Buch lesen: «В погоне за наваждением. Наследники Стива Джобса»
Об Эдуарде Тополе и его книгах
«Тополь пишет с таким знанием российской жизни, которого не могут достичь ни Ле Карре, ни Дейтон. Головокружительные тайники информации…» – «Нью сосайети», Великобритания
«Тополь использует вся и всё, что делает бестселлер, – убийство, интригу, секс, любовь, юмор – и, самое главное, не разочаровывает в конце…» – «Бирмингем ньюс», США
«Тополь держит сюжет в напряжении и интригует тайной, разворачивая блистательную панораму российской жизни» – «Цинциннати пост», США
«Тополевские книги читаются запоем, от них трудно оторваться» – «Комсомольская правда», Москва
«Эдуард Тополь, по определению парижан, „самый крутой мастер современной прозы“» – «Общая газета», Москва
«Все романы Эдуарда Тополя – это большой захватывающий сценарий, который издается массовыми тиражами не только в России, но и в США, Европе, Японии… А все потому, что Тополь не лукавит с читателем, не морочит ему голову, не играет с ним в литературные игры, а прямым текстом излагает, что думает» – Ирина ИВАНОВА, газета «Версия»
«“Красная площадь” – смесь реальности и авторской выдумки, написана в стиле типичного американского триллера в соединении с глубиной и сложностью русского романа» – «Файнэншл таймс», Великобритания
«“Журналист для Брежнева” – высшая оценка за правдоподобие!» – «Таймс», Великобритания
«“Русская семерка” – захватывающий триллер, любовный роман и панорама жизни современной России» – «Нью сосайети», Великобритания
«В „Красном газе“ Эдуард Тополь превзошел свои предыдущие романы и выдал захватывающий триллер… Богатый набор характеров, полных человеческих страстей, мужества и надежд… С прекрасной сибирской натурой и замечательной главной героиней, это глубокая и волнующая история…» – «Сёркус ревью», США
«Эдуард Тополь умеет создать грандиозную сцену. Его „Красный газ“ – возбуждающе-приключенческая история, где вместо автомобильных гонок герои мчатся на собачьих упряжках, оленях и вертолетах, где плевок замерзает, не долетев до земли, а эскимосы живут по законам тундры. Фабула полна неожиданных поворотов и сюрпризов, снабженных сексом и безостановочным действием…» – «Питсбург пресс», США
«“Любимые и ненавистные”… – бездонное море удовольствия. Притом гарантированного…» – «Известия», Москва
«“У.е.” – наилучший из лучших триллеров Тополя. Супер!» – Сергей Юрьенен, радио «Свобода»
«Роман Тополя о „Норд-Осте“ читать и горько, и тяжело, но отложить невозможно» – «Версия», Москва
«Читайте Тополя!» – «Бильд», Германия
КНИГИ ЭДУАРДА ТОПОЛЯ ИЗДАНЫ В США, АНГЛИИ, ФРАНЦИИ, ГЕРМАНИИ, ИТАЛИИ, ГОЛЛАНДИИ, НОРВЕГИИ, ПОРТУГАЛИИ, ШВЕЦИИ, ФИНЛЯНДИИ, БЕЛЬГИИ, ВЕНГРИИ, БОЛГАРИИ, ПОЛЬШЕ, ЯПОНИИ И В РОССИИ
Журналист для Брежнева
Красная площадь
Чужое лицо
Красный газ
Россия в постели
Завтра в России
Кремлевская жена
Русская семерка
Московский полет
Любожид
Русская Дива
Настоящая любовь
Охота за русской мафией
Убийца на экспорт
Китайский проезд
Игра в кино
Женское время, или Война полов
Новая Россия в постели
Я хочу твою девушку
Римский период, или Охота на вампира
Невинная Настя, или Сто первых мужчин
Свободный полет одинокой блондинки
Влюбленный Достоевский
У.е.
Откровенный роман
Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд – Осте»
Эротика. iz
Интимные связи
На краю стою
Братство Маргариты
Детям до 16 воспрещается
Любовь, пираты и…
Эдуард Тополь
В погоне за наваждением
Наследники Стива Джобса
Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не умеет —
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Пьер-Жан Беранже
Все персонажи и события, описанные в романе, выдуманы автором, а все совпадения с реальными людьми совершенно случайны и, безусловно, не имеют цели задеть чью-то честь или, Боже упаси, достоинство.
Автор благодарит Виктора Фролова, Владимира Махина, Леонида Быкова, Владимира Эстулина и своего сына Антона за помощь в работе над этим романом. Отдельное спасибо американскому писателю Ричарду Полу Эвансу, чей пример вдохновил меня на этот поступок.
Часть первая
Покушение
1. Фестиваль
Четверг, 23 июня 2011 г.
Прелый московский зной, настоянный на сизых выхлопных газах, раскаленном асфальте мостовых и прожаренных солнцем бетонно-кирпичных домах, стоял над Тишинской площадью. Было пять часов дня и 32 градуса по Цельсию, и в такую жару радио советует пожилым людям вообще не выходить из дома. Однако именно в это время от Дома кино, что рядом Тишинкой, двинулась по Васильевской улице странная толпа, и даже не толпа, а процессия. Редкие прохожие, спешащие укрыться от изнурительного солнцепека, с изумлением узнавали в ней Михаила Ульянова, Кирка Дугласа, Анатолия Папанова, Марчелло Мастроянни, Ролана Быкова, Раджа Капура, Леонида Утесова, Луи де Фюнеса, Бориса Андреева, Фаину Раневскую и еще десятка три, если не больше, легендарных и уже давно умерших звезд советского и мирового кинематографа. Одетые по моде шестидесятых в чесучовые пиджаки и рубашки с отложными воротниками, эти звезды шли впереди колонны, держа в руках бархатные подушки со своими фестивальными наградами – «Золотыми Львами», «Пальмовыми ветвями» и даже «Оскарами». А за ними человек двести молодежи, одетых в современные и до дыр протертые джинсы и шорты, несли на руках черные гробы с белыми надписями «Баллада о солдате», «Чистое небо», «Иваново детство», «Летят журавли», «Андрей Рублев», «Отец солдата» и другими хитами прошлого столетия. Пройдя два квартала, процессия вышла на Тверскую, и тут легендарный здоровяк Борис Андреев, знаменитый по фильмам «Два бойца», «Встреча на Эльбе» и «Падение Берлина», своим ломовым басом приказал, как на фронте: «За мной, товарищи! Не отставать!» После чего рядом с ним возник Леонид Утесов – моложавый, сорокалетний – и, растянув меха фронтового аккордеона, в полный голос запел:
– Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали!..
Под эту песню процессия направилась вниз по Тверской, вызывая изумленное возбуждение прохожих и автомобилистов.
– Товарищ, мы едем далёко, подальше от нашей земли… – пел Утесов, и наиболее сообразительные прохожие тут же хватались за мобильники, фотографировали Утесова и всю процессию, а проезжие автомобилисты приветствовали кинозвезд гудками своих авто.
Конечно, не успела процессия дойти до Триумфальной площади, как сюда уже подоспели менты и даже автобус ОМОНа с упрятанными за его окнами бойцами. Но майор Грущо не рискнул выпустить их на это никем не санкционированное шествие. «Тут Раневская, Папанов и даже этот – как его? – Радж Капур! – доложил он по рации дежурному по городу. – Да знаю я, что они давно умерли! А эти – ну, наверно, артисты загримированные… Хрен их знает, куда они идут! Может, на фестиваль, ведь сейчас кинофестиваль начинается… Не знаю, почему с гробами…»
– Товарищ, не в силах я вахты стоять… – гремел тем временем Утесов, и процессия, обрастая толпой любопытных, миновала Благовещенский переулок. – Огни в моих топках совсем не горят, в котлах не сдержать мне уж пару…
Двигаясь в своем полицейском «форде» параллельно этой процессии и не спуская глаз с кинозвезд и, главное, с молодежи с их странными гробами, Грущо ждал приказа дежурного по городу. Но приказа все не было, поскольку на Петровке дежурный, конечно, сам решения не принимал, а запрашивал верха – МВД или мэрию. Пользуясь этой заминкой, процессия дошла до Пушкинской площади. Тут Борис Андреев, шагнув на мостовую, поднял руку и властно остановил весь транспорт, кативший по Тверской.
– Ты вахты не кончил – не смеешь бросать…
И Утесов повел колонну наискось через Тверскую к Пушкинской площади, а Грущо похвалил себя за сообразительность: кинозвезды действительно шли на открытие Московского кинофестиваля, которое как раз сейчас происходило на Пушкинской. По этому случаю вся площадь была, конечно, оцеплена зеваками и милицейским ограждением, а внутри ее, от памятника Пушкину до входа в «Пушкинский» кинотеатр, лежала широкая красная дорожка, и по ней вверх по ступеням восходили Сергей Гармаш, Владимир Хотиненко, Федор Бондарчук, Екатерина Редникова и другие нынешние кинозвезды. Наверху, стоя вровень с памятником Пушкину, их встречал знаменитый Ростислав Сеевич Шубин – хозяин кинофестиваля, сенатор, секретарь Союза кинематографистов, почетный член Лондонской, Парижской и Лос-Анджелесской киноакадемий и обладатель дюжины самых выдающихся международных премий, наград и званий. Героически томясь под палящим солнцем в черном вечернем костюме и белой рубашке с бабочкой, он уже больше часа пожимал руки каждому гостю фестиваля, восходящему по дорожке. И именно туда, на фестиваль, направлялась теперь эта очень странная процессия кинозвезд с бутафорскими гробами.
– Лицо его, плечи, открытую грудь и пот, с них струившийся градом… – пел Утесов, растягивая аккордеон, и вместе с Борисом Андреевым и Анатолием Папановым смело шел грудью на ментовское оцепление фестивального праздника.
Конечно, юные менты, стоявшие в оцеплении, тут же узнали любимых их бабушками киногероев и расступились, пропуская эту звездную колонну.
Однако кто-кто, а Ростислав Сеевич Шубин знал, конечно, что никакой костюмированной процессии и тем более с гробами совершенно не планировалось в регламенте фестиваля, и потому с недоумением глянул на своих сотрудников – дирекцию фестиваля. Те, впрочем, и сами удивились, а солидная голубоглазая дама – директор фестиваля – успокоительно предположила: «Мосфильмовские штучки, Шахназарова сюрприз…»
– На палубу вышел, сознанья уж нет… – выводил тем временем Утесов, поднимаясь к Шубину во главе своей колонны.
Толпа фотографов и телеоператоров, аккредитованных на фестивале, страшно возбудилась (еще бы! такая сенсация!), их камеры лихорадочно затрещали и защелкали вспышками, а вездесущие Бельман и Жигарев с микрофонами в руках жадно ринулись к Раневской и Мастроянни за эксклюзивными интервью для Первого канала. И, стоя под сотней нацеленных на него объективов теле– и фотокамер, Ростиславу Сеевичу ничего не оставалось, как включиться в эту игру и с радушной улыбкой хозяина фестиваля протянуть руку Андрееву и Папанову, шедшим рядом с Утесовым. Но тут случилось совершенно непредсказуемое – знаменитый Борис Андреев, герой фильма «Падение Берлина» и других патриотических блокбастеров середины прошлого столетия, вдруг вынул из кармана чесучового пиджака черный «браунинг» и с двух шагов в упор выстрелил Шубину в грудь. Ростислав Сеевич зашатался, его алая кровь хлынула из ран на белую манишку и вечерний костюм, а Утесов продолжал как ни в чем не бывало:
– Увидел на миг ослепительный свет, упал – сердце больше не билось…
Впрочем, последние слова ему допеть не дали – менты, плечистые частные охранники фестиваля, голубоглазая директорша фестиваля и, конечно, сам майор Грущо героически бросились на убийцу…
Но, даже проснувшись от этого странного и почти явственного сна, Грущо, ему показалось, продолжал слышать хрипловатый и с детства знакомый голос:
Напрасно старушка ждет сына домой,
Ей скажут – она зарыдает,
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает…
2. Отъезд
Пятница, 24 июня
– Какой-то чумовой сон мне приснился… – сказал Грущо за завтраком своей жене и тринадцатилетнему сыну.
Но встречного вопроса о подробностях сна не услышал – им, Кате и Андрею, было в это утро не до того, они если не де-факто, то мысленно были уже не дома, а в аэропорту или еще дальше – в Америке. А все потому, что еще год назад, на какой-то американо-интернетской литературной олимпиаде Андрей изложил в своем сочинении их семейную легенду о Катином деде, у которого воры снимали в поезде сапоги. Дело было во время войны, поезд шел с Украины в Сибирь, ночью дед, которому было тогда лет тридцать, спал на верхней полке, и воры, проходя мимо, потихоньку стаскивали с него замечательные хромовые сапоги – пройдут в одну сторону и потянут один сапог, обратно пройдут – второй потянут. От этой наглости дед, конечно, проснулся, но виду не подавал, а ждал, когда воры полностью снимут сапоги, чтобы ловко, без сапог, спрыгнуть с полки и схватить негодяев. Но те, оказалось, имели другую цель: стянув сапоги только до половины, они дождались какой-то уральской остановки, схватили дедовы чемоданы – огромные, тяжеленные, с растянутыми, как у гармошки, кожаными боками – и бегом из вагона. Дед спрыгнул с полки, запутался в своих полуспущенных сапогах, и, пока он их натягивал, воры с его чемоданами сиганули с поезда в черноту метельной уральской ночи. Выскочив наконец из вагона, дед хотел ринуться за ними, но тут поезд тронулся, и дедова жена, Катина бабка, которой было тогда всего-то семнадцать лет, втащила его обратно в вагон.
И всю дорогу от того уральского полустанка до Челябинска дед горючими слезами плакал по своим чемоданам – в них были не китайские сервизы, не продукты и не дорогая одежда, а его слесарный инструмент мастера-танкостроителя, отправленного по брони из Харьковского тракторного завода в Челябинск для создания там Танкограда и выпуска танка Т-34. А смешливая Катина бабка – тоже Екатерина – живо представляла себе, как эти несчастные воры, потея и надрываясь, дотащили свою добычу до укромного места, сбили с них замки или вспороли их ножами – и что обнаружили? Не колбасу и не дорогую посуду, а сплошные железки – тиски, сверла, напильники…
Этим рассказом Андрей выиграл на той олимпиаде поездку в Пенсильванию, в международный кемп вундеркиндов при Корвелльском университете. А там себя так проявил, что ему предложили приехать и в этом году, причем совершенно даром!
Правда, сам-то Грущо к литературным успехам сына относился скептически – ну кому сегодня нужны эти писаки? Что бы они ни писали в газетах и ни говорили по телику – кто с этим считается? И вообще, это Катя виновата в том, что пацана понесло в сочинительство. Еще тогда, когда парень сидел у нее в животе, она вешала себе на пояс диктофон со сказками Пушкина, Чуковского и доктора Сюза – американского близнеца Агнии Барто. «I'm Sam, Sam I'm, I don't like that Sam I'm» – вот пацан и вырос двуязычным, чешет по-английски, как по-русски. И теперь каждое лето приходится раскошеливаться на билеты в США.
Но с другой стороны, кто откажется послать единственного сына в американский лагерь, да еще при одном из самых знаменитых университетов? А Катя, конечно, тут же восхитилась этими корвелльскими америкосами – летом, когда во всем мире студенческие общежития пустуют или ремонтируются, они создали в своем общежитии юношеский лагерь и даже не за свой счет, а раскрутили на это самого Билла Гейтса и за бабки «Майкрософта» подыскивают себе будущих талантливых студентов! Ну не бизнесмены? Супер!
Поскольку занятия в школе у Андрея закончились два дня назад, билеты в Штаты были взяты на сегодня, и Катя, само собой, летела с сыном – не могла же она единственного ребенка отпустить одного в чужую страну! Безусловно, в кемпе Катя, как и в прошлом году, с ним жить не будет, но где-то в Нью-Йорке, в Бруклине, что ли, у нее есть даже не одна, а две школьные подруги, и обе «уже ждут ее, не дождутся».
Короче говоря, в то жаркое июньское утро 2011 года от Рождества Христова майор Грущо в одиночестве доел свою любимую яичницу с сосисками, помидорами и мелко натертым сыром (завтра Кати уже не будет, придется самому готовить), но кофе не допил, а надел свой летний офицерский китель и спустился к служебному, со свежей надписью «ПОЛИЦИЯ» «форду-фокусу». Там его уже ждали жена и сын с вещами (чемодан у Кати и рюкзак у Андрея). Было семь тридцать утра, но Москва уже пылала в лучах беспощадного восточного светила. Правда, в такую рань транспорта на улицах с гулькин нос, одно удовольствие ездить в такую пору, и двадцать минут спустя Грущо уже высадил своих пассажиров у второго подъезда Павелецкого вокзала, проводил до аэроэкспресса и обнял, пожелав счастливой поездки.
Андрей, однако, ничего отцу в ответ не пожелал, а, топчась у открытых дверей красного вагона, все высматривал на платформе своего дружка Витюшу – худенького компьютерного гения, с которым познакомился прошлым летом в том же пенсильванском кемпе. Витюша, оказывается, тоже летел в этот лагерь, они и билеты брали так, чтобы вместе лететь, но появился он на перроне буквально в последнюю секунду, когда по радио уже объявляли отправление экспресса. Причем появился совершенно один – отца у него, похоже, вообще не было (ну, фигурально говоря), а мать еще вчера звонила Кате, сказала, что занята на своем телевидении, не сможет проводить сына, и просила присмотреть за ним. Тщедушный Витюша с тощим рюкзачком за спиной влетел в последний вагон экспресса буквально за миг до отхода поезда и пошел вперед по вагонам искать своего дружбана Андрея.
Грущо сокрушенно покачал головой и, совершенно забыв о своем странном сне, отправился на работу в бывшее ментовское отделение № 22, а теперь Тишинский отдел Московского Управления МВД на Васильевской, 3.
Там, однако, случилось нечто из ряда вон: заступившие в 7.00 на дежурство старшие лейтенанты Кустиков и Рахимов, а также сержант Оглобин горячо обсуждали – что бы вы думали? Его, майора Грущо, сон!
– Да я те точно говорю: это были похороны нашего русского кинематографа! Сто пудов! – доказывал тридцатилетний Кустиков, сидя за монитором рабочего компьютера.
– С чего ты взял? – спрашивал его Оглобин.
– Так они же гробы несли! – сказал Рахимов. – И на гробах надписи с нашими знаменитыми фильмами! Ты чё – сам не видел?
– Гробы я видел и надписи видел, – соглашался лысый и рассудительный Оглобин. – Но на похоронах гробы несут на кладбище, а эти шли на фестиваль…
От изумления Грущо, хлопая ресницами, даже остановился на пороге дежурки – как могли эти трое видеть его ночной сон?
– Я другого не понимаю, – продолжал рассудительный Оглобин. – С чего вдруг Шубин стал хозяином фестиваля, когда всеми нашими фестивалями командует вы же знаете кто…
Но тут содержательный разговор подчиненных прервался – Кустиков заметил шефа, вскочил из-за компьютера, вытянулся по стойке «смирно» и доложил, как положено по уставу:
– Товарищ майор, за время нашего дежурства никаких происшествий не произошло. Докладывал старший лейтенант Кустиков.
– Вольно, – сказал Грущо и пошутил: – Как же не произошло? А похороны?
– Какие похороны? – удивился Кустиков.
– Ну, ты ж только что рассказывал! Похороны кинематографа.
– А! – усмехнулся Кустиков. – Так то ж во сне, товарищ майор.
– В моем сне или в твоем? – уточнил Грущо.
– А вы тоже этот сон видели? – спросил Рахимов.
Телефонный звонок упредил ответ майора, Кустиков снял трубку.
– Тишинский отдел полиции, дежурный Кустиков… Что? Убийство Шубина? Ах, во сне! Ну, знаете, мы полиция, мы сны не разгадываем. А кто это говорит? Хорошо, я записываю: Юрий Богополов, кинокритик, видел во сне убийство Ростислава Шубина. И жена ваша видела. Она тоже кинокритик? Нет? А видит такие сны! – укорил Кустиков звонившего. – Хорошо, я записал, спасибо.
Но не успел он положить трубку, как телефон рвануло новым звонком.
– Тишинский отдел, дежурный Кустиков, – привычно отчеканил в трубку старлей и, видимо, по требованию звонившего тут же протянул ее майору Грущо. – Вас, товарищ майор. Бережных.
Грущо взял трубку, ведь звонил сам генеральный директор Дома кино – не то заслуженный, не то народный артист Матвей Бережных, чей старый «мерседес», нарушая все правила парковки, постоянно торчал на тротуаре перед входом в Дом кино.
– Слушаю, Матвей Аронович, – сказал Грущо.
– Здравствуйте, Станислав Егорович, доброе утро! – вкрадчиво ответила трубка мягким баритоном, знакомым по сотне дублированных фильмов. – Как ваше драгоценное здоровье?
– Спасибо, Матвей Аронович, все в порядке. – И Грущо жестом приказал Кустикову освободить кресло.
– Приятно слышать. А супруга? Сынок?
– Тоже все хорошо, благодарю! – И Грущо поудобнее уселся в кресле, зная по опыту, что Бережных – это надолго.
– Вы знаете, дорогой, – льстиво продолжала трубка, – у нас в Доме тоже начинается кинофестиваль, будут очень хорошие фильмы. Конечно, не зарубежные, а наши, но все равно я вас приглашаю. Сколько вам билетов?
И в этом был весь Бережных. По какому бы поводу он ни звонил в милицию, он никогда не начинал с просьбы или заявления. Даже если в ресторане Дома кино случался пьяный скандал или нужно было выставить из кинозала какого-то хулигана, Бережных сначала обязательно что-то предлагал – билеты на иностранный фильм, контрамарки на концерт или свою протекцию на съемку в очередном телесериале. Вот и теперь он приступил к делу только после обещания майора прислать дежурного за десятком билетов на весь Тишинский отдел. А затем:
– Я к вам по делу, Станислав Егорович.
– Слушаю вас.
– Дело, правда, несколько странное и даже необычное…
– Я весь внимание.
– Понимаете, дорогой, мне уже с утра человек двадцать буквально оборвали телефон! Причем звонят из самых разных городов – из Питера, Вологды, Иркутска, даже из Киргизии позвонил Болот Шамшиев, лауреат Берлинского кинофестиваля! И почему-то все звонят по одному и тому же поводу – все видели во сне убийство нашего дорогого Ростислава Сеевича Шубина. Вы понимаете?
– Значит, долго будет жить, – дипломатично сказал Грущо.
– Я тоже так отвечаю. Больше того: по настоятельной просьбе Шамшиева я лично позвонил только что Ростиславу Сеевичу и убедился, что никакого убийства не было, он себя замечательно чувствует и уже завтракает с голливудскими звездами, прилетевшими на фестиваль. Но… Вы не находите, что это очень странно – чтобы разным людям в разных городах вдруг приснилось одно и то же?
– А гробы им тоже снились? – поинтересовался Грущо.
– Как? – изумился Бережных. – Неужели вы… вы тоже видели этот сон?
– А вы? – спросил Грущо.
– Нет, что вы! – ответила трубка. – Я, дорогой мой, плачу налоги и сплю без всяких сновидений. Но я, как вы знаете, дублирую все эти голливудские «Трансформеры» и потому не могу отделаться от мысли про вторжение в наши сны каких-нибудь «и-ти» или марсиан.
А с другой стороны, я посмотрел в сонник моей жены, и там написано, что видеть во сне убийство означает печали, причиненные злодеяниями плохих людей, и даже насильственную смерть на ваших глазах. Поэтому я вам и звоню. Предупредить, понимаете?
– О чем?
– Ну как же! Если в разных городах разные люди видят во сне событие, которое случилось возле Дома кино и на Пушкинской площади, то есть на нашей с вами территории, и если расценивать это событие как предзнаменование…
– Я понял, Матвей Аронович, – перебил, нахмурясь, Грущо. – Спасибо…
И, отделавшись от вкрадчивого Бережных, не стал больше обсуждать этот сон с подчиненными, а ушел в свой кабинет и заперся в нем, выключив там все телефоны, даже мобильник. Потому что еще до окончания разговора с Бережных какое-то внутреннее чутье бывшего следака, переброшенного на Васильевскую с Петровки, 38, то есть из уголовного розыска, уже нашептало майору, что дело с этим сном пахнет, как говорится, керосином. И сильно пахнет, господа! Просто, я бы сказал, воняет…
И, будучи в прошлом весьма неплохим муровским следователем, Грущо в таких случаях любил замкнуться в себе, сосредоточиться и настроиться на интуитивную волну, которая почти всегда выводила его на нужный след.
Однако то ли эта июльская жара плавила мозги, то ли будничная ментовская мелочовка притупила прежнюю интуицию, но никаких озарений Грущо не посетило, и он стал размышлять по старинке, как его еще в юности учили в знаменитой Омской академии МВД, откуда вышли лучшие следаки угрозыска и даже три министра внутренних дел. Понятно, что версию старпера Бережных про вторжение инопланетян в его, Грущо, ночные сновидения нужно отбросить. На кой хрен инопланетянам устраивать похороны российского кинематографа да еще тащить ради этого с того света Утесова, Андреева, Раневскую и Раджа Капура? И зачем инопланетянам убивать Ростислава Шубина – замечательного режиссера, прекрасного артиста и друга первых лиц государства? Даже если он ездит по Москве с правительственной мигалкой – ну и что? Как это может мешать инопланетянам? Нет, инопланетяне тут ни при чем. Но тогда каким все-таки образом случилось, что десяткам людей в разных городах страны приснился один и тот же сон? Да еще какой!
Не найдя никакой лазейки к разгадке, майор вздохнул, погасил в пепельнице третий окурок «Парламента» и включил компьютер. Набрав в интернетском поиске «Толкование снов», он нашел в «Книге сновидений» не только с десяток толкований сновидческих убийств, но заодно и толкование увиденных во сне похорон и крови. Правда, ничего путного не вышло и из этого – по соннику получалось, что похороны в солнечный день (а день открытия кинофестиваля был, как мы знаем, и в самом деле еще какой солнечный – просто опаляющий!), так вот, увидеть во сне похороны в солнечный день предвещает, по соннику, свадьбу и счастливую судьбу. А кровь на одежде – препятствие в карьере со стороны врагов и предостережение от новых дружеских связей. А убийство, как и сказал Бережных, – печали и насильственную смерть. Но в совокупности из всего этого выходила такая неразбериха, что Грущо в сердцах вышел из Интернета и машинально включил радиоприемник, постоянно настроенный на «Полицейскую волну».
То, что он услышал, буквально оглушило его.
Оказывается, не только он, пара его сотрудников, кинокритик Богомолов и двадцать членов Союза кинематографистов, звонивших в это утро директору Дома кино, видели во сне эти треклятые похороны и немыслимое убийство лучшего режиссера России! Нет, оказывается, чуть ли не вся страна и даже жители ближнего и дальнего зарубежья видели сегодня ночью этот сон! Эфир не только «Полицейской волны», но и всех других радиостанций – от «Русских новостей» до «Эха Москвы» и «Радио „Дача“» – буквально захлебывался звонками радиослушателей, требовавших объяснить феномен этого всеобщего наваждения. По словам ведущих, даже в Америке и в Израиле русские эмигранты только об этом и говорили. Но никакие журналисты и никакие эксперты по психиатрии, включая знаменитых Владимира Шахиджаняна и Элину Ланго, не могли сказать ничего толкового, и единственное, что сумели сделать радиостанции для успокоения публики, – это взять интервью у самого Ростислава Сеевича и каждые пятнадцать минут повторять его по всем радиоволнам. В этом коротком выступлении Ростислав Шубин своим неподражаемым голосом и со свойственным ему чувством юмора сообщил слушателям, что слухи о его смерти весьма преувеличены, что он жив и здоров и, как заядлый любитель кинематографа, приглашает всех на Московский кинофестиваль.
Это, конечно, слегка успокоило публику, но, как оказалось, совершенно не успокоило руководителей МВД, ФСБ и других силовых структур. Да, едва майор Грущо дослушал по радио интервью Ростислава Сеевича, как в дверь его кабинета громко постучал старлей Кустиков.
– Товарищ майор! Включите телефон! Вам звонят из приемной министра!
Грущо поспешно включил свой служебный телефон, тут же грянувший телефонным звонком и – уже в трубке – недовольным мужским голосом:
– Алло, Грущо? Говорит помощник министра! Какого хрена, майор, вы в такой день выключаете телефоны? Вам что – погоны надоело носить?
Но в грозном голосе помощника министра майор опознал своего омского однокурсника и облегченно выдохнул:
– Ладно, Сережа, не финди…
– Не купился, засранец, – с сожалением сказал Сергей Заточный, полковник и с недавних пор действительно помощник министра. – Но имей в виду, я тебя покрываю последний раз.
– А что случилось?
– А ты не знаешь? Все силовики на ушах стоят! Наш президент допер, что этот гребаный сон мы все получили через Интернет. Понимаешь? Он опросил всех в Кремле и выяснил, что кто не пользуется русским Интернетом, тот и этого сна не видел! То есть он нас всех урыл, понимаешь? И теперь наша задача хоть как-то отмыться и найти, кто именно через Интернет забросил нам этот сон. Усек?
– Кажется, да… – проговорил Грущо, мысленно восхитившись оперативной смекалкой президента страны. – Но при чем тут я и мой Тишинский отдел?
– Стас, врубайся! Ты же опер! Тебя еще в Омске профессор Кравец нам всем в пример ставил!
– Преступление совершено на моей территории? – осторожно предположил Грущо.
– Ну, слава Богу, допер! – сказал Заточный. – Значит так, братан! Поскольку в этом сне состоялись похороны нашего кинематографа, а Дом кино и Союз кинематографистов действительно твоя территория, ты включен в следственную бригаду МВД по поиску создателей этого наваждения. И у тебя есть ровно восемь минут на то, чтобы оторвать от кресла свою умную задницу и прибыть на совещание к нам на Житную. Усек?
