Buch lesen: «Южное солнце-3. С живой душой, в одежде камня»

I.
Поэтическая прелюдия

Ольга Андрус
«Звон заклинал – не зовите войну»

* * *

 
Я – просто камень, придорожный, серый.
Я здесь лежу с тех самых давних пор,
когда, бросая вверх огонь и серу,
вулкан шутя играл грядою гор.
 
 
Уснул вулкан. Уснул. Ни горсти пепла,
ни искры, ни дыханья… ни че го.
Посмертной маской стынет кратер – слепок
величия былого…Обожгло
 
 
студеным ветром зелень винограда
и город тихий, что спокойно спит
у самого подножья. Дремлет рядом
замерзший сторож – одинокий мирт.
 
 
А я – с живой душой, в одежде камня.
Один из многих вдоль крутой тропы.
У каждого внутри – вулкана капля.
Но, жить веками, сдерживая пыл,
 
 
я не хочу, собратьям уподобясь.
Тесна мне эта каменная клеть…
Пусть спят. Моя совсем иная повесть –
тепло отдав, однажды улететь.
 
 
Безмолвна безмятежная Помпея.
Присматриваюсь к бледному лучу.
Вулкан проснулся! Тишина алеет.
Толчок, еще толчок! И я лечу!
 

Елена Го

* * *

 
Слушай, зачем ты просил
у Бога дать тебе сил?
А теперь, когда он их дал,
ты убегаешь в подвал,
ты закрываешь замок,
ты зарываешь в песок,
ты выключаешь свет,
будто тебя нет,
будто совсем нет,
ни на одной из планет.
Теперь, когда ощутил
хрупкость старых перил,
условность привычных мерил,
кто-то вдруг отменил
диктат стен, потолков,
границ, заборов, оков,
а ты будто не рад –
разве не был готов?
От взглядов кутаясь в шарф,
в комнату входишь как шар,
большой невидимый шар,
которым можно дышать.
Вернее, не избежать
того, чтобы им дышать –
невольно, нечаянно ты
собой наполняешь рты,
артерии и порты,
импринты и импорты,
входы и выходы,
вдохи и выдохи,
входы и выходы,
вдохи и выдохи.
И чувствуешь, как в тебе,
будто внутри желе,
оказываются те,
кто находился вовне,
и произносят слова,
те, что носит твоя голова,
а ты пятишься – «я же не…
за что это всё мне?»
И вдруг понимаешь: всегда
мы внутри чьего-то ума,
мы внутри чьего-то ума –
мы внутри чрева у мамы,
внутри чьей-то программы,
внутри социальной структуры,
внутри контркультуры…
Человек питается из
встреченных им лиц,
и тот, кто однажды готов
наполненный до краёв,
за грань пролиться собой –
становится чьей-то средой,
в свою очередь чьей-то средой,
интеллектуальной едой.
«Отравятся ли мной?
Излечатся ли мной?» –
задумался и затих,
стоя среди чужих
мыслительных анфилад –
«для тех, кто меня съедят:
лекарство я или яд?
Лекарство я или яд?»
Что же теперь осел?
Что же теперь осип?
Время пришло – неси
ношу, что так хотел.
Время пришло – неси
ношу, что так просил!
 

Олег Дрямин
«Не отдавайте сердце никому»

 
Не отдавайте сердце никому,
И так в миру так много бессердечных.
Не отдавайте даже и тому,
Кто обещает жить в любви с ним вечно.
 
 
Отдайте только ключик от него,
Пусть входит в сердце, если верно любит,
И он ключ даст от сердца своего,
Взаимно лишь – всего честнее будет.
 
 
А если вдруг в любви не повезёт,
Из ста одна вас разведёт причина.
Кузнец другие ключ с замком скуёт,
И горе будет лишь наполовину.
 
 
Представьте – сердце Ваше, разлюбя,
Как бабочку, на стенд иглой пришпилят,
Не отрывайте сердце от себя,
Его в груди смертельно не обидят.
 
 
Любой игрушкой, самой дорогой,
Когда-нибудь играться перестанут,
И если, «разлюбя», не пнут ногой,
То много лет потом и не помянут.
 
 
Даю совет вам только потому,
Что опыт приобрёл в годах беспечных.
Не отдавайте сердце никому,
И так кругом так много бессердечных.
 

Андрей Костинский

«… навершие горы так же радовалось солнцу, как и её подножие…»

МОЛИТВА

 
Прошу Тебя, Господи!
Позволь мне
увидеть утром
красоту рассвета,
созданного Тобою,
равнозначного закату,
созданному Тобою,
моими глазами,
полными цвета,
созданного Тобою, –
они пьют
и замораживают
небо в зрачках;
небо тает
слезами тогда,
когда ему
так же больно во мне,
как душе моей в нём.
Каждая ли слеза равна звезде?
Обе ли они равновидны Тебе?
 
 
Господи, прошу Тебя!
Дай мне силы
так же проводить день,
как и встретил его.
Собери за день
все мои улыбки
и сохрани для того дня, когда печаль
обесцветит мир вокруг.
А если я за день
ни разу не улыбнулся,
прими это
как мою хитрость –
будто бы я коплю улыбки
для шторма,
штурмующего
цитадель ненависти
в надежде
разнести её камни
до равнинности.
 
 
Прошу, Господи, Тебя!
Услышать меня
среди миллиардов голосов,
увидеть мои
молитвенно сложенные ладони
и меня,
стоящего на коленях
и отражающего,
как в воде,
первую букву
моего величайшего греха –
гордыни.
Ты слышишь
даже мысли,
проскальзывающие
между словами молитвы.
Так между камнями
льётся вода:
живая она или мёртвая –
об этом становится известно
не сразу.
 
 
Тебя прошу, Господи!
Белому снегу,
зелёной листве,
пёстрым цветам,
чистым водам
радуюсь я!
Не лишай же меня
радости видения,
слышания,
осязания
Твоих дел,
слов,
чудес
в моей душе.
 

Богдан Сушинский

(на украинском языке)

 
«Без Голгофи поет – як Христос без хреста,
А Христа без Голгоф… не буває!»
 

ГЛАДІАТОР

 
Арена – все моє життя,
Бо все життя моє – арена…
І на щиті моїм черленім,
Карби жорстокого биття.
 
 
Лютує сонмище нездар.
Бо ж «він тримається ще й досі!»
Бо сивий шолом – честь і досвід,
А ще й таланту божий дар…
 
 
Іду «по трупах» бідаків…
Пліток і заздрощів гурмани,
Зрікайтесь СЛОВА, графомани!
Мистецтво… – не для жебраків!
 
 
В руці кинджально молодій
Тріумф вижалює аматор.
Не в ньому суть! Я – гладіатор!!
Я для трибун даю цей бій!
 
 
Для тих трибун, що, як впаду,
Мені пощади не просити…
Трибунне ревище: «Добити!!»
Мені святиться на роду.
 

Кирилл Ковальджи

«Весь я – только в совокупности всех «матрешек», на которые только что себя разобрал…»

* * *

По чьей-то неведомой воле

 
По чьей-то неведомой воле
закинут я в залы дворца -
проснулся на царском престоле.
а я недостоин венца!
В боях за меня пропадают,
признания ждут и наград,
с мольбами к стопам припадают,
а я виноват, виноват…
Я пасынок, я самозванец,
едва я осилил букварь,
я в этой стране иностранец,
не бойтесь меня – я не царь!
Не лидер я, не повелитель,
погладьте меня – я не вождь!…
Но разочарованный зритель
готовится вбить первый гвоздь.
 

Автограф Кирилла Владимировича Ковальджи

Елена Ананьева

„Заветные строки – спасенье, призывы и боль!»

Тайны лет охранят берега

 
Перед тем, как уйти,
помашу я платочком.
Я – зелёный возьму,
как листок по весне.
Мой зелёный-зелёный,
мой изумрудный,
парусами на галс
поверну по весне.
 
 
И распустятся косы
по ветру, над волнами,
и укрою зловещего
дикий припев.
Пусть любовь пёстрой лентой
волшебного рая,
белых нот арьергардом
мчит вдогонку нам вслед.
 
 
Намотать не получится
косы на руку,
и пригнобить к земле,
разбередив фантазий накал.
Распрямляется лук,
как луна возрастает,
хоть колючи кусты, -
тайны лет охранят берега.
 
 
Нет покоя, не будет,
пусть в косы вплетает
голосов разноцветье,
намотанное на салют,
запах скошенных трав
и позёмка хмельная
наших дней чередой
над стремниной каскад
запоют…
 
 
А нагайка свистит,
погонять – погоняет,
а потом просит Бога
снять грех с окаянной души.
Роковой переправой
коней снаряжаю -
на просветах воздушных
на луках высоких
скачу вдаль в тиши.
 
 
Изумрудный свой город
с тобой разделила,
отворила старинные стены,
рвы закрыв лепестками
стихов…
что дарили и мне,
и сонет посвящали,
и поют снова песни
о Музе, хранительнице
скрижалей. Несу дальше свои -
в них заветные строки,
спасенье, призывы и боль.
 

II.
Поэзия

1.
Ольга Андрус

Живёт в Харькове.

Автор поэтических сборников: "Радуги вечности" (2006), "Если сердце твое с огнем" (сказки для взрослых и детей 2012), "Колокольное" (2017), "Зов танцующих молний" (2017), "Аромат дождя" (2018). Публиковалась в журналах: ”45-я параллель”, "Склянка Часу*Zeitgas", "Лава", в альманахах и периодической печати. По профессии программист.

* * *

 
Мелодия, звенящая несмело,
подхваченная налетевшим ветром,
уносит сердце в дальние пределы
в закатном освещении неверном.
 
 
Мелодию роняя сиротливо,
распущенные, словно косы, ветви
плакучая склонила низко ива,
прислушиваясь: может, кто ответит.
 
 
Мелодия запуталась в тумане,
поникла, как в осеннем поле колос.
Тоской невысказанной тихо раня,
похожа на печальный детский голос,
 
 
Поющий одиноко, нежно-тонко.
Закат дождем заплакал, догорая.
Мелодия коснулась сердца… только
коснулась. И заполнила до края.
 

* * *

 
Соткала Ананка-пряха
вихри черные тоски,
дни лихие, ночи страха,
снов безликие тиски.
 
 
В амбразуре горизонта
промелькнул багряный диск.
Вдоль невидимого фронта
прокатились капли искр.
 
 
На границе тьмы и света
кружат в танце День и Ночь.
В платье пепельного цвета
мглой змеится Мрака дочь.
 
 
Ветер хлещет, искры вертит,
вьются сполохи огней:
танец жизни, пляска смерти -
свет всё ярче, ритм быстрей.
 
 
Жрицы Солнца – желтый пеплос,
красный – дочери Огня…
Возрожденная из пепла
в небе вспыхнула Заря.
 

* * *

 
Осенний день встревожено румян,
черны столбы.
Бросаю хлеб голодным голубям
под шум толпы.
 
 
Безрадостный людской круговорот.
Невмоготу.
Так одиноко. Тени – хоровод
сквозь пустоту.
 
 
Терпеть тоску, что люто сердце жжет -
мне по плечу.
Путь избранный оценят в эшафот -
я заплачу.
 
 
Густой закат пронзительно румян:
я в нем тону,
Бросая, словно крошки голубям,
любовь в толпу.
 

* * *

 
Каждый миг пыткой, вечностью кажется.
Ветер гонит дожди оголтело,
великаны дубы рвет, как саженцы,
с корнем, словно садовник умелый.
 
 
С треском молнии хлещут по улицам,
вихрь несется от дома до дома,
речка дыбится, волны беснуются.
Стоны, крики, мольбы, грохот грома.
 
 
Сокрушительна мощь наводнения -
не сдержала стихии плотина…
За любовь, что короче мгновения,
я всей жизнью своей заплатила.
 

* * *

 
Сад полон птичьего щебета,
в озере тает звезда.
Так обнимать жадно-трепетно,
кто научил и когда?
 
 
Солнце в окно брызжет струями.
Кто же тебя научил
так осыпать поцелуями,
щедро, как сотня мужчин?
 
 
Нежности шелком окутывать,
в ласках встречая зарю,
кто научил так беспутного?…
Искренне благодарю.
 

* * *

 
Так иногда случается,
так иногда бывает,
лето всё не кончается,
в августе утопая.
 
 
Душное да горячее,
на облака скупое.
Травы допьют горящие
капли росы запоем.
 
 
Выжжены вихрем огненным
наши простые души.
Чем же мы были сломлены?
Что же вокруг всё рушим?
 
 
Сколько в сердцах отчаянья!
Будет ли весть благая?
Лето всё не кончается,
в августе утопая.
 

* * *

 
Ветер. Москва. Колокольня. Монах:
полы сутаны – два черных крыла.
Глыбой, внушающей трепет и страх,
храма громадина душу рвала.
 
 
Старый звонарь бил в набат что есть сил.
Кровью небесной залив облака
пурпур заката над городом плыл,
алые воды катила река.
 
 
Морок туманом окутывал мир.
Колокол с дрожью взрывал тишину.
Черный монах черной птицей парил.
Звон заклинал – не зовите войну.
 

* * *

 
Бессонница жарких ночей
беспамятства злей и отчаянней.
Безжалостно мучая в зной,
тебя оставляет растерзанной.
И суд инквизиции в ней,
но только ужасней, таинственней,
и конницы мчащийся рой
монгольской, степной, тамерлановой,
и голос неведомо чей
зовет в омут песней русалочьей.
Во тьме устрашения для
ожили фантазии Гоголя.
Бессонница жарких ночей
огня преисподней черней.
 

* * *

 
Куда подевался мир, когда жили детство и сны,
Куда подевался мир, когда этим миром был ты.
Куда исчезает то, что ты так когда-то любил.
Мелькнуло как тень в окне лучами погасших светил.
Чего ждал в шестнадцать лет, о чем горевал в двадцать пять.
Не взять ничего в сейчас, а надо ли всё возвращать.
Куда разбрелись слова, мечты, что не вспомнить потом.
Где этот ушедший миг, не он эхо в доме пустом?
Все так же кружит листва, все тот же восторг тишины.