Buch lesen: «Призрак мадам Кроул»

Schriftart:

Перевод Ларисы Соловьевой

Призрак мадам Кроул

Это сейчас я уже стара, а в ту ночь, когда я отправилась в Эпплуэйл-холл, мне было всего тринадцать. Моя тетя работала там экономкой. В Лексхо меня ожидало некое подобие кареты, запряженное всего одной лошадью: этот нехитрый транспорт должен был доставить меня вместе с моим сундучком к месту назначения.

Я и так была немного напугана, а когда увидела этот странный экипаж, то и вовсе захотела обратно, домой – к матери в Хейзелден. Я плакала, усаживаясь в шэй¹ – так мы называли эти повозки, – и Джон Малбери, добродушный старик-кучер, купил в «Золотом льве» несколько яблок, чтобы немного подбодрить меня. А еще он сказал, что у тети в ее большом доме меня ждут смородиновый пирог, чай и свиные отбивные – все горячее и вкусное. Была прекрасная лунная ночь, и я грызла яблоки, глядя в окно шэя.

Как не стыдно было джентльменам-попутчикам пугать бедное глупое дитя, каким я была в ту пору! Возможно, от скуки они просто хотели надо мной посмеяться. Их было двое: они начали расспрашивать меня, куда направляюсь. Ну, я и сказала им, что иду в услужение к даме Арабелле Кроул из Эпплуэйл-холла, недалеко от Лексхо.

– Хо! Думаю, надолго ты там не задержишься! – заявил один из них.

Я посмотрела на него в изумлении, как бы говоря взглядом: «С чего бы это?». Однако раз уж с умным видом ввязалась в разговор, надо было его поддерживать.

– Если тебе дорога жизнь, никому ничего не говори, а внимательно наблюдай за леди Кроул. Ты сама убедишься – она одержима дьяволом и больше чем наполовину призрак, – поведал мне все тот же джентльмен. – У тебя есть Библия?

– Да, сэр, – ответила я. Мама и правда положила мне в саквояж маленькую Библию. Эта Библия до сих пор хранится у меня в шкафу, хотя шрифт теперь слишком мелкий для моих старых глаз.

Мне показалось, что собеседник подмигнул своему другу, хотя в этом я не уверена.

– Тогда не забывай каждую ночь класть ее под подушку: это убережет тебя от когтей старой ведьмы, – предупредил он.

Как же меня напугали его слова, вы не представляете! Мне очень хотелось расспросить его о пожилой леди, но я была слишком застенчива, поэтому промолчала, и мои попутчики заговорили о своих делах. А затем мы проехали Лексхо и направились к особняку. Все внутри у меня словно оборвалось, когда экипаж выехал на темную аллею. Вокруг росли огромные, почти такие же старые, как и дом, деревья. Толстые стволы некоторых из них едва обхватили бы, раскинув руки и соприкасаясь кончиками пальцев, четыре человека.

Я высунулась в окно и вытянула шею, пытаясь скорее увидеть дом – и внезапно мы остановились прямо возле него.

Передо мной возвышалось массивное здание с громадными черными поперечными балками и белыми, как простыни, фронтонами, ярко освещенными луной. Тени от деревьев падали на фасад – такие четкие, что можно было сосчитать листья. В окнах главного зала мерцало множество маленьких ромбовидных стекол. Тяжелые ставни по старинке крепились на петлях к стене снаружи и закрывали все остальные окна на фронтоне. В особняке проживали всего трое или четверо слуг и одна старая леди, поэтому бóльшая часть комнат пустовала.

От осознания того, что мое путешествие подошло к концу и я стою перед мрачным домом леди, которой я никогда не видела (впрочем, как и своей тетки), но уже заранее боюсь, мое сердце заныло.

В холле тетя поцеловала меня и провела в свою комнату. Этой высокой и худой женщине с бледным лицом и темными глазами было за пятьдесят. Ее длинные тонкие руки были обтянуты черными митенками. Говорила тетушка мало – однако каждое ее слово звучало как закон. У меня нет причин жаловаться на нее, несмотря на ее суровость. Но, думаю, тетя отнеслась бы добрее ко мне, будь я ребенком ее сестры, а не брата.

Сквайр – внук госпожи Кроул, мистер Шевеникс Кроул – обычно два-три раза в год приезжал в особняк убедиться, что за старой леди хорошо ухаживают. За все время, проведенное в Эпплуэйл-холле, я видела его всего дважды.

Не могу сказать, что о мадам старательно заботились только для того, чтобы угодить сквайру. На самом деле у моей тети и у горничной Мэг Уиверн просто имелась совесть, и они честно выполняли свой долг.

Мэг Уиверн – это моя тетя называла ее так, я же обращалась к ней «миссис Уиверн» – была полной веселой женщиной лет пятидесяти, высокого роста и широкой в плечах. Она всегда пребывала в приподнятом настроении и по дому передвигалась не спеша. Уиверн платили хорошее жалованье, но в силу некоторой скупости она держала свою парадную одежду под замком, а носила одно и то же добротное хлопчатобумажное платье шоколадного цвета с узором в виде красных, желтых и зеленых веточек и горошин, и сносу этому платью не было.

За все время, что я жила там, добродушная Мэг ни разу не сказала мне грубого слова и часто смеялась, а еще без конца болтала за чаем. Каждый раз, когда я скучала или грустила, ее смех и болтовня поднимали мне настроение. И, пожалуй, она нравилась мне больше, чем тетя – детей ведь так легко увлечь весельем или интересными историями. И хотя тетя была очень добра ко мне, в некоторых вещах она вела себя жестко, а кроме того, всегда оставалась молчаливой.

Итак, тетя отвела меня в свою спальню, чтобы я немного отдохнула, пока она накрывает стол для чаепития в соседней комнате. Прежде чем уйти, она похлопала меня по плечу, заметив, что я высокая для своих лет и выгляжу достаточно взрослой, и спросила, могу ли я шить и выполнять простую работу по дому. Потом посмотрела на мое лицо и отметила сходство с моим давно умершим отцом, ее братом, после чего выразила надежду, что я окажусь более достойной христианкой, чем он.

Мне подумалось тогда, что тетушка только-только привела меня в дом, а уже подозревает меня бог весть в чем.

Некоторое время спустя я вошла в соседнюю комнату, предназначенную для экономки – очень уютную, обитую дубовыми панелями. Там ярко пылал камин, который топили углем, торфом и дровами, сваленными в одну кучу. На столе уже ждали чай, горячий пирог и дымящееся мясо. Меня встретила веселая толстушка миссис Уиверн, способная за час сказать больше слов, чем моя тетя за год.

Пока я пила чай, тетя поднялась наверх, чтобы проведать мадам Кроул.

– Пошла проверить, не заснула ли там старая Джудит Скуэйлс, – сообщила мне миссис Уиверн. – Джудит сидит с мадам Кроул, когда я и миссис Шаттерс, – так звали мою тетю, – отлучаемся. Наша хозяйка – очень беспокойная старуха. С ней всегда надо быть начеку, иначе она или в камин сунется, или из окна вывалится. Хоть и старая, а на месте ей не сидится.

– Сколько ей лет, мэм? – спросила я.

– Восемь месяцев назад ей исполнилось девяносто три, – ответила Мэг и засмеялась. – Но запомни: не задавай вопросов о ней в присутствии своей тети, поняла? Просто принимай хозяйку такой, какой увидишь, и все.

– А скажите, пожалуйста, мэм, какими будут мои обязанности? – продолжила я расспросы.

– Со старой леди? Ну, тебе об этом расскажет твоя тетя, миссис Шаттерс. Но я полагаю, тебе придется сидеть с хозяйкой в комнате и следить, чтобы она не чудила. Пусть забавляется с предметами у нее на столе. А еще надо будет приносить еду или питье, когда она попросит, удерживать от глупостей и громко звонить в колокольчик, если не сможешь сама с ней справиться.

– Она глухая, мэм?

– Нет, она не глухая и не слепая. У нее поразительно острые зрение и слух, но она совсем потеряла разум и ничего толком не помнит. Для нее Джек – Покоритель великанов или Гуди – Два башмака так же реальны, как королевский двор или государственные дела.

– А почему уволилась та девочка, мэм, которая уехала в прошлую пятницу? Тетя написала моей матери, что ее рассчитали.

– Да, она уехала.

– Почему? – повторила я свой вопрос.

– Полагаю, она не сказала этого миссис Шаттерс. А я тоже не знаю. Не болтай лишнего, твоя тетя терпеть не может говорливых детей.

– Пожалуйста, мэм, еще один вопрос: пожилая леди здорова?

– Ну, в этом вопросе нет ничего плохого. В последнее время она немного приболела, но на прошлой неделе ей стало лучше, и я осмелюсь предположить, что она вполне дотянет до ста лет. Но ш-ш-ш! Твоя тетя идет…

И вправду, появилась тетушка. Пока она разговаривала с миссис Уиверн, я, почувствовав себя более уверенно и по-домашнему, прошлась вдоль стен, разглядывая то одну вещь, то другую. На шкафу стояли красивые старинные фарфоровые фигурки, рядом висели картины… А в деревянной панели стены обнаружилась открытая дверца, и я увидела странный потрепанный кожаный пиджак с ремешками и пряжками. Его рукава длиной со столбик кровати свисали внутрь.

– Что ты там делаешь, дитя мое? – вдруг резко спросила тетя, поворачиваясь ко мне именно в тот момент, когда я меньше всего ожидала. – Что это у тебя в руке?

– Это, мэм? – переспросила я, поворачиваясь к ней с пиджаком в руках. – Я не знаю, что это, мэм.

На обычно бледных щеках тетушки появился румянец, а глаза гневно сверкнули. Думаю, если бы она стояла ближе, то ударила бы меня. Но она лишь прикрикнула так, что я вздрогнула, и вырвала эту вещицу у меня из рук.

– Пока ты остаешься в этом доме, не трогай чужие вещи и не лезь в дела, которые тебя не касаются, – отрезала она и повесила пиджак на вбитый в стену за дверцей гвоздь, после чего с грохотом захлопнула встроенный шкафчик и крепко заперла его.

Миссис Уиверн все это время всплескивала руками и тихо смеялась в своем кресле, слегка покачиваясь, – она всегда так делала, когда ей становилось смешно.

В глазах у меня стояли слезы, и миссис Уиверн подмигнула моей тете, вытирая собственные глаза, которые тоже были мокрыми, но от смеха:

– Ну, ребенок не хотел ничего плохого! Иди ко мне, дитя. Это всего лишь пара костылей для хромых уток. Не задавай нам вопросов, и мы не будем тебе лгать. Иди сюда, садись и выпей чашку чая, прежде чем пойдешь спать.

Моя комната, к слову, находилась наверху, рядом с комнатой старой леди, а кровать миссис Уиверн стояла в спальне хозяйки. Я должна была бросаться туда по первому зову, если понадобится.

Той ночью у старушки продолжался один из приступов недовольства, начавшийся еще днем. У нее часто бывали такие приступы. Порой она не позволяла слугам одевать себя, а иной раз наоборот – не давала снять с себя одежду. Говорили, что когда-то леди была очень красива, но в Эпплуэйле не осталось никого, кто помнил бы ее в расцвете сил. Вообще она обожала наряжаться. Ее туалетов из плотных шелков и упругого атласа, бархата и кружев хватило бы, чтобы открыть по меньшей мере семь магазинов. Все ее платья выглядели странными и старомодными, но стоили целое состояние.

Я пошла спать, но некоторое время лежала без сна: все для меня было в новинку. Да и чай, похоже, тоже плохо подействовал на мои нервы, ведь я к нему не привыкла, потому что пила его редко, разве что иногда по праздникам. А еще до меня доносился голос Мэг Уиверн, и я, приложив руку к уху, тщетно пыталась разобрать, что она говорит. При этом я совсем не слышала миссис Кроул – не думаю, что та сказала хоть слово.

О ней прекрасно заботились. Люди в Эпплуэйл-холле знали, что, когда хозяйка умрет, их всех уволят, но пока их несложная работа хорошо оплачивалась.

Два раза в неделю старую леди приходил навестить доктор, и можете быть уверены: слуги все делали так, как он велел. Никогда ничего не менялось: что бы ни происходило, они не должны были перечить хозяйке или раздражать ее и обязаны были потакать и угождать ей во всем.

Итак, старушка пролежала в одежде всю ту ночь и следующий день, не сказав ни слова. Я же весь день занималась шитьем в своей комнате, разве что один раз спускалась к обеду.

Мне хотелось увидеть старую леди и даже услышать ее голос. Но для меня она с таким же успехом могла находиться на Луне.

После обеда тетя отправила меня на часок прогуляться. Я ушла, но была рада поскорее вернуться: деревья выглядели такими большими, окрестности дома – такими темными и унылыми, а день – настолько пасмурным, что я, бродя в одиночестве, расплакалась, скучая по родному дому.

Некоторое время спустя, когда уже зажгли свечи, я сидела в своей комнате, а дверь в комнату мадам Кроул, где находилась моя тетя, оставалась открытой. Тогда я и услышала впервые то, что, полагаю, было речью старой леди.

До меня донесся странный, очень тихий звук, похожий на голос зверя – то ли мычание, то ли блеяние.

Я навострила уши, пытаясь понять хоть что-нибудь. Но мне не удалось разобрать ни единого слова, произнесенного хозяйкой. Тетя же ответила ей:

– Злой человек никому не может причинить вреда, мэм, если Господь не позволит.

Затем тот же странный голос, доносящийся с кровати, произнес еще что-то, столь же неразборчивое.

И моя тетя снова успокаивала:

– Пусть они корчат рожи, мэм, и говорят что хотят. Если Господь за нас, кто против нас?

Я продолжала прислушиваться, затаив дыхание, но из комнаты не доносилось больше ни звука. Минут через двадцать, сидя за столом и рассматривая картинки из «Басен Эзопа», я почувствовала какое-то движение у двери и, подняв глаза, увидела лицо моей тети, заглядывающей в дверь, и ее поднятую руку.

– Тише! – негромко предупредила она меня, после чего подошла ко мне на цыпочках и прошептала: – Слава богу, мадам наконец уснула. Не шуми тут без меня. Я спущусь вниз выпить чаю. Потом мы вернемся вместе с миссис Уиверн, и, пока госпожа будет спать в комнате, ты тоже сможешь сбегать вниз. Джудит подаст тебе ужин в мою комнату.

И с этими словами тетя ушла.

Продолжая листать книжку с картинками, я по-прежнему прислушивалась, но не слышала ни звука, ни вздоха. Потом начала шептать картинкам и разговаривать сама с собой, чтобы унять колотящееся сердце, потому что мне стало страшно в тишине этой большой комнаты.

Затем я встала и начала ходить по комнате, разглядывая предметы вокруг и пытаясь отвлечься. И в конце концов не могла не заглянуть в спальню мадам Кроул.

Передо мной предстала просторная комната с высоким, до потолка, балдахином из цветастой шелковой ткани, свисавшей до самого пола и полностью скрывавшей кровать. Еще там имелось зеркало – самое большое, какое я когда-либо видела. Вся комната была ярко освещена. Я насчитала двадцать две восковые свечи – все они горели. Таков каприз хозяйки, и никто не осмеливался ей перечить.

Я прислушалась, стоя в дверях и разинув рот от удивления. Не было слышно ни звука. Не увидев даже легкого шевеления в занавесках, я воспрянула духом, на цыпочках вошла в комнату и снова огляделась. Затем взглянула на себя в большое зеркало, и тогда мне пришла в голову мысль: «Почему бы не посмотреть на саму старую леди в постели?».

Конечно, я вела себя как дурочка – но вы даже не можете себе представить, как я жаждала увидеть даму Кроул. Меня мучило ощущение, что если я не загляну под балдахин сейчас, мне, возможно, больше и не представится такого шанса.

Так что, мои дорогие, я подошла к кровати с задернутыми занавесками, и мое сердце почти остановилось. Но я набралась смелости и просунула между плотными занавесками палец, а затем и всю руку. Затем подождала немного, но все было тихо, как на кладбище. Тогда я медленно, очень медленно, раздвинула занавески. За ними, конечно же, оказалась сидевшая передо мной в расслабленной позе, словно та леди, что нарисована на гробнице в церкви Лексхо, знаменитая дама Кроул из Эпплуэйла. Собственной персоной, нарядно одетая! Зрелище совершенно невероятное! Атлас и шелк, алый и зеленый, золото и кружево! Это было потрясающе! А на макушке у старухи – большой напудренный парик высотой вполовину ее роста. И – ох, бывают ли вообще у людей такие морщины? – ее старая мешковатая шея, вся напудренная добела, и нарумяненные щеки, и брови из мышиной шкурки, которые обычно наклеивала ей миссис Уиверн… Мадам полулежала, величественная и строгая, в шелковых чулках со стрелками, в туфлях на каблуках, высоких, как кегли. О!

Но ее нос был тонким и кривым, а закатившиеся глаза полуоткрытыми, так, что виднелись белки. Полностью одетая, казалось, старуха сейчас встанет и, хихикая, начнет кривляться перед зеркалом с веером в руке и с цветами в корсаже. А на ее маленьких морщинистых руках, вытянутых по бокам… О, таких длинных и острых ногтей я в жизни не видела! Неужели такая мода была во времена ее молодости?

Думаю, вы бы и сами испугались, если бы увидели нечто подобное. Я не могла ни отпустить занавеску, ни сдвинуться ни на дюйм и не сводила с удивительной дамы глаз – сердце мое замерло.

И тут она вдруг подняла веки, села, спустила ноги с кровати, стукнув высокими каблуками по полу, и повернулась ко мне, со злобной улыбкой глядя мне в лицо большими, словно стеклянными глазами. Ее старые морщинистые губы приоткрылись, обнажив длинные зубы.

Как ни страшны покойники, все-таки они вещь естественная. Но это… Это было самое ужасное, что я когда-либо видела. Сгорбленная старуха вытянула пальцы, указывая на меня.

– Ах ты, маленькая дрянь! – прошамкала она. – Зачем ты сказала, что я убила мальчика? Я буду щекотать тебя, пока ты не окоченеешь!

Если бы во мне оставалась в тот момент хоть капля разума, я развернулась бы и убежала. Но я не могла оторвать от странной дамы взгляда и только пятилась назад. А она следовала за мной, гремя, как кукла на веревочках, и непрерывно издавая языком звук, похожий на «Зизз… зизз… зизз…». Ее пальцы нацелились на мое горло, находясь уже всего в нескольких дюймах от меня.

Я отступала так быстро, как только могла, чувствуя, что сойду с ума, если она прикоснется ко мне. И двигалась, пока не уперлась спиной в угол комнаты.

И тогда я издала такой вопль, от которого душа расстанется с телом. В ту же минуту из-за двери громко закричала тетя, и старая леди обернулась к ней. Я отскочила в сторону и помчалась через свою комнату, а потом вниз по черной лестнице со всей скоростью, на которую были способны мои ноги.

Могу вам сказать, я рыдала от души, когда спустилась в комнату экономки. Миссис Уиверн же сперва очень смеялась, когда я рассказала о произошедшем. Но женщина сменила тон, когда услышала слова старой леди.

– Повтори их еще раз, – велела она.

Я повторила:

– «Ах ты, маленькая дрянь! Зачем ты сказала, что я убила мальчика? Я буду щекотать тебя, пока ты не окоченеешь».

– А ты сказала ей, что она убила мальчика? – уточнила экономка.

– Нет, мэм, – ответила я.

После этого случая Джудит всегда приглядывала за мной, когда пожилая леди была рядом. Я скорее выскочила бы в окно, чем осталась наедине с хозяйкой.

Насколько помню, спустя примерно неделю миссис Уиверн, когда мы с ней оказались наедине, рассказала мне о мадам Кроул кое-что необычное.

Семьдесят лет назад молодая и очень красивая леди вышла замуж за сквайра Кроула из Эпплуэйла – вдовца, у которого был сын девяти лет.

И однажды утром мальчик исчез, буквально как сквозь землю провалился. Никто не знал, куда он пропал. За ним никто особо не следил: иногда с утра он уходил в домик сторожа и завтракал с ним, а потом шел в лес и не возвращался домой до вечера. В другой раз – спускался к озеру, купался там и проводил день за рыбной ловлей или катался на лодке. Так что никто не мог сказать, что с ним случилось – только его шляпу нашли у озера, под ивой, которая и по сей день растет там. Поэтому все думали, что он утонул, купаясь.

Отпрыск сквайра от второго брака – сын этой мадам Кроул – получил поместья в наследство. В то время, когда я приехала в Эпплуэйл, поместьями владел уже его сын, внук старой леди, сквайр Шевеникс Кроул.

До появления моей тети дом полнился множеством слухов о происшествии. Поговаривали, что мачеха знает о пропавшем мальчике куда больше, чем рассказала. Но она имела власть над своим мужем, старым сквайром, пуская в ход ласку и лесть. И поскольку мальчика больше никто не видел, со временем память об этом событии канула в Лету.

Теперь же я поведаю вам о том, что видела собственными глазами.

Я пробыла там шесть месяцев, и зимой старая леди заболела в последний раз.

Доктор боялся, что с ней может случиться приступ безумия, подобный тому, что произошел пятнадцать лет назад, когда ее пришлось пеленать в смирительную рубашку – тот самый кожаный пиджак, который я обнаружила в стенном шкафу в комнате моей тети.

Но припадка у госпожи не случилось. Она тосковала и вздрагивала, и умирала, сильно мучаясь, однако достаточно тихо. И только за день или два до своего ухода старая леди начала буйствовать и метаться в постели – словно к ее горлу приставил нож грабитель. Она пыталась выбраться из кровати, но не имела сил, чтобы ходить или стоять, поэтому просто падала на пол, закрыв лицо старыми иссохшими руками, будто моля о пощаде.

Вы можете догадаться, что я не заходила в ее комнату в такие моменты. Обычно я дрожала в своей постели от страха, прислушиваясь к тому, как старуха ползает по полу и выкрикивает слова, от которых уши сворачиваются в трубочки.

И моя тетя, и миссис Уиверн, и Джудит Сквейлс, и женщина из Лексхо – кто-то из них всегда находился рядом с хозяйкой. В конце концов у нее начались припадки, которые ее страшно измотали.

Пастор тоже явился и молился за нее, но сама она уже не молилась. Я полагаю, толку от этого было мало, но остальные так не думали. И вот в конце концов она умерла, и все закочилось. Старую даму Кроул закутали в саван и положили в гроб. О ее смерти оповестили письмом сквайра Шевеникса. Но он находился в отъезде, во Франции, и не смог бы быстро приехать, поэтому священник и доктор согласились, что не стоит надолго оставлять покойную непогребенной. На похороны, кроме них двоих, нас с тетей и остальных служанок, никто больше не пришел.

Итак, старую леди из Эпплуэйл-холла поместили в склеп под церковью Лексхо, а мы после этого остались в большом доме, дожидаясь приезда сквайра. Он должен был рассчитать слуг, выплатив положенное им жалование.

После ее смерти меня переселили в другую комнату, через две двери от спальни госпожи Кроул. Это случилось в ночь перед тем, как сквайр Шевеникс приехал в Эпплуэйл.

Комната, в которой я теперь жила, представляла собой внушительных размеров помещение, обшитое деревянными панелями. Мебели в ней не было, за исключением кровати без занавесок, стула и стола, которые выглядели совсем крошечными в такой большой спальне. А еще там стояло огромное зеркало, в которое старая леди обычно заглядывала, любуясь собой с головы до пят – его принесли из хозяйкиной спальни, освобождая место.

В тот день пришло известие, что сквайр должен прибыть на следующее утро в Эпплуэйл. Я не сожалела о произошедшем, потому что не сомневалась: меня обязательно отправят домой к матери. Мысли о доме, о моей сестре Джанет, о нашем котенке, о дворняжке Триммере и обо всем остальном наполняли меня такой радостью, что от волнения я не могла заснуть. И часы пробили двенадцать, а я все лежала, вперив взгляд широко открытых глаз в стену, противоположную двери. В комнате царила полная темнота.

Не прошло и четверти часа, когда я увидела на стене перед собой свет, словно что-то позади меня загорелось. В этом световом пятне заплясали тени от кровати, и от стула, и от моего платья, которое висело на стене. Я быстро повернула голову к двери, думая, не начался ли пожар.

И клянусь, я увидела эту женщину! Она как две капли воды походила на нашу старую сумасшедшую хозяйку – мертвую, но разодетую в атлас и бархат, жеманную, с глазами, огромными, как блюдца, и лицом как у самого дьявола. Вокруг старухи сиял ореол красного света, точно ее платье было охвачено огнем. И она шла прямо на меня, скрючив старые сморщенные руки, как будто собиралась вцепиться в меня когтями. Я не могла пошевелиться, но она прошла мимо меня, обдав холодным воздухом, и остановилась у стены, в нише, которую моя тетя называла альковом – раньше там стояла парадная кровать. В нише была открыта дверь, и руки старой леди начали что-то ощупывать возле нее. Мне и в голову не приходило, что там есть дверь.

Старуха повернулась ко мне, ухмыляясь, и внезапно в комнате стало темно, а я вжалась в дальний угол по ту сторону кровати – даже не знаю, как я там очутилась. Но теперь, наконец, я обрела дар речи и, заорав во все горло, помчалась вниз по лестнице, напугав миссис Уиверн до полусмерти, когда чуть не сорвала дверь с петель в ее спальне.

Вы, наверное, догадываетесь, что больше я в ту ночь не спала и что с первыми лучами солнца поспешила к тетушке так быстро, как только могли нести меня ноги.

Вопреки моим ожиданиям, тетя не ругалась и не прерывала меня. Она сказала не бояться, взяла меня за руку и пристально смотрела мне в лицо, пока я рассказывала.

– У призрака был ключ в руке? – спросила она.

– Да, – ответила я, вспоминая, что и правда видела его, – большой ключ со странной медной ручкой.

– Подожди немного, – произнесла тетя, отпуская мою руку и открывая дверцу шкафа. – Вот такой ключ? – мрачно осведомилась она, вынимая один из ключей и показывая мне.

– Именно такой, – быстро подтвердила я.

– Ты уверена? – настойчиво допытывалась она, поворачивая ключ так и этак.

– Уверена, – кивнула я, чувствуя, что вот-вот упаду в обморок.

– Ну и хорошо, дитя, – проговорила тетя после некоторого раздумья и снова заперла шкаф. – Сквайр будет здесь сегодня, до двенадцати часов, и ты должна все ему рассказать. Я скоро уеду отсюда, и поэтому лучше всего сейчас поскорей отправить тебя домой – сегодня же днем. А когда смогу, я поищу для тебя другое место.

Можете не сомневаться – я была в восторге от этих слов.

Тетя собрала мои вещи и выдала три фунта, причитавшиеся мне за работу. В тот день в Эпплуэйл приехал сам сквайр Кроул, красивый мужчина лет тридцати. Я видела его уже второй раз, но заговорил он со мной впервые.

Тетя беседовала с ним в комнате экономки. Не знаю, о чем они толковали. Я немного боялась сквайра – ведь он был такой важный, солидный джентльмен, и я даже близко не подходила к нему, пока меня не позвали. Наконец он обратился ко мне, улыбаясь:

– Что за историю ты рассказываешь, дитя? Это наверняка просто сон, потому что – ты же знаешь! – на свете нет никаких привидений. Но что бы это ни было, малышка, сядь и поведай мне все от начала до конца.

Как только я закончила, он немного подумал и сказал тете:

– Я хорошо помню это место. Еще во времена старого сэра Оливера я узнал от хромого Уиндела, что в том углублении, слева, находится дверь – как раз там, где моя бабушка, приснившаяся девочке, открыла ее. Уинделу было за восемьдесят, когда он рассказал мне это, а я был всего лишь мальчишкой. С тех пор прошло двадцать лет. Давным-давно, еще до того, как в комнате с гобеленами сделали железный шкаф, в той нише хранилось столовое серебро и драгоценности. По его словам, у ключа была медная ручка. А вы говорите, этот ключ нашли на дне ящика, где бабушка держала свои старые веера. Теперь не удивлюсь, если мы найдем какие-нибудь ложки или бриллианты, забытые там. Ты можешь пойти туда с нами, малышка, и указать на то самое место?

Мне очень не хотелось туда идти. Мое сердце ушло в пятки, и я крепко держалась за руку тети, когда вошла в ту ужасную комнату. Я показала, откуда старая леди появилась и куда прошла мимо меня, и указала место, где она стояла и где, вероятно, открылась дверь.

Сейчас у стены в этом месте стоял шкаф. Когда его отодвинули в сторону, я, конечно же, увидела очертания двери в обшивке и замочную скважину, забитую кусочком дерева, обструганного так гладко, что оно сливалось с самой дверью. И дверь, и стена рядом с ней, и место их соединения – все было замазано темной шпаклевкой. Если бы не петли, которые немного выделялись, никто бы вообще не подумал, что там дверь.

– Ха! – воскликнул сквайр. – Похоже, это оно и есть.

Потребовалось несколько минут, чтобы с помощью небольшого долота и молотка вытащить кусок дерева из замочной скважины. Ключ действительно подошел; с жутковатым скрежетом он провернулся в скважине и отпер эту дверь.

Внутри находилась еще одна дверца, более странная, чем первая, но ее было хорошо видно, и она легко открылась. За ней обнаружилось узкое помещение с кирпичными стенами и сводом. Но мы не могли ничего разглядеть, потому что там оказалось темно как ночью.

Тетя зажгла свечу и передала ее сквайру. Он взял ее и вошел в каморку.

Тетя встала на цыпочки, пытаясь заглянуть ему через плечо, а мне совсем ничего не было видно.

– Ха-ха! – вдруг вскричал сквайр, отступая назад. – Что это? Дайте мне кочергу – быстро! – велел он моей тете.

И когда она отошла к очагу за кочергой, я выглянула из-за его руки и увидела в дальнем углу кого-то вроде обезьянки, сидящей на корточках, или маленького, сморщенного, словно бы высохшего человечка.

– Клянусь богом! – ахнула моя тетя, вложив кочергу в руку сквайра и заглянув в комнатку. – Не стоит этого делать, сэр. Отойдите и закройте за собой дверь!

Но вместо этого сквайр осторожно вошел с кочергой и ткнул ею в существо. Оно тут же опало кучей костей и пыли.

Это были кости ребенка, рассыпавшиеся в прах от одного прикосновения. Некоторое время все молчали, а потом сквайр перевернул череп, лежащий на полу.

Какой бы юной я ни была, все-таки поняла, о чем они с моей тетей думают.

– Дохлая кошка! – буркнул сквайр, отшатываясь назад, сдувая с себя пыль и закрывая дверь. – Мы с вами, миссис Шаттерс, потом сюда вернемся. Откроем ставни и заглянем на полки. И нужно будет обсудить с вами другие дела. А этой маленькой девочке пора ехать домой. Ей уже выдали жалованье, но я хочу сделать ей подарок, – добавил он, похлопывая меня по плечу.

И он дал мне целый фунт сверх выплаченного жалования. Примерно через час после этого я села в дилижанс, отправлявшийся в Лексхо. Мне страшно хотелось домой.

Больше я, слава богу, никогда не видела леди Кроул из Эпплуэйл-холла ни наяву, ни во сне, ни в виде призрака. Но когда я уже стала взрослой, к нам в Литтлхем как-то наведалась моя тетя. Тогда она и призналась мне, что в каморке, несомненно, находился бедный маленький мальчик, которого заперли, оставив умирать в темноте. Сумасшедшая ведьма замуровала ребенка в этом чулане, где его мольбы и стук никто не мог услышать. Шляпу его она оставила у воды, чтобы все решили, будто бедняга утонул.

Одежда при первом же прикосновении рассыпалась в пыль в каморке, где были найдены кости. Но зато обнаружились пригоршня гагатовых пуговиц и ножик с зеленой рукояткой, а еще пара монеток, которые, полагаю, находились у бедного мальчика в кармане, когда его заманили в смертельную ловушку. Среди бумаг сквайра попалась копия объявления, которое опубликовали после пропажи ребенка. Старый сквайр подумал, что сын мог сбежать или был похищен цыганами. В объявлении говорилось, что у мальчика с собой имелся ножик с зеленой ручкой и упоминались гагатовые пуговицы.

1.Одноконный шэй – открытое двухколесное транспортное средство, американская адаптация французского фаэтона. Его похожий на кресло кузов, в котором пассажиры сидели на одном сиденье над осью, подвешивался на паре пружин, прикрепленных к оглоблям (здесь и далее прим. ред.).