ТУХАЧЕВСКИЙ предложил мне принять участие в этой борьбе.»80
Фельдман рассказал много подробностей про преступную деятельность Тухачквского: вербовка кадров в преступную организацию, связь с Троцким, связь с немцами, вредительство и наконец новые имена. Он назвал в качестве вовлеченных в заговор главу секцию военно-химической обороны Осоавиахима коринженера Якова Фишмана, командующего киевским военным округом командарма Иону Якира, командира 17-го стрелкового корпуса Вадима Гермониуса, начальника ГАУ РККА Николая Ефимова. Фельдман не смог дать однозначного ответа, был ли глава Белорусского военного округа Уборевич в заговоре.
И тут, снова на сцену выступает германская полиция, которая очень вовремя слила руководству СССР компромат на Тухачевского. Шелленберг вспоминал в «Лабиринте», что было сделано с имеющимися у них документами: «После тщательного изучения усовершенствованный таким образом «материал о Тухачевском» следовало передать чехословацкому генеральному штабу, поддерживавшему тесные связи с советским партийным руководством.
Однако позже Гейдрих избрал еще более надежный путь. Один из его наиболее доверенных людей, штандартенфюрер СС, был послан в Прагу, чтобы там установить контакты с одним из близких друзей тогдашнего президента Чехословакии Бенеша. Опираясь на полученную информацию, Бенеш написал личное письмо Сталину. Вскоре после этого через президента Бенеша пришел ответ из России с предложением связаться с одним из сотрудников русского посольства в Берлине. Так мы и сделали. Сотрудник посольства тотчас же вылетел в Москву и возвратился с доверенным лицом Сталина, снабженным специальными документами, подписанными шефом ГПУ Ежовым». Шелленберг прямо указывал, когда это было: «Это было в середине мая 1937 года.»
Таких «совпадений» не бывает. Это может служить лишним доказательством того, что НКВД Ежова и германская секретная полиция Гейдриха и Шелленберга взаимодействовали друг с другом в этой изящной комбинации. Они не полагались только на показания сообщников Тухачевского, они нанесли двойной удар, так, чтобы не оставить ему никаких шансов уцелеть. Это было сделано, неопровержимые доказательства военно-политического заговора и измены родине были на столе у Сталина.
Ежов выдал ордера на арест руководителя Осоавиахима Роберта Эйдмана и Михаила Тухачевского. Первый был арестован во время московской партконференции, второй в Куйбышеве, точные обстоятельства не установлены, но скорее всего это произошло в здании местного обкома, куда пришел к Постышеву. По одной версии он пытался застрелится, по другой его взяли без каких-либо проблем. В книге Валентина Лескова "Сталин и заговор Тухачевского" содержится такая история: «Получив ордер, начальник Куйбышевского управления НКВД майор Попашенко стал обсуждать ситуацию со своими заместителями, Деткиным и Михайловым. Когда они вошли в приемную первого секретаря горкома, Тухачевский сидел на стуле у стены, дожидаясь, когда его вызовет Постышев.
Попашенко шел впереди, выставляя бумажку ордера, точно щит, его замы топали позади, держа правые руки в карманах, где находились пистолеты со спущенным предохранителем.
Подойдя к Тухачевскому на расстояние нескольких шагов, Попашеко поднял правую руку с ордером вверх.
– Михаил Николаевич?
– Да, в чем дело?
– Вот ордер товарища Ежова! Вы арестованы»
Сотрудники Ежова бросились на маршала и, действуя рукоятями пистолетов, словно кастетами, свалили его на пол, отняли пистолет и надели наручники.
Затем выволокли в соседнюю комнату, осмотрели голову, заклеили пластырем поверхностную рану, велели снять форму, переодели в хороший серый костюм и ботинки.
Все документы рассовали по своим карманам, форму спрятали в сумку. После этого, не теряя времени понапрасну, вывели арестованного во двор и усадили в машину, на которой ему предстояло вернуться в Москву. Постышеву в двух словах Попашенко поведал о случившемся:
«Порядок, мы арестовали его! Он хотел нам оказать сопротивление, а потом застрелиться».
Потрясенный Постышев не стал углубляться в детали, но лишь сказал: «Скорее везите его и охраняйте как следует в пути. Чтобы чего-нибудь дурного не случилось».81
Это одна история, по другой версии он просто неподвижно сидел, когда ему объявили об аресте, это сделал Р. К. Нельке, заместитель Попашенко. Вскоре его отправили обратно в Москву. 25 мая, когда Тухачевский приехал под конвоем в столицу Эйдман уже давал признательные показания. Сам Тухачевский поначалу все отрицал, но после ряда очных ставок с Фельдманом, Путной и Примаковым он 26 мая напишет наркому Ежову: «Будучи арестован 22-го мая, прибыв в Москву 24-го, впервые допрошен 25-го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского заговора и то, что я был во главе его.
Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все, касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта или документа. Основание заговора относится к 1932 году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алафузов, Примаков, Путна и др., о чем я подробно покажу дополнительно.
Тухачевский.»82
Очень важно, что он прямо утверждает о наличии документов по делу, которые он предоставит следствию. Так, где же сейчас эти документы? Где досье Бенеша? Все, кто заявляют, что якобы «нет доказательств» вины осужденных военных, пускай ответят на эти вопросы.
В мае и начале июня до, во время и после арестов лидеров военно-фашистско-троцкистского заговора в РККА, шли множественные аресты военных, в большинстве округов, разных званий, должностей всех, кто вел вредительскую деятельность и по сигналу должен был участвовать в перевороте. Вот, лишь некоторые примеры выявленных предателей. 21 мая был арестован заместитель начальника Управления боевой подготовки РККА, комкор Леонтий Угрюмов, который около года был замом Тухачевского. Он занимался вредительством в деле боевой подготовки.
22 мая был арестован глава 3-го управления Генштаба, начальник военных сообщений РККА, комкор Эрнест Аппога, он был одним из связных Тухачевского с генштабом Рейхсвера-вермахта, через него проходила работа по обеспечению эффективной работы военных магистралей, где он занимался вредительством. Он передал немцам схемы железных дорог страны, которые использовались для снабжения армии. Также он имел доступ ко всей проводимой информации, контролируя почтовую, телеграфную и телефонную связь.
В тот же день арестовали начальник ГАУ РККА, комкор Николай Ефимов, он делал все, чтобы армия не получала или получала как можно меньше современного и мощного артиллерийского оружия. 29 мая 1937 г., вслед за Ефимовым был арестован начальник отдела материальной части артиллерии ГАУ РККА, комбриг Алексанр Дроздов. 2 июня арестовали начальника Административно-мобилизационного управления РККА, комдив Абрам Вольпе, он по установкам центра заговора подрывал мобилизационную подготовку. 5 июня арестовали начальника Инженерного управления РККА, комкора Николая Петина, он тормозил затормозили развитие инженерного вооружения, это привело к невозможностью быстрого возведения оборонительных рубежей. В тот же день взяли заместителя начальника Генерального штаба РККА комкор В. Н. Левичев. Список арестованных военных можно продолжать очень долго.
26 июня Тухачевского исключили из состава ВКП (б) и передали дело в НКВД. 1 июня Тухачевский напишет длинное признательное показание, где укажет, что имел оппозиционные намерения с 1928 года и окончательно вступил в заговор в 1932 г., в частности он дал показания на Бухарина: «В 1933 году у меня был первый разговор с Бухариным. Мне с Поповым пришлось пойти на квартиру к больному Бухарину. По согласовании вопроса о телемеханическом институте мы с Поповым стали прощаться. Бухарин, пока Попов шел к двери, задержал меня за руку и скороговоркой сказал, что ему известно о моей работе по организации военного заговора, что политика партии губительна, что надо обязательно убрать Сталина и что поэтому надлежит всячески форсировать организацию и сколачивание заговора».83 Тухачевский дал показания на Якира, Уборевича и намекнул на возможное участие Блюхера в заговоре: «Во время разговора Якир сказал, что он совместно с Гамарником и Осепяном ведет работу по вовлечению в заговор политических работников армии. Тут же Якир спросил, что я думаю о настроениях Блюхера. Я ответил, что у него есть основания быть недовольным центральным аппаратом и армейским руководством, но что отношение к нему Сталина очень хорошее. Якир сказал, что он хорошо знает Блюхера и при первой возможности прозондирует его настроение. Был ли такой зондаж – я не знаю.»
Тухачевский признал сговор с Троцким и троцкистскими кадрами в СССР и назвал дополнительные имена заговорщиков: «Помимо упоминавшихся ранее участников антисоветского военно-троцкистского заговора, лично мною вовлеченных в организацию, я слышал от других членов заговора о принадлежности к заговору Савицкого, Довтдовского, Кутякова, Козицкого, Тухарели, Ольшанского, Ольшевского, Щеглова, Егорова (школа ВЦИК), Лаврова (ПВО), Хрусталева, Азарова, Янеля, Либермана, Гендлера, Саблина, Кашеева, Лапина (комкора), Лапина (инженера), Сатина, Железнякова, Осепяна, Ермана, Кражевского, Татайчака, Бодашкова, Артамонова, Воронкова, Петерсона, Шмидта, Зюка, Розынко, Куркова, Казанского, Угрюмова.» Некоторые из названных им людей, как например начальник Иностранного сектора (отдела) Управления ВВС РККА Яков Янель и начальник Научно-химического испытательного полигона РККА были еще на свободе. Все они вскоре пошли по делу с ранее арестованными военными. Вторая часть признания была насыщенна техническими деталями плана поражения.
Самоубийство Гамарника
В след за Михаилом Тухачевским были арестованы 28 мая Иона Якир и 29 мая Иероним Уборевич, все получили обвинения в государственной измене и измене родине. 30 мая ЦК ВКП (б) исключило их из рядов партии и передало дело в НКВД. Оба они написали признательные показания о своей заговорщической деятельности. Но вероятного координатора всех заговорщических групп в РККА взять живым не удалось. Или, скорее всего этого даже не хотели делать, такой вывод можно сделать из того, что происходило в последний день его жизни. Гамарник знал больше всех о военном заговоре в армии, было больше смысла его не доводить до следствия.
Действия следователей НКВД буквально подталкивали Гамарника к самоубийству. Его не арестовали внезапно, исполнении, как Тухачевского, Якира, Уборевича и других военных. Более того, 29 мая к нему приехал член Политбюро Анастас Микоян, его сын позже вспоминал, что они были большими друзьями и жили по соседству (оба этих фактора увеличивают вероятность предательства Микояна) и описал, что было 29 июня: «Медсестра находилась в квартире в связи с обострением сахарного диабета у Яна Борисовича, который был на постельном режиме. 29 мая, накануне выходного дня по действовавшей тогда шестидневке, к нему пришел мой отец, и они долго разговаривали за закрытой дверью. Приводя в порядок на следующее утро постель, медсестра обнаружила под подушкой пистолет, которого до этого не видела. Как предполагает Виктория Яновна, Микоян предупредил ее отца о сгустившихся над ним тучах.»
Гамарника сначала отстранили от работы в политупре РККА 30 мая, отрезали телефонное сообщение. Политбюро ЦК ВКП (б) приняло решение отстранить двух видных работников Политупра: «Отстранить тт. Гамарника и Аронштама от работы в Наркомате обороны и исключить из состава Военного Совета, как работников, находившихся в тесной групповой связи с Якиром, исключенным ныне из партии за участие в военно-фашистском заговоре».84
Важно то, что в качестве ключевого лица упомянут Якир, который был ключевым троцкистом в армии, сохранив свою верность идеям Троцкого еще с 1920-х годов. Итак, Гамарника поставили в безвыходное положение, вдобавок он на нервной почве снова получил приступ диабета. Это происходило накануне его 43-летнего день рождения, которое должно было быть 2 июня. Вместо того, чтобы арестовать его НКВД медлило, чего то ждало. Они ждали двух гостей, которых 31 мая принял Гамарник двух гостей – персека Крымского обкома Лаврентьева и командующего силами ОКДВА Василия Блюхера. Оба были заговорщиками, сформировавшие на Дальнем Востоке правый центр. Их визит был очень странным, если кого-то считали виновным в измене, с таким человеком обрывали связи. Но они, зная, что дом Гамарника под наблюдением НКВД, все же приехали.
Об этом рассказывает супруга маршала Глафира Безверхова-Блюхер, которую осенью 1936 года по ее же признанию Гамарник хотел сдать НКВД, как предполагаемую шпионку, чтобы выгородить ее мужа. И, вот она рассказывает: «31 мая во второй половине дня к ним зашел Лаврентьев, первый секретарь Приморского крайкома, и предложил Василию Константиновичу навестить на квартире приболевшего Гамарника, с которым его связывали давние приятельские отношения. Вернувшийся вечером от Гамарника Блюхер рассказал жене, что Ян Борисович болен несерьезно, опасного ничего нет.
На следующее утро Глафира, просматривая утреннюю почту, в одной из центральных газет, в «Правде» или «Известиях», увидела заметку о том, что застрелился махровый враг народа Гамарник. С газетой в руках она влетела в комнату к мужу: «Прочти!».
Сообщение шокировало Блюхера: «Бывший член ЦК ВКП(б) Я.Б. Гамарник, запутавшись в своих связях с антисоветскими элементами и, видимо, боясь разоблачения, 31 мая покончил жизнь самоубийством»… Чтобы успокоиться, Блюхер стал быстро ходить по комнате. Наконец, остановился, сказал: «Теперь я понимаю: когда мы с Лаврентьевым вышли от Гамарника, во дворе стояла машина НКВД, при нас они не могли его арестовать. Ян Борисович, по-видимому, уже все знал, решение покончить жизнь самоубийством было им принято, он только ждал нашего с Лаврентьевым ухода… Какая выдержка! Значит, в тот момент, когда мы отъехали, и энкавэдэвцы ринулись в дом, чтобы арестовать Яна Борисовича, он застрелился..: Успел..»
В этих воспоминаниях Глафиры видна легкая фальш, онам пишет, что муж сказал ей про несерьезность болезни Гамарника. Но другие очевидцы говорят, что он был болен серьезно, имел постельный режим. Об этом пишет и Петр Якир: «По рассказам жены Гамарника, Блюмы Савельевны, 31 мая утром к Яну Борисовичу Гамарнику, который лежал в тяжелом состоянии (обострение диабета) у себя дома, приехал его заместитель Булин и, якобы, В. К. Блюхер. Они ему сообщили об аресте Якира и Уборевича и, поговорив немного, уехали. Через некоторое время послышался гул мотора, раздался звонок в дверь. Жена Гамарника пошла открывать. Ян Борисович попросил дежурившую около него сестру что-то принести из другой комнаты. В тот момент, когда дверь открылась, в комнате, где лежал Гамарник, раздался выстрел. Приехавшие крупные чины НКВД оттолкнули жену Гамарника и бросились в комнату, но было уже поздно – он был мертв».85
В 1989 г. в «Известиях ЦК КПСС» сообщалось, что к Гамарнику приехали управляющий нач. составу РККА А. С. Булину и управделами Наркомата обороны И. В. Смородинов. Они потребовали от нег ключ от служебного сейфа и сообщили о его увольнении из состава РККА. Он поняв, что будет дальше ушел в комнату и застрелился.
Итак, последовательность событий: визит Микояна, отстранение от работы в политупре, визит Блюхера, визит Будина и Смородинова, самоубийство. Не многовато ли гостей для того, кого считают предателем? Можно предположить, что Микоян мог приезжать по распоряжению Сталина, но это вряд ли. Это была его инициатива и в это верится легко, так, как Микоян в отличие от подавляющего большинства заговорщиков не был трусом. Об этом свидетельствует то, что много позже он защищал связь своего сына с дочерью репрессированного секретаря ЦК А. Кузнецова. Однако, визиты Блюхера и Лаврентьева были визитами представителей блока правых и троцкистов. Это истекает из здравой логики.
Зачем Сталину смерть Гамарника? Антисталинисты утверждают, что он опасался его авторитета в армии, вот и решил тихо его убрать. Но эти доводы звучат просто нелепо, никакой авторитет не останавливал Сталина, если он что-то хотел сделать, он это делал. Он снял маршала Жукова на пике его триумфа, не посмотрев на авторитет. Если Сталин видел, что то или иное лицо не лояльно или совершило какой-то сомнительный поступок, он не смотрел на их авторитет. Можно предположить, что дав уйти Гамарнику добровольно, он хотел спасти политупр армии от позора. Но тогда логичней было бы скрыть от широкой общественности участие Гамарника в заговоре, но этого не было сделано, об его измене вскоре узнала страна.
Остается след право-троцкистского блока, они сделали это, чтобы он не заговорил о том, что знал. Блюхер и Лаврентьев пришли в дом Блюхера, потому что взаимодействовали новым лидером правых Ежовым по устранению Гамарника. Этим и объясняется пассивное поведение чекистов в отношении Гамарника. В пользу того, что Блюхер передал требование Гамарнику убить себя, говорит свидетельство дочери Гамарника Виктории или просто Веты. В 1964 г. на юбилейном вечере, посвященном 70-летию Гамарника, с ней заговорила Глафира Блюхер, сказав: «Вета! Знаешь, в тот день, 31 мая 1937 г., мы с Василием Константиновичем должны были пойти в театр. Но он приехал от твоего отца сам не свой и сказал: «Театр отменяется. Сегодня Гамарника не станет».86
Косвенные факты и логические выводы говорят о сговоре правых заговорщиков – Ежова, Блюхера и Лаврентьева с целью устранения Яна Гамарника. Это было сделано, чтобы не знал Гамарник, он унес это с собой в могилу.
Вопрос о применении пыток к подследственным
В пост-сталинские времена и по сей день один из самых «сильных» аргумент это якобы имевшее место широкое применение пыток к подследственным. Лишь на основании этого они делают вид, что осужденные были «невиновны». Их доводы строятся на показаниях бывших следователей НКВД, которые давали их в основном в середине 1950-х, но доверия к ним мало, во-первых, потому, что они выступали как «зрители» и не привлекались к ответственности. Во вторых это делалось во времена политической реабилитации, когда безо всяких оснований реабилитировались враги народа. При этом, конечно же, надо понимать, что, к сожалению, в любых органах бывают люди, которые применяют пытки. Отрицать это тоже нельзя, но даже если допустить, что к осужденному походу дела применяли пытки, это не значит, что он точно невиновен, как бы цинично это не звучало.
Большая проблема в том, что люди часто воспринимают все документы и свидетельства без критического анализа. Не заслуживает доверия якобы телеграмма Сталина от 10.01.1939 г, где заявлялось, что пытки были «разрешены ЦК» с 1937 г. В документе ни визы Сталина, ни какой-либо логики. Пытки это «хороший» метод следствия, но его извратили плохие чекисты, ну, просто политическая шизофрения в действии. Наконец, нигде нет ничего похожего на телеграмму. В качестве аргумента приводят якобы строки Сталина на одном из документов: «Избить Уншлихта за то, что он не выдал агентов Польши по областям (Оренбург, Новосибирск и т.п.).» И ведь, в это верят, мстительный Сталин «приказал» избить зато, что не выдал шпионов. Что фальсификаторам в президентском архиве стоило состряпать эту фальшивку? Но либералы не останавливаются и приводят «убойный» аргумент – якобы «признание» самих ближайших соратников Сталина на июньском пленуме 1957 г.
Хрущёв ссылаясь на случаи якобы пыток подследственных в тюрьмах задал Молотову вопросы: «На каком основании было принято решение о том, чтобы арестованных истязать и вымогать у них показания?… Кто подписал этот документ о допросах и избиениях?", – произошёл следующий обмен репликами:
Молотов. Применять физические меры было общее решение Политбюро. Все подписывали.
Голос. Не было такого решения.
Молотов. Было такое решение.
Голос. Покажите.
Молотов. Оно было секретное. У меня его нет.
Хрущёв. Расскажи, как было подписано. Повтори.
Каганович. Все члены Политбюро подписались за… В отношении шпионов применять крайние меры физического воздействия…
Хрущёв. Хочу дать одну справку. Каганович и Молотов, очевидно, не откажутся повторить, что у нас был такой разговор. Накануне XX съезда или после съезда, по-моему, Каганович сказал, что есть документ, где все (Прим. члены Политбюро) расписались о том, чтобы бить арестованных. Каганович предложил этот документ изъять и уничтожить. Дали задание Малину (ПРИМ.в то время – заведующему общим отделом ЦК, ведавшим партийными архивами) найти этот документ, но его не нашли, он уже был уничтожен… Ты тогда даже рассказывал, в какой обстановке писали это решение и кто подписывал.
Каганович. Да, я рассказал. Сидели все тут же, на заседании, документ был составлен от руки и подписан всеми …
Хрущёв. Кто написал этот документ?
Каганович. Написан он был рукой Сталина .»87
Даже люди, защищающие Сталина и историю нашей страны боятся прямо говорить, что эта часть стенограммы того пленума просто фальшивка. Даже если доводы Хрущева о пытках были правдой, он не привел ни одного доказательства того, что Сталин хоть раз одобрил пытки. Ни фальшивку с «избиением Уншлихта», которую изготовили вероятно позже, ни что вообще. Но тут ему вдруг приходят на «помощь» те самые соратники Сталина, которые сами «признали» что Сталин сам написал текст и его завизировали. Логика тут снова приказывает долго жить. Даже, если допустить, что они говорили правду, зачем они это делали? Зачем они помогали Хрущеву, признаваясь в «преступлениях», в самый острый момент борьбы с ним? Или зачем они клеветали на Сталина, подставляя еще и себя? Не было такого документа, не было такого решения, вот, что мог сказать Молотов, сказал бы Каганович, именно это они наверняка и говорили, но текст стенограммы «поправили» в обратную сторону.
Возвращаясь к делу Тухачевского и осужденных с ним военных. Антисталинисты часто используют документ ниже, для утверждения, о фальсификации дела военных из показаний А. Радзивиловского, тогда зам. Нач. УНКВД по Московской области, они датируются 1939 г.: «Из показаний РАДЗИВИЛОВСКОГО
«В мае 1937 г. … в один из выходных дней я был вызван в кабинет к Ежову, где был Фриновский. Фриновский, обратившись ко мне, заявил, что сейчас я получу личное поручение Ежова и должен его быстро и решительно исполнить… Фриновский поинтересовался, проходят ли у меня по материалам (в Управлении НКВД Московской области) какие-нибудь крупные военные работники. Когда я сообщил Фриновскому о ряде военных из Московского военного округа, содержащихся под стражей в УНКВД [помимо военнослужащих московскими чекистами как раз накануне, 5 мая 1937 г., был арестован начальник строительства одной из железнодорожных больниц комбриг запаса М. Е. Медведев, в прошлом – начальник Управления ПВО Красной Армии, освобожденный в 1934 г. от занимаемой должности и исключенный тогда же из партии за разбазаривание государственных средств, он мне сказал, что первоочередной задачей, в которой, видимо, и мне придется принять участие – это развернуть картину о большом и глубоком заговоре в Красной Армии. Из того, что мне тогда говорил Фриновский, я ясно понял, что речь идет о подготовке большого раздутого военного заговора в стране, раскрытием которого была бы ясна огромная роль и заслуга Ежова и Фриновского перед лицом ЦК…
Вскоре вошел в кабинет Ежов. Обратившись ко мне, Ежов спросил, объяснил ли мне Фриновский причину вызова, и когда последний ответил отрицательно, то Ежов заявил, что… намерен дать мне лично одно важное поручение…
Поручение, данное мне Ежовым, сводилось к тому, чтобы немедля приступить к допросу арестованного Медведева – бывшего начальника ПВО РККА и добиться от него показаний с самым широким кругом участников о существовании военного заговора в РККА. При этом Ежов дал мне прямое указание применить к Медведеву методы физического воздействия, не стесняясь в их выборе. Ежов подчеркнул особо, что в процессе допроса Медведева я должен добиться, чтобы он назвал возможно большее количество руководящих военных работников, а чем их удастся больше записать, тем ближе будет к осуществлению та задача, о которой со мной уже ранее говорил Фриновский.
Приступив к допросу Медведева, я из его показаний установил, что он свыше трех-четырех лет до ареста как уволен из РККА и являлся перед арестом заместителем начальника строительства какой-то больницы. Медведев отрицал какую бы то ни было антисоветскую работу и вообще связи с военными кругами РККА, ссылаясь на то, что после демобилизации он этих связей не поддерживал. Когда я доложил о показаниях Медведева Ежову и Фриновскому, они предложили «выжать» от него его заговорщицкие связи и снова повторили, чтобы с ним не стесняться.
Для меня было очевидно, что Медведев – человек, давно оторванный от военной среды, и правдивость его заявлений не вызывает сомнений. Однако, выполняя указания Ежова и Фриновского, я добился от него показаний о существовании военного заговора, о его активном участии в нем, и в ходе последующих допросов, в особенности после избиения его Фриновским в присутствии Ежова, Медведев назвал значительное количество крупных руководящих военных работников.
По ходу дела я видел и знал, что связи, которые называл Медведев, были им вымышлены, и он все время заявлял мне, а затем Ежову и Фриновскому, о том, что его показания ложны и не соответствуют действительности. Однако, несмотря на это, Ежов этот протокол [допроса] доложил в ЦК».88
Опять же многие защитники исторической правды не видят полное выпадение логики. Радзивиловский якобы получил приказ выбить заведомо ложные показания. И, что за странные многоточия в документе? В протоколах допросов, материалах следствия такого не наблюдалось. Многоточия появляются после изменения содержания документов, для удаления смыслового разрыва и заполнения ложной информацией.
Вот, еще одно свидетельство начальника 2-го отделения Особого отдела ГУГБ НКВД А. А. Авсеевич, которое он дал в 1962 г:
«Арестованные Примаков и Путна, морально были сломлены… длительным содержанием в одиночных камерах, скудное тюремное питание… вместо своей одежды они были одеты в поношенное хлопчатобумажное красноармейское обмундирование, вместо сапог обуты были в лапти, длительное время их не стригли и не брили, перевод… в Лефортовскую тюрьму и, наконец, вызовы к Ежову их сломили, и они начали давать показания».89
Тут вообще нет указаний о пытках, но зато бывший чекист спустя вспоминает якобы достоверные детали, но это же 1962 г, накал анти сталинской истерии, неужели Хрущев и его соратники не стали бы составлять такие «показания»? Они, уцелевшие право-троцкисты, после смерти Сталина захватили власть и целенаправленно делали все, чтобы отменить все итоги борьбы с врагами народа. Они шли на любые подлоги, чтобы доказать «невиновность» осужденных лиц. Потому что ничто больше не могло быть ими использовано для их фальшивой реабилитации.
Конечно, можно встретить возражения, на каком же основании можно так прямо отрицать наличие системных пыток подследственных? Доказательство того, что ЦК не давало разрешения на пытки, это много документов о расследованиях пыток среди чекистов. Сотрудники НКВД подвергались наказанию за незаконные методы следствия, но важно не только это. Ни в одном следственном деле НКВД нет даже намека на то, что чекисты «извратили решение ЦК о пытках», никто об этом не заявлял, ни подследственные, ни обвинители.
Нет ни одного доказательства того, что к ним, в частности к осужденным военным применялись незаконные методы. Если почитать признание самого маршала, то видно, что все написано красивым почерком, сам текст написан со знанием военного дела, есть зарисовки. В отличие от многих других документов оригинал признания в открытом доступе и он не оставляет сомнений в виновности.
Признание Бухарина и Рыкова
На первый взгляд эти события были не взаимосвязаны, но на деле именно арест группы военных стал решающим фактором, который подтолкнул их к признанию. До этого почти три месяцам Бухарин и Рыков сидели в тюрьме, вероятно рассчитывая именно на военный переворот, который может не поможет им вернутся к власти, но хотя бы освободит из заключения. Но провал военного заговора вбил последний гвоздь в гроб их надежды выйти оттуда. 1 июня Рыков отправит Ежову следующее послание, весьма короткое: «Несколько дней тому назад я сделал заявление о существовании центра правых и своей принадлежности к нему. Это заявление было неполным и потому неправильным. Центр правых существовал до последнего времени. Еще во время моего последнего посещения Томского (весной 1936 г.) он мне сообщил, что вступил в связь с центром троцкистов в лице Пятакова. Этот центр не прекращал действия в составе тройки (Бухарин, Рыков, Томский) своей деятельности начиная с 1928 года. В борьбе против руководства партии и правительства центр признавал террор, как метод борьбы и члены центра вели практическую подготовку его применения. Центр поощрял крестьянские восстания против советской власти. Своей целью эта контрреволюционная борьба ставила свержение советского правительства и руководства ВКП (б). Я обязуюсь сообщить все, что я знаю о контрреволюционной борьбе правых и деятельности центра. А. Рыков.»90
После этого, показаний Тухачевского Бухарин согласился капитулировать и признаться в заговорщической деятельности. Он написал все, от точки начала идеологических разногласий, борьбы конца 1920-х до перехода к двурушнической тактике и ставке на террор. Он описал право-троцкистский блок и его конкретные цели: «Из важнейших фактов контрреволюционной и заговорщической деятельности к концу 1932 года – началу 1933 года следует остановиться на создании общего центра, куда входили правые (Томский и Рыков), зиновьевцы (Каменев, Сокольников), троцкисты (Пятаков {Сокольников}), некоторые военные (если не ошибаюсь, Тухачевский и Корк) и Ягода. О предварительном образовании такого центра мне сообщил в свое время Томский, который был ближайшим образом связан с Енукидзе и лучше меня ориентировался в соответствующих кругах, очевидно информируясь у Енукидзе. Я с большим внутренним скрипом согласился на то, чтобы правые послали туда своих представителей. Не помню конкретно той обстановки, в которой происходило соответствующее решение центра правых, и не могу сказать, собирался ли когда-либо этот объединенный центр: мне кажется, что его члены говорили друг с другом порознь, и что связь между ними была спорадической. Центр этот ставил своей задачей объединение всех антисоветских сил в стране для свержения правительства, в каковых целях была создана группа Енукидзе в Кремле, военная организация с участием троцкистов и правых.