не дожидаясь, когда его введут в курс дела, жёстко отказал Буров. – Мы с вами подписали контракт.

Проблема зрела давно. Разумеется, он знал, что Елизавета Андреевна сейчас не успокоится и его отказом не ограничится, но решил хотя бы попробовать изменить её Путь. Намекнуть, дать шанс одуматься, чтобы развернуть цепь событий в лучшую для неё вероятность. Хотя, в общем-то, не всё ли равно? Нет такой уж существенной разницы, какой дорогой идти, если пункт назначения один и тот же. Он для каждой души одинаковый, разница лишь во времени, которого по определению вечность.

Буров знал многое о суетности этого мира, в котором привык находиться вот уже пятнадцатую по счёту жизнь. Или шестнадцатую? Да и есть ли смысл считать? Этот мир Бурову нравился, и менять его на другой он пока не планировал. Как и не собирался сейчас уступать порядком раздражённой особе.

– Да, Михаил Александрович! Подписали. Но я так больше не могу! Сколько можно на себе всё тащить?

– Должность моей секретарши никогда не была лёгкой, Елизавета Андреевна. И вы прекрасно это знали, когда соглашались на сделку.

– Но не настолько же! – искренне возмутилась Пивнова. – Я вам что? Вьючная лошадь? Ослица?

Буров откинулся в кресле, задумчиво закусил краешек простого карандаша, которым до этого что-то чертил на бумаге, а затем так же задумчиво скользнул взглядом по напряжённо застывшему телу Елизаветы Андреевны. Всё же сиреневый драп женщину немного старил, но говорить об этом помощнице Буров не собирался. Его мнения никто не спрашивал, свои вкусы он не навязывал и сам не терпел, если ему пытались что-либо подсказать. Особенно из благих намерений. Этими уж точно вымощена дорога в ад для превалирующего большинства, а для Бурова такая «помощь» являлась досадной помехой. Или, если хотите, сотрясением воздуха по пустякам. Свои проблемы он всегда решал сам.

– Ну… Лошадью назвать вас нельзя, – убийственно спокойным тоном произнёс Михаил. – И на ослицу вы не похожи. Если уж так хотите отдохнуть, то… Вас дополнительный день отгула устроит?

– Конечно, нет! Мне нужен отпуск, в котором я не была почти год! Мне нужны десять дней.

– Отпуск вы не получите. Контрактом не предусмотрено.

– Вы…

– Бездушный. Я помню, – договорил за помощницу Буров, вспомнив её любимые ругательства. – Сердца нет. Чёрствый сухарь. Может, скажете уже что-то новенькое?

И с интересом прищурил глаза, следя за тем, какая наступит реакция.

Елизавета Андреевна фыркнула, её и так широкие ноздри на миг раздулись ещё сильнее. Она не хотела отказа и приготовилась воевать.

– Новенькое? Тогда, может, смените меня на другую?! А что? На молодую и глупую! А я… Возьму и уволюсь! Сейчас же!

– Потеряете компенсацию.

– Мне уже всё равно! Если меня здесь не ценят!

Режим жертвы внезапно включился, и теперь Елизавета Андреевна решила себя пожалеть. Всё, что для этого нужно, – обвинить зловредного шефа в том, что именно он испортил ей жизнь. Прямо-таки сгноил на работе. Конечно же, она тайно мечтала, что Буров сжалится, начнёт её уговаривать, сетовать, как не хочет потерять ценный кадр… А вишенкой на торте станет его уступка – признание её заслуг и столь необходимый отпуск, который Елизавета Андреевна решила потратить на поездку к подруге на дачу. Воспользоваться её приглашением, взять с собой любимых кошек, насладиться тишиной и спокойствием, попивая чай с бергамотом, а то и сухое вино, сидя в кресле на уютной веранде. Неделя за городом сулила замечательный отдых, погода обещала быть тёплой.

Буров мог пойти на уступку, в общем-то, ничего не теряя, решить проблему единственной фразой, закончив весь балаган, но… Так было бы слишком скучно. Случись у Елизаветы Андреевны что-то серьёзное, она пришла бы с другим настроением. Не требовать, но просить.

Да и этот нюанс был не главным.

Год работы в бюро ничему эту заблудшую душу так и не научил, что весьма удручало. Вернее, могло вызвать сочувствие, если бы Буров не знал, что Елизавета Андреевна очень любила страдать. С присущей ей вкусом и жадностью. Сколько раз этому духу понадобиться поменять тело и характер, чтобы понять нечто главное? Этого Буров не знал, но не считал нужным и важным что-либо сейчас объяснять.

– Вы уверены?

От сухого вопроса повеяло стылым льдом, и Пивнова внезапно замялась, неосознанно приблизившись к одному из поворотных моментов. Очередной перекрёсток на очередной линии жизни. Любой Дух, даже временно спящий, всегда знает о грядущих событиях, но именно в такие минуты ему оказывает сопротивление Эго. А вот оно уже встречает предчувствие выбросом гормонов и паникой, понимая, что предстоят перемены.

Наступившая пауза отчётливо показала борьбу. Что же сейчас победит? Ответственность или гордыня?

И чаша весов с Эго упала.

– А что мне ещё остаётся? – Вызов в голосе, щёки, мгновенно изменившие цвет. – Я устала! Вы меня совершенно не цените! Я прошу всего лишь маленький отпуск, но натыкаюсь на стену! Неужели. Так. Сложно. Найти мне замену. На месяц! Ну хотя бы на две недели! Любой в бюро справится с моей работой!

– Насколько тогда ценен работник, если с его обязанностями справится кто угодно в бюро?

Елизавета Андреевна тихо булькнула, пытаясь найти оправдания, не нашла и замолчала. Тут же налилась смоляной тяжестью, закипела черной нефтью внутри.

Буров ждал, лениво покручивая в руке карандаш. На противоречие ответа не было, хотя возразить очень хотелось. Пивнова хорошо понимала, что ее истеричный наезд будет расценен как бессилие, а выброс негативных эмоций с гораздо большей вероятностью приведет к непоправимому. А так оставалась надежда, что всё образуется, и вера в незаменимость.

– По условиям контракта вы обязаны отработать две недели, – сухо сообщил Буров. – За это время передадите дела. Жду от вас заявление по собственному желанию. И разместите вакансию.

– Как скажете, Михаил Александрович. Я крайне разочарована! В своей работе и в вас!

Буров хмыкнул. Что ж, всё вполне предсказуемо. Нет ничего удивительного, что Эго вновь обратилось к гордыне. Гордыня не позволит принять то, что манипуляция не удалась, а битва глупо проиграна.

На лице секретарши больше обычного обозначились скорбные носогубные складки, поджались тонкие губы, заплескалась обида в глазах. Весь вид Елизаветы Андреевны буквально кричал о трагедии. Заслуги не оценены по достоинству, снова не захотели прислушаться. Любой другой на месте начальника должен был испытать острое чувство вины.

Буров лишь усмехнулся и почему-то подумал, что первым делом помощница побежит в дамскую комнату, где хорошенько расплачется.

Испытывал ли он сожаление? Нет. Незаменимых людей не бывает. По ушедшему страдает Эго, не желая отпускать то, к чему привыкает. Особенно – удобство и выгоду.

Так уж повелось, что эмоции для людей как наркотик, заставляющий этих несчастных искать новые и большие дозы. Люди любят страдать. Цепляются за плохое, со страхом ждут неизвестности. Мучаются, теряя хорошее, не умеют его отпускать. Не ценят своё настоящее. Оно их почему-то не радует. Боятся будущего. Мало кто верит в способности легко им управлять.

Сострадал ли он Елизавете Андреевне? Отчасти. По крайней мере, пытался. Буров видел причины и следствия, делал выводы о тех, с кем общался и помогал… спотыкаться на пути к совершенству. Уроки так лучше усваиваются.

Безусловно, Елизавета Андреевна уставала, выполняя обязанности, ей хотелось больше внимания, она хотела, чтоб ей восхищались. Как и многие люди, она хотела меньше работать, но при этом хорошо зарабатывать. Её ожидания росли как на дрожжах, пока не стали противоречить условиям. Пивнова о них просто забыла. Ей понадобилось примерно полгода, она додумала что-то своё, затем решила надавить на начальника и, конечно, ошиблась.

Мог ли Буров ей уступить? Вне сомнений. Только вот сколько ни дай, людям всегда будет мало. Эго как чёрная пропасть, в которой теряется Дух, и заполнить пропасть извне никому и никогда не под силу. Находят себя изнутри, а вот с этим у человечества всегда большая проблема. Потому и существовало бюро. На такой планете, как эта, работы всегда будет много. Буров делал добро и намеревался так продолжать.

Ненормально-удивительный сон

То, что я сплю, стало понятно сразу, как только моё бренное тельце взмыло до потолка и зависло там, ну точно гелиевый воздушный шарик, выпущенный неловкой рукой. Нет, не испугалась, но опыт воспринялся диковинным. Далеко не каждый день у тебя есть возможность рассмотреть себя со стороны спящей, закутанной в одеяло, с высунутой наружу пяткой.

Не успела как следует задуматься о том, что нога без меня может замёрзнуть, как оказалась сначала над домом, похожим на большой муравейник, над кривоватой улицей, вливающейся в проспект, а потом и весь город стал крупным невзрачным пятном. Я видела любимый сквер с небольшим зеленоватым озерным пятном, на котором ещё пытались рыбачить, парк старых аттракционов – там выделялось колесо обозрения, районы, жилые дома, небоскрёбы. И странные серые пятна – как смог. Моргнула, и пятна стали объёмными. Одни были серыми, другие чуть посветлее. Были и тёмные, грязные. Зыбкие, дрожащие в мареве, похожие на осьминогов с бесчисленными щупальцами-шлангами.

Будто нейронная сеть опутывала город людей, пульсировала, как живой организм, связывая собой всё вокруг.

Вглядываясь, я пыталась понять, что делают эти неприятные твари, но сколько ни старалась – контуры размывались сильнее.

Этот бесполезный процесс, наверное, мог длиться вечность, но передо мной неожиданно проявились глаза. Серо-голубые, мужские, глубоко посаженные, с густыми пепельно-русыми бровями и вертикальной морщинкой на переносице. Глаза проступили в воздухе и смотрели на меня очень внимательно. Даже слишком внимательно. Кажется, весьма недовольные встречей, чего они не скрывали. Будто я помешала кому-то, или, что ещё хуже, оказалась ненужной свидетельницей.

Я забарахталась в воздухе, пытаясь вернуться в кровать, но результат оказался плачевным. На миг представилась несчастная букашка из леса, которую пригвоздили к столу, проткнув на память тонкой иголкой, и вдобавок разглядывают, дожидаясь, когда она всё же издохнет.

Издыхать в мои планы не входило, вернуться домой я не могла. Висеть в бездействии и таращиться в чьи-то угрюмые очи тоже мало приятного. Слишком уж недовольные. Может, потому и такие, что вынуждены здесь висеть и наблюдать за серыми тварями без возможности им помешать?

Насколько опасны глаза? Может, они сами боятся? Как бы им показать, что я не растерялась и даже готова к знакомству? Во сне со мной вряд ли случится что-то плохое.

Но тут же я снова задумалась. Как эти глаза вообще будут со мной разговаривать? Рта поблизости не наблюдалось, а задачка нуждалась в решении.

Меня озарило внезапно. Я дружески им… подмигнула!

Глаза тут же расширились, быстро моргнули, а подозрительный прищур подсказал, что против меня что-то задумали. А ну как оторвут букашке четыре бесполезные лапки?! Контроль непонятно над чем стремительно таял.

А вот страха по-прежнему не было. Интересно, раз уж всё происходит во сне, смогу ли я мыслить разобранной? Чем займутся отдельно от тела руки, останутся ли в воздухе ноги, повиснут ли рядом с незнакомыми глазами мои и как будут смотреть на мир? А ещё надо как-то причёсываться.

На тот момент я не задумалась, каким образом без рук и инструментов меня вообще расчленят. Смиренно вздохнула, готовясь к новому опыту, а потом что-то грохнулось, закрутилось, и я внезапно проснулась. В своей спальне, в кровати от дребезжания и рычания снизу. Бракс снова напал на будильник. Слюнявый шерстяной нонсенс гонял по полу вещь, весьма полезную в моём скромном хозяйстве. Преисполненный раздражением к «звонилке», пёс вряд ли осознавал, что чем раньше проснётся хозяйка, тем быстрее с ним погуляют.

Трофей я забрала. Стылый пол обжёг ступни, бульдожьи слюни нуждались в уборке. Вместе с горемычным будильником, на котором не осталось живого места от бесконечных атак, я пошлёпала в ванную комнату и, как обычно бывает, на ровном месте ушиблась. Об дверь. Ну как так надо передвигаться, чтобы не замечать в собственной квартире преград? Хорошо хоть, ударила локоть. Синяк не грозит, а кость… Поболит-поболит и пройдёт.

В ванной, опираясь о раковину, я воззрилась на своё отражение. Заспанное, вполне себе милое, хоть и примятое подушкой. Выпятила трубочкой губы, состроив смешную гримасу, а затем всмотрелась в глаза. Серые, с коричневыми точками вокруг зрачка. Я могла поклясться, что на миг они изменились, превратившись в те, из сна. Даже от страха зажмурилась. Похоже, ложиться спать нужно пораньше, а не засиживаться допоздна. А то потом сны слишком странные снятся, а в зеркалах чьи-то глазищи мерещатся.

– Вась-ка, Васька… – пробухтела сама себе. – Сегодня спать ляжешь раньше. Ещё немного, и всякая чушь не только в зеркалах будет казаться. Опять же кожа портится, морщины быстрее появятся, кому такая будешь нужна? Уже и так не первой свежести дама. Найти бы тебе мужика, а для начала – работу. А то так и останешься синим чулком, уныло считающим зарплату рабочим.

Нет, бухгалтером быть тоже неплохо, если есть нужный талант. Я же умирала от скуки, а во время квартальных отчётов то ошибалась, то долго искала ошибки. В общем, всячески мучилась, искренне мечтая сбежать. Правда, не знала куда.

Грустно всякий раз осознавать, что с каждым пройденным днём я загоняю себя всё глубже и глубже в болото безысходности и потерянных возможностей. Так ведь и жизнь вся пройдёт за компьютером и калькуляторами в попытках сведения очередного баланса. Пора! Однозначно пора что-то менять! Тем более со старой работы ушла, пора бы поискать новую.