Buch lesen: "Живые мертвецы. Закат"

Schriftart:

Это художественное произведение. Все персонажи, организации и события в этом романе являются вымыслом, любые совпадения с действительностью случайны.

The Living Dead

AI Generator / Shutterstock / Fotodom.ru

* * *

«“Живые мертвецы” – масштабная, своевременная, страшная эпопея, которая не только сохраняет верность канонам жанра, но и развивается в совершенно новом, непредсказуемом направлении».
Пол Тремблей

* * *

«Если “Ночь живых мертвецов” была первым словом в хрониках оживших мертвецов, то “Живые мертвецы” – последнее слово. Грандиозное произведение».
Адам Нэвилл

* * *

«Утраченная классика Ромеро, которая еще очень долго не покинет ваши мысли после того, как вы закончите чтение».
Клайв Баркер

* * *

«Гениальная, кровожадная работа, отмеченная присущими Ромеро остроумием, человечностью и беспощадными социальными наблюдениями. Как же нам повезло, что у нас есть этот заключительный акт “Гран-Гиньоля” от человека, который когда-то заставил мертвецов ожить».
Джо Хилл

* * *

«Любой фильм о зомби существует в тени Джорджа Ромеро, но сам он никогда не получал таких бюджетов, которые позволили бы работать с подобающим ему размахом. К счастью, Дэниел Краус сумел завершить эпический труд, начатый Ромеро. Его тень стала немного больше»
Грейди Хендрикс

Акт первый
Рождение смерти
Протяженность: две недели
Продолжение

Убей нас взорви все покончи с этим

49. Уходи

Если бы кто-то захотел рассказать о том, как упорный труд и удача способствовали взлету WWN в круг ведущих кабельных новостей, то события 15 июля 2015 года в Jo-Jo’s Hog, тускло освещенном ночном клубе в подвале в Новом Орлеане, должны были войти в пятерку лучших. В тот вечер одна из первых звезд телеканала, Октавия Глостер, репортер с бульдожьей хваткой, приглашенная из филиала NBC в Шарлотте, заканчивала специальный репортаж во Французском квартале о возвращении музыкальных заведений к жизни спустя пятнадцать лет после урагана «Катрина».

Король-Мьюз, он же Кинг-Конг, или КК для друзей, проводил саундчек в Jo-Jo’s Hog, когда Глостер, работавшая в те дни без продюсера, подошла к невероятно молодому фронтмену, чтобы сообщить ему, что будет снимать сюжет во время первого выступления группы. Нужно было выдать что-то оригинальное.

– Никогда не знаешь наверняка, – сказала Октавия Глостер. – Национальное телевидение. Кому-то это может понравиться.

Мьюз был в восторге от красивой деловитой репортерши. Ему было всего семнадцать, он был достаточно молод, чтобы поверить, что какой-то шум на фоне тридцатисекундного ролика второсортного новостного канала может привести его к славе. Мьюз играл в грязных блюзовых клубах три года, будучи самым юным игроком на этом поле. Это была немалая часть его жизни. Парень с нетерпением ждал прорыва.

Мьюз вел себя спокойно, сказал что-то вроде: «Да, у меня, возможно, что-то есть».

Когда пришло время выступать, он сначала дал группе настроиться, а затем поднялся на сцену. Городской запрет на курение был нововведением, и в таких местах, как это, на него не обращали внимания. Мьюз наклонил голову в дымный луч прожектора, прижался губами к микрофону и прорычал а капелла «Если бы блюз был женщиной».

Это была не самая уникальная его песня, но, если репортерша хотела блюз, это был рифф ля-мажор, пятая позиция, двенадцать тактов, блюз с большой буквы Б, который должен был звучать независимо от всех сказанных слов.

Мьюз закончил припев и уже собирался вернуться к соло на гитаре, когда мужчина, которого позже опознали как двадцатидевятилетнего Престона Гурли, пробился через прокуренный зал – свет софитов падал на его потное лицо – и поднял длинную руку с пистолетом калибра.357. Его целью была Джунипер Коулбек, девушка, которая, по словам Гурли, отвергла его. Сама она настаивала, что знала его лишь как соседа по дому.

Коулбек смогла прояснить этот момент, потому что ее не застрелили. Коулбек не застрелили, потому что Кинг-Конг, оправдывая свое прозвище – хотя изначально так, по иронии судьбы, называли довольно тощего мальчишку, – занес гитару в бейсбольном замахе, спрыгнул со сцены и обрушил своего лучшего друга – ярко-синюю глянцевую электрогитару «Гретч», которую подарил ему дядя Марлон на пятилетие – на череп Престона Гурли.

Из этого могла бы получиться просто еще одна городская легенда Нового Орлеана, но это событие было увековечено: кто-то заснял происходящее через левое плечо Октавии Глостер. Мьюз сотни раз пересмотрел видео на YouTube¹. Как и весь остальной мир, восхищенный вирусным видео (244 323 881 просмотр за первые две недели), он сам не мог поверить скорости своих реакций. Словно тренировался для этого удара точно так же, как тренировал пальцы для игры на шестиструнной гитаре.

Видео длилось почти три минуты. В результате песня «Если бы блюз был женщиной» была прослушана двести сорок четыре миллиона раз. В течение пяти дней Мьюз исполнил ее в эфире «Ежедневного шоу» с Джоном Стюартом, на шоу «Джимми Киммел в прямом эфире», да и ведущие шоу «Взгляд» и «В прямом эфире с Келли и Майклом» осыпали его восторженными отзывами. Мьюз получил предложения от трех музыкальных лейблов, причем все они были подкреплены невозвратными авансами.

К началу следующей недели, когда на обложке Time появились забрызганные кровью останки разбитой вдребезги «Гретч» и слова «МУЗЫКА ВСЕ ЕЩЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ», новый агент Мьюза организовал ему полноценный тур по Японии, а сам Мьюз стал богатым молодым героем. Он привлек к себе еще больше внимания прессы, пожертвовав семьдесят три гитары общественным центрам города.

Почему семьдесят три? Потому что за месяц, прошедший после благородного поступка Мьюза, люди прислали ему семьдесят четыре гитары взамен загубленной «Гретч»: четырнадцать подержанных, а все остальные – новые. Мьюз с благоговением распаковывал каждую из них. После нескольких дней раздумий он выбрал одну, оставив себе изготовленный на заказ «Гибсон Лес Пол» 1978 года выпуска цвета альпийского снега с кленовым грифом и корпусом из красного дерева. Краска стерлась ровно настолько, чтобы гитара выглядела рабочим инструментом. Только тогда Мьюз взгромоздился на высокий кухонный табурет, один из немногих предметов мебели в его новом доме в Гарден Дистрикт, и осмелился слегка тронуть струны – просто чтобы настроиться. В течение следующих нескольких минут он уже во всем разобрался. Звучало многообещающе, но, как говорил дядя Фил, «никогда не узнаешь, что на уме у женщины, пока она не начнет кричать на тебя».

В то раннее воскресное утро, впервые за несколько недель, в одиночестве, на пустой, гулкой, засыпанной опилками кухне, Король-Мьюз заставил старушку «Гибсон» кричать. После двадцати минут опилки «жесткой любви» гитара так себя показала, что Мьюз залил слезами опилки у его ног. Поклонники, толпа которых выросла вокруг него как грибы после дождя, относились к Мьюзу по-разному, но сейчас это уже не имело значения, потому что он нашел себе нового лучшего друга.

В потертом, обитом красным бархатом чехле «Гибсона» лежало письмо от дарителей. Несмотря на кошмарную орфографию, оно было написано аккуратным, твердым почерком.

ТАКАК ТЫ ЛЮБИШЬ МУЗЫКУ БЛЮС И ТАКАК МЫ ВИДЕЛИ ТЕБЯ ПО ТЕЛЕВИЗОРУ И ТЫОСТАНОВИЛ ЧЕЛОВЕКА ГОТОВОВО СТРИЛЯТЬ ИЗ ПИСТОЛЕТА МЫ ХАТИМ ПИРИДАТЬ ТИБЕ ЭТУ ГИТТАРУ НАШЕВО СЫНА ХЬЮИТА КОТОРЫЙ ЛЮБИТ МУЗЫКУ БЛЮС. ХЬЮИТТ ИСПОЛЬЗОВАЛ ЭТУ ГИТТАРУ ДЕВИТЬ ЛЕТ. ЕМУ БЫЛО ВАСИМНАЦАТЬ ЛЕТ. ЕГО ЗАСТРИЛИЛИ И ОН УМЕР. МЫ МОЛИМСЯ, ЧТОБЫ КАЖДЫЙ РАЗ КОГДА ТЫ ИГРАЕШ ХЬЮИТТ УЛЫБАЛСЯ ТАМ НА НЕБИСАХ ГДЕ ОН СИЧАС ЖЕВЕТ.
– ИСКРИНЕ ТВОИ УИЛЛ И ДАРЛИН ЛУКАС

Отец Мьюза сбежал еще до его рождения, а мать – примерно тогда, когда он начал ходить. Ни у кого из тетушек, дядюшек и бабушек, приютивших мальчика не было партнеров. Чтение записки от супружеской пары, подписавшейся как единое целое, задело какую-то струну глубоко внутри него. Поэтому Мьюз написал первое в своей жизни личное письмо, в котором подтвердил семье из Крэнстона, штат Род-Айленд, что не только будет играть на гитаре их сына, но уже назвал ее «Хьюитт». Десять дней спустя пришел ответ.

МЫ РАДЫ, ЧТО ТЫ ПАЛУЧИЛ ГИТТАРУ. МЫ РАДЫ, ЧТО ТЫ САБИРАЕШСЯ НА НЕЙ ИГРАТЬ.
– ИСКРИНЕ ТВОИ УИЛЛ И ДАРЛИН ЛУКАС

В течение следующих пяти лет, вплоть до того дня, когда мир пошел под откос, Мьюз написал десятки писем Уиллу и Дарлин Лукас и получил десятки ответов, каждый из которых отвлекал от жизни, становящейся все дерьмовее. Слава Мьюза в одночасье разделила его большую семью, как пирог, и каждый кусочек настаивал на том, чтобы пользоваться благосклонностью Мьюза. Раньше никто особо не заботился о его благополучии. Лукасы, которые хотели только лишь видеть, как дело их сына живет в музыке Мьюза, были надежны, и Мьюз цеплялся за них.

Мьюз знал множество малообразованных людей, но Лукасы были неграмотны до такой степени, что это казалось совершенно неправдоподобным, существующим разве что в стереотипах о жителях глубинки. В отличие от киношных плодов инцеста, любящих побренчать на банджо, Уилл и Дарлин казались воплощением невероятного спокойствия, как будто жизнь вдали от мирового технического прогресса каким-то образом сохранила их души. Судьбы супругов, судя по тому немногому, что они рассказывали, были весьма жестоки. Бо́льшая часть семьи Лукасов покоилась на кладбище, а несколько лет назад Уилл и Дарлин приехали на своем отремонтированном «Плимуте» 1962 года выпуска из Миссисипи в далекий-далекий Род-Айленд, где поселились в лачуге, которую унаследовали.

«Парядак вищей не как ни изминить», – часто писал Уилл. Мьюз чувствовал, что это утверждение вызвано не столько упадком духа, сколько осознанием крохотности человечества. Он напоминал себе об этом, когда орал в микрофон и истязал «Гибсон» перед переполненными залами: Мьюз сам тоже был крохотным, совсем крохотным.

Для блюзового музыканта потенциал суперзвезды в современной Америке имел свои пределы. Через пару лет потенциал Короля-Мьюза должен был достичь пика и перестать расти, но благодаря некоему стабилизирующему влиянию Лукасов Мьюз не был разочарован. У него было имя, гонорары за альбом «Если бы блюз был женщиной» продолжали поступать, а это означало, что пришло время быть тем, кем Мьюз и хотел. Хьюитт Лукас хотел бы видеть в нем не модель с обложки журнала, а простого и честного блюз-музыканта.

Также пришло время лично встретиться с Уиллом и Дарлин. Мьюз купил им билеты на самолет и пригласил на выступление на вечеринке выпускников в Новом Орлеане, поселил в хорошем отеле и дал пару дней на самостоятельное знакомство с городом. Наконец он встретил их в Одюбон-парке, пару растерянных, вспотевших белых людей в слишком теплых выходных нарядах. Оба сердечно пожали парню руку, но Уилла трясло, а Дарлин едва сдерживала слезы.

– Это словно… – выдавила Дарлин. – Словно Хьюитт… Я знаю, что вы…

– Дарлин имеет в виду, – сказал Уилл, – что вы… Хьюитт был белым, как и мы.

– Ну да, – усмехнулся Мьюз, пытаясь преодолеть неловкость. – Да, это логично.

– Но это будто… – Уилл вытер не то пот, не то слезы.

– Будто Хьюитт спустился с небес, – завершила Дарлин. – Такой же живой, как раньше.

Мьюз угостил их легким ланчем за накрытым белой скатертью столом. Супругам явно было неуютно в этой обстановке, поэтому он, повинуясь инстинкту, затем предложил им уличную еду: куриные стрипсы и вафли, – на которую Уилл и Дарлин жадно набросились. С набитыми ртами Лукасы рассказывали, что этот полет был первым в их жизни, а этот отель – вторым, в котором они останавливались. Первый раз они поехали в Тьюпело, чтобы похоронить Хьюитта на выкупленном семейном участке. В свою первую ночь в отеле «Новый Орлеан» Лукасы не сомкнули глаз, но наверстали упущенное во вторую ночь, устроившись на сиденьях взятой напрокат машины.

Мьюз настоял, чтобы они побыли с ним в последний вечер перед отъездом. Часы, предшествовавшие концерту, подтвердили, что Лукасы – хорошие люди. Они искренне предпочитали тишину беседам ни о чем. А Мьюз знал толк в звуках, и тишина пугала его. Но, черт возьми, день и так выдался странный, так что Мьюз предался этому звуковому эксперименту; получилась своего рода медитация. Через пару часов пребывания в тишине с Лукасами он начал вспоминать умерших родственников и друзей, с которыми давно расстался. Стал скорбеть о том, чего лишился и чего у него никогда не было, и смог простить себя за то, что, как он сейчас понимал, было плохим поведением: слишком много алкоголя, слишком много любовниц. Должно быть, именно с такими мыслями Уилл и Дарлин отправили ему «Гибсон».

Образ жизни Лукасов был куда более героическим, чем своевременный удар гитарой «Гретч». Мьюз знал, что, если ситуация с Jo-Jo’s Hog повторится, эту гитару он разбивать не станет, хорошо это или плохо. Он хотел больше походить на Уилла и Дарлин. Хотел отстаивать мир. Единственный способ добиться этого, самый радикальный способ, особенно для американца, – научиться уходить от драки.

– Уходи, – напевал Мьюз себе под нос.

Да, он бы написал об этом песню, лучшую песню, которую люди, возможно, не полюбят сейчас, но будут помнить после его смерти.

– Уходи, – пропел он снова. – Уходи.

В последний раз Король-Мьюз видел Уилла и Дарлин за восемь дней до того, как пришли упыри, в международном аэропорту «Финикс Скай-Харбор» после начала тура, в ходе которого Мьюз должен был посетить Остин, Литл-Рок, Мемфис, Сент-Луис и Канзас-Сити. Мьюз был поглощен своими мыслями. Он уже начал сочинять «Уходи», но песня все еще варилась в голове. Он боялся изложить текст на бумаге, чтобы не разочароваться в результате. Поэтому удивился, когда Уилл крепко сжал его плечо, пока Дарлин была в дамской комнате. Скрип черной кожаной куртки, казалось, озвучил потрясение парня. Уилл всегда ограничивался рукопожатием – с Мьюзом, швейцарами, официантами.

– Дарлин… – Морщинки вокруг глаз Уилла стали глубже. – Она волнуется. Нет, это не вся правда, я тоже волнуюсь. Думаю о том, что ты там будешь совсем один… Летать на быстрых самолетах… Ездить на быстрых машинах… Делать черт знает что с быстрыми женщинами.

Мьюз покраснел.

– Кто вообще говорит «быстрые женщины»? – Это была шутка, но она сразу показалась неуместной. Мьюз стер с лица глупую ухмылку и стал серьезен. – Я со всем этим покончил, папа. Правда. Я чувствую, что меняюсь. У меня есть новая песня, я работаю над ней…

Мьюз замолчал. Губы Уилла были поджаты и дрожали. Голос тоже дрожал.

– Мне… Мне так приятно слышать, как кто-то… как кто-то снова называет меня папой.

– Ох, ну знаешь. – Мьюз пожал плечами, пытаясь сделать вид, что ничего не произошло, но не мог, не хотел. Новый Король-Мьюз выбросил из головы всю лишнюю дрянь: родителей, которые бросили его, семью, которая вилась вокруг сворой стервятников – и осознал то, что было важно. – Я ведь просто… Ну, то есть я же именно так тебя и воспринимаю.

– Я думаю, сам Господь велел нам послать этот инструмент. – Глаза Уилла засияли. – И теперь вознаграждает нас.

– Это всего лишь приятные мелочи, – настаивал Мьюз, – отели, еда, билеты на концерт.

– Я не про эту награду. Бог дал нам возможность заботиться о тебе – вот настоящая награда.

Люди, снующие по вестибюлю, превратились в призраков, их образы рассеивались, как дым. Все, что Мьюз мог различить, – дрожащее лицо Уилла. Все, что мог чувствовать, – пальцы старика, впивающиеся в его плечо. Он хотел так же обнять Уилла в ответ. Почему не обнял? Чего ждал?

– Со мной ничего не случится, папа, – сказал он. – Это я должен беспокоиться о тебе. Если захочешь посмотреть еще одно выступление, только скажи. Не заставляй разыскивать тебя, ладно?

Дарлин вернулась, возможно не подозревая о том, какие чувства охватили их, а может, прекрасно все понимая, и обняла Мьюза. Уилл торжественно пожал ему руку, и они направились к контролю, оставив Мьюза. Тот стоял и верил, что, если не двинется с места, слезы не потекут, а в интернете не появится видео под названием «КОРОЛЬ-МЬЮЗ ПЛАКАЛ В АЭРОПОРТУ!!!».

В конце концов Мьюзу пришлось сдвинуться с места, но он сделал это, низко опустив голову. Его разум бурлил от радости и грусти, по раскрасневшемуся лицу текли струйки пота.

Не заставляй разыскивать тебя, ладно?

Утром 24 октября эти слова эхом отзывались в его снах. Концерт в Канзас-Сити прошел хорошо, но Мьюзу не терпелось вернуться домой. Он собирался многое поменять. На время отдалиться от группы. Поработать над каким-нибудь сольным материалом – только он и «Хьюитт». Закончить «Уходи». Составить список важных концертов. Школы. Общественные центры. Дома отдыха. Жилые комплексы и парки. Он плохо спал, мозг лихорадочно перебирал возможности. Мьюз разблокировал телефон и открыл Instagram², собираясь опубликовать свои мысли, чтобы не забыть.

В дверь гостиничного номера постучали.

Мьюз взглянул на часы: восемь тридцать.

– Я еще сплю! – крикнул он.

Еще один удар. И снова. И снова. Мьюз спустил ноги с кровати и медленно пересек комнату. Обычно он послал бы куда подальше того, кто беспокоит его в такую рань, но все равно уже встал, к тому же у него начиналась новая жизнь. Мьюз отодвинул щеколду, распахнул дверь и оказался лицом к лицу с Летицией Луз, чью записку обнаружил накануне вечером: «Я обслуживаю ваш номер и была бы очень признательна за чаевые». Мьюз видел Летицию пару раз, и ее почтительное поведение заставляло его чувствовать себя неуютно, как и всегда с обслуживающим персоналом.

Вежливая улыбка Летиции Луз превратилась в зияющую язву. Летиция смотрела исподлобья прямо на Мьюза, глаза напоминали белые фары. Она была обнажена ниже пояса. Зубы были покрыты красной слюной, а униформа горничной была испачкана кровью. Первое, что вспомнил Мьюз, – новость из Instagram о Бене Хайнсе, раздевающемся догола перед сотрудниками отеля. Он понял, как эта ситуация выглядит со стороны: полуголая окровавленная горничная и Мьюз в одних трусах.

Позже он думал, что Лукасы без колебаний помогли бы горничной.

Летиция с открытым ртом пошла прямо на него. Мьюз, возможно, и попытался бы остановить ее, но в приболотных деревеньках его достаточно часто кусали собаки, и он знал, что острые зубы причиняют ужасную боль. Мьюз отшатнулся, уворачиваясь от рук горничной. Она споткнулась, упала на тележку для обслуживания номеров и смела с нее остатки ребрышек, соль, перец, кетчуп, булочки и брикеты масла. Через несколько секунд Летиция поднялась на ноги, но Мьюз наехал тележкой ей на живот, прижав к стене. Было больно, но не ей: Летиция колотила тележку руками. Было больно ему. У Мьюза больше не было сил на драку. «Уходи, уходи».

– Ты в порядке? – требовательно спросил он. – Тебе нужна помощь?

Летиция зарычала, разбрызгивая кровавую пену.

Мьюз навсегда запомнил, что случилось дальше, но предпочел бы забыть. Решив не причинять вреда горничной, он отпустил тележку. Летиция набросилась на него с удвоенной яростью: наказание за непротивление. В течение десяти изнурительных минут он отбивался от горничной диванными подушками, пока наконец не затолкал в шкаф и не подпер дверцу стулом. Мьюз звал на помощь, которая так и не подоспела, и думал о том, насколько проще будет размозжить Летиции голову телефоном, столом, ведерком со льдом, чем угодно, ведь насилие всегда проще.

Прислонившись спиной к шкафу, он натянул одежду, шляпу и шарф, как обычно, облачился во все черное. Быстро схватил чехол, в котором хранился «Хьюитт» – не окровавленный, миролюбивый «Хьюитт», – и направился к лестнице, что всегда безопаснее в критической ситуации. Пятью этажами ниже Мьюз столкнулся с другим сотрудником отеля, на этот раз безголовым – по крайней мере, так ему показалось сначала. В мужчину выстрелили из чего-то. Скорее всего, из дробовика. У него не было половины шеи, и голова свисала вперед, подскакивая на груди, когда он приближался к Мьюзу. Один удар чехлом от гитары оторвал бы ему голову, но Мьюз удержался: «Уходи, уходи».

Мьюз намеревался все сделать правильно в вестибюле. Рассказать портье о том, что видел, пообещав объяснить все копам. Но в вестибюле царил настоящий бедлам, мебель была перевернута, пол засыпан туристическими брошюрами, а от лифта к входной двери вел широкий след крови.

Талл Бледсо, его водитель и друг, схватил Мьюза за плечи и повел прямо по лужам крови к выходу, навстречу пасмурному утру. Мьюз пытался остановиться, но Талл продолжал толкать его вперед, настаивая на том, что остальных участников группы «вытащить невозможно». Он не стал вдаваться в подробности. Они рухнули на передние сиденья «кадиллака». Когда Талл выехал со стоянки отеля, Мьюз сделал две вещи: включил радио и достал из мини-бара бутылку «Бима».

– Куда едем, босс? – Вопрос был достаточно обычным, чтобы скрыть ужас Талла.

Мьюз глотнул бурбона, выдохнул и ответил:

– Род-Айленд.

– Род-Айленд? – сорвался Талл. – Я имею в виду, куда мы направляемся прямо сейчас, говнюк!

– Просто убирайся из города, Талл, как можно быстрее.

Им не удалось убраться. Мало кто водил машину более агрессивно, чем Талл, и все же они оказались зажатыми на развязке 35/670 и были вынуждены идти дальше пешком. Они провели целый день в бегах. То убегали от упырей, то мчались к другим нуждающимся. Из-за «Хьюитта» бежать было непросто. Талл проклинал Мьюза за отказ использовать гитару в качестве оружия. Той ночью они укрылись в незапертом салоне красоты.

Незапертом, но не пустом. Талл как раз развалился на одном из массажных кресел, когда из соседней двери, пошатываясь, вышел упырь в фартуке и вцепился Таллу в лицо. Зеркала отражали достаточно лунного света, чтобы Мьюз смог увидеть, как зубы упыря вонзились в губы Талла, а язык проник ему в горло. Упырь сделал укус, скользнул вверх и высосал левое глазное яблоко Талла. Мьюз понял, что последним, что увидел его друг, было собственное глазное яблоко, лопнувшее во рту у упыря, как помидор черри.

Мог ли Мьюз предотвратить это, будь он готов использовать «Гибсон» так же, как «Гретч»? Он сказал себе «нет» и провел остаток ночи снова в бегах, пытаясь поверить в это. Он выбрал крайне неудачное время для пацифизма. «Если только, – подумал Мьюз, – это не лучшее время». Единственным чувством, которому он доверял сейчас, была грусть. Есть грустный блюз, который можно петь, и есть грустный блюз, который ты хранишь глубоко внутри себя.

Мьюз оказался на пивоварне «Уотерфолл», где его чуть не убило перебродившее пиво. Он украл «Веспу», если это все еще можно было считать воровством. Ехал на север, пока бензобак не поперхнулся и не забулькал. Тогда Мьюз пошел пешком. Он думал о Род-Айленде. Сидел на грязном перекрестке. Играл. Пил. Встретил девушку по имени Грир Морган. Прижался к ней своим измученным телом. Это было совсем не похоже на перепихоны на одну ночь, которые были у него на протяжении пяти лет. Если и было вокруг что-то мирное, то только Грир. Мьюз целовал ее до тех пор, пока не поверил, что отсюда открыты все дороги.

1.Иностранный владелец ресурса нарушает закон РФ.

2.Иностранный владелец ресурса нарушает закон РФ.

Die kostenlose Leseprobe ist beendet.