Buch lesen: "Пончиковый легион"

Joe R. Lansdale

The Donut Legion

Печатается с разрешения литературного агентства Nova Littera SIA.

Перевод с английского: Александр Крышан

Copyright © 2022 by Bizarre Hands LLC

© Александр Крышан, перевод, 2026

© ООО «Издательство АСТ», 2026

* * *

Посвящается Ники – лучшей собаке на свете

Религия состоит из набора вещей, в которые, как полагает средний человек, он верит и в которых хотел бы быть уверенным.

Блокноты Марка Твена. Марк Твен

Безумие заразно.

Себастьян Хафф (имперсонатор Элвиса)

1

Поздней ночью, накинув на плечи плед, я сидел за столом на веранде своего дома с чашкой горячего чая. Меня мучила головная боль. Дни уже давно стояли прохладные, и зелень окружавшего мой дом леса увядала. Однако угасание лета и наступление осени подарили мне красоту иного рода – бурой и золотистой, багряной и оранжевой листвы.

Но сейчас, в темноте, я, конечно же, не мог видеть красок. Лишь слышал, как в глубокой ночи под легким северным ветерком подрагивают ветви, роняя листья, – а те, планируя, опускаются на землю. К утру и землю в лесу, и траву на моей лужайке укроет пестроцветный ковер.

Я выхлебал остатки чая, держа теплую кружку обеими руками, затем поставил ее на стол и спустился с веранды, кутаясь в плед.

Я неспешно прошагал на задний двор, где меня поджидали высокий табурет и телескоп на треноге. Уселся на табурет, поплотнее закутался в плед и приник к окуляру. Луну окольцевал светящийся круг: либо у меня начала зреть катаракта, либо – что более вероятно – работает примета старого фермера, предвещающая перемену погоды.

Едва я взялся перенастраивать телескоп, как услышал гудение мотора на моей длинной подъездной дорожке. Я соскользнул с табурета и зашагал вокруг дома. Вскоре я увидел свет автомобильных фар, плывущий по дорожке. У ворот свет остановился и погас. Дверь машины открылась, и на мгновение в облачке сияния салонной лампы я увидел женщину. С этого расстояния можно было разглядеть лишь силуэт, но я тотчас понял, что знаю ее. Я знаю, как она двигается, и как пахнет, и как прикасается ко мне. Моя бывшая жена, Мэг, которую я с шутливой нежностью называл Мегалодоном.

Она захлопнула дверь – машина растворилась в темноте, а Мэг превратилась в движущуюся тень. Деловито и ловко, по-обезьяньи, она перелезла через ворота и зашагала по подъездной дорожке к дому. Приставными шагами вдоль стены я вернулся на крыльцо и снова уселся в кресло. Горячего чая уже не осталось, но я почему-то взял кружку обеими руками, словно надеясь, что она еще могла сохранить тепло. Не сохранила. На деле, похоже, эта ночь несла мне не только встречу с бывшей женой, но вместе с ней еще и неожиданное похолодание, сопровождаемое недобрыми предчувствиями.

Мэг несколько раз наведывалась в мое нынешнее жилище, чтобы поговорить о том о сем, – по большей части темой разговоров было избавление от общей собственности, – однако это жилище принадлежало мне одному вне зависимости от прежних обязательств. Ее одежда никогда не висела в моих шкафах, а косметика и лак для волос не были разбросаны вокруг одной из раковин в ванной, и ее шампуни и кондиционер не стояли на полочке в моей душевой. Мэг никогда не получала здесь большего, нежели кофе за столом в доме да один раз – здесь, на веранде.

Сказать по правде, я счастливчик. Притом что я еще молод, в ближайшие пару лет мне не придется искать работу, чтобы оплачивать счета. Тем не менее, вставая по утрам, я принимался трудиться над новой книгой. Надеюсь, скоро я закончу ее и, прибегнув к магии электронной почты, отправлю своему задерганному литературному агенту. Я не был богат, и новая книга тоже не сделает меня таковым, но она давала мне возможность не вкалывать от звонка до звонка.

Сейчас мне жилось лучше, чем в ту пору, когда мы с Мэг были женаты. Мэг не давала сосредоточиться, рассеивая мои мысли. Теперь у меня была цель, и о Мэг я думал всего лишь десяток раз в день, а не ежеминутно.

Мэг двигалась ко мне, и чем ближе она подходила, тем сильнее занимал мои мысли ее муж Итан. Он прикасался к ней там, где прикасался я, и она прикасалась к нему там же, где прикасалась ко мне, и от этого мне вдруг сделалось тошно, и я почувствовал себя по-дурацки, как школьник, чья подружка укатила на машине другого парня, потому что у того тачка оказалась круче.

Мэг ступила на веранду. Доски скрипели, когда она шла ко мне. Она уселась за стол напротив. Луна все ниже и ниже клонилась к западу, забрасывая горсти серебристых лучей под нависающую крышу и на веранду и при этом подсветив Мэг так, что на мгновение та показалась прозрачной. Затем Мэг чуть сдвинулась, и я увидел, как она красива: длинные волосы цвета воронова крыла рассыпались по плечам водопадом пролитой китайской туши. В лунном свете ее нежная кожа казалась еще нежнее, по крайней мере, на той стороне лица, которую я мог видеть отчетливо. На Мэг была футболка, синие джинсовые шорты и тенниски. Она села в кресло, подобрав на сиденье длинные ноги, и положила подбородок на колени, обхватив их руками.

Я видел на ее лодыжке браслет, серебряную цепочку с висящим на ней сердечком из серебра. Мне была знакома эта ее поза. Иногда она даже спала так, волосы закрывали ей лицо, словно капюшон. Много раз по ночам я пальцами осторожно отводил волосы с ее лица, чтобы любоваться им, чтобы слышать ее дыхание; я прикасался к ней так же легко, как к крыльям бабочки.

– Я была уверена, что ты не спишь, – заговорила она. – Ты всегда любил засиживаться допоздна.

– Когда не надо было рано вставать, – откликнулся я.

– Как дела?

– Все хорошо. Не думаю, однако, что ты явилась почти в три ночи, чтобы справиться о моем здоровье и общем благополучии.

– Пришла попросить об одолжении.

– А до завтра это не могло подождать? Или можно было решить вопрос по телефону. А еще есть электронная почта.

– Мы больше не вместе, но мне хотелось тебя увидеть.

– Прекрасно. Ты меня увидела.

– Не будь злюкой, Чарли.

– Я все еще чувствую себя в некотором роде кинутым от того, как ты сбежала с Итаном. Тогда я подумал, что ты просто вышла в магазин.

– Ну, значит, тебе понравится моя просьба. Мне нужна твоя помощь. Это связано с Итаном и с тем, что, как мне кажется, может быть убийством.

– Убийством? Кого убили?

– Итана.

– Итан мертв?

– Думаю, да. И я думаю, происходит еще много чего, и я не больно-то понимаю происходящее, но одно вижу: это еще не конец. И я сбита с толку.

– Как-то все чертовски запутано, Мэг.

– Я не хотела так это подавать. Я знаю достаточно лишь для того, чтобы понимать, что знаю недостаточно.

– Почему ты пришла ко мне?

– Ты был полицейским.

– Два года. Ненавидел это дело.

– И частным сыщиком.

– Год или около того. Ненавидел это дело.

– Но у тебя хорошо получалось.

– Полиция. Иди туда.

– Толку не будет, Чарли.

– Я по-прежнему ничего не понимаю. Итана убили? Я ничего об этом не слышал.

– Сдается мне, ты здесь как на необитаемом острове.

– Согласен. Но я читаю новости на компьютере, время от времени смотрю телевизор. Ничего о мертвом Итане Филипсе.

– Ты по-прежнему смотришь на звезды и Луну и грезишь о Марсе?

Эта реплика показалась мне странной.

– Именно этим и занимался, когда услышал твою машину.

– Продолжаешь вести расследования – в каком-то смысле. Интересуешься тем, чем занимаются люди, пытаешься получше разглядеть лицо Луны, разгадать марсианские загадки. Я совершила ошибку, уйдя от тебя.

– Может, мне хорошо без тебя.

– Человек порой делает глупости.

– Кого из нас ты имеешь в виду?

– Себя, видимо.

– Черт, Мэг. Мы оба глупили. По молодости.

– Думаю, я больше люблю идею того, чтобы быть влюбленной, нежели саму влюбленность. Люблю тот взрыв эмоций, что случается, когда приходит что-то новое. В моем случае – очередной новый роман. Новые взгляды. Новые убеждения. Все это для меня как конфетка… До тех пор, пока не прожую.

– Ну да. Игра в собачку, а я – в центре. Кэссиди, я, а теперь Итан. Ты проходишь сквозь нас, как дерьмо сквозь гуся. Используешь брак как плейсхолдер¹.

– Видимо, я это заслужила. Моя мать была такой. Думаю, в жизни лучшему учишься у лучших, а худшему – у худших, а она была одновременно и тем и другим. Твоя мать – вот это была мать! Мой идеал.

– Я тоже, – сказал я. – Но, возвращаясь к нам, – все кончено. Мы больше не «мы».

– Это не совсем верно.

– Потому что тебе нужна моя помощь?

– Отчасти. Мне нужно, чтобы ты кое-что расследовал для меня – как частный сыщик.

– У меня нет лицензии. Уже много лет как. И ты это знаешь. Я теперь писатель на полной ставке.

– Но с лицензией или без – ты же знаешь это дело, верно?

– Знаю.

Мэг слегка поежилась. Я встал, накинул ей на плечи свой плед. Ее рука поднялась и коснулась моей. Она показалась мне ледяной, чуть влажной, и от этого в моих глазах будто щелкнула электрическая искра, но в тот же миг угасла.

Мэг сказала:

– Будь осторожен с омлетами. И остерегайся большого кургана внутри круга.

– Что? – не понял я, и плед опал на кресло.

На котором никого не было.

Пришел мой черед содрогнуться.

Я долго не сводил глаз с пустого кресла. Затем направился к воротам. Не было там никакой машины. Из кармана пальто я достал телефон и включил фонарик. Земля оставалась сырой после вчерашнего дождя. Проливного дождя, размывшего колеи и превратившего песок в кашу – идеальная почва для отпечатков. Однако на влажной земле не было следа ни от шин, ни от обуви.

2

Я позвонил Мэг, но ее мобильный не работал. Подумал, не съездить ли к ней на квартиру, но решил, что не стоит. В привидения я не верил, но определенно верил, что что-то не так.

Быть может, со стороны Мэг и Итана были какие-то сигналы, которые заставили меня вообразить нечто подобное?

Полностью убедить себя в этом мне не удавалось. Мэг казалась такой реальной… А машина? Как насчет машины?

Я лег в постель, но заснул не сразу. Дважды вставал и выходил на крыльцо в одних трусах. Поселиться в таком месте было отличной идеей: никаких соседей, выглядывающих из окон и готовых натравить на меня полицию из-за непристойного обнажения. При желании я мог преспокойно пописать прямо со ступенек моего крыльца – что и делал.

На кресле, где сидела Мэг, оставался лишь плед. Я подобрал его и уловил сладковатый аромат, заставивший меня вспомнить ее любимые духи. Сирень. Я разволновался еще больше. Неужели она действительно побывала здесь, пришла и ушла, а у меня не сохранилось воспоминания о ее отъезде?

От этих мыслей легкая головная боль чуть усилилась. Голова у меня в последнее время болела частенько.

Наконец я снова забрался в постель, захватив с собой плед. Обнял его, свернулся вокруг калачиком – так ребенок прячется под защиту своего одеяла. И заснул, вдыхая аромат сирени.

На следующее утро, вспомнив предостережение Мэг, я отказал себе в ежедневном омлете. Я не мог уразуметь, что к чему в этой истории, но она меня тревожила. Съев тост и выпив чашку кофе, я принял душ и оделся. «Надо поговорить с братом», – решил я. И упаковал в пакет кое-что для него.

Но до этого разговора нужно было сделать еще одну вещь. Быть может, тогда все изменится и нам вообще не придется разговаривать. По крайней мере, о призраке и убийстве.

Я забрался в машину, подъехал к воротам и, воспользовавшись пультом, открыл их. Затем вышел и внимательно осмотрел землю, думая, что сейчас, в утреннем свете, найду улики.

По-прежнему никаких отпечатков – ни шин, ни обуви. Увидев нетронутую грязь, я снова вздрогнул. Словно сам дьявол провел ледяным пальцем вдоль моего хребта.

Выехав за ворота, я продолжил путь в Мэйтаун, где живут Мэг и ее муж Итан. Или жили. Я уже не знал, что и думать после минувшей ночи. Жив Итан или умер? И если прошлой ночью на мою веранду явился призрак, значит ли это, что Мэг мертва?

На входе в их жилой комплекс я увидел потрепанную вывеску, с которой отвалились несколько букв на магнитах, так что теперь она гласила: «_ OOM _ O _ ET» вместо «ROOMS TO LET»². В остальном место выглядело приличным и явно ухоженным. Прежде у Мэг я бывал лишь раз. Располагалась она на первом этаже рядом с бассейном и теннисными кортами. Перед бассейном и вдоль ограды недавно разбили длинную цветочную клумбу, которая огибала стену квартиры Мэг. Пока, правда, без цветов. Коричневая и жирная земля на клумбе пахла затхлостью. На поверхности виднелись кусочки гравия, и один из них блестел, как стекло. Кое-где зеленели свежепроросшие сорняки. Если кто и посадил на этой клумбе луковицы цветов, им еще предстояло заявить о себе. Весной, подумал я, проклюнутся.

По травянистой полосе, разделявшей ряды апартаментов, быстро двигался на небольшой садовой газонокосилке парень в низко надвинутой на глаза кепке, рабочей одежде и с лицом, которое могло бы сойти за сжатую задницу. Разбрасывая влажную траву, он прожужжал мимо по газону, посмотрел на меня и медленно кивнул.

Я кивнул в ответ, и он покатил дальше, а я остался стряхивать влажную траву со штанов.

Я постучал в дверь квартиры Мэг, после того как попробовал звонить и обнаружил, что звонок не работает. Во всяком случае, я его не услышал.

Стук тоже не помог. Я со всей дури дергал дверь, но квартира была заперта накрепко, как банковское хранилище. Подойдя к окну, я попытался разглядеть что-нибудь за неплотно сдвинутыми шторами.

Внутри было темно.

– Они уехали, – сказал кто-то.

Я повернулся. Передо мной стояла женщина лет на пять старше меня, и что-то в ее лице наводило на мысль, что она прожила свою жизнь в грязном, прокуренном помещении. Стройная, с каштановыми волосами до плеч, она была в свободной футболке, шортах и грязных белых теннисных туфлях. С губ женщины, как червеобразный отросток, свисала сигарета. Несмотря на довольно мрачное впечатление, создаваемое внешностью незнакомки, была в ней и некая беспечная привлекательность.

– Уехали? – переспросил я.

– Ну да. Недавно. Кстати, я Эвелин. Эвелин Вудс.

– Чарли Гарнер. Они уехали с вещами, вы не знаете?

– Нет, все их имущество осталось. Ну, что-то, может, и взяли с собой, но явно не больше обувной коробки – учитывая, сколько еще в квартире барахла. Своими глазами видела. У меня, ясное дело, есть ключ: я здешняя управляющая. А вы кто?

– Бывший муж Мэг.

– Писатель?

– Периодически.

– Она упоминала о вас.

– Вы с ней подруги?

– Приятельницы. Насчет подруг не скажу. Время от времени встречались у бассейна, болтали… Она любила загорать. А я – сидеть под зонтиком за столиком с высоким стаканом чая со льдом.

– Всегда предупреждал ее, что так и до рака кожи недалеко, – заметил я.

– Запросто. Но она смуглая, у них риска меньше. Как-то раз она сказала мне, что дело не в загаре: на самом-то деле она не загорает, а греется. Она любила жару.

– Это на нее похоже. А что Итан?

– Он был чем-то вроде ее тени. Глиста с подтяжкой лица. Разве что волосы красивые. На вид – совсем не пара ей, вот ни чуточки. И жутко ревнивый. Может, не без причины. Меня бесило, как глазел на нее мой муж. Всегда ведь видно, когда мужик мечтает накинуться на женщину, как на свиную отбивную. Она тоже это видела. Ходила в этих шортиках – ползада наружу. Вон он, мой муженек, на косилке. Клетус³ Пенис, так его называли раньше, может, и сейчас тоже. Ни одной щелки, куда можно присунуть, не пропустит.

Мы оба посмотрели на Клетуса. Косилка шла вдоль разделительного газона, и Клетус Пенис подпрыгивал на узком сиденье.

– От того, как он пялился на Мэг, я иногда злилась на нее.

– На нее? Не на Клетуса?

– На обоих, но с Клетусом-то мне еще жить, если только не захочется дотягивать лямку в одиночестве. А мне не захочется. У нас обоих и работа хорошая, и крыша над головой.

– Вы помните, когда последний раз видели Мэг и Итана?

– Не уверена, когда именно перестала встречать Итана, а ее видела только изредка. Последний раз это было поздно вечером, у бассейна. Я запомнила, потому что мы с моим поцапались. Ему хотелось немного любви, а у меня ее не нашлось. Ну и полаялись. Из-за этого всю ночь не спала. Мы живем напротив, в верхней квартире.

Она повернулась и показала, затем снова повернулась ко мне.

– Наша квартира с окнами на бассейн. Люблю смотреть в окно по вечерам. Не только из-за молодых парней в обтягивающих плавках: приятно полюбоваться в темноте, когда бассейн закрыт и тишина кругом. Редко кто подходит туда после десяти тридцати. Клетус запирает калитку и выключает внутри периметра все фонари, кроме одного. И вот я выглянула и увидела, что она стоит у забора и смотрит на воду.

– Когда это было?

– Может, неделю назад.

– Кто-нибудь звонил в полицию? Ну, понимаете, сегодня Мэг и Итан здесь, а на следующий день их нет. И все вещи остались.

– Я звонила. Копы приехали, осмотрелись, спросили, заплатили ли жильцы за квартиру, поинтересовались, не пользовались ли они предоплаченным мобильником, чтобы не платить. Но долгов у них не было, и еще оставалось несколько дней до начала следующего периода оплаты, так что не знаю. Если не вернутся, я могу продать их вещи на аукционе. Думаю, может, они сорвались из-за каких-нибудь других долгов. Мэг упоминала, что у них небольшие затруднения. Свадьба и финансы. Итан уволился с работы в университете, а Мэг ушла из своей студии йоги. Сказала, конфликт с начальником. Устроилась в одну из пончиковых в городе. Мол, в студии она все равно не так много зарабатывает, а без зарплаты Итана им придется несладко. Она увлекалась всякой хренью типа летающих тарелок. Знаете, голодранцы где-то там в лесах устроили себе что-то типа культа. Не пойму, что б им не быть просто христианами и жить как все.

– Копы нашли что-нибудь?

– Если и нашли, мне не доложили. Они ж еле шевелятся – ледники быстрее сползают. Да, Мэг и Итан бросили мебель и пожитки – странно, конечно, но, в конце концов, ничего такого уж зловещего, если люди удирают от коллекторов.

Я поблагодарил Эвелин и поехал в офис брата. Он жил не в Мэйтауне, а в Накодочесе, что в нескольких милях от моего лесного участка. Накодочес крупнее Мэйтауна, хотя не сказать, чтобы в нем имелись небоскребы до облаков. В центре города можно увидеть мощенные кирпичом улицы и старые кирпичные дома. Кое-где в других кварталах встречаются и добротные старинные особняки, словно эхо прошлого, и алюминиевые прямоугольники, столь же симпатичные, как почерневшее легкое.

Когда-то прежде город был засажен деревьями, но люди, которым, как я предполагал, в действительности хотелось жить в унылом Западном Техасе, вырубили их почти все, сожгли те, что не удалось продать на пиломатериалы или целлюлозу, и залили бетоном парковки. Они говорили про это – «прогресс». Я говорил – «печаль». Всякий раз, проезжая мимо «Макдональдса» на Норт-стрит, я вспоминал большое дерево, прежде стоявшее там, где теперь на солнце тускло отсвечивал бетон. Говорят, дерево срубили из-за возможных проблем со страховкой. Якобы оно могло упасть на машину или уронить ветку на человека, словно дамоклов меч.

Университет в Накодочесе был тем заведением, где Итан преподавал фольклор и историю, до того как, по словам Эвелин, уволился. Наверное, это не совсем мое дело, ведь мы с Мэг уже в разводе, но мне было любопытно. И тревожно. Разве ее призрак не просил меня о помощи? По правде говоря, я не был уверен. Этим поздним прохладным утром я не чувствовал уверенности ни в чем.

Мой старший брат Феликс Гарнер, бывший психиатр, оставил практику – если угодно называть ее так – ради того, чтобы возглавить детективное агентство, которым когда-то владел я. В этом бизнесе дела у меня шли хорошо, но, продав первую книгу, я решил, что готов покончить с частным сыском. Книгу я написал импульсивно, можно сказать, по прихоти. Я всегда хотел это сделать и вот внезапно взял да и сделал, и все получилось. Не бестселлер, конечно, но первого успеха оказалось достаточно, чтобы убедить меня, будто я смогу зарабатывать себе на жизнь писательством. Тем более у меня и права на экранизацию купили, хотя фильм не сняли до сих пор.

Прежде чем я оставил детективный бизнес, Феликс вернулся в Накодочес из Хьюстона, некоторое время работал у меня в агентстве, а потом взял его на себя. Брат всегда был первым, к кому я обращался в трудную минуту. Он не всякий раз давал дельные советы, но они у него хотя бы имелись. И порой просто слушать, как он говорит, будто что-то понимает, уже было для меня утешением.

Детектив из Феликса получился толковый, хотя в основном ему приходилось расследовать для бракоразводных процессов, кто с кем и в чьем нижнем белье. Он говорил, что эта работа напоминает психиатрию: заглядываешь под капот человечества, дабы понять, что движет людьми, что толкает поршни в цилиндрах, что обеспечивает смазку узлов и по какой причине двигатель могло заклинить. Работая практикующим психиатром, он выручал больше, но, заделавшись частным детективом, понял, что жизнь улучшилась. По большей части.

И вот что еще я знал о брате: Феликс был из тех, кто может устроить сам себе вечеринку-сюрприз и прийти от нее в полный восторг, даже будучи единственным гостем.

Брат обитал в квартире на верхнем этаже дома напротив книжного магазина «Босс Лайт». Я припарковался у обочины, сунул пакет с подарком под мышку и поднялся на верхний этаж.

Наверху лестницы располагался холл, и Феликс владел тем, что находилось по обе стороны от него. В дальнем конце холла длинное окно без занавесок выходило на переулок и адвокатскую контору через дорогу. По левую сторону в «деловой» части холла рядом с закрытой дверью офиса на стене висел звонок и табличка: «НАЖМИ».

Я нажал.

Мгновением спустя дверь за моей спиной в стене напротив открылась, и вышел Феликс.

Брат намного крупнее меня и слегка предрасположен к полноте. Но впечатление обманчиво. Раньше он жал от груди триста и в становой тяге мог поднять до черта много. Его руки напоминали стволы старых, но здоровых деревьев. Феликс по-прежнему занимался спортом, но уже не так усердно, как в молодости. Ему было тридцать семь, рост – шесть футов пять дюймов. Волосы, как у всех в нашей семье, рыжие и рыжая, аккуратно подстриженная борода, которая мне не нравилась – никогда не любил бороды. Сегодня на брате была футболка, делавшая его похожим на триста фунтов мяса, втиснутых в маленький презерватив. Надпись на футболке гласила: «Накодочесский кинофестиваль».

В молодости мы с ним дрались. На кулаках. Он побеждал до тех пор, пока я не научился как следует защищаться. Только он и тогда все равно побеждал. Бокс с медведем – он и есть бокс с медведем.

Феликс обнажил в улыбке идеальные зубы – результат дорогостоящей работы стоматолога и постоянной одержимости брата средствами для отбеливания эмали.

– Чарли, я так рад тебя видеть! В долг не дам.

– Смешно.

После того как мы обнялись, он сказал:

– Заходи, я как раз готовил завтрак. Встал поздно. Что за пакет?

– Потом.

Я проследовал за ним в короткий коридор, затем через арку, ведущую на кухню – компактную, но хорошо обставленную, с кастрюлями и сковородками на крючках в стене. Сковорода на электрической плите полнилась беконом и пузырилась жиром. Феликс убавил мощность.

– Приготовить тебе что-нибудь?

– Нет, я съел тост.

– Тост? Что это за завтрак? Давай яичницу. Или омлет?

– С омлетами я завязал.

– Что-что?

– Отчасти поэтому я здесь.

– Из-за омлетов?

– Найдется минутка дать мне совет из области психиатрии?

– То есть на этот раз ты реально облажался – сошел с ума.

– Феликс, я серьезно.

– Еще бы. Погоди, дай дожарить.

Я перешел в столовую, сел, положил пакет на стол. Феликс крикнул с кухни:

– А кофе? С кофе-то ты не завязал?

– Кофе можно, только если это обычный кофе в твоем стиле, мне понадобится разбавить его молоком.

Брат закончил готовить, принес мне чашку с кофе, вернулся на кухню, принес молока, снова отправился на кухню и притащил свой завтрак: яичницу из четырех яиц с восемью ломтиками бекона и стопку тостов на тарелке размером с колесный колпак.

– Тебе бы кулинарную книгу писать, – заметил я. – «Инфаркты – это про нас».

– Да я здоров как бык, – возразил Феликс. – Разве что парочку фунтов стоило бы сбросить. Ладно, что там за таинственная история с омлетами?

Я рассказал о том, что произошло минувшей ночью – о Мэг и ее предостережениях, о ее словах, будто ее муж Итан мертв. Я сообщил, что побывал у них в квартире и о том, в каком состоянии они бросили ее, оставив все вещи. О том, что в полицию сообщили, но, похоже, копы не слишком беспокоятся по этому поводу.

Феликс завтракал, а я говорил. Когда я закончил, мой кофе остыл. Я отнес его на кухню, разогрел в микроволновке и вернулся к столу. Брата я знал достаточно хорошо и понимал, что некоторое время он будет обдумывать услышанное.

Я сидел, потягивая кофе. Даже разведенный молоком, напиток грозил летальным исходом.

– Завел бы ты себе «Кёриг»⁴, мужик. А то эта штуковина с фильтром и кувшином как с кухни Флинтстоунов⁵.

Он пропустил это мимо ушей.

– История, конечно, интересная. Как брат я бы сказал, что ты несешь чушь, бредишь наяву, но, рассматривая тебя как психиатр пациента… я сказал бы то же самое. Поэтому-то я больше не психиатр. Мне не хватало врачебного такта. Приходит парень и говорит, что не может наладить свою жизнь, потому что папочка мало играл с ним в мяч. А мама вообще игнорировала, потому что вкалывала на двух работах. А я думаю: «Так проблема-то в тебе». Это не абьюз, а твоя личная одержимость мелочами и самокопанием. Гипертрофированное самолюбие. Вещи подобного рода не должны управлять твоей жизнью, если только ты сам того не захочешь. И это положено знать каждому, кто старше двенадцати. Наш отец не играл с нами в мячик двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, и, по-моему, мы с тобой получились вполне нормальными. Что же касается призраков, то, если только клиент не страдал шизофренией, я никогда не принимал их всерьез. И прописывал препараты.

– То есть совета психиатра не будет?

– Я этого не говорил. Просто объясняю тебе, как отношусь к призракам и множеству дурацких проблем с родителями. Не уверен, что в реальной жизни они имеют большое значение.

– Я не спрашивал тебя о проблемах с родителями.

– Как по мне, одно влечет за собой другое. Может, у меня самого больше проблем с родителями, чем я думал. Ну, знаешь, заговариваю об этом без повода и все такое.

– Ты прежде когда-нибудь слышал от меня, что я верю в призраков?

– Нет, но ты довольно долго прощался с Санта-Клаусом, и я в курсе, что ты продолжал искать следы пасхального кролика поздновато для своих лет.

– Не хотелось расставаться со сказкой, – буркнул я.

– У тебя всегда было слишком бурное воображение. Много думаешь о Мэг?

– Постоянно.

– Трудно забыть такую девушку. Вернее, женщину.

– Именно.

– Да я и сам был к ней вроде как неравнодушен. Увлечен собственной невесткой. Пока она не бросила тебя. Меня это просто выбесило. Что за неспособность посвятить себя повседневным заботам, оставаясь при этом влюбленной! Ей нужна была драма. И еще, согласись, бро, бывали у Мэг странные… моменты и странные идеи. Вроде того, когда она слышала пение птиц в колодце. Читала оккультные книги, материалы по астрологии и нумерологии, по экстрасенсорным перевоплощениям и о бесконтактном целительстве. Не удивлюсь, если вдобавок она предсказывала будущее по куриным потрохам. У тебя хоть и богатое воображение, но ты проверяешь, задаешь вопросы. А она нет.

– Я много думаю о ней и в то же время рад, что ее нет рядом. Это звучит разумно?

– Ага. Знаешь, Мэг была хороша собой, но самым привлекательным в ней было то, что за этим фасадом скрывалась доброта. Вспомни, как она заботилась о нашей матери, когда та… заболела.

– Да. Проводила с ней больше времени, чем мы.

– Вот-вот. Как будто знала, сколько мы можем вынести, а сколько нет, и подставила плечо. Помню, вхожу я к ней в комнату, а мама там на кровати, и я даже не понимаю, пукает она или рыгает, – у меня просто руки опустились. Но я никогда не видел, чтобы они опускались у Мэг. В ее глазах могла стоять боль, но в подобных вещах сил у нее было побольше, чем у нас с тобой.

– Ей всегда надо было кого-то опекать. Думаю, Мэг могла и раньше бросить меня, но она сделала это, только когда мама перестала узнавать меня и вообще кого-либо. Мэг ушла, зная, что своим уходом не огорчит маму. Ведь будь та в здравом уме, уход невестки причинил бы ей немало боли. Она любила Мэг как родную дочь.

– Люди полны противоречий. И Мэг – больше других. Ты вот о чем подумай: ты сказал, что думаешь о Мэг, а значит, скучаешь по ней, по крайней мере иногда. И в ту ночь, когда, по твоим словам, она явилась к тебе, ты не проявил должного критического мышления. Если вообще бодрствовал.

– Ты заявляешь, что я вообразил себе Мэг, потому что очень хотел ее увидеть? И это все, что у тебя есть мне сказать?

– Я не утверждаю, что ты не видел ее. И не разговаривал с ней. Результаты многочисленных клинических исследований показывают, что глаз всегда посылает сообщение в мозг, но иногда и мозг посылает сообщение глазу. То же самое он может проделать и со слухом, генерируя звуки, которые в реальности в тот конкретный момент не слышны. Мозг может наполнить твои ноздри несуществующими запахами, а вкусовые рецепторы – вкусом того, чего ты не ел. Например, так можно объяснить запах сирени на твоем пледе. Некоторые люди более подвержены подобным вещам. Зачастую так называемые медиумы интерпретируют свои собственные желания и эмоции как сверхъестественные переживания. Если эти желания и эмоции достаточно сильны, мозг подстраивается к ним. Да, многие из таких людей в действительности являются мошенниками и ничем больше, однако некоторые искренне верят, что обладают особыми, скажем так, способностями. А главное, чем они на самом деле обладают, – это сильное желание верить, и что-то в их психологии или восприятии мира делает их более склонными к созданию в своем сознании образов, которые выглядят настолько реалистично, что могут казаться им убедительными. Возможно, ты волновался о Мэг. Возможно, какое-то время назад уловил язык ее тела, который говорил, что с ней не все в порядке. Намек там, намек здесь… Но ты мог элементарно не осознавать их. Твой мозг все воспринял, тщательно проанализировал и выдал результаты значительно позже свершившегося факта. Некоторые называют подобное интуицией, но это приобретенное поведение.

– Как чуйка у полицейского.

– Ну да. Вот только многие полицейские видят то, чего нет, в человеке, с которым имеют дело, потому что убеждены в его виновности. Такое бывает. Но может не иметь ничего общего с их интуицией, которая является лишь результатом опыта, помноженного на здравый смысл. Это могут быть простые вещи – например, коп предполагает, что муж убил жену, потому что ее жизнь застрахована на крупную сумму; такое ведь нередко происходит. Преступление распространенное, и оттого здравый смысл подсказывает, что дело обстоит именно так. Но иногда оно обстоит иначе. Ты все это знаешь.