Buch lesen: «Взламывая нацистский код. Нерассказанная история агента А12, предсказавшего Холокост»

Белл создал глубокий и содержательный рассказ об Уинтропе. Автор доказывает, что его герой был супершпионом, который возглавлял борьбу с нацистами как в самом начале их правления, так и накануне Второй мировой войны.

The Wall Street Journal

Отлично написанная и увлекательная книга. Читатели будут заворожены историей, которая до сих пор была неизвестна широкой публике.

Jewish Book Council

До сих пор неизвестная история Белла, разгадавшего тайны Германии. Невероятная книга, а обилие подробностей о внутренней работе шпионажа делает ее вдвойне захватывающей.

Foreign Affairs

Феерическая история одного канадца и новаторский взгляд на внутреннюю организацию работы британской разведки в период между двумя мировыми войнами. Чрезвычайно интересно и познавательно.

Peterborough Examiner

Благодаря недавно рассекреченным документам книга Джейсона Белла впервые проливает свет на шпионскую деятельность Уинтропа.

The Chronicle Herald

Исследование переворачивает наше представление о приходе нацистов к власти. Уинтроп Белл, канадский шпион, работавший на МИ-6 в Германии, проделал виртуозную работу, чтобы разгадать тайну Гитлера и его сторонников.

Розмари Салливан, автор книги «Дочь Сталина»

Эта книга – результат многолетних исследований, захватывающее повествование о героической жизни Уинтропа Белла.

The Winnipeg Free Press

Jason Bell

CRACKING THE NAZI CODE

The Untold Story of Agent A12 and the Solving of the Holocaust Code

© Jason Bell, 2023

© Кедрова М. В., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2024 КоЛибри®

От автора

Это правдивая история жизни Уинтропа Белла, возможно величайшего шпиона в истории. Канадец по происхождению, он был британским секретным агентом под кодовым именем А12. В 1919 году он спасался от обстрелов и взрывов в Берлине, а несколько лет спустя стал первым западным секретным агентом, сражавшимся с нацистами, и внес свой вклад в поражение Гитлера. Белл также был среди тех, кто разрабатывал принципы построения нового мира после обеих мировых войн.

Почему его удивительная история до сих пор была неизвестна? Как сам Уинтроп Белл писал о своей шпионской карьере в письме начальнику шпионской сети лорду Морису Ханки: «Естественно, я не говорил об этом» [1]. Британское правительство, в свою очередь, засекретило многие документы. Только сейчас о его невероятной тайной жизни можно рассказать.

Белл был первым человеком, предупредившим Запад об опасности нацизма, и он сделал это дважды. Весной 1919 года он был первым агентом западной разведки, узнавшим о национал-социалистах и их планах на Вторую мировую войну. Это было за год до Капповского путча – попытки свергнуть Веймарскую республику и захватить Германию, и за годы до того, как люди впервые стали называть сторонников национал-социализма нацистами.

Два десятилетия спустя, в 1939 году, Белл первым забил тревогу за годы до того, как крупные газеты начали писать о Холокосте. Белл рассказал спецслужбам и общественности о планах Адольфа Гитлера и об их глобальном характере.

Как ему это удалось? Белл оказался в нужном месте в нужное время и имел нужные источники. Весной 1919 года он был ведущим британским секретным агентом в Германии, водил знакомство с высокопоставленными людьми, глубоко внедренными в немецкую военную разведку. Некоторые из них были его ближайшими друзьями. Другие были ключевыми дипломатами, политиками, профсоюзными лидерами, бизнесменами и журналистами.

Но все было бы напрасно, если бы Белл не был смелым, умным и отлично подготовленным. Будучи аспирантом философии в Германии, Белл успешно интерпретировал «Логические исследования» (Logische Untersuchungen) Эдмунда Гуссерля, общеизвестно не простую книгу. Затем он написал собственную книгу по теории познания – чрезвычайно сложной философской теме. Белл окончил аспирантуру в 1914 году, после чего сразу должен был получить степень доктора философии, но немецкий университет отказался официально присвоить ее «гражданину враждебного государства». В результате Белл получил степень в 1922 году, но это не помешало премьер-министру Канады Роберту Бордену обращаться к нему как к «доктору» уже в 1918-м.

Обучение А12 было не только академическим. Прежде чем отправиться в Берлин в качестве нового агента, он прошел разведывательную подготовку у легендарного основателя Британской секретной разведывательной службы Мэнсфилда Смита-Камминга, также известного как С.

У него была отличная подготовка, к тому же Белл имел аналитический склад ума. Как заметил историк Терренс Панч, Белл был «безжалостным» и «неутомимым» в поисках исторических фактов, а также «решительным и непоколебимым, не желающим терпеть палки в колесах или возражения» [2]. Хотя Панч описывал Белла-ученого, эти слова в равной степени применимы и к его разведывательной войне против нацизма, и к формулированию плана прочного послевоенного мира, который продолжает направлять нас сегодня.

Белл – величайший шпион в истории, начиная с первых антинацистских предупреждений и заканчивая заложением основ плана Маршалла. Конечно, есть и другие великие шпионы, в том числе венгр Армин Вамбери, русский Сидней Рейли и канадец Уильям Стивенсон. «Величайшим» можно назвать любого, но я уверен, что никто не способен превзойти А12.

Это научно-популярная работа, и все цитаты взяты из исторических источников. Большую часть исследований я провел среди неопубликованных документов, хранящихся в архивах Канады, Германии и Великобритании. Самым важным из них является фонд Уинтропа Пикарда Белла в Университете Маунт-Эллисон в сельской местности Саквилла, провинции Нью-Брансуик. Документы Белла были засекречены до 2012 года, и я был первым приглашенным исследователем, получившим неограниченный доступ. Также ценными источниками были документы премьер-министра Дэвида Ллойда Джорджа, хранившиеся в парламентских архивах в Лондоне; статьи сэра Джеймса Хедлама-Морли в колледже Черчилля Кембриджского университета; документы Версальского мирного договора в Национальном архиве в Ричмонде, Англия, и документы библиотеки федеральной земли Нижняя Саксония и Гёттингенского университета в Гёттингене, Германия. Отчеты, дневники и письма Белла цитируются дословно (с учетом незначительных правок, так как в телеграфных отчетах 1919 года, например, в целях экономии слова опускались; эти исправления я привожу без скобок, для удобства чтения).

Отчеты Белла иногда передаются в виде прямой речи. Он, конечно, не записывал каждый взгляд в окно, улыбку или изгиб брови, но я включал подобные детали, когда это было естественно для ситуации.

Ранние пишущие машинки Белла не позволяли писать курсивом, поэтому он использовал подчеркивание. В поздних документах он использовал курсив. Для единообразия я заменил подчеркивания курсивом.

Несмотря на нашу общую фамилию, мы с Уинтропом не имеем известных мне родственных связей.

Пролог

В воскресенье, 19 марта 1939 года, Уинтроп Белл открыл свое подвальное хранилище и вошел через внушительную зеленую стальную дверь, предназначенную для банков. Он достал папку, содержащую копии все еще засекреченных шпионских отчетов, которые он писал для британской секретной разведывательной службы 20 лет назад. Белл знал, как вести себя в рискованных ситуациях. За массивным замком бумаги были защищены от воров и шпионов гестапо.

В его руках были первые предупреждения о нацистах, написанные для Лондона во время его миссии в Берлин. Он запер хранилище и вернулся в свой подвальный кабинет. Поскольку Белл построил дом на участке, спускающемся к гавани, задняя стена находилась на уровне земли, с двумя окнами на солнечной стороне и дверью, выходящей в сад. Из окна открывался потрясающий вид на Бэк-Харбор в Честере, Новая Шотландия.

Белл находился за полмира от жестокого, расистского Берлина. 20 годами ранее Секретная разведывательная служба, более известная как МИ-6, отправила его с миссией в этот опасный город, полный героев-демократов и злодеев-террористов. Его заданием было собрать разведданные о ситуации в немецкой столице, где люди все еще зализывали раны после поражения в Первой мировой войне. Постепенно он собрал нити доказательств из намеков источников и бесед с аристократами, политиками, бюрократами, военными, солдатами, учеными и простыми гражданами. Объединив их, Белл раскрыл тайную группу и их опасный замысел.

Теперь, 20 лет спустя, Германия оказалась под контролем нацистов. Демократические источники Белла были убиты, сосланы или работали подпольно.

В 1919 году некоторые влиятельные британские бюрократы не поверили предупреждению Белла. Нацисты в то время нападали на евреев из тени и не воспринимались как угроза. Чиновники решили спрятать отчет Белла под строгим грифом «Совершенно секретно», а не опубликовать его, как он надеялся. Два десятилетия спустя он все еще держал копию в своем хранилище. Другой экземпляр находился в секретной библиотеке Министерства иностранных дел.

К весне 1939 года нацисты достаточно окрепли, чтобы отомстить, затеяв войну против всего мира. Но свой план и конечную цель – Холокост, как мы его теперь называем, – они хранили как самую главную тайну¹. Белл, как и в 1919 году, был первым, кто расшифровал их код. Он понял, что ему нужно отложить выход на пенсию, чтобы снова помешать нацистам.

Белл добавил свои разведывательные отчеты 20-летней давности к стопке документов на столе. Рядом с пишущей машинкой лежал экземпляр гитлеровской «Моей борьбы» (Mein Kampf)² на немецком языке и стенограммы недавних выступлений ведущих нацистских чиновников. Он взял ручку, чтобы дополнить заметки, которые когда-то составил для первого опубликованного предупреждения о планах Гитлера начать геноцид. Он листал страницы файла из хранилища, пока не нашел слова, которые набирал, когда был секретным агентом А12. Он перевел немецкие выкрики, которые помнил с тех дней в Берлине: «Ненависть, месть, непримиримая вражда; это должны быть наши лозунги!» [1] Затем он перечитал слова, которыми поделился с читателями в 1919 году, мужчинами и женщинами, имеющими допуск к сверхсекретной информации: «Они прекрасно понимают, что сама Германия не в состоянии удовлетворить их желания. Реакционеры знают, что их час еще не пробил. Они дальновидные, они будут ждать».

Два десятилетия спустя Белл не был рад своей правоте. Теперь ему нужно наверстать упущенное.

Белл не читал «Мою борьбу» в 1925 году, когда она вышла, потому что был занят преподаванием философии в Гарвардском университете. Но в марте 1939 года он направил все свое внимание на деятельность нацистов, читая между строк книгу и недавние заявления ведущих нацистских чиновников. Взломать нацистский код оказалось на удивление легко. Гитлер не мог прямо сказать, что намеревался делать с покоренным населением, потому что это вызвало бы непреодолимое сопротивление. Поэтому он и высшие нацистские лидеры говорили на секретном языке, который разъяснял план их сторонникам, оставляя всех остальных в неведении. Например, Гитлер ловко указал своим последователям на древние исторические примеры, когда завоеватели убивали побежденных. Белл, как знаток не только современной немецкой политики, но и истории, увидел смысл, невысказанный Гитлером. Сопоставив исторические сведения с другими данными, Белл расшифровал секретное послание, которое весь мир не мог разгадать 14 лет.

Но раскрыть истинные намерения нацистов было проще простого. Намного труднее было убедить других в том, что немецкий фюрер всерьез намеревался уничтожить все неарийские народы на земле. Возможность такой перспективы доказать сложно.

В конце апреля Белл все еще работал над своим предупреждением. В дневнике он писал, как подрезал деревья, а затем слушал по радио увертюру «Оберон» Вебера, Оксфордскую симфонию Гайдна и Первую симфонию Брамса. Он готовил какао во время антракта Брамса, но, отвлекшись на разговор с женой («Брамса играли энергично, но во многих местах слишком торопливо»), случайно положил вместо сахара соль. Затем он снова открыл «Мою борьбу», но время от времени поглядывал на тяжелый весенний снег, освежающий вид из его кабинета. В конце концов он обратился к пишущей машинке, торжественно стоявшей в центре его стола.

Ремонтник приехал 21 апреля, чтобы убедиться, что машинка в отличной форме. «Снова первоклассный результат, – отметил Белл, – после нескольких месяцев ужасной работы». Настроенная и смазанная машинка была готова к борьбе с нацистами. Он вставил лист бумаги. Тишину комнаты разбила пулеметная очередь набора текста.

Весной, перед началом войны, кровожадное «Окончательное решение еврейского вопроса» еще не имело названия. Фюрер описал его лишь намеками и подтекстами. Белл назвал их «Гитлеровской программой уничтожения», и ее масштабы, как он написал, «охватывали весь мир» [2].

Это было первое четкое предупреждение о намерении, которое большинство людей до сих пор не осознает: Гитлер и его союзники намеревались уничтожить все неарийские расы на всех обитаемых континентах Земли. К концу Второй мировой войны нацисты убили около 20 000 000 невинных людей, не считая боевых потерь [3]. Куда меньше числа, на которое они рассчитывали. Еще до начала войны Белл знал, что их цель – уничтожить сотни миллионов людей.

И все же, как отмечает историк Холокоста Юрген Маттеус, в сентябре 1939 года «никто, даже опытные наблюдатели за довоенным террором, не имел четкого представления о том, каким будет следующий шаг нацистского режима к своей цели – решению “еврейского вопроса”» [4]. В своей книге историк Дебора Липштадт показывает, что в англоязычных газетах не было предупреждений об этом [5]. До 1942 года, объясняет она, журналисты понимали нацистское «истребление» как депортацию евреев и периодические убийства с целью вынудить уехать других. «Никто даже в 1941 году не мог себе представить, что вскоре “Решение еврейского вопроса” приобретет еще более дьявольский смысл», систематическое и тотальное убийство европейских евреев. И, как пишет Эндрю Нагорски в «Гитлерленде», люди не подозревали о нацистском плане, хотя «cегодня принято считать, что намерения Гитлера были абсолютно очевидны с самого начала и что единственным результатом его политики могли быть только Вторая мировая война и Холокост»³ [6]. На протяжении 1920-х и 1930-х годов американские гости в Германии не видели конечной цели Гитлера. Для тех, кто его встречал, «он был не абстрактным воплощением зла, а вполне живым политиком».

Но Белл знал достаточно, чтобы в 1939 году предупредить: Гитлер намеревается уничтожить всех евреев и все неарийские народы во всем мире. Ясное видение агента А12 в то время, когда нацисты провозглашали стремление к миру, без сомнения, было следствием его наблюдения за нацистами в 1919 году. Он увидел их скрытую сущность за несколько месяцев до того, как Гитлер стал участником движения.

И теперь, два десятилетия спустя, Белл понял, что расовая война не остановится на евреях. Следующими в их списке шли такие народы, как поляки, украинцы, французы, русские, чехи, словаки, азиаты и темнокожие. Все неарийцы, писал он, должны были быть «в буквальном смысле истреблены»⁴. В развращенном воображении Гитлера это было единственным способом защитить немецкую кровь от расового яда. «Европейская политика Гитлера, – писал Белл, – является, таким образом, лишь первым этапом». Гитлер с той же уверенностью планировал убивать неарийцев и в Северной Америке.

Белл знал, что, если нацисты выиграют войну, войска СС однажды окажутся в Новой Шотландии, чтобы отбирать евреев и другие меньшинства, а также таких либералов, как он. Но на этот раз, в отличие от 1919 года, у него было важное преимущество. Теперь он был уже не профессиональным шпионом, а частным лицом. Наивные правительственные бюрократы больше не могли подвергнуть его цензуре.

Он посмотрел в окно и вспомнил, как все началось. Это было летом 1914 года. Он был аспирантом в самом сердце Германии, погруженным в тайны новой философии, называемой феноменологией.

1
Феноменолог

Aller Anfang ist schwer⁵.

Это была мирная летняя ночь в Гёттингене 1914 года. Древний университетский городок расположен в легендарных немецких горах Гарц. Легенды рассказывают о ведьмах, летающих в полночь среди горных вершин.

В старом городе Гёттингена, Альтштадте, в лунном свете были видны перекрещенные балки средневековых фахверковых домов, а аромат поздних летних цветов доносился из богато украшенных резных цветочных ящиков, нависающих над узкими и извилистыми мощеными улицами. Была середина ночи, но в квартире аспиранта философии еще горел свет.

30-летний Уинтроп Белл сидел возле электрической лампы в комнате, которую снимал в доме фрау Петер, и писал диссертацию. Задачей его работы было показать, как идеи достигают объектов в мире в отношении, называемом «знанием», или Erkenntnis. Это одна из самых сложных тем в философии, но он приехал в Германию, чтобы написать диссертацию на немецком языке, поэтому был готов к трудностям.

Белл был британским подданным, родившимся в Галифаксе, Канада. Нетипичный студент, он успел поработать геодезистом на железных дорогах и стать бизнесменом. Но теперь он был на пути к академическому успеху: сразу после защиты докторской диссертации ему предстояло преподавать философию в Гарварде. Знаменитый немецкий философ Эдмунд Гуссерль, его научный руководитель, считал его не только блестящим философом, но и разносторонне одаренным человеком «эпохи Возрождения». Как выразился профессор в письме своему звездному студенту: «Вы умеете работать не только лопатами и мотыгами, рубя деревья и строя дома, но и изящным умственным скальпелем – у вас тонкие пальцы и неподкупная любовь к истине, до последнего свободная от предрассудков»⁶.

Той ночью, когда он наконец заснул, Белл был уверен, что вскоре окажется в большой аудитории Университета Георга-Августа, ауле⁷, в официальной студенческой мантии, и его будут проверять на знание философии, экономики и психологии. Его ответы решат, станет ли он доктором философии.

У Белла были голубые глаза, светло-русые волосы и мускулистое телосложение хорошего пловца и гребца Кембриджского университета. Его рост составлял почти 1,8 метра, а цвет кожи, как указано в паспорте, был светлым. Он обладал средними носом и ртом, круглым подбородком и высоким лбом. Он был красив, но не выделялся. В дневнике Белл невинно жаловался на женщин, которые не переставали с ним разговаривать даже после того, как он подавал четкие сигналы, что пора уже желать спокойной ночи. Он ворчал, что эти молодые женщины «скучны» или страдают от слишком большого «любопытства».

На фотографиях у молодого Белла пристальный взгляд и напряженная челюсть. Выражение его лица сурово, но он не был склонен к меланхолическим размышлениям. Философ Эдит Штайн встретила его годом ранее, сразу после того, как приехала учиться в аспирантуру у Гуссерля. Профессор Рихард Курант, ее двоюродный брат-математик, спросил, встречалась ли она со своим однокурсником-философом. Она была с ним еще незнакома. Курант от всей души рекомендовал канадца: «Он самый приятный студент в Гёттингене» [1].

Позже Штайн заметила студента в спортивном пиджаке, который ждал возле аудитории, искал кого-то глазами. «Это Белл», – подумала она. Как она поняла? Он соответствовал описанию Куранта как о «самом приятном», поскольку в его поведении было что-то «победное и непринужденное». Еще одна важная подсказка: на нем не было шляпы. Для немцев день был прохладный, но не для канадца, привыкшего к холодным ветрам. Ему было почти 30, когда она приехала в Гёттинген на учебу, но, как писала Штайн, он «выглядел намного моложе». Штайн и Белл вскоре стали близкими друзьями.

Белл родился и вырос в прохладном морском климате Галифакса, в любящей семье торговцев, которая пользовалась в стране уважением. Его отец Эндрю дружил с премьер-министром Робертом Борденом, который также был родом из Новой Шотландии. Эндрю был успешным бизнесменом, поэтому у Уинтропа было достаточно денег, чтобы продолжить обширное академическое образование в Канаде, США, Англии и Германии, а также вести культурную жизнь. Особенно он любил классическую музыку.

Друзья Уинтропа отмечали его ироническое чувство юмора и высокую способность к концентрации. В газете в Саквилле, провинция Нью-Брансуик (в которой сообщалось о новостях известного учебного заведения города, Университета Маунт-Эллисон, где Белл получил свои первые ученые степени), писали о его «удивительной способности к упорному труду» и глубоком участии во всех аспектах университетской жизни: «моральных, социальных, культурных и интеллектуальных». Ему все удавалось, поскольку он был «прилежным, дружелюбным, любезным и обаятельным» человеком [2].

Белл был интровертом, но пользовался популярностью среди товарищей. Он был старостой и выступал с прощальной речью на выпускном 1904 года в Маунт-Эллисон, написал песню «Альма-матер» (до сих пор с гордостью поется на крупных университетских мероприятиях), был членом команды дискуссионного чемпионата Нью-Брансуика и настолько хорошим актером, что репортер с любовью вспоминал его потрясающую игру в шекспировском «Гамлете» даже 50 лет спустя [3].

Но, несмотря на все это, его персонализм совершенно не внушал трепета⁸ [4]. Его племянник Эндрю Вуд и племянница Хизер Джонстон говорили в интервью, что он никогда не хвастался [5]. Его интересовали их дела и как он может им помочь.

Другие люди хотели добиться успеха с помощью оружия, а не тяжелой работы и дружбы. Утром в воскресенье, 28 июня 1914 года, Гаврило Принцип, молодой человек с грустными глазами, высматривал свою цель на улице города Сараево. Убийца из «Черной Руки»⁹, Принцип прятал в одежде пистолет и капсулу с цианидом – первый для своей жертвы, вторую для себя. Он ждал эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника Австро-Венгерской империи.

Тем временем немцы наслаждались прекрасным, мирным воскресеньем. Никто не знал, что это будет последнее нормальное утро в стране на десятилетия вперед. Следующий рассвет наступит лишь в конце века, после падения Берлинской стены.

В тот день Белл рано вышел из дома, чтобы встретиться с другом и отправиться в поход. В своих традиционных походных шортах и шляпе канадец слился с немцами. Он прошел через очаровательный средневековый Гёттинген, мимо Фиркирхенблика¹⁰, где с одного места можно увидеть католическую и три протестантские церкви, и недалеко от еврейской синагоги, вмещавшей более 400 человек [6]. Затем он увидел бронзовую статую «Гусятницы Лизы» (Gänseliesel). Несмотря на скромные размеры, она была главной на центральной Рыночной площади. Белл, как и все аспиранты Университета Георга-Августа до него, был обязан поцеловать ее в честь получения ученой степени. Казалось, это случится совсем скоро.

Но Гуссерль, старый осел (alter Esel), как Белл записал в своем дневнике, навалил ему еще больше задач по теории познания, которые нужно было решить. Как бы то ни было, осенний семестр в Гарварде должен был начаться еще не скоро, так что времени было предостаточно. Белл жил прекрасную жизнь с замечательными друзьями, профессорами мирового уровня и потрясающим окружением. Для человека, который любил ходить в походы, плавать и учиться, Гёттинген был великолепен.

В 11 часов утра автомобиль эрцгерцога Франца Фердинанда ехал с открытым верхом по улице Франца-Иосифа в Сараево. Он должен был сменить маршрут, поскольку ранее в тот же день на эрцгерцога уже было совершено покушение. Но водитель Фердинанда, чех, не понимал немецкого. Он пропустил смену плана и продолжил движение по маршруту, где все еще ждали убийцы. 19-летний Принцип вышел на улицу и выстрелил во Франца Фердинанда, а затем в его жену Софию.

Когда будущий правитель Австро-Венгерской империи умирал, Белл перепрыгивал ручьи и карабкался по крутым скалам. До полудня воскресенья он наслаждался прекрасными видами, пел традиционные немецкие песни, обменивался историями и занимался спортом. Он писал в дневнике, что будто прожил сцену из «Как вам это понравится» (As You Like It)¹¹. Но шокирующая новость положила конец пасторальным радостям: за обедом в ресторане он узнал об убийстве Фердинанда. Эта новость разнеслась по всему миру, вызывая неизбежные вопросы. Будет ли Австро-Венгрия мстить? Или это еще одна ложная тревога, как Агадирский кризис 1911 года¹² [7]?

Учитывая, что Белл прибыл в Гёттинген, когда разворачивался Агадирский кризис, естественно задаться вопросом, был ли он британским агентом уже во время своих студенческих лет¹³. Сам он неоднократно и непоколебимо утверждал, что не был. Он приехал в Германию по чисто академическим причинам, чтобы изучать феноменологию у профессора Гуссерля, который ее изобрел. На самом деле Белл хотел получить докторскую степень в Кембриджском университете, в Эммануил-колледже, где он начал обучение. Но Англию пришлось покинуть, когда врачи предупредили, что плохой воздух может убить его – из-за плеврита. (Возможно, его легкие страдали от промышленных загрязнений, а не английской влажности.)

Для Гуссерля феноменология была наукой «видения» [8]. Кажется, что все предельно понятно, но подлинное видение, как описал его в 1903 году американский философ Чарльз Пирс (оказавший влияние на Гуссерля), не так просто: «Когда земля покрыта снегом, ярко освещенным солнцем (за исключением тех мест, где падает тень), если спросить любого обычного человека, каков его цвет, он скажет: белый, чисто белый, белее на солнечном свету, сероватый в тени. Но человек описывает не то, что находится перед его глазами; это его теория того, что следует видеть. Художник скажет, что тени не серые, а тускло-голубые, а снег на солнце – насыщенно-желтого цвета. Наблюдательная способность художника – то, что абсолютно необходимо при изучении феноменологии» [9].

Феноменология – это философский подход, целью которого является увидеть сущность в самом объекте. Например, когда мы смотрим на игральную кость на столе, мы видим куб, хотя нам видны лишь несколько сторон. Это означает, что мы видим больше, чем плоскость. Мы видим больше, чем то, что бросается в глаза, потому что мы знаем сущность – или суть – вещей и можем распознать целое, даже если видим только часть. Для феноменологии сущность предполагается, но не сводится к видимости. Мы также можем знать математические и логические условия, выходящие за рамки видимости, даже если начало они берут в ней.

Своеобразие феноменологии проистекает из пристального внимания к внешнему как к пути к сущностному. В то же время давно устоявшаяся философская традиция призывала игнорировать видимость в пользу интеллектуальной сущности. Например, обычная работа по отправлению правосудия рассматривалась как нечто гораздо менее значимое, чем размышления о форме правосудия. Между тем скептическая философская реакция на господство сущностей, в свою очередь, утверждала, что существует только видимость.

Феноменологический метод, в отличие от них обоих, подчеркивает пристальное внимание к сущностной данности вещи с точки зрения непредвзятого наблюдателя, не сглаживая различий и трудностей. Это возврат к сократической традиции философии, интересующейся сущностными вопросами, но скептически относящейся к общепринятым определениям. Как позже учил Белл в Гарварде, сократическая философская традиция в значительной степени игнорировалась и даже очернялась философским интеллектуализмом эпохи Нового времени, стремившимся к рациональному господству над вселенной, пока феноменология не возродила философию как бесконечный поиск.

Еще одной ключевой особенностью феноменологии является ее внимание к межличностным отношениям. В отличие от картезианства¹⁴, которое утверждает, что эго существует изначально, феноменология считает, что эго возникает в диалоге с Alter, или Другим, с получением опыта¹⁵. По мнению Джосайи Ройса, профессора Белла в Гарварде, эго возникает в результате сравнения нашего опыта с опытом других. Жан-Поль Сартр, например, позднее популяризировал эту доктрину [10]. Вместо простого картезианского cogito, ergo sum (я мыслю, следовательно, существую), феноменология описывала постоянные отношения между cogito (я думаю), cogitamus (мы думаем) и миром. Чтобы понять природу, нам нужно сравнить мнения поэтов, естествоиспытателей и всех наблюдателей, которые предпочитают истину лжи и знание невежеству.

По мнению профессора Макса Шелера, еще одного важного человека, повлиявшего на Белла, феноменология переориентирует философию на целостность богатства личного опыта, уводя от упрощенных редукций [11]. Философия и наука эпохи Нового времени, с XVII по начало XX века, имели плохую привычку сводить сложность опыта к простым схемам, которые создавали удобную иллюзию полного описания. Эти системы свели захватывающее разнообразие жизни к чему-то простому и неинтересному, как когда новое творение отвергается с утверждением, что на самом деле оно является ничем иным, как обычным примером того, как все человеческое поведение мотивировано влечением к удовольствию и отвращением к боли, или очередным примером, как Зигмунд Фрейд свел детство к фрустрированному сексуальному влечению к родителям¹⁶.

Это объясняет почти религиозный пыл, который вдохновлял студентов со всего мира ехать в Германию, чтобы учиться у Гуссерля. Феноменология предлагала бесконечно богатый опыт.

Белл не был обеспокоен Агадирским кризисом, но новость об убийстве Фердинанда его потрясла. Ему становилось все хуже, пока наконец он не решил отправиться домой в Гёттинген. Поездка занимала несколько часов, но он знал, что уже не сможет составить компанию своему беззаботному другу-немцу.

Белл чувствовал, что ему следует как можно скорее покинуть Германию, потому что немцы, скорее всего, объединятся со своими австрийскими союзниками. Но тогда еще не было ясно, что Британия тоже будет вовлечена. На самом деле там царили сильные антивоенные настроения. Тем не менее ситуация была настолько нестабильной, что Белл удвоил усилия, чтобы защитить докторскую степень. Он решил спокойно уходить, а не бежать из Германии.

Через две недели после убийства Белл встретился с Гуссерлем и узнал, что ему необходимо внести дополнительные изменения в свою диссертацию. Перед встречей он решил, что, если Гуссерль попросит внести много изменений или не попросит ничего, он немедленно вернется в Канаду, чтобы навестить отца, у которого было слабое здоровье. Но Гуссерль потребовал относительно незначительных изменений. А значит, подумал Белл, он сможет быстро их внести, а затем купить билет в один конец до Северной Америки, а не ездить туда и обратно.