Buch lesen: «Я – Мелантэ»

Глава 1

С самого детства я привыкла к запаху старинных книг, чернильных чертежей и горячего песка. Они окружали меня, как невидимая броня, которую я несла с собой, когда мир за пределами моего дома казался слишком ярким, слишком громким. Моё детство прошло в мире, где время было не преградой, а приглашением. Приглашением заглянуть в прошлое, шагнуть за кулисы истории, в лабиринты мифов и легенд.

Мой дядя, Микаэл Каллис, был археологом, настоящим рыцарем древних миров. Он воспитывал меня с того дня, как я появилась на свет. О моих родителях он говорил немного, лишь упоминал, что они были словно утренний туман: пришли, чтобы дать жизнь, и исчезли, оставив меня в его заботливых руках. Я никогда не спрашивала больше. Дядя был для меня всем – наставником, другом, путеводной звездой.

Каждое лето мы путешествовали по миру, выслеживая древние тайны, как охотники за сокровищами. Мы раскапывали римские монеты в пыльных полях Испании, исследовали руины храмов в Турции, но больше всего дядя любил Грецию. Она была его вечной музой. Именно там он впервые рассказал мне об Одиссее.

"Это не просто история, Александра," – говорил он, держа в руках старое издание с выцветшими страницами, – "Это карта, через которую мы можем увидеть не только миры героев, но и наши собственные души."

Мы зачитывались Гомером по вечерам, под звуки сверчков и треск огня. Дядя восхищался Одиссеем, его хитростью, его волей к жизни. А я… я всегда была очарована Телемахом.

Он был для меня чем-то большим, чем сын героя. В нём была странная энергия, недосказанность. Что-то в нём цепляло меня, будто он был не просто героем, а чем-то большим – фигурой, пронзающей время. Я часто задавалась вопросом: что чувствовал Телемах, когда ждал отца? Когда видел, как мать борется с наглыми женихами? Может, он мечтал не просто о возвращении Одиссея, а о том, чтобы самому стать героем своей истории?

Эти размышления стали для меня чем-то большим, чем просто детские фантазии. Они были началом пути, который я не могла предугадать. Даже после того, как дядя покинул этот мир, его любовь к древним мирам осталась во мне. Я выбрала археологию, словно хотела продолжить его дело. Но вместе с этим во мне жила другая страсть – любовь к невозможному, к историям, которые раздвигали границы времени и пространства.

Дядя часто говорил, что время – это самая великая загадка. И, может быть, где-то в его словах скрывался ответ на вопрос, который я задаю себе до сих пор: почему я не могла избавиться от чувства, что Телемах – это не просто имя на страницах древней поэмы? Почему я ощущала, что он ближе ко мне, чем любой другой герой?

Я всегда думала, что это лишь воображение. Но теперь, когда я оглядываюсь назад, я понимаю: история началась задолго до меня. И её нити вели не только в прошлое, но и в будущее, в миры, которые мне ещё только предстояло открыть.

Итаку я представляла иначе. Для меня этот остров всегда был больше, чем просто точка на карте – символ дома, места, где время и вечность пересекались. Здесь Одиссей строил свои планы, защищал свою землю и свою честь. В университетской библиотеке, погружённая в книги о микенской культуре и линейном письме Б, я воскрешала в воображении его пейзажи: вечнозелёные кипарисы, холмы, украшенные древними храмами, ветер, напоённый ароматами лавра. Но реальность оказалась совсем другой.

Сквозь грязные окна трясущегося автобуса я видела не романтическую Итаку, а пыльные дороги, серые холмы и старые тракторы, забытые вдоль обочин. Водитель изредка выругивался на коз, лениво переходящих дорогу, а я сжимала в руках блокнот – свою путеводную звезду, в которой до сих пор жила вера в великие открытия.

Профессор Лазаридис, давний знакомый моего дяди, был настойчив. Его сообщение не оставляло мне выбора: «Ваше участие в экспедиции крайне важно. Это может быть крупнейшим открытием нашего времени». Я представляла себе величие того, что нас ждёт, но по пути к раскопкам казалось, что я заблудилась в пустоши.

Три дня я скрупулёзно очищала керамические осколки, сортировала обломки амфор и спорила о датировках с другими студентами. Каждый день был похож на предыдущий. Шум лопат, монотонный ритм щёток, сухие замечания Лазаридиса… В сердце росло чувство утраты: где магия, которой был наполнен мой мир в детстве? Но на четвёртый день всё изменилось.

– Александра! Сюда! – донёсся голос одного из студентов.

Я бросила щётку и поспешила к месту, где несколько человек уже столпились вокруг чего-то, скрытого в земле. В углублении виднелись обугленные деревянные балки. Лазаридис, присев на корточки, склонился над небольшой плитой, едва видимой под слоем почвы.

– Это может быть перекрытие, – предположила я, чувствуя, как внутри поднимается знакомое волнение.

– Взгляни сюда, – ответил Лазаридис и указал на поверхность каменной плиты.

Символы, вырезанные на ней, казались знакомыми, но одновременно чуждыми. Я осторожно провела пальцами по линиям, стараясь разобрать текст.

– Линейное письмо Б… – начала я, но тут же осеклась. – Нет. Это что-то другое.

Среди символов микенского письма были грубые, резкие знаки, как будто их вырезал кто-то, не знающий истинной системы письма.

– Это не микенское, – выдохнула я. – Эти символы… они будто из другого времени. Или мира.

Лазаридис кивнул, его глаза вспыхнули от азарта.

– Сравни формы. Это напоминает протосемитское письмо. Такое находили в Леванте, но здесь… – Он замолчал, словно разглядывал глубже, чем я могла увидеть.

Его слова зацепили. Протосемитское письмо? Здесь, на Итаке? Я вспомнила о загадочных народах моря, разрушивших цивилизации бронзового века. И если их следы остались в Леванте, почему бы им не оказаться здесь?

– Это может быть список, – задумчиво сказал Лазаридис. – Посмотри, как расположены символы. Это имена.

Мой палец скользнул по первым строкам: Антиной, Евримах. Имена, знакомые каждому, кто читал Гомера. Но дальше шли слова, которых я не знала: Закрум, Шубалу.

– Женихи Пенелопы? – спросила я, хотя интонация больше напоминала заявление.

Лазаридис не ответил. Но тишина говорила больше слов. Мы наткнулись на нечто невероятное.

Поздним вечером, когда лагерь затих, я вернулась к раскопкам. В свете фонаря плита выглядела ещё более загадочной. Я склонилась над ней, пытаясь снова разглядеть символы, и вдруг заметила небольшой предмет в углу.

Металлический осколок, вкрапления ржавчины… На его поверхности была выгравирована сова – символ Афины. Я подняла его, ощутив холод металла. И в тот же миг мир вокруг изменился.

Свет погас, тишина накрыла, словно плед, а в моей голове вспыхнули образы. Корабли под парусами, люди в бронзовых доспехах, женщина в синем хитоне с глазами богини. Рядом с ней стоял юноша, чьи голубые глаза будто смотрели в самую душу.

Мир закружился. Я выронила артефакт, и видения исчезли. Осталась лишь темнота. И понимание, что это была не просто находка. Это была дверь. Дверь в прошлое, которое я едва начала понимать.

Имена на той табличке преследовали меня даже во сне. Закрум, Шубалу… Эти слова звучали, как эхо далёких берегов, шёпот неизведанных миров. Они не были греческими, в этом не оставалось сомнений. Каждый раз, когда я закрывала глаза, передо мной вставали образы народов моря – странников, завоевателей, пиратов. В университетской библиотеке я часами разглядывала карты их путей, пытаясь понять, кем они были: разрушителями великих цивилизаций бронзового века или лишь последней главой трагедии, которая началась задолго до их прихода.

Лазаридис однажды упоминал, что их следы можно найти по всему Средиземноморью, но я никогда не думала, что они могли добраться до Итаки. И вот я стояла здесь, перед плитой, на которой эти имена, словно узоры на древнем ковре, намекали на связи, которые мне предстояло разгадать.

Ночью лагерь утих, но я не могла уснуть. Луна заливала всё мягким серебром, и звуки ночи, обычно такие успокаивающие, сегодня казались тревожными. Каждый шорох, каждый скрип палатки напоминал мне о древних тайнах, спрятанных буквально в нескольких метрах под землёй.

Я не выдержала. Встав с кровати, я осторожно вышла из шатра, стараясь не разбудить остальных. Фонарик в руке дрожал, его пятно света прыгало по камням, будто само боялось заглянуть в тьму. Когда я добралась до плиты, ветер стих, а воздух наполнился странным, гнетущим спокойствием.

Сначала я просто стояла, разглядывая плиту, будто пытаясь заговорить с её молчаливыми символами. Но что-то внутри меня – не просто любопытство, а почти животный инстинкт – подталкивало меня к действию. Я наклонилась ближе и заметила, что один из краёв плиты слегка приподнят. Сердце замерло.

Монтировка лежала неподалёку, оставленная кем-то из наших. Я схватила её и осторожно, миллиметр за миллиметром, начала поддевать плиту. Камень двигался неохотно, с протестующим скрежетом, но, наконец, поддался, и под ним открылось узкое отверстие. Из темноты пахнуло древней пылью, тёплой и густой, как сама история.

Логика подсказывала мне остановиться, позвать Лазаридиса, но что-то более сильное – зов, который я не могла объяснить, – заставило меня пролезть внутрь. Это был узкий проход, ведущий в подземное помещение, которое, казалось, ждало меня тысячи лет.

Фонарик выхватил из темноты стены, покрытые росписями. Цвета поблекли, но линии оставались удивительно чёткими. На одной стене была изображена женщина в синем хитоне, с холодным, почти божественным взглядом. Я уже видела её раньше – во сне или видении, что мучило меня после того, как я нашла металлический артефакт.

На другой стене – мужчина в плаще, стоящий на фоне кораблей. Его глаза, нарисованные с пугающей точностью, словно следили за мной. Одиссей. Я была уверена.

Но именно третье изображение заставило меня застыть. Юноша с медными волосами и голубыми глазами смотрел на меня из глубины веков. Его лицо было обрамлено завитками декоративных линий, как у героя древней фрески. Рядом с ним я заметила символ, который Лазаридис назвал протосемитским.

«Кто ты?» – прошептала я, чувствуя, как холодный пот стекает по спине.

И тут я увидела надпись под изображением. Слова были странной смесью микенского письма и незнакомых мне символов. Я склонилась ближе, чтобы разобрать: Телемах.

Имя, которое я знала с детства. Сын Одиссея. Но что он делал здесь, на Итаке, в этом святилище, о котором никто не знал?

Мой взгляд скользнул дальше. Ещё слова, сложные и загадочные, повторялись в виде зашифрованных фраз. Правда. Возвращение. Долг. Всё это казалось отголоском чего-то важного, недосказанного.

Я сделала несколько снимков, чувствуя, как в груди разгорается странное, лихорадочное волнение. И вдруг за моей спиной раздался звук. Шорох, неестественный для этой тишины. Я обернулась, и в тусклом свете фонаря увидела тень человека, стоявшего у входа.

Тень у входа была неподвижна, но её присутствие заполнило всё пространство святилища. Я попыталась унять дрожь в голосе.

– Кто здесь? – спросила я, хотя уже знала ответ.

Тишина длилась слишком долго. Потом фигура шагнула вперёд, и свет фонаря выхватил из тьмы знакомое лицо.

– Лазаридис? – облегчение смешалось с лёгким разочарованием. Я даже не знала, чего ожидала, но это было не он.

Он молча смотрел на меня. Лицо оставалось в тени, но голос – низкий, с почти ощутимой усталостью – разрезал тишину.

– Александра, что ты здесь делаешь?

– Вы должны это увидеть, – я показала на росписи, чувствуя, как меня вновь захлёстывает азарт.

Лазаридис шагнул внутрь, его взгляд мгновенно упал на изображение юноши. Лицо его едва заметно изменилось, будто он увидел нечто, что не должен был видеть.

– Телемах, – прошептал он, и это имя повисло в воздухе, будто древняя мантра.

– Я нашла его имя, – мои пальцы дрожали, когда я показала на надпись под росписью. – Но это не просто имя. Что-то здесь не так… Всё это… Закрум, Шубалу… Как они могли оказаться на Итаке?

Я пыталась говорить спокойно, но мысли вихрем неслись в голове.

– Народы моря обвиняют в разрушении цивилизаций, – задумчиво сказал Лазаридис. – Но, возможно, они были не только разрушителями. Может быть, они соединяли культуры, которые иначе никогда бы не встретились.

Его слова эхом отдавались в моём сознании.

– Но если это так, – я медленно провела рукой по стене, – что они делали здесь?

Лазаридис взглянул на меня, его глаза блестели в слабом свете.

– Возможно, Одиссей был не просто героем, Александра. Может, он был мостом. Проводником.

Я почувствовала, как внутри что-то щёлкнуло. Его теория казалась безумной, но она слишком хорошо вписывалась в этот момент.

Я собиралась ответить, но вдруг воздух снова дрогнул, как лёгкий ветерок из ниоткуда. Лазаридис напрягся, прислушиваясь.

– Это не просто ветер. – Его голос стал тихим, он почти превратился в шепот. – Здесь есть ещё один вход.

Мы начали исследовать стены. Лазаридис остановился первым, заметив панель, едва различимую в полутьме. На ней были вырезаны те же символы, что и на плите.

– Это замок, – он провёл рукой по вырезанным знакам. – Древний, как и всё здесь.

Я посмотрела на артефакт с совой, который держала в руках. Металл холодил кожу, но что-то подсказывало мне, что он – ключ.

– Попробуй, – сказал Лазаридис, не отрывая взгляда от панели.

Я приложила артефакт к символам. Сначала ничего не происходило, но потом металл потеплел в моих пальцах, и знаки на панели начали светиться. Золотой свет разливался по поверхности, словно древняя энергия оживала.

С глухим скрежетом панель начала сдвигаться. За ней открылся узкий проход, ведущий вниз, вглубь земли.

– Нам нужно идти, – голос Лазаридиса звучал одновременно настойчиво и торжественно.

Я заколебалась лишь на мгновение, прежде чем шагнуть за ним. Тьма сомкнулась вокруг нас, но я знала одно: где-то там, в самом её центре, была разгадка.

Телемах.

Его имя, как древний пароль, отозвалось эхом в моём сердце. Кто он? И почему кажется, что вся эта история – ключ и к его тайне, и к моей?

Глава 2

На следующее утро я проснулась на рассвете, не в силах стряхнуть с себя образы, которые всплывали в сознании, как обрывки сна. Женщина в синем хитоне, юноша с медными волосами – их лица казались такими отчётливыми, будто я видела их не в воображении, а в реальности. Словно кто-то оставил их отпечаток на сетчатке.

Лагерь оживал лениво: звон кастрюль, голоса студентов, спорящих о вчерашних находках, аромат крепкого кофе, который кто-то сварил на старой плите. Но я не могла отвлечься от одной мысли – что скрывается за той дверью, которую мы открыли.

Лазаридис ушёл ещё до рассвета, оставив свои вещи в беспорядке возле палатки. Я знала, где его найти.

Пещера встретила меня холодом и неожиданной тишиной. Он стоял, почти сливаясь с тенью, задумчиво склонившись к стене, где вчера светились символы.

– Доброе утро, – осторожно нарушила я молчание.

– Ты рано сегодня, – отозвался он, не оборачиваясь.

– Я не могла уснуть, – честно призналась я, чувствуя, как дрожь в голосе выдаёт волнение. – Эти имена… Закрум, Шубалу. Они не греческие. Как они могли оказаться здесь?

Он повернулся ко мне, и в его глазах светилось что-то тревожно-загадочное.

– Древние мифы всегда скрывали больше, чем рассказывали. А если народов моря было больше, чем мы думаем?

– Вы хотите сказать, что они оставили след здесь?

Лазаридис кивнул, его взгляд снова скользнул по росписям.

– В списках упоминаются не только греческие, но и семитские имена. Возможно, эти народы не просто разрушали цивилизации, а соединяли их.

Слова зазвучали в моей голове как древняя музыка, пробуждая образы кораблей, плывущих через моря, культур, встречающихся на перекрёстках эпох.

– А юноша? – спросила я, указывая на роспись. – Кто он?

Лазаридис медленно отвёл взгляд, словно не хотел отвечать.

– Если легенда правдива, это Телемах.

– Сын Одиссея?

Он кивнул.

– В текстах говорится, что он жил в тени своего отца, но его самого почитали как героя. Хотя никто толком не знал, кем он был.

Что-то в его словах заставило меня замереть. Глаза юноши из росписи будто смотрели прямо на меня.

– Почему эта легенда так важна?

– Потому что она связана с тем, что мы нашли. – Голос Лазаридиса звучал так, будто он сам боялся сказать больше.

Остаток дня я провела среди черепков и керамических плиток, но мысли снова и снова возвращались к пещере. Что скрывается за её стенами? Почему Лазаридис избегал разговора об этом?

Ночью, когда лагерь уже погрузился в сон, я взяла фонарик и направилась туда одна.

Тишина ночи была густой, словно кто-то специально накрыл землю покрывалом из звуков цикад и шелеста ветра. Пещера встретила меня холодом, который пробирал до костей.

Свет фонаря выхватил из тьмы символы на стенах. А затем я снова увидела его. Юношу с медными волосами и голубыми глазами. Но теперь его лицо было другим. Живым. Глаза словно следили за каждым моим движением.

Я сделала шаг вперёд, и воздух вокруг изменился. Казалось, что стены начали шептать, а из глубины доносился звук, похожий на эхо далёкого голоса.

– Кто ты? – прошептала я, не ожидая ответа.

Голос ответил. Низкий, глубокий, словно звук волн, разбивающихся о берег.

– Александра…

Моё сердце замерло, а потом заколотилось так, что я едва могла дышать.

– Кто ты? – спросила я громче, надеясь, что голос снова ответит.

Но всё стихло.

И тут я заметила нечто странное на полу. Фонарь осветил блестящий предмет, наполовину засыпанный пылью. Я подняла его. Это был обгоревший диск с гравировкой. Юноша с росписи теперь был окружён символами, которые казались мне одновременно знакомыми и непонятными.

Я едва успела рассмотреть его, когда из глубины пещеры донёсся шум. Тень зашевелилась, и я почувствовала, как что-то древнее и могущественное пробуждается.

Воздух в пещере стал тяжёлым, словно насыщенным тысячелетней пылью и тайнами, которым не место под светом фонаря. И вдруг я снова услышала голос. Но теперь он звучал иначе: грозно, властно, как команда, от которой нельзя уклониться.

– Найди меня…

Эти слова эхом отозвались в моём сознании, словно удар гонга, рассекающий тишину. Я стояла, не в силах пошевелиться, но затем какая-то необъяснимая сила заставила меня выйти из пещеры.

Возвращаясь в лагерь, я сжимала в руках находку. Гравировка на обгоревшем диске, хотя и стерлась от времени, была пугающе чёткой в моём сознании. Лицо юноши с медными волосами и голубыми глазами – Телемаха. Теперь я видела его не только на росписях, но и в каждом повороте собственной мысли.

Лагерь встретил меня привычным шумом – шуршанием палаток, ночными криками птиц, потрескиванием костра. Но я будто перестала быть частью этой картины. Всё, что происходило вокруг, казалось бесконечно далёким, незначительным.

Я сжала диск сильнее. Вопросы, которые крутились в голове, остались без ответа. Но одно я знала точно: теперь ничего не будет, как прежде.

Этот голос, эти символы, этот юноша… Он стал моей одержимостью. Телемах. Кто он? Беспокойный дух прошлого? Героический миф, который не даёт покоя даже спустя тысячелетия? Или… что-то гораздо большее?

И главное – что всё это значит для меня? Почему его взгляд с росписи, его шёпот в пещере и даже сама его легенда теперь словно оплели моё сердце?

Я стояла у палатки, глядя на ночное небо, и чувствовала, что тьма хранит ответы, которые я обязана найти.

Глава 3

На следующее утро я проснулась от ощущения, будто кто-то наблюдает за мной. Открыв глаза, я увидела Лазаридиса на пороге шатра. Его лицо было серьёзным, но во взгляде сквозила смесь усталости и настороженной решимости.

– Нам нужно поговорить, – коротко сказал он, отступив в сторону.

Я быстро натянула ветровку и вышла в холодное утро. Лагерь уже оживал: звон металлических кружек, голоса студентов, обсуждающих вчерашние находки, шум шагов по каменистой земле. Но Лазаридис, молча жестом указывая в сторону, повёл меня туда, где никто не мог нас услышать.

– Ты была в пещере ночью? – спросил он, не скрывая прямоты.

Я вздохнула, понимая, что отрицать бесполезно.

– Была, – ответила я.

– Ты что-то взяла?

Словно по рефлексу, я вынула из кармана артефакт. Едва он оказался у Лазаридиса в руках, я заметила, как его выражение лица изменилось. Гнев, которого я ожидала, сменился чем-то более сложным. Интерес? Или, возможно, нечто близкое к страху?

– Ты понимаешь, что это? – произнёс он, вращая находку в руках.

– Не совсем. Но я знаю, что это важно, – сказала я. – Важно не только для истории. Что-то происходит, Лазаридис. Я слышала голос.

Его глаза резко поднялись, в них мелькнуло беспокойство.

– Голос?

Я кивнула, чувствуя, как мои слова висят в воздухе, тяжёлые, будто вытесненные из него самим временем.

– Он сказал… «Найди меня».

Лазаридис на мгновение застыл, затем вернул мне артефакт и сказал, едва слышно:

– Это меняет всё.

К полудню в лагерь прибыл новый участник. Мужчина лет сорока с цепким взглядом, излучающим смесь академической мудрости и лёгкой иронии. Его твидовый пиджак, как у Лазаридиса, выглядел совершенно неуместно на фоне каменистой равнины.

– Александра, – представил меня Лазаридис. – Это доктор Аарон Морайтис, эксперт по древним языкам.

– Очень приятно, – сказал он, тепло улыбнувшись. Его взгляд был настороженным, но доброжелательным.

– Покажите мне находку, – попросил он, не теряя времени.

Я передала артефакт, наблюдая, как его пальцы скользят по гравировке. Морайтис внимательно осмотрел диск, затем нахмурился, словно увидел нечто, что не мог сразу осмыслить.

– Это смесь микенских и протосемитских символов, – пробормотал он, больше себе, чем мне. – Но эти знаки… они…

– Что? – поторопила я, чувствуя, как напряжение нарастает.

– Словно они не просто слова. Это идеи. Возможно, даже… карта.

– Карта? – удивилась я.

– Или ключ, – поправил он, подняв на меня взгляд, в котором читалось больше, чем он готов был сказать.

Дни потянулись, как вязкая смола. Лазаридис и Морайтис погружались в изучение артефакта, обмениваясь предположениями, но, казалось, каждый ответ лишь рождал новые вопросы. Всё, что оставалось мне, – это ждать.

Но ждать становилось всё труднее.

Каждую ночь меня тревожили странные звуки: ветер, уносящий обрывки шёпота, или гул, доносящийся будто из самого сердца земли. Видения из пещеры оживали во сне. Телемах, женщина в хитоне, мачты кораблей, рассекающих тёмное море.

На четвёртый день я снова не выдержала.

Вернувшись к пещере, я почувствовала, что она изменилась. И когда я шагнула в её мрачное чрево, голос раздался снова. На этот раз он был громче, отчётливее.

– Александра…

Я вздрогнула, но не успела обернуться, как услышала за спиной шорох.

– Ты явно не осторожна, – голос доктора Морайтиса заставил меня резко выдохнуть.

Он стоял с фонариком, освещая стену.

– Не могу сидеть сложа руки, – ответила я, стараясь скрыть тревогу.

Он не улыбнулся. Вместо этого подошёл ближе, провёл рукой по стене, указал на незамеченные мной прежде символы.

– Что ты видишь? – спросил он, его голос звучал спокойно, но в нём чувствовалась скрытая напряжённость.

Я вгляделась. Символы соединялись в узор, который сразу же показался мне слишком сложным для обычного алфавита.

– Это карта, – выдохнула я.

– Возможно, – задумчиво сказал он. – Или… ключ.

– Ключ? От чего?

Он посмотрел на меня, и в его глазах светилось странное понимание.

– Это и предстоит выяснить.

Позже той ночью голос снова позвал меня.

– Александра…

Я села на кровати, сердце колотилось, будто в такт звуку.

Шатёр казался душным, поэтому я выскочила наружу, не задумываясь о последствиях. Всё вокруг было тихо, лагерь спал под светом луны. Но я знала, куда идти.

На границе тьмы, у самой кромки леса, я увидела его.

Юноша из моих снов. Медные волосы, светящиеся в лунном свете, голубые глаза, будто поймавшие в себе весь мир.

– Кто ты? – вырвалось у меня.

Он смотрел прямо на меня, и его улыбка была одновременно манящей и пугающей.

– Найди меня, – сказал он вновь.

И исчез, оставив меня одну в ночи, но с чувством, что теперь я принадлежу чему-то большему, чем могла представить. Ветер не просто холодил – он обволакивал, проникал внутрь, как будто хотел что-то нашептать. Я стояла на месте, глядя туда, где только что исчез силуэт из моих видений. Его голос звучал в голове, разбиваясь эхом о стенки сознания: «Найди меня».

Что это было? Призрак, наваждение, предупреждение? Или всё сразу? Но больше всего меня беспокоила не сама встреча, а то странное, неудержимое чувство, будто мне был дан ответ на вопрос, который я даже не успела задать.

Утром я разбудила Лазаридиса и Морайтиса раньше рассвета. Они встретили меня с той смесью недовольства и настороженности, которая свойственна учёным, привыкшим к долгим размышлениям, но не к резким поступкам. Однако мои горящие глаза не оставляли им шансов на возражение.

– Мы упустили что-то важное, – заявила я, выкладывая артефакт на стол, словно бросая вызов их скептицизму. – Там есть ещё. И мы должны вернуться в пещеру.

– Ты осознаёшь, как это звучит? – Лазаридис потёр виски, явно сожалея о том, что не отправился на раскопки в другом месте.

– Как решимость, – парировала я, не дрогнув. – Мы близки к чему-то великому. Если мы отступим сейчас, мы никогда не узнаем правды.

Морайтис наблюдал за мной с неожиданным интересом. В его взгляде не было ни насмешки, ни сомнений – только тонкое, почти осязаемое уважение.

– Она права, – сказал он. – Символы на артефакте слишком сложны и не могут быть случайностью. Они соединяют культуры, которых не должно было быть вместе. Это загадка, достойная внимания.

Лазаридис закатил глаза, но сдался:

– Хорошо. Но если мы ничего не найдём, я возвращаюсь к более реальным задачам.

Мы отправились в пещеру при свете фонарей, нагруженные инструментами и надеждами. На этот раз я замечала детали, которые раньше ускользали от взгляда. Символы на стенах больше не были хаотичными: линии, вырезанные в камне, складывались в сложные узоры. Морайтис остановился у одной из стен и провёл пальцами по древним гравировкам.

– Это не просто карта, – сказал он после долгой паузы. – Смотри, линии… это созвездия.

Я пригляделась, и сердце ёкнуло: звёзды действительно складывались в незнакомый небесный рисунок.

– Но почему звёзды здесь? – спросила я, чувствуя, как холодок пробегает по спине.

– В древности астрономия была неотъемлемой частью религии и ритуалов, – объяснил Морайтис. – Люди смотрели на звёзды, чтобы найти ответы или понять свою судьбу.

Я едва слушала. Всё внутри тянуло меня к углублению в стене, которое вчера казалось пустым. Но теперь, под другим углом света, оно выглядело совсем иначе. Я прикоснулась к поверхности, едва заметный холод обжёг кончики пальцев. Проведя по краю, я наткнулась на маленький выступ. Не задумываясь, надавила.

Стена передо мной дрогнула и отъехала, открывая узкий проход. Внутри нас ждал сосуд – древний, с паутиной трещин, но удивительно сохранившийся. Его поверхность покрывали те же символы, что и на артефакте.

– Это капсула, – прошептал Морайтис, не отрывая взгляда. – Возможно, здесь что-то спрятано. Документы, реликвии… что-то важное.

– Мы откроем его в лагере, – решил Лазаридис. Его голос был твёрдым, но в глазах горел азарт.

Позже той ночью, лёжа в своём шатре, я снова услышала его голос: «Ты близко… найди меня».

Я вскочила, сердце бешено колотилось. Но вокруг не было ни звука, ни движения. Только тишина и звёзды, мелькающие в прорезях тканевой крыши. Их очертания складывались в те самые созвездия, что я видела на стене.

Эти звёзды звали меня. Куда?