Buch lesen: «Лола, Ада, Лис»

Часть первая. Лола/2002

Экспозиция

Я вижу особые сны – это мосты в запределье, возвращаюсь оттуда в липком поту. Мне хватает и бодрствования, чтоб устать. Но выбор невелик, ибо бессонница мне не друг.

Шесть часов путешествий в неизвестном направлении. Позволяю темноте втащить себя внутрь.

Пауза, цветом черная, длится, как целая нота, – паммм! Я засыпаю и вот просыпаюсь. Сегодня мне 21 год.

Поздравляю себя с днем, когда я потеряла возможность уютно сидеть в маминой утробе, выбралась как раз на лотерею, где выигрыш для всех – забвение, просто в разных обертках.

(Не желаете ли быструю и без мучений смерть, или вас заинтересуют особые предложения? Только сегодня – смерть от неведомых инопланетных паразитов в яичниках! Спешите жить!)

С днем рождения, Лола – Лолита. Не знаю, чем думала мать, называя меня именем похотливой нимфетки, подозреваемый подстрекатель филфак неподсуден за истечением срока давности. С молчаливого одобрения отца.

Утро, и надо вставать.

Ноги Лолы двигались под одеялом, вздымая белые облачные волны. Я выпростала их, они вытянулись вперед, как полотно с односторонним движением, шевелили пальцами, там, вдалеке. Из всех 178 сантиметров изрядную долю занимали бледнокожие тонкие ноги с узкими лодыжками. Настоящая Лола была сугубо внутренней вещью, ездившей в этом теле на тусовках, модных показах, в магазинах, такси и автобусах. Эта самая внутренняя Лола позволяла телу пить, есть, дышать и всякое-разное прочее. Но от этого они не становились ближе друг другу.

Ноги медленно сползли вниз, на пол.

Так вот, я лежала, воображая себя поверженной богиней, чей срок жить без забот истек, смотрела на стену слева: там висели Burzum, Sepultura вперемежку с SUM 41 и Земфирой и ободранным плакатом с Шивой. Удалось нащупать скрипучую педаль воли и вдавить ее – села на кровати, ощущая мокрую на плечах футболку с облезлым принтом Варга Викенерса. Брр – дует.

Теплая аура сна отступала, впуская холодное дыхание осени. Она, сложив губы трубочкой поддувала в провинциальное щелястое окно.

Осенью все стремится вниз: листья, капли, и я тоже – растекаюсь, меняю агрегатное состояние. Футболка черным комком улетает в угол. Прошлепать босыми ногами по холодному и прилипчивому линолеуму – минное поле мороза.

Глава 1. Осенние тени и сны

Ноябрьский холод, закравшийся в хрущевку, собрался в ванной, покалывая тело. В облезлом зеркале я видела себя – худую и высокую, пухлые губы и немигающие, такие же глаза: большие, как два семени миндаля, переросшего, с серо-стальными пятнами зрачков. Люди говорят – красивая, мне же так не казалось.

Я видела абсолютно чужое существо; там, за полотном стекла, это не я. На модельных снимках было вообще нечто с наркотически-матовыми глазами и развратными губами. Настоящая Я старалась их поджимать, осознавая реальную связь между мною и «этим», но не принимая ее. Поджать губы, спрятав розовую плоть от глаз. Особенно – от своих.

Все мысли смываются душем, ненадолго, но легко. Главное – избегать зеркал. Или не смотреть в них дольше чем пару минут. Благо, что старенькое зеркало в ванной сразу запотевает.

Мелкая Лолитка – в детстве все было весело, дорога не уползала вдаль серой змеей, а бежала, подпрыгивая вместе со мной. Я тогда мечтала стать Эсмеральдой, как танцовщица из пузатого черно-белого телеящика с хрустким переключателем, там крутили мультфильм, что приковывал меня, замирало надкушенное яблоко. Но я – большая Лола, за окном плакучие ивы и первое ноября 2002 года. Вынырнув из воспоминаний и горячего душа, я покрылась гусиной кожей. Гуси-гуси?! Га-га-га! Есть хотите? Да-да-да. И Лолочка не прочь.

Отхлебнула кофе – когда я успела его заварить? Хорошо, что давно миновал сентябрь – как только солнце начинает утаивать свет, во мне скапливается темнота. Потом – привыкаю, и мы с ней помаленьку живем.

Дом с утра обливался холодным дождем. Капли бежали вниз, падая с серого карниза. Одна капля счастливо избегала товарок, фатально стремящихся упасть, с минуту, потом и ее унесло. Так же и я, пока держусь.

Хотелось писать – но идти лень, хрустели крекеры, я включала свои механизмы. Кап-кап. Благоразумно взятый накануне «академ» развязал мне руки для безделья и осеннего меланхолического разгула.

Честно, я не собиралась становиться кем-то, я предпочитала быть никем, ну или почти никем. Мой покойный отец и находящаяся за океаном мать не мешали мне декадентски душевно «тлеть» – не люблю слово «разлагаться». И словцо такое, вроде скорее про горение, чем про гниение.

Пора. Распахнула дверцу холодильника, с пьяных глаз расписанного пентаклями, астрологическими символами и выдуманными заклятиями. Завтрак отставной модели-неудачницы: кофе, один крекер, пиво. Есть у моего тела такая способность – пить пивчанский и не расползаться вширь, да и в целом трескать могу что угодно, хоть в этом тело и Я дружны.

На сером, исполосованном жертвоприношениями хлеба столе пальцы левой руки сжимают бутылку, содержимое ее плещется у меня в желудке, заскальзывает, щиплет. Пальцы правой бегают кругами, раздавая пинки лежащему на столе зубастому ножу и старенькой открывалке. Левая рука – женщина, она ласково приняла в себя туловище бутылки, ногти целы, пара колец: одно простое, с незатейливой вязью, второе – с крапинкой бриллианта. Правая рука до локтя покрыта сетью татуировок в виде пентаклей, крестов, она отчасти – мужчина, украшенная парой шрамов и помогающая иногда коротать мне холодные осенние вечера. Пока что она – мой парень. Нет, я не страдаю от одиночества, будьте уверены. Алкоголичка ли я? Очень вероятно. Всегда успею бросить, если захочу, ага.

Время шло, я крутила в голове события, картинки, всякую взбитую мозговую муть, сначала сама, потом они вертелись, как карусель, мне оставалось лишь смотреть. Первую бутылку сменил холодный портер – у меня дэрэ, я угощаю. Прилично наугощавшись, побрела в туалет, размотав на ходу огромное полотенце, хорошо иметь короткие волосы, думалось мне. Холодный стульчак, хорошо иметь короткую прическу, вчера был ливень, я бродила по кладбищу на горе, хорошо иметь короткую прическу (еще раз), а стульчак уж нагрет. Тут пришла икота – карусель мыслей заклинила и встала.

Из открытой двери туалета виднелась вешалка, где зазывно висел адидасовский худи. Натягивая на ходу белье, я прыгала на одной ноге, футболка окрасила серым мир на момент, кнопку ткнула, и комп зажужжал задохшимися кулерами, противно зашипел модем. В мейлбоксе значились письма от мамы, от Леры и пары знакомых тусовщиков-неформалов, плюс куча спама.

Mail from: Лера

(как всегда, тьма касплока)

ПРИВЕТ:) С ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ ПЬЯНЬ) ЧИОРТ ТЕБЕ Ж ДВАДСАТЬ АДИН УЖЭ.АШАЛЕТЬ СТАРУШКА, Я ТЕБЯ ЛАФФКЕ ОЧЕНЬ. ДУШЕВНО ПОСИДИМ, ПРИХОДИ. БРОСЬ СВОЮ ПРИВЫЩКУ НЕ ОТМЕЧАТЬ ДЭРЭ. ХВАТАЙ СВОИ БУЛКИ

ДУЙ КО МНЕ БУДУ ЖДАТЬ;)

Mail from: Мomma

Лолочка, доченька, у меня все хорошо, Дейв передает тебе привет, как ты там? Учишься хорошо? Я прислала тебе денег, проверь свой счет… (та-а-а-ак, дальше я не читаю)

Mail from: Бурзумчик

Превед, медведка))))))))))) Люто, тащемта, поздравляю тебя с днем сцотонинского рождения. Желаю счастья в личной жизни и больше водки, трэша и металлического угара. Как обещал – привожу «Распад металла» на днях, жди. Там и увидимся, красотка)))))

Улыбка есть, я при бабках, сыта, пьяна, и нос скоро будет в порошке, неделька обещала стать веселой.

Потушила компьютер.

Зашуршала косметичкой возле зеркала.

Лязгнула дверь.

Дождь барабанил по зонту, серые прохожие мне казались морлоками, смотрела сквозь них, а они сквозь меня. Кривая дорога сбегала вниз к ободранной остановке, где жались несколько работящих утренних горемык. Автобус не спешил, я втягивала носом запах табака, отсырелого, им пахла вся бетонная туша остановки, казалось – сковырни краску, и там будут бурые и желтоватые волокна вонючего папиросного табачины. У меня была особая магия, я смотрела на дорогу сквозь щель между плитами, и через пару мгновений из поворота обязательно появлялся автобус.

В этот раз прошло 58 секунд и желтый, грязный, как цыпленок-монстр, «Икарус» выполз из-за поворота. В салоне пахло бензином. Каг ф газенвагене (от Лерки подцепила). Передо мною сидела девица с помятым, словно оберточная бумага, лицом. Я заставила ее отвести глаза, видимо, запах пива и ровная матовая кожа не вязались у нее в головенке. В такие моменты мне приходилось себе нравиться – за окном проплывал N-ск, мой неродной-родной город: вереницы елей, двухэтажки, потом пара индустриальных трубастых груд, хрущевки и белесые новостройки на горизонте, люди входили и выходили, девица оставалась, смущенно и неприязненно вперив свое оберточное лицо в пол, потом делая вид, что спит. Мое терпение иссякло, когда салон наполнили галдящие студенты; я протолкалась к выходу, раскрошив часть туши с глаза об джинсовку какого-то верзилы. Слишком высокая концентрация человеков. Если б апостол Петр жил бы сейчас, то ловить человеков в автобусе стало бы простейшим делом. Никуда не денутся. Ну а до хлебов и вина я скоро доберусь.

До дома Леры шлепала одна, по безлюдной улице, искренне кайфуя от пустоты.

В квартире с раннего утра все шевелилось, дымило и выпивало. Дверь была не заперта, я перешагнула через спящего парня в прихожей, задела головой висюльки в индийском стиле, блим-блим – возникла хозяйка, окутанная клубами сладкого дыма. Она умела красиво жить – магически появлялась деньги, связи и удача. Где-то на невидимых весах мне этого отмерили куда меньше.

Мы познакомились на дикой вечеринке, мы – герлы модельного агентства из Dark Stars – тусовались для мебели, кто-то беззастенчиво пристраивал себя, кто-то, как я, молча страдал, тихо мечтая о новых контрактах, и стремился наугощаться поскорей. Порядком набуханные гости совсем распустились, кто-то из девчонок хихикал на чьих-то долларовых коленях, голубые поп-звезды высматривали таких же голубых денежных мешков. Ко мне, расположившейся подле батареи шампанского вина, подсел явно обдолбанный иностранец, лопоча что-то на французском. Я смотрела неподвижным взглядом сквозь него. «Вelle…», – восхищенно произнес француз и, оглядываясь, рассыпая воздушные поцелуи, удалился, возможно, за порцией какого-то веселого вещества для меня. К черту его. Настроения нет.

Поскорей покинула дом, в глазах же – будто песка насыпало, а виски стиснуло невидимыми обручами.

Лера сидела на ступеньках виллы, прикладываясь к бутылке шампанского. Она была в струящемся черном платье, со смуглым восточным лицом и копной густых темных волос, «смоки айз» и золотистые блестки на скулах только усиливали ее колорит. Я выглядела ее антиподом, белокожая, в узком, серебристо-чешуйчатом платье-перчатке и волосами, что светились белым в свете фонаря. Не сговариваясь, мы встали и исчезли в ночи, опустошая бутыль. Моя спутница без умолку трепалась и вальсировала, слегка покачиваясь, подметая с земли длинным платьем хвою, я молча улыбалась нежданному освобождению и хмыкала в ответ. Она умудрилась перечислить всех своих ухажеров, рассказать про родню в Абхазии и перейти к вопросам:

– Ты сама-то откуда, принцесса?

– Урал.

– А-а-а, я-я-я-ясно, хорошо хоть шлюхой не стала.

– Ах тыж нерусь! А-а-ай!!!

Черная копна волос извернулась, и Лера сомкнула зубы на моем предплечье. Я, гогоча, схватила ее под колено и повалила наземь – папина школа. Крепко удерживала, а она делала вид, что норовит вцепиться в лицо. В притворной ярости, хихикая и матерясь, мы возились еще минуту. Сзади послышались шаги, я отпрянула, как кошка.

«Девчонки, с вами все…»

«В порядке», – закончила за него я. Он пыхтел сигаретой во тьме и протянул нам руки, осыпаясь желтой хвоей, мы поднялись, Лера уже состроила ему глазки. Я просипела внезапно просевшим голосом: «До Москоу далеко?»

«Километра три до окраины…» – таким же спертым голосом ответил парень, подпрыгнул яркий глазок сигареты, он отсалютовал, полоснул взглядом ледышки на моей радужке и зашагал прочь.

Сумеречный взгляд. Чего книжку эту вспомнила? Лерка таращилась на задницу незнакомца и хихикала.

Странный тип. Мы двинулись, освещаемые луной, я оглянулась – его след давно уже растворился в темноте.

Нынешняя Лера сделала реверанс, одетая в оранжевый сари, а потом бросилась мне на шею, в большой комнате изобильно клубились дымы гашиша и кальяна.

Теперь мы обе в Nске. Какими такими судьбами?

Я даже въезжать не стану.

Шумная компания непросыхающих тусовщиков пропела мне нестройную осанну и свалила у ног подарки – сразу принялась вновь воскуривать «легочные фимиамы».

Я уселась на украшенные кисточками подушки подле статуи Ганеша, в одной руке у меня бутылка немецкого пива, в другой – горсть разноцветных таблеток из подаренной индийской шкатулки инкрустированной яшмой.

Я-я! Дас ист фантастиш, бхай-бхай!

Полдник модели в отставке. В ушах таяли звуки дримхауса и индийских ситар, болтовня Лерки и гул сонма человеков вокруг. Продолговатую кодеиновую таблетку я оставила для апостола Петра, ему и тут будет легко. А после такой ловли – расслабон.

Синяя круглая таблетка проглочена, и я снова погрузилась в воспоминания.

Мысли настойчиво возвращали меня в те дни.

Или то был трип-иллюзия?

Под нашими с Лерой ногами шуршит хвоя, я уже несу туфли в руках, в воздухе пахнет лесной ночью, обалденно, черт возьми!

– Слушай, вокруг тебя мужики хороводы водят, а ты как ледышка. Прям королева-девственница. Парень есть?

– Есть. Был. Может, снова сойдемся… Далеко он щас.

Она еще долго сыпала вопросами, на что я, чуток подумав, – безбожно наврала с три короба.

Утром, добравшись до своей комнатушки в замкадье, я сгребла все брендовые платья, шкатулки с цацками – залезла в тертые джинсы и гриндера, серый капюшон. Скупщица, посверкивая золотым зубом, охотно отсчитывала монеты за мое барахло. Забрав в агентстве зарплату, я вышла, провожаемая огромным знаком вопроса в глазах секретарши и бухгалтера, с чувством полного и окончательного невозвращения. Секретарша встрепенулась и, догнав, всучила мне конверт с вензелями. А сама осталась, с видом разочарованной собачонки, которая мечтала стащить кус – распороть бумажное брюхо самой, но упустила момент или струсила.

Наутро меня как будто отделило тонким ломтем от столичного куска, равнодушие и тошнота, они почти выплескивались, заставляя спешить скорей на Курский.

Только когда поезд тронулся с вокзала, через занавес отвращения пробилась мысль о вчерашней спасительнице, но тут же угасла, убаюканная ритмом колес. Еще увидимся.

В том странном конверте оказалось любовное послание на французском, аж тысяча баксов и пара билетов в Большой. «Бля бель», – произнесла я и пустила французовы лямуры и билеты на вольные ветры, за окно. Нихрена ж не понятно.

Серая и красная таблетки, от них стены комнаты отступали, пятились, коридоры завивались причудливым лабиринтом, я плутала в поисках сортира, на запястье мелодии вытренькивал подарок-браслет из Индии; вот, дойдя по плаката с шамбалой – я неизменно терялась, в итоге стащила джинсы и трусы – справила малую нужду в раковину на кухне.

Кухня немилосердно вертолетила, но блевать мой закаленный в тусовках желудок не желал. Иногда он показывает характер. Журча, я наблюдала за персидской пушистой кошкой, она же скептически следила за мной, понимая, что ее личное право делать свои дела в неположенных местах нарушено. Обратный путь был легче. Главное – не смотреть на плакат. Гости при виде меня восторженно завопили, не сразу врубилась, что вернулась без штанов, в одних трусах. Пофиг – пляшем.

Ночь на кухне, я осушаю пару кружек воды, вокруг – полумрак.

Клюнула носом, раз, другой, и вдруг будто погрузилась в водицу, затхлую и теплую. «Вода» заглушала все вовне и внутри. Потом я увидела это – сумрак в коридоре начал наливаться глянцевой чернотой, образуя согбенную фигуру. Мои глаза наполнились пугливыми слезами, а голову разрывал тот самый звук-голос из далекого прошлого, резонирующий, заставляющий все мое существо напитаться полузабытым ужасом.

Я закричала, но теплая, тухлая вода задавила мой крик. Темнота стала абсолютной. Твердый пол ударил в висок. Жаль, что так слабо.

Пробуждение немилосердно возвращало мне сознание. Я мыслю, а следовательно, я страдаю. Комната была пуста, опорожнившись на улицу людьми и дымом гашиша из форточек, бледный осенний свет проникал сквозь шторы. Остывший кальян, прожженный ковер – следы вчерашней вечеринки, слабо я пошарила возле кровати – попался холодный металл пивной банки – по полу гуляли сквозняки. Надпись маркером: «ВЫПЕЙ МЕНЯ!».

Ниже еще: «Напиток для новорожденных, крепость 666 градусов», я щелкнула ключом. Можно жить. Висок чуток побаливал – спасибо детству, проведенному на гаражах в компании мальчишек, неуважение к девичьему нытью прилипло ко мне навсегда – небольшая ссадина на виске теперь сущий пустяк. Не убилась, и ладно.

Бэдтрип вышел на славу.

Воспоминания – вот что делает утро невыносимым, но нужно им предаться, эксгумировать, отряхнуть комья мысленной земли и червей. Таков ритуал. Личинки забвения, они грызут воспоминания, пока мы не видим. Бац(!), и черви выгрызают лицо некогда близкого человека. И на тебя уже взирает мутная пустота, где мое больное воображение запросто рисует оголенный череп. Да и было ли оно, это лицо? Иногда пошарив в памяти, выхватываю прошлое, а это теперь лишь горсть прожорливых, склизко шевелящихся личинок.

Они расторопны и вечно голодны. Встав, подхожу к зеркалу, чтобы вспомнить, что у меня с лицом, ибо внутри, в памяти и мыслях, только черви копошатся в моих чисто выеденных глазницах. Лицо в порядке, почти не видно похмелья. Посыпавшаяся тушь даже придает шарма. Не всегда надо избегать зеркал, выходит.

Черви эти боятся света, детские дворы N-ска слишком светлы, чтоб нежные покровы психочервяка могли там существовать. Даже сбитые колени, крапивные ожоги, остро-соленые детские слезы исцелены в одно мгновение, я радуюсь, засыпая и просыпаясь. Мама красива как богиня, когда она расчесывает свои длинные темные волосы, я зачарованно замираю. Отец, он как титан, поднимает меня на руках в небеса, подъем этот длится вечность, и мое маленькое тельце испытывает восторг полета, я счастлива. Они даже ссорятся не как все. Дальше опять темные пятна и шевеление в омутах. Омуты эти ведут туда, откуда приходит склизкая Тень. Вчера я оступилась, теперь надо убедиться, утихла ли темнота, потревоженная вчерашней ночью? Будет ли меня опять так таращить?

Драматизирую ли я, нагоняю жути? Возможно.

Осень и полумрак, мне 13, в школе дела идут ни шатко ни валко, я с трудом веду себя по коридору – в комнате на меня смотрят скорбные глаза родственников, их забытые лица уже покрыты шевелящейся червивой массой. Мать вдруг срывается с места и обнимает меня, она плачет, я как будто испытываю дежавю, будто я уже оплакала, уже получила удар, я знаю, что мой отец погиб, и на душе у меня засуха. Она говорит мне эту фразу, я отстраняюсь и иду в свою комнату, там темно и тихо. Идут часы – накрапывает дождь. Теряю счет времени, но четко знаю – нельзя спать. Спать нельзя. Что-то ждет меня на той стороне. Будто внутренний сухой вакуум втягивает какую-то плохую воду. Затекают ноги, и кровь становится вязкой. Я клюю носом, погружаюсь в сон.

Машина неуютно гудит, за окном пролетают мокрые лапы елей, мы взбираемся на пригорки и спускаемся, царапая дном грунт дороги.

За рулем высокий мужчина, но как я ни стараюсь рассмотреть его лицо – вижу лишь затылок, короткий ершик жестких волос. Рядом со мной сидит толстая тетка с огромными бусами, они побрякивают на кочках, она улыбается одними губами, прячу глаза, чтоб не видеть этой головы-затылка и фальшивой улыбки.

Куда мы едем?

Как куда, милочка. Выбирать тебе место на кладбище, конечно.

…

Вот мы и приехали, самое лучшее. От сердца отрываю, милочка.

Похолодев, смотрю на свои ноги, но все равно вижу чертову улыбку тетки и затылок водителя, распахивающего передо мной дверь, лица у него нет вовсе.

Вот свежезарытая могила, пахнет осенью, землей, с могильной плиты смотрит отец, маленькая, черно-белая фотография. Задыхаюсь от прилива теплой воды, наполняющей пространство вокруг, я тону. Шум дождя затихает, отступая перед невыносимым резонирующим звуком, он исходит из могилы.

Там вспухает, разбрасывая комья земли, черный огромный пузырь, постепенно он обретает форму, стекая по плечам горбатого и длиннорукого существа с толстым животом, лоснящегося, как нефть. Я пытаюсь закричать и чувствую, как вода наполняет мои легкие. Тварь распахивает рот и тянет ко мне свою руку, секунду я вижу его разверстую пасть, где перекатываются мокрые комочки земли. Бездонное что-то внутри. Потом силы оставляют меня.

С трудом вынырнула из воспоминаний – бестолково покрутилась по комнате, сбивая оставленные бутылки. Гардероб, большущий и без ангелов с огненными мечами, охраняющих створки. Мгновенное оживление. Платяной шкаф Леры щедро распахнул для меня свои двери – я поплыла, погрузилась в море платьев, дебри шубок и пальто, сбоку выстилались два газона туфель в коробках. Вдруг что-то шелковистое обрушилось на меня, завесив глаза. Вывалилась из шкафа – стянула с головы вещицу, сверху на меня напало-упало текучее черное платье, сейчас же оно невинно лежало на полу. НАДЕНЬ МЕНЯ.

Лейбл гласил: Shadowork, изделие неизвестного портного льнуло к рукам, матовая поверхность приковывала взгляд, я чувствовала себя маленькой Лолочкой, забравшейся в запретный сад маминого шкафа, в Эдем.

С днем рождения меня. Платье покорно повисло на спинке стула, сграбастав косметичку – заспешила в ванную, оно не должно долго ждать.

На огромном зеркале в ванной отпечатались свеженакрашенные губы и надпись: «Лерчик, я ушла гулять в твоих шмотках:)».

Освеженная и окрыленная таинственным платьем, я облачилась в его льстивый материал и красные туфельки Prada, они непривычно скромно признали превосходство платья и вот уже зацокали по щербатому асфальту улицы, а короткий жакет, тоже черный, ничуть не мешал мне в кои-то веки с улыбкой дефилировать по немноголюдным утренним улицам, не ощущая кусачего ветра. Пора навестить кое-кого, пока есть желание.

На улице меня кольнула мысль. Черт побери! Опять оно возвращается – события школьных лет стали каким то фильмом в моей голове. Затертой VHS пленкой. Мистическое кино про юную меня? Отогнать пока эти мысли подальше….