Buch lesen: "Говардс-Энд"
Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав.
Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя.
Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2025
© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2025
Глава 1
Почему бы не начать с писем Хелен сестре?
«Говардс-Энд, вторник
Дорогая Мэг!
Дом оказался совсем не такой, как мы ожидали. Он старый и маленький, и все-таки восхитительный – из красного кирпича. Мы с трудом в нем помещаемся, и бог знает что будет, когда завтра приедет Пол (младший сын). Из холла попадаешь направо в столовую или налево в гостиную. Сам холл практически как целая комната. Открываешь там еще одну дверь и попадаешь в некое подобие коридора с лестницей на второй этаж. Там три спальни одна за другой, а над ними три мансарды. На самом деле это еще не весь дом, но остального не разглядеть – когда смотришь из сада перед домом, видно только девять окон.
Там есть еще огромный ильм – слева, если смотреть вверх, – он слегка наклоняется к дому и отделяет сад от луга. Я уже успела влюбиться в это дерево. Есть также обычные вязы, дубы – ничуть не хуже, чем повсюду, – груши, яблони и плющ, хотя нет никаких серебристых берез. Однако пора перейти к хозяину и хозяйке. Я только хотела показать тебе, что дом совсем не похож на то, что мы воображали. И почему только нам пришло в голову, что он весь в безделушках-завитушках, а сад сплошь в желтых дорожках? Наверно, оттого только, что мы связывали их с дорогими отелями – миссис Уилкокс фланирует в вечернем платье по длинному коридору, мистер Уилкокс придирается к швейцарам и тому подобное. Мы, женщины, такие несправедливые.
Я возвращаюсь в субботу; каким поездом – сообщу позже. Они не меньше моего обиделись на тебя за то, что ты не приехала; ну, право же, Тибби такой зануда, каждый месяц у него новая смертельная болезнь. Каким образом он в Лондоне умудрился заболеть сенной лихорадкой? А хоть бы и лихорадкой, мне просто не верится, что ты отказалась поехать в гости ради того, чтобы слушать, как он чихает. Ты передай ему, что у Чарльза Уилкокса (старшего сына, который сейчас здесь) тоже сенная лихорадка, но он такой молодец и даже сердится, если мы спрашиваем о его самочувствии. Такие люди, как Уилкоксы, были бы очень полезны для Тибби. Но я знаю, что ты не согласна, лучше сменю-ка я тему.
У меня вышло такое длинное письмо, потому что я пишу до завтрака. Ах, какие красивые листья у здешнего плюща! Он обвил весь дом. Я выглянула из окна рано утром, и миссис Уилкокс уже гуляла в саду. Это явно ее любимое место. Неудивительно, что иногда у нее усталый вид. Сначала она смотрела, как распускаются большие красные маки. Потом направилась с лужайки на луг, мне слева как раз виден его уголок. Подол платья волочился за ней по мокрой траве, и она вернулась с целой охапкой сена, которое накосили вчера – наверно, для кроликов или еще каких-нибудь животных, – и все нюхала его. Воздух здесь восхитительный. Потом я услышала, как стучат крокетные шары, и опять выглянула в окно: оказалось, тренируется Чарльз Уилкокс; они тут любят всякие игры. Чуть погодя он принялся чихать, и ему пришлось прекратить игру. Потом снова послышался стук – теперь уже тренировался мистер Уилкокс, и вдруг: «Апчхи, апчхи», – и ему тоже пришлось прекратить. Тогда выходит Иви, делает гимнастику на турнике, прибитом к сливовому дереву, – у них здесь ничего не пропадает даром, – потом говорит «апчхи» и уходит в дом. И наконец опять появляется миссис Уилкокс, платье за ней шур-шур, она все нюхает траву и любуется цветами. Я описываю тебе все это так подробно, так как однажды ты сказала, что жизнь иногда жизнь, а иногда всего лишь спектакль, и нужно научиться отличать одно от другого, и до сих пор я считала, что это «заумные штуки Мэг». Но сегодня утром все действительно похоже не на настоящую жизнь, а на пьесу, и мне было ужасно забавно наблюдать за Уилкоксами. Наконец-то в дом вошла и миссис Уилкокс.
Я собираюсь надеть [пропуск]. Прошлым вечером миссис Уилкокс надела [пропуск], а Иви [пропуск]. Так что нельзя сказать, что тут нет совсем уж никаких правил, и если закрыть глаза, то все-таки можно представить себе отель с завитушками, который мы ожидали увидеть. Но только до тех пор, пока ты с закрытыми глазами. Дикий шиповник ужасно мил. Они сделали из него большущую изгородь вокруг лужайки – замечательно высокую, так что шиповник ниспадает гирляндами, такими красивыми и прозрачными внизу, что сквозь них видно уток и корову с соседней фермы, – это единственный дом поблизости. А вот и гонг к завтраку. Шлю тебе свою любовь. Еще другую любовь шлю Тибби и тете Джули, как любезно с ее стороны приехать и составить тебе компанию, но какая это скука. Сожги это письмо. В четверг напишу еще разок.
Хелен».
«Говардс-Энд, пятница
Дорогая Мэг!
Я потрясающе провожу время. Мне тут все нравятся. Миссис Уилкокс, пожалуй, спокойнее, чем в Германии, но мила, как никогда, и мне еще не приходилось видеть такое же уверенное бескорыстие, как у нее, а лучше всего то, что остальные им не пользуются. Это самая счастливая и замечательная семья, которую только можно себе вообразить. Мне действительно кажется, что мы становимся друзьями. Забавно, что они считают меня балдой, причем не скрывают этого – во всяком случае, мистер Уилкокс, – и если человеку так говорят, а он не против, это отлично его характеризует, не правда ли? Мистер Уилкокс очень милым тоном говорит самые ужасные вещи о праве женщин на голосование, а когда я сказала, что верю в равенство, он сложил руки на груди и так меня отчитал, что я еле опомнилась. Мэг, когда мы научимся держать язык за зубами? Никогда в жизни мне не было так неловко. Я не смогла назвать ему ни время, когда люди были равны, ни даже время, когда стремление к равенству приносило им хоть немного счастья. Я слова не могла вымолвить. Я просто где-то вычитала, что равенство – это хорошо, может, в какой-нибудь поэме, или услышала от тебя. Как бы то ни было, мистер Уилкокс разбил меня наголову, при этом не обидев меня, как по-настоящему сильный человек. В свою очередь, я подшучиваю над ними из-за сенной лихорадки, которую они все подхватили. Мы живем, как бойцовые петухи, и Чарльз каждый день катает нас на авто – мимо гробницы, заросшей деревьями, мимо жилища отшельника, по прекрасной дороге, проложенной королями Мерсии1, – теннисный корт – поле для крикета – мост, – а ночью мы теснимся в этом прелестном домике. Семейство сейчас в полном сборе, словно в садке для кроликов. Иви просто прелесть. Они хотят, чтобы я осталась на воскресенье, думаю, это ничего, если я так и сделаю. Прекрасная погода и прекрасный пейзаж – вид на запад до холмов. Спасибо тебе за письмо. Сожги мое.
С любовью, Хелен».
«Говардс-Энд, воскресенье
Дорогая, дорогая Мэг!
Не знаю, что ты и скажешь – мы с Полом любим друг друга, это тот младший сын, который приехал в среду».
Глава 2
Маргарет посмотрела на записку сестры и бросила ее через столик тете. Мгновение они сидели тихо, и вдруг плотину прорвало.
– Я ничего не могу тебе объяснить, тетя Джули. Я знаю не больше, чем ты. Мы встречались… Прошлой весной мы познакомились с отцом и матерью. Я почти ничего не знаю, я даже не знала, как зовут их сына. Это все так…
Она всплеснула руками и нервно засмеялась.
– В таком случае это слишком уж внезапно.
– Как знать, тетя Джули, как знать.
– Но, милая Маргарет, я хочу сказать, что сейчас, когда нас поставили в известность, мы не имеем права быть непрактичными. Конечно, это слишком неожиданно.
– Кто знает!
– Но, Маргарет…
– Я схожу за остальными письмами, – сказала Маргарет. – Нет, не пойду. Лучше дозавтракаю. Кстати, у меня их и нет. Мы познакомились с Уилкоксами во время той ужасной экскурсии из Гейдельберга в Шпеер. Мы с Хелен вбили себе в голову, что в Шпеере есть великолепный старый собор, – шпеерский архиепископ был одним из семи курфюрстов, ну, знаешь, «Шпеер, Майнц и Кёльн». Эти три епархии когда-то господствовали в Рейнской долине, от них она получила название «Улица священников».
– Все-таки, Маргарет, мне как-то не по себе от всего этого.
– Мы ехали на поезде мимо моста из лодок, и поначалу все было замечательно. Но, увы, через пять минут правда открылась. Оказалось, что после реставрации собор погиб, совершенно погиб; от первоначального здания не осталось и следа. Мы потеряли целый день и столкнулись с Уилкоксами в общественном парке, когда ели бутерброды. Их, бедных, тоже обманули – они остановились в Шпеере и охотно поддались на уговоры Хелен поехать с нами в Гейдельберг. Они приехали на следующий же день, и мы несколько раз вместе куда-нибудь ездили. Мы познакомились достаточно близко, чтобы они пригласили Хелен погостить у них, – меня, кстати, тоже приглашали, но я осталась из-за Тибби, так что в прошлый понедельник она поехала одна. Вот и все. Теперь ты знаешь столько же, сколько и я. Этот молодой человек свалился как снег на голову. Она должна была вернуться в субботу, но отложила отъезд до понедельника, может быть, из-за… ну, не знаю.
Она замолчала и прислушалась к шуму утреннего Лондона. Их дом стоял на Уикем-Плейс, в довольно тихом месте, поскольку мыс из нескольких высоких зданий отделял его от оживленной улицы. Там было как в заводи или, пожалуй, эстуарии, воды которого текли из невидимого моря и угасали в глубокой тишине, вдали от прибоя. Хотя мыс состоял из высоких жилых домов – дорогих, с вестибюлями, похожими на пещеры, с множеством консьержей и пальм, – он выполнял свою задачу, давая старым домам напротив некоторую долю покоя. Со временем исчезнет и эта покойная заводь, и новый мыс поднимется на ее месте, по мере того как лондонское население будет взбираться все выше и выше на участках дорогой столичной земли.
Миссис Мант по-своему толковала действия своих племянниц. Она решила, что у Маргарет небольшая истерика, и попробовала выиграть время, залив ее потоком слов. Считая себя очень дипломатичной, она посокрушалась о судьбе Шпеера и заявила, что никогда, никогда она не позволит обманом заманить себя в Шпеер, и добровольно прибавила, что в Германии неправильно понимают принципы реставрации.
– Немцы, – сказала она, – слишком педантичны. Это неплохая черта, но порой они переходят всякие границы.
– Совершенно верно, – отозвалась Маргарет, – немцы слишком педантичны.
И глаза ее заблестели.
– Конечно, вы, Шлегели, для меня истинные англичане, – сказала миссис Мант поспешно, – англичане до мозга костей.
Маргарет наклонилась вперед и погладила ее по руке.
– Что наводит меня на мысль… о письме Хелен…
– О да, тетя Джули, ее письмо не выходит у меня из головы. Я должна поехать и повидаться с ней. Я все время думаю о ней. Мне нужно ехать.
– Нельзя же ехать, не имея никакого плана, – сказала миссис Мант, позволяя нотке раздражения примешаться к ее доброму голосу. – Маргарет, если ты позволишь мне высказать свое мнение, не дай им застигнуть себя врасплох. Что ты думаешь о Уилкоксах? Они из нашего круга? Это подходящие люди? По моему разумению, Хелен необыкновенная девушка, могут ли они оценить ее по достоинству? Как они относятся к Искусству и Литературе? Это очень важно, если подумать как следует. Искусство и Литература. Очень важно. Сколько лет этому молодому человеку? Она называет его «младшим». Может ли он жениться? Будет ли Хелен счастлива с ним? Знаешь ли ты…
– Я ничего не знаю.
Они заговорили, перебивая друг друга.
– В таком случае…
– В таком случае, как ты понимаешь, я не могу строить никаких планов.
– Напротив…
– Я ненавижу строить планы. Я ненавижу думать о линии поведения. Хелен уже не ребенок.
– Но в таком случае, милая моя, зачем же туда ехать?
Маргарет промолчала. Если тетушка не понимает, зачем, она не станет объяснять. Она не собирается говорить: «Я люблю свою сестру, я должна быть рядом с ней в этот переломный момент ее жизни». Нежность куда более молчалива, чем страсть, и выражается не такими сильными средствами. Если Маргарет сама когда-нибудь влюбится, она, как Хелен, заявит об этом во всеуслышание, но пока она любит только сестру, ей достаточно беззвучного языка сочувствия.
– Мне кажется, что вы обе очень необычные девушки, – продолжила миссис Мант, – и просто замечательные, и во многих отношениях гораздо мудрее своих сверстниц. Но, по правде говоря, – ты не обидишься? – я думаю, что ты не годишься для подобных дел. Здесь нужен кто-то постарше. Дорогая, меня никто не ждет в Суонидже, – она простерла полные руки, – я полностью в твоем распоряжении. Позволь мне вместо тебя поехать в этот дом, название которого я забыла.
– Тетя Джули, – Маргарет вскочила и поцеловала тетку, – я должна, я должна поехать в Говардс-Энд сама. Ты не совсем понимаешь, что происходит, хотя я никогда не смогу как следует отблагодарить тебя за великодушие.
– Я все понимаю, – возразила миссис Мант с абсолютной уверенностью. – Я еду не для того, чтобы совать нос в чужие дела, но чтобы разузнать подробности. Необходимо навести справки. А теперь позволь мне небольшую резкость. Ты обязательно скажешь что-нибудь не то. Беспокоясь о счастье Хелен, ты оскорбишь всех этих Уилкоксов, задав им один из твоих необдуманных вопросов. Хотя, конечно, особенно церемониться с ними тоже ни к чему.
– Я не буду задавать никаких вопросов. Из письма Хелен я прекрасно поняла, что они с этим юношей полюбили друг друга. Все остальное не имеет значения. Если хочешь, пусть будет продолжительная помолвка, но справки, вопросы, планы, линии поведения… нет, тетя Джули, только не это.
Она поспешила прочь – не красавица, не выдающаяся интеллектуалка, но преисполненная чего-то, что заменяло оба качества, – лучше всего сказать, что это была совершенная живость, искренняя и неизменная отзывчивость ко всему, с чем ее сводила жизнь.
– Если бы Хелен написала мне то же самое о лавочнике или клерке без гроша в кармане…
– Дорогая Маргарет, пойдем в библиотеку и закроем за собой дверь. Твои милые горничные протирают перила.
– …и даже если бы она захотела выйти замуж за дряхлого старика, я сказала бы то же самое.
Затем, совершив крутой поворот, который убедил ее тетю в том, что она еще не сошла с ума, а прочих наблюдателей, что она не пустой теоретик, Маргарет прибавила:
– Хотя, должна признаться, в случае со стариком я предпочла бы очень продолжительную помолвку.
– Еще бы, – поддержала миссис Мант. – Но, право, я совершенно не в состоянии тебя постичь. Представь себе, что было бы, если бы ты сказала что-нибудь этакое при Уилкоксах. Я-то пойму, но любой порядочный человек решит, что ты сошла с ума. Представь, в какое положение ты поставишь Хелен! Тут нужен человек, который не будет торопиться и хорошенько разведает, что к чему.
Маргарет это не понравилось.
– Но ты только что хотела расстроить помолвку.
– Наверно, так и нужно, но не торопясь.
– Разве можно разорвать помолвку не торопясь? – У Маргарет заблестели глаза. – Интересно, как ты себе представляешь помолвку? По-моему, она должна быть из крепкого материала, который может разорваться, но не растянуться. Она не такая, как другие жизненные узы. Они растягиваются или гнутся. В них возможны разные степени. Они другие.
– Совершенно с тобой согласна. Но почему ты не хочешь просто позволить мне поехать в Говардс-Энд, избавив тебя от неудобств? Истинный Бог, я не буду вмешиваться, но я так хорошо понимаю, что вы, Шлегели, за люди. И мне будет достаточно только тихонько оглядеться вокруг.
Маргарет снова поблагодарила ее, снова поцеловала и побежала наверх, чтобы поговорить с братом.
Ему было не очень-то хорошо.
Сенная лихорадка почти всю ночь не давала ему спать. У него болела голова, слезились глаза, слизистые оболочки, как он сообщил сестре, были в самом неудовлетворительном состоянии. Единственное, что поддерживало в нем жизнь, – это мысль о Уолтере Сэвидже Лэндоре и его «Воображаемых беседах», которые она обещала читать ему вслух понемногу в течение дня.
Ситуация осложнялась. С Хелен нужно что-то делать. Нужно ее уверить, что влюбиться с первого взгляда – не преступление. В этом смысле телеграмма прозвучала бы сухо и непонятно, а поездка в Говардс-Энд лично с каждой минутой казалась все неосуществимее. Затем пришел врач и сказал, что Тибби очень плох. Может быть, действительно стоит принять любезное предложение тети Джули и отправить ее в Говардс-Энд с запиской?
Да, Маргарет была импульсивна. Она могла в один миг принять другое решение. Сбежав по лестнице в библиотеку, она закричала:
– Тетя Джули, я передумала и хочу, чтобы ты ехала.
Поезд отходил в одиннадцать с вокзала Кингз-Кросс.
В половине одиннадцатого Тибби заснул, проявив редкое смирение, и Маргарет получила возможность проводить тетю на вокзал.
– Помни, тетя Джули, не втягивайся в обсуждение помолвки. Передай мое письмо Хелен, скажи ей, что сочтешь нужным, но держись подальше от Уилкоксов. Мы едва знаем их по именам, к тому же это так нецивилизованно и неправильно.
– Нецивилизованно? – осведомилась миссис Мант, боясь, что от нее ускользает смысл какого-то блестящего изречения.
– Ах, я употребила слишком сильное слово. Я только хотела сказать, пожалуйста, все обговаривай с Хелен.
– Только с Хелен.
– Потому что…
Но момент был неподходящий, чтобы распространяться об интимной природе любви. Даже Маргарет решила не вдаваться в подробности и удовлетворилась тем, что погладила добрую тетушку по руке и предалась размышлениям, полусознательным и полупоэтическим, о путешествии, которое должно было вот-вот начаться у платформы Кингз-Кросс.
Подобно многим жителям больших столичных городов, она с особым чувством относилась к разным железнодорожным станциям. Это наши врата в чудесное и неизведанное. Их мы минуем на пути к приключениям и солнцу, к ним же – увы! – мы возвращаемся. Паддингтонский вокзал обещает Корнуолл и более далекий запад; вниз по скатам Ливерпуль-стрит лежат безбрежные норфолкские озера и Болотный край2; Шотландия проглядывает сквозь пилоны Юстона; Уэссекс виден за колеблющимся хаосом Ватерлоо. Итальянцы понимают это, что естественно; те из них, кого судьба-злодейка заставила служить официантами в Берлине, называют Анхальт-Банхоф Stazione d’Italia3, поскольку с этого вокзала они возвращаются домой. И только холодный лондонец не наделяет свои вокзалы некоторой личностью и не испытывает к ним даже робкие чувства страха и любви.
Для Маргарет – надеюсь, это не восстановит против нее читателя, – вокзал Кингз-Кросс всегда олицетворял Бесконечность. Само его положение, чуть позади легкой пышности Сент-Панкраса, как бы говорит о материализме жизни. Две большие арки, бесцветные, равнодушные, вмещающие между собой уродливые часы, походят на врата в некое вневременное приключение, итог которого, может статься, окажется удачным, но ни в коем случае не выразится на обычном языке удачи. Если эта мысль показалась вам нелепой, вспомните, что не Маргарет поведала вам ее; и позвольте мне поспешить дальше и прибавить, что до отхода поезда оставалась еще уйма времени; что миссис Мант, хоть и взяла билет второго класса, очутилась в первом, куда ее пересадил служитель (в составе было всего два вагона второго класса, один для курящих, другой для пассажиров с детьми – нельзя же требовать от человека, чтобы он ехал в одном вагоне с детьми); и что по возвращении на Уикем-Плейс Маргарет встретила такая телеграмма:
«Все кончено. Жалею, что написала. Никому не говори. Хелен».
Но тетя Джули уже уехала – уехала бесповоротно, и никакая сила в мире не могла ее остановить.
Глава 3
Весьма довольная собой, миссис Мант репетировала свою миссию. Ее племянницы – независимые молодые женщины, и нечасто выдавался случай, когда она могла помочь им. Дочери Эмили всегда отличались от остальных девочек. Их мать умерла при рождении Тибби, когда Хелен было пять лет, а Маргарет едва исполнилось тринадцать.
Вдовец еще не успел отдать сестре покойной жены причитающееся той наследство, так что миссис Мант, не нарушая приличий, предложила приехать и присматривать за домом на Уикем-Плейс. Но ее зять, чудак и немец, передал вопрос на усмотрение Маргарет, которая с жестокостью юности ответила: нет, они сами справятся гораздо лучше. Через пять лет мистер Шлегель тоже скончался, и миссис Мант повторила предложение. Маргарет ответила уже без резкости, поблагодарила и была очень мила, но по существу ее ответ был тот же. «В третий раз уж я не стану вмешиваться», – подумала миссис Мант. Но, конечно же, вмешалась. С ужасом она узнала, что Маргарет, уже совершеннолетняя, забрала деньги из старых безопасных предприятий и вложила их в Иностранные Штуки, которые в итоге всегда терпят фиаско. Смолчать было бы преступлением. Собственное состояние миссис Мант было вложено в железные дороги, и она пламенно умоляла племянницу последовать ее примеру. «Тогда мы будем вместе, дорогая». Маргарет из вежливости вложила несколько сотен в Ноттингемскую и Дербинскую железную дорогу, и хотя Иностранные Штуки дали великолепный доход, а бумаги Ноттингемской и Дербинской железной дороги падали в цене с уверенным достоинством, на которое способны только английские железные дороги, миссис Мант не уставала радоваться и говорить: «Все-таки мне удалось вмешаться, как бы там ни было. Когда наступит крах, бедная Маргарет не останется без гроша на черный день». Когда Хелен достигла совершеннолетия, с ней произошло то же самое: она отказалась от правительственных облигаций, но ее тоже удалось довольно легко уговорить вложить часть средств в Ноттингемскую и Дербинскую железную дорогу. Пока что все шло хорошо, хотя в социальных вопросах тетушка ничего от них не добилась. Рано или поздно девушки сделают то, что называется «загубить свою жизнь с недостойным человеком», и если до сих пор они не торопились с замужеством, то это еще не значит, что в будущем они не бросятся губить свою жизнь с особенным пылом. У них на Уикем-Плейс бывало слишком много народу – небритые музыканты, даже одна актриса, немецкие кузены (уж известно, что такое эти иностранцы), знакомые по отелям на Континенте (тоже известно, что это такое). Все это было очень интересно – и в Суонидже миссис Мант была самой большой ценительницей культуры, – но очень опасно, и когда-нибудь несчастье должно было случиться. Как она была права! Какая удача, что она оказалась в нужном месте в нужное время!
Сквозь бесчисленные туннели поезд спешил на север. Путешествие длилось всего час, но миссис Мант приходилось то и дело поднимать и опускать окно. Она проехала Южный Уэлвинский туннель, мельком увидела свет и въехала в трагически известный Северный Уэлвинский туннель4. Она миновала громадный виадук, чьи арки пронеслись через безмятежные луга и мечтательный поток Тевин-Уотер. Она обогнула парки политиков. По временам рядом с ней бежала Большая Северная магистраль, больше напоминая о бесконечности, чем любая железная дорога, пробудившаяся от столетнего сна к жизни, пропитанной автомобильным смрадом, и культуре, изображенной в объявлениях с рекламой противожелчных пилюль. К истории, трагедии, прошлому, будущему миссис Мант относилась с одинаковым равнодушием; ее задачей было сосредоточиться на итоге путешествия и спасти бедную Хелен из этой ужасной неприятности.
Для того чтобы попасть в Говардс-Энд, нужно выйти на станции Хилтон. Это одна из больших деревень, которые в изобилии встречаются вдоль Северной дороги и обязаны своими размерами дорожному движению еще с давних времен. Поскольку деревня находилась неподалеку от Лондона, в ней не чувствовалось типичного сельского упадка, ее длинная Хай-стрит разрослась жилыми домами в обе стороны. Ряд черепичных и шиферных крыш длиной примерно в милю прошел перед невнимательным взором миссис Мант, ряд, в одном месте прерванный шестью могильными курганами викингов, гробницами воинов, что замерли плечом к плечу вдоль шоссе. За курганами дома стояли гуще, и поезд остановился в путанице зданий, почти превратившейся в город.
В станции и окружающем пейзаже, как и в письмах Хелен, звучала нота какой-то неопределенности. Какая страна лежит за ней, Англия или Окраины? Станция была нова, с надстроенными отдельными платформами, подземными переходами и поверхностным комфортом, которого требовали деловые люди. Но даже миссис Мант заметила в ней намеки на местную жизнь, на личные взаимоотношения.
– Мне нужно добраться до одного дома, – призналась она мальчишке-кассиру, – который называется Говардс-Лодж. Вы знаете, где он находится?
– Мистер Уилкокс! – позвал мальчишка.
Молодой человек, стоявший перед ними, обернулся.
– Ей нужен Говардс-Энд.
Ничего не оставалось, как только пойти вперед, хотя миссис Мант была слишком взволнована, чтобы даже рассмотреть незнакомца. Но, помня, что в семье два брата, она догадалась спросить:
– Простите за вопрос, но вы младший мистер Уилкокс или старший?
– Младший. Чем я могу вам помочь?
– Ах… – Взволнованная женщина с трудом держала себя в руках. – В самом деле младший?.. Я… – Она отошла от мальчишки и, понизив голос, произнесла: – Мисс Шлегель моя племянница. Наверно, я должна представиться? Меня зовут миссис Мант.
Ее собеседник приподнял кепку и довольно прохладно сказал:
– Ах, конечно, мисс Шлегель гостит у нас. Вы хотели ее навестить?
– Если возможно…
– Я вызову кеб. Нет, подождите минутку… – Он задумался. – Здесь наша машина. Я вас подброшу.
– Это очень любезно…
– Вовсе нет, если вы подождете, пока мне принесут посылку из конторы. Сюда, пожалуйста.
– Моя племянница, случайно, не с вами?
– Нет, я приехал с отцом. Он отправился на север на этом же поезде. Вы увидитесь с мисс Шлегель за обедом. Я надеюсь, вы останетесь на обед?
– Благодарю за приглашение, – сказала миссис Мант, не связывая себя обязательством до тех пор, пока не изучит возлюбленного Хелен получше.
Он казался джентльменом, но так ошеломил ее, что ее способность к наблюдению бесследно исчезла. Она украдкой поглядывала на него. На женский взгляд в резко опущенных уголках его губ или несколько квадратном лбе не было ничего неправильного. Он был темноволос, чисто выбрит и, казалось, привык командовать.
– Где вы предпочитаете сидеть, впереди или сзади? Впереди может быть довольно ветрено.
– Мне хотелось бы сесть впереди, тогда мы могли бы поговорить.
– Прошу меня извинить, я должен отойти на минутку. Представить себе не могу, где они там застряли с этой посылкой.
Он широким шагом направился в кассу и крикнул резким голосом, которого миссис Мант еще не слышала:
– Эй, вы, там! Вы что, хотите, чтоб я прождал целый день? Посылка для Уилкоксов, Говардс-Энд. Поживее! – Возвратившись, он сказал тише: – Ужасный беспорядок. Дали бы мне волю, я бы всех здесь разогнал. Вам помочь сесть в машину?
– Вы очень добры, – сказала миссис Мант, устраиваясь в роскошной пещере из красной кожи и подвергшись утеплению посредством пледов и платков.
Она держалась любезнее, чем намеревалась, но этот молодой человек действительно был очень обходителен. Больше того, она побаивалась его: самообладание молодого Уилкокса было необычайным.
– Очень добры, – повторила она и прибавила: – Именно так я и хотела.
– Очень учтиво, что вы так говорите, – ответил он с оттенком легкого удивления, на который миссис Мант не обратила внимания, как на большинство малозаметных оттенков. – Я просто привез отца, чтобы он успел на северный поезд.
– Мы, понимаете ли, сегодня получили письмо от Хелен.
Молодой Уилкокс залил бензин, завел мотор и сделал прочие вещи, которые не имеют отношения к нашей истории. Большой автомобиль задрожал, и миссис Мант, пытаясь объясниться, запрыгала вверх-вниз на мягких красных сиденьях.
– Мама будет очень рада вас видеть, – буркнул молодой человек и прокричал: – Эй, вы! Посылка для Уилкоксов! Ну выносите же! Эй!
Из конторы показался бородатый носильщик с посылкой в одной руке и конторской книгой в другой.
– Я должен подписать? Какого… я должен подписывать после всей этой возни? – Восклицания смешивались с прощальным рокотом мотора. – У вас нет с собой даже карандаша? Имейте в виду, в следующий раз я доложу о вас начальнику станции. Я свое время ценю, а вы свое, похоже, нет. Вот, держите. – Это он дал носильщику чаевые. – Простите великодушно, миссис Мант.
– Да что вы, мистер Уилкокс.
– Вы не возражаете, если мы поедем через деревню? Это довольно большой крюк, но мне нужно кое-что там забрать.
– Я с удовольствием поеду через деревню. Мне не терпится поговорить с вами о том о сем.
Сказав это, она испытала стыд, ибо нарушила инструкции Маргарет, но только с формальной стороны. Маргарет всего лишь попросила ее не обсуждать инцидент с посторонними. Разумеется, если уж судьба свела ее с самим молодым человеком, то в их беседе не может быть ничего «нецивилизованного» или «неправильного».
Видимо молчаливый от природы, он не ответил. Сев на соседнее сиденье, надел перчатки и очки, и они тронулись в путь. Бородатый носильщик – жизнь странная штука – с восхищением смотрел им вслед.
По дороге от вокзала в лицо им бил ветер и бросал пыль в глаза миссис Мант. Но как только они свернули на Большую Северную дорогу, она открыла огонь.
– Как вы можете себе представить, эта новость стала для нас большим потрясением.
– Какая новость?
– Мистер Уилкокс, – прямо сказала она, – Маргарет рассказала мне все. Я видела письмо Хелен.
Он не мог посмотреть ей в лицо, поскольку не сводил глаз с дороги; он ехал по Хай-стрит так быстро, как только мог. Но он нагнул голову в ее сторону и сказал:
– Прошу прощения, я не вполне понял вас.
– Я говорю о Хелен. Конечно, о Хелен. Она исключительный человек, я уверена, что, испытывая к ней подобные чувства, вы не станете возражать. Должна сказать, что Шлегели вообще исключительные люди. Я приехала не для того, чтобы совать нос не в свое дело, но это стало для нас большим потрясением.
Машина остановилась у мануфактурной лавки. Не отвечая, он повернулся на своем сиденье и критически посмотрел на облако пыли, которое они подняли за собой, проезжая по деревне. Пыль уже начала оседать, но не совсем на прежние места. Часть ее влетела в открытые окна, часть обсыпала розы и крыжовник в придорожных садах, а еще часть осела в легких жителей.
– Интересно, когда у них хватит ума асфальтировать дорогу, – прокомментировал он.
Тут из лавки выскочил мужчина с рулоном клеенки, и они снова отправились в путь.
– Маргарет не смогла приехать, потому что заболел Тибби, так что я здесь как ее представитель и хочу подробно обо всем поговорить.
