Buch lesen: «Я – серийный убийца. Откровения великих маньяков»

© Д. Дуглас, М. Нокс, 2017

© ООО «ТД Алгоритм», 2017

Дж. Дуглас. Кто победит хищника?

Джон Дуглас – один из пионеров в изучении поведения серийных преступников-маньяков, ведущий в США специалист в области профайлинга – составления психологических портретов преступников и разработки индивидуальных и общих стратегий их преследования. Двадцать пять лет он работал в ФБР, консультировал полицию в деле Унабомбера¹, О. Джея Симпсона² и многих других.

…Они все были мертвы. Вся семья. Мистер и миссис Петерсен были в спальне. Кеннет Петерсен лежал на кровати, его жена Сара – на полу, голая. Оба связаны – электрическим проводом и шнуром от жалюзи. Шнур же, судя по отметинам на шеях погибших, послужил и орудием убийства.

Одиннадцатилетнюю Мелиссу нашли в подвале. Убийца привязал ее за шею к водопроводной трубе и заткнул ей рот полотенцем, а после тоже удушил. Похоже, она была красивой девочкой, но судить по фотографиям с места преступления трудно – слишком многого лишает человека совершенное над ним насилие, а насильственная смерть лишает всего.

Дэнни было всего девять. Мальчик лежал на полу своей комнаты, одетый. Так же, как и остальные, он был задушен шнуром, а на его голову убийца надел пластиковый пакет.

В доме не было никаких следов взлома или борьбы, но на одном из полицейских фото виден обрезанный телефонный кабель. Расследование также установило, что шнур, кусками которого были связаны и удушены Петерсены, убийца принес с собой. Значит, он совершил в этом доме то, что хотел, что планировал совершить.

В телах убитых не было пулевых ранений, но убийца должен был иметь пистолет, иначе ему не удалось бы контролировать одновременно несколько человек, тем более что Кеннет Петерсен был отставным военным. При этом он не собирался убивать быстро и «просто».

Ни Мелисса, ни Сара не подверглись сексуальному насилию, но полицейские обнаружили на их телах следы спермы: как и многие маньяки, душитель мастурбировал на месте преступления. Скорее всего, он уделил большую часть времени и внимания Мелиссе потому, что со взрослыми женщинами он не чувствует себя в достаточной степени мужчиной. Сознание собственной сексуальной ущербности сказалось у него и в том, что он раздевал женщин, но не насиловал их. Вероятно, и мастурбировал он, глядя уже на мертвую Мелиссу.

Злодеяние произошло между восемью и десятью утра в один из дней февраля 1974 года в одном из городов на восточном побережье. И это было лишь началом серии кровавых преступлений, совершенных в этом городе. В 1979 году убийца по-прежнему оставался на свободе, и полиция обратилась за помощью к профайлерам из ФБР.

Проникни и убей!

Чудовища выглядят так же, как окружающие их нормальные люди, именно это позволяет им совершать злодеяния. Мы смотрим на них, но не видим их. Монстрами их делает не то, как они выглядят, а то, что они по-прежнему хорошо спят после того, что творят.

Я держу в руках серые листки фотокопии письма, которое убийца послал редактору городской газеты. Письмо содержит детальные описания места преступления и жертв: расположение тел, одежда, причины смерти, в нем упомянуты обстоятельства убийства, которые могли быть известны только преступнику, например, то, что Кеннета перед смертью вырвало, а Сара в тот день не успела убрать постель.

Убийца описал свою тактику: «Следить и выжидать в темноте, выжидать, выжидать… Сексуальные маньяки не меняют своей тактики, и я не стану, ключевыми словами в моем случае будут “Проникни и убей”».

Человек, написавший это, не только брал на себя ответственность за убийства: он как бы ставил на эти злодеяния свой фирменный знак и так становился индивидуальностью. Чего бы этот человек ни добился в жизни (а я думаю, он добился очень немногого), его преступление – это то, чем он больше всего гордится, то, о чем он теперь чаще всего думает. И когда он думает об этом, его существование перестает быть никчемным, а роль – жалкой, он снова переживает момент абсолютной власти над другими, власти над чьей-то жизнью и смертью.

Я перечел первые страницы письма – описания ужасали своей точностью и скрупулезностью: как мог он удерживать в памяти все эти детали?!

Конечно, он не мог, просто он, как и я, смотрел на фотографии с места преступления. У меня были полицейские снимки, а он сделал свои. Но зачем? Ясно, что не затем, чтобы изумлять полицию и газеты точным знанием всех деталей злодеяния (хотя, возможно, у него был и такой расчет), а прежде всего затем, чтобы снова и снова воскрешать в памяти то, что он совершил в то утро в доме Петерсенов. Разумеется, он будет продолжать убивать: он слишком наслаждается насилием и убийством, чтобы остановиться. И когда воспоминания о первой охоте потускнеют, он ударит снова…

Полицейские снимки из дома двадцатисемилетней Фрэнсис Фэррелл едва ли не страшнее, чем фотографии семьи Петерсенов. Убийца раздел ее, связал руки за спиной, надел на голову пластиковый пакет и затянул на горле. Когда пакет сняли, лицо Фрэнсис было черно-красным от цианоза и многочисленных кровоизлияний, кровавая рвота засохла вокруг носа и рта. И снова – никаких следов борьбы или сексуального насилия.

Следующей была двадцатитрехлетняя Лори Галлахер. К ней убийца забрался через окно, связал и задушил. Убив Лори, он отправил очередное письмо – на телевидение.

«Что же, копы не видят, что все эти смерти связаны между собой? – писал он. – Да, тактика разная, но почерк один и тот же».

Он назвал свою жажду убивать «ночным кошмаром», но тут же добавил, что «не стал из-за этого хуже спать».

«После того, что я делаю с ними, я возвращаюсь домой и живу, как любой другой нормальный человек. И так, пока жажда снова не проснется во мне».

Игра без правил

Когда о страшных убийствах начали писать в прессе, несколько психологов и психиатров высказали свои мнения о личности убийцы на страницах газет и с телеэкрана, так что я был не первым, кто анализировал поведение этого хищника. Но мой анализ принципиально иной. Врачи и психологи строят предположения о том, что сделало этого человека таким, каков он есть, я же реконструирую его настоящий облик: как он себя ведет, где и с кем живет, как его можно узнать и найти и что лучше делать, чтобы скорее схватить его.

Я силился представить и заставить себя пережить те ужас и боль, через которые прошла в свои одиннадцать лет Мелисса Петерсен. Он навел на нее пистолет и заставил раздеваться. Связал руки, стянул веревками талию и ноги. Убил ли он уже ее родителей? Я думаю, убил, ведь ему нужно было устранить тех, кто представлял наибольшую угрозу его безопасности. Знала ли она, что папа и мама уже не смогут прийти ей на помощь? Видимо, знала: наверняка она слышала их крики, мольбы о пощаде. Догадывалась ли она, что эти крики лишь еще больше возбудили мучителя? У меня холодеет внутри, когда я пытаюсь представить себе, как он туже и туже затягивает петлю на шее ребенка. Он знал, что последним, что эта девочка увидит в жизни, будет лицо ее мучителя и убийцы, и он, должно быть, упивался этой мыслью.

Как может человек сотворить такое с другим человеком, как можно сотворить такое над невинным ребенком? И можно ли, увидев то, что видел я на снимках из дома Петерсенов, не загореться страстью найти и уничтожить того, кто это сделал?

Мелисса, я не могу – и никогда не смогу – перестать думать о тебе.

Не менее значимо для понимания убийцы было и то, что он сделал с Дэнни. Дэнни был задушен веревкой – так же, как его родители и сестра, так что пакет на его голове был уже «убийством с избытком», как это называют криминалисты. Очевидно, Дэнни был единственным человеком в доме, чье убийство не принесло хищнику наслаждения: он хотел «скрыть» этим пакетом свое злодеяние, спрятаться от взгляда мертвого ребенка. Но почему? Да потому, что Дэнни был там единственным, с кем убийца мог идентифицировать себя.

Я увидел, что преступник одинокий, нелюдимый и замкнутый человек. Возможно, у него никогда не было нормальной сексуальной жизни. Он воспитывался в неполной семье – остался без отца приблизительно в возрасте Дэнни. Его подавляла мать, деспотичная и непоследовательная в своих требованиях к поведению ребенка, возможно, фанатично религиозная (типичная картина детства многих серийных убийц и насильников).

Язык убийцы положительно указывал на интерес к военному делу и полицейскому ведомству. Возможно, он каким-то образом причастен к правоохранительным органам, возможно, нет, и тогда он мечтает о статусе полицейского и той власти, которую дает этот статус. Он делал снимки на месте преступления и составлял описания, вполне отвечающие требованиям полицейского протокола. Он наверняка будет пытаться вмешиваться в расследование, например, появляться в местах, где бывают полицейские, подслушивать их разговоры. Это позволит ему чувствовать себя одним из них и в то же время ощущать свое превосходство над ними.

На его самоупоенности и самонадеянности, подумал я, мы и должны сыграть: когда-нибудь в разговоре с кем-то из родственников или знакомых, хвастая чем-нибудь, он обмолвится и о том, чем больше всего гордится.

Игру в полицейских мы тоже могли использовать. Наверняка у этого парня есть поддельный полицейский значок, помогающий ему проникать в дом жертвы (если, конечно, он не настоящий коп), и наверняка он любит «случайно» дать окружающим заметить этот значок, к примеру, вынимает его, расплачиваясь в баре. Кто-то что-то слышал или видел. У кого-то есть недостающая деталь картины, ключ к разгадке…

Важно было заставить хищника беспокоиться – от испуга его направление мыслей станет более очевидным для окружающих: он начнет пить или худеть, изменит внешность, станет нервным. Без всякой видимой причины и вне связи с разговором или ситуацией он будет заговаривать о тех убийствах.

Но что, если он в самом деле из полиции? Он мог быть одним из нас. Возможно, он обращался ко мне за советом по какому-нибудь другому делу. Я всегда говорю себе: они ходят рядом с нами, но умеют быть невидимыми…

Я хотел бы, чтобы эта история закончилась «хэппи-эндом». Но она поныне не кончена. Дело не закрыто. Тогда, в конце семидесятых, затаив дыхание, мы ждали, когда он заявит о себе снова, но он больше так и не ударил.

Почему он перестал убивать? Вряд ли мы когда-нибудь узнаем. Возможно, он попал в тюрьму за какое-нибудь другое преступление. Возможно, оказался в психбольнице. Или его сбило машиной, или его убили, или он умер от болезни. Возможно, мы подобрались к нему слишком близко (например, его допрашивали как подозреваемого), и он по-настоящему испугался. Хотя обычно такого рода хищники не останавливаются на своем жутком пути.

Спустя несколько лет в том же городе произошло несколько похожих убийств, пресса тут же вспомнила о деле Петерсенов, и вскоре в одну из газет пришло письмо, в котором было написано: «Это не я». Хищник по-прежнему среди нас…

Измерения насилия

В жизни добро торжествует не всегда. Но, как бы ни были страшны и опасны чудовища и как бы много ни было их вокруг, знай: тебе на помощь всегда готовы прийти добрые и смелые люди, делающие все, чтобы защитить людей от чудовищ. На этой войне у тебя немало надежных и сильных союзников

Поведение отражает личность – вот главное правило, которым мы, охотники за серийными преступниками, руководствуемся в своей работе. Криминальное поведение серийных преступников, посягающих на жизнь и свободу других, продиктовано в первую очередь стремлением утвердиться, пережить ощущение полноты жизни за счет подчинения и унижения другого человека.

Хищники имеют разную природу и прячутся под разными обличьями, но все они смертельно опасны. Ключевой момент каждого преступления – это так называемая подпись преступника, которую не следует путать с его техникой. Техника – это то, что преступник делает, чтобы по возможности легко и быстро совершить то преступное деяние, которое он замыслил, тогда как подпись – это то, что он делает для эмоционального удовлетворения, то, ради чего он и идет на преступление.

Чтобы показать разницу между подписью и техникой, я всегда обращаюсь к одному примеру: два разных грабителя во время ограбления банка совершили похожие действия (я работал над расследованием обоих случаев). В Мичигане грабитель заставил всех присутствовавших в операционном зале раздеться догола и лишь после этого, забрав деньги, скрылся. Грабитель в Техасе тоже заставил людей раздеться, но этот к тому же заставлял их имитировать сексуальные действия и принимать унизительные позы и в таком виде фотографировал.

У первого грабителя раздевание – элемент техники: униженные и смущенные люди меньше будут обращать внимания на грабителя, а после того как он скроется, прежде всего поспешат одеться, что даст ему выигрыш времени. Второй же преступник осложняет себе ситуацию (задерживается сделать снимки), но зато получает эмоциональное удовлетворение. У него раздевание – не момент техники, а «подпись».

Среди хищников мы выделяем маньяков-насильников, серийных убийц и сталкеров, «просто» досаждающих жертве своими ухаживаниями и приставаниями. Однако нужно помнить, что и насильник, и сталкер в какой-то момент могут превратиться в убийцу.

Сталкеры

Преступление сталкера состоит в открытом преследовании другого человека и посягательстве на его свободу, действия сталкера определяются как «преднамеренное поведение одного лица, заставляющее другое лицо, находящееся в здравом уме и твердой памяти, испытывать беспокойство и страх». Сталкер может угрожать, а может просто двое суток каждый час звонить и просить о свидании. Ключевым аспектом в определении этого преступления служит повторяемость таких актов, преследование жертвы. Излишне говорить, что это поведение слишком часто заканчивается похищением, изнасилованием или убийством. И сталкеры – именно тот случай, когда полиция может обезвредить убийцу прежде, чем он убьет.

Сталкеры по самому общему критерию делятся на две категории: одни выбирают жертвой незнакомых и часто далеких людей (от кинозвезды до продавщицы из соседнего с домом магазина), другие преследуют знакомых, как правило, близких или некогда близких людей (например, бывшую жену или подругу). В последнем случае преследование часто служит продолжением «старого доброго» домашнего насилия: жена уходит, и муж, потеряв возможность избивать и запирать ее, начинает ходить за ней по пятам, терроризировать звонками и подходить с угрозами к ее друзьям.

Очень разную природу и разные мотивы преступного поведения имеют серийные насильники. В общем, мы выделяем четыре типа насильников-маньяков: утверждающийся, эксплуататор, злой и садист.

Утверждающийся насильник

Утверждающийся насильник ощущает себя несостоятельным как мужчина, не способным построить сексуальное общение с женщиной на основе взаимного согласия и поэтому прибегает к насилию. Нередко утверждающийся насильник, насилуя жертву, извиняется за свои действия или спрашивает, не делает ли он ей больно. Такие вопросы продиктованы не заботой насильника о жертве, а все тем же стремлением убедиться в том, что он все-таки может иметь «нормальный секс».

Большинство насильников этого типа признают, что на самом деле не получают удовольствия от секса, когда насилуют, однако то, что реальность не соответствует их фантазиям, обычно не останавливает их, но заставляет попробовать еще раз – с другой женщиной.

Утверждающийся насильник склонен к вуайеризму и эксгибиционизму, неравнодушен к женскому белью, покупает и хранит порнографию. Если он страдает расстройствами полового аппарата, то с большой вероятностью это преждевременное семяизвержение.

Во время акта он почти или совсем не употребляет бранные слова и не стремится (в сравнении с остальными типами насильников) унизить или оскорбить свою жертву. Однако он может потребовать от жертвы говорить то, что ей предписывает «роль», – восхищаться им как любовником, выражать вожделение…

Утверждающийся насильник не заставляет жертву раздеться и не разрезает на ней одежду. Скорее, он просто «разденет» только те места, которые намерен использовать.

Насильник-эксплуататор

Насильник-эксплуататор – более импульсивный тип. Он не планирует своих преступлений и не фантазирует о них, он просто пользуется подвернувшейся возможностью.

Секс приносит ему настоящее удовлетворение только тогда, когда это акт полного подчинения и унижения женщины. Заполучив жертву в свои руки, он заботится только о том, чтобы как можно сильнее унизить ее.

Если у него есть расстройства психосексуального порядка, то это, вероятнее всего, задержка эякуляции или неспособность переживать оргазм. Эти расстройства равно проявляются у него и в половом акте с жертвой, и в его «нормальной» половой жизни.

Этот насильник озабочен своим физическим состоянием и старается создать себе репутацию мачо. Он интересуется, а то и занимается спортом. Ездит на джипе или каком-нибудь пикапе, специально оборудованном для охоты.

У злого в сексуальном насилии находят выход гнев и агрессия, направленные, как правило, на конкретную женщину (мать, жену, подругу) или группу женщин, иногда – на женщин вообще. Практически никогда злой не нападает на того, кого он в самом деле ненавидит.

Когда он нападает, он может проявлять свою злость как угодно: способы варьируют от словесных оскорблений до убийства. Впрочем, поскольку его осознанная или неосознанная цель состоит в том, чтобы дать выход гневу, обычно злой все же не убивает.

Поскольку он стремится не только подчинить жертву, но уничтожить ее морально, все его поведение подчиняется этому стремлению: он постоянно употребляет грязные слова по отношению к жертве, насилует анально, а потом принуждает к оральному сексу, эякулирует на ее лицо, на тело или на одежду.

Садист

Садист – самый опасный из сексуальных маньяков. Сексуальное наслаждение и стремление причинять боль у него неразрывно переплетены.

Затягивая в свои сети намеченную жертву, он может быть обаятелен, соблазнителен, очарователен и мил. Насильник-садист обычно умен, уровень его интеллектуального развития выше среднего, у него могут быть высшее образование и хорошая работа.

Он совершенно замкнут на себе самом. Единственная вещь, которая его заботит, – собственное удовлетворение и наслаждение. В зависимости от его предпочтений насилие может включать в себя значительный компонент сексуального надругательства, а может и вовсе протекать без полового контакта. Жертва нужна садисту лишь как существо, испытывающее страх и боль.

Садист нередко истязает свою жертву очень долго – часы, дни, недели, поэтому он часто устраивает себе специальное место для этого: это может быть хижина в лесной чаще или специально оборудованный звуконепроницаемый фургон.

Садист фотографирует мучения своей жертвы, снимает на видео. С той же целью – всегда иметь возможность испытать снова чувство обладания жертвой – он также собирает «сувениры»: это могут быть предметы одежды, украшения, а могут быть и части тела жертвы.

Садист никогда не раскаивается и никогда не устрашается содеянным. Свою жертву он просто обезличивает, видит в ней не человека, а лишь «материал» для причинения боли. Садист чаще других насильников убивает. Взывать к его жалости бесполезно в принципе: у него ее нет. Единственный случай, когда он может проявить жалость, – если жертве удастся каким-нибудь образом прорваться сквозь отстранение и обезличивание, «наложенные» на нее садистом, и предстать в его глазах живым человеком. Мне известен случай, когда жертва маньяка-садиста сказала ему, что ее муж болен раком, и он отпустил ее, поскольку раком болел его брат. Другой пожалел женщину, которая напомнила ему мать, но в целом такие случаи очень редки.

Кроме порнографии садистского толка такой тип может собирать разного рода «аксессуары» своей страсти: ножи, нацистские реликвии и прочее. Он может интересоваться военной или судебно-полицейской сферой, шпионскими техниками. Нередко он держит большую собаку типа добермана или ротвейлера.

Свои преступные действия садист тщательно рассчитывает и планирует, что существенно затрудняет его поимку.

Абсолютное большинство насильников составляют утверждающиеся и эксплуататоры. Злых – около пяти процентов от общего числа. Садист – самый редкий, но при этом и самый опасный тип насильника.

Если женщина, подвергшаяся нападению насильника, сумеет быстро понять, с каким типом хищника она имеет дело и что ему нужно, у нее будет больше возможностей изменить ситуацию в свою пользу. А тем, кто стоит на страже закона, идентификация преступника по одному из известных типов помогает эффективнее охотиться на него, работать с ним после ареста, показывать его злодеяния в суде и оценивать степень его опасности при вынесении приговора.