Военная рубашка Вождя Медведей

Глава 1
Видение вождя Медведя

В сентябре 1901 года мистер Генри Симпсон, военный секретарь, и его друг Уильям Сьюард поднялись на вершину горы Вождь, и там, куда не могли подняться бизоны, они нашли старый, выветрившийся бизоний череп. Как он мог там оказаться?

Гора Вождь. В давние времена черноногие дали ей название Нина Истаки, Гора-Вождь, и первые искатели приключений из компании Гудзонова Залива переняли это название у черноногих. Высотой 11460 футов, она находится на северо-восточном краю нынешнего национального парка Глейсир, штат Монтана. Её северный, восточный и южный склоны представляют собой сплошной утёс; восточный склон порос соснами, но последние триста ярдов до её плоской вершины делается крутым, и дальнейший подъём по нему труден даже для опытных восходителей.

Я, несомненно, единственный из живущих белых, кто знает, как оказался бизоний череп на вершине горы Вождь, и теперь, когда мне восемьдесят четыре года, я напишу всю эту историю, историю об интересных индейских верованиях и большом приключении.

В июне 1877 года моя мать дала мне разрешение отправиться на территорию Монтана поохотиться на бизонов, и я обещал вернуться осенью, чтобы приступить к учёбе в военной академии Пикскилл, где был студентом (я не возвращался до осени 1880 года, и три недели спустя снова вернулся в Монтану; цивилизованная жизнь приводила меня в ужас!)

Десятого июня 1877 года в Сент-Луисе я поднялся на борт парохода «Дальний Запад», который поднимался по Миссури, и через определённое время прибыл в форт Бентон, Монтана. Там я встретил известного торговца с индейцами, Джозефа Киппа, отец которого, капитан Джеймс Кипп, занимал большую должность в Американской Мехоторговой компании, а мать, Сакуй Анки, была из племени манданов и стала мне второй матерью. Мы с Киппом стали очень дружны. Я отправился вместе с ним на его торговый пост, форт Конрад, на реке Мариас, в восьмидесяти милях к северо-востоку от форта Бентон, и так началось наше тесное сотрудничество, которое продолжалось до его смерти в 1913 году.

Вскоре после моего прибытия в форт Конрад могучее племя пикуни, входившее в конфедерацию черноногих, встало лагерем в долине реки Мариас, и Кипп представил меня вождям, шаманам и другим видным членам племени. Я участвовал с ними в больших охотах, одновременно изучая их язык и заодно язык знаков – удивительно выразительный и общий для всех кочевых племён равнин, от Саскачевана в Канаде до границы с Мексикой. В течение года я овладел обеими этими языками.

Словно это случилось вчера, я во всех деталях помню тот июньский день 1878 года, когда священная рубашка Вождя Медведей, защищавшая его в сражениях, была украдена, и столь же хорошо помню я наше длинное и стоившее много крови путешествие в попытке её вернуть. Было триста вигвамов племени пикуни, стоявших на небольшой равнине в нижней части нижнего из озёр Двух Талисманов – сейчас это Нижнее озеро Двух Талисманов в национальном парке Глейсир. Я говорю «мы», потому что был и до сих пор остаюсь членом этого племени, поскольку меня усыновил один из его вождей, старый храбрец Бегущий Журавль. В то время я жил вместе с Вождём Медведей – высоким, пропорционально сложенным, красивым, с длинными волосами воином возрастом около тридцати зим. Две его жены были сёстрами – обе были среднего роста, приятной внешности, среднего роста, стройные, и косами такими длинными, что их концы спускались ниже колен. Старшая, Лиса, его сидящая-рядом-женщина, разделяла с ним его лежанку в задней части вигвама. Лежанка Барсучихи была в южной части вигвама, моя в северной. Вход в вигвамы черноногих всегда обращён на восток.

К вигвамному шесту за лежанкой Вождя Медведей были привязаны его священный щит, бывший для него сильной защитой, военный головной убор и военная рубашка; щит был в чехле из оленьей кожи, а головной убор и рубашка в разрисованном и покрытым вышивкой парфлеше цилиндрической формы, примерно десяти дюймов диаметром и два фута длиной.

Тем утром, перед самым рассветом, Лиса поднялась первой.

– Ки кистапи, тапикс, нипуот! (Поднимайтесь, бездельники, – крикнула она, снимая щит своего мужчины, вынимая из парфлеша головной убор и рубашку и вынося их наружу, чтобы повесить на треноге из покрашенных в красный цвет шестов из сосны, стоящей позади вигвама, рядом с ним. Так делалось всегда в безветренную погоду, чтобы Солнце могло и далее изливать на них свои священные, дающие силу лучи. Вождь Медведей и я, завернувшись в одеяла, поспешили присоединиться к сотням мужчин и мальчиков, купающихся в озере. Летом и зимой купание каждое утро было неизбежным долгом для всем черноногих мужского пола, начиная с трёхлетнего возраста. Летом девушки и женщины купались после мужчин; зимой они ходили в построенные ими хижины для потения.

Солнце едва поднялось, когда мы с Вождём Медведей вернулись с озера, переоделись и привели в порядок волосы. Женщины поджарили для нас оленьи рёбра и приготовили котелок с кутенайским чаем, но поесть там нам не пришлось. Как обычно, многие мужчины стояли у входов в свои вигвамы и криками приглашали своих друзей поесть и покурить. Мы слышали Красного Орла, сильного шамана, владельца древней священной трубки Гром-Птицы, который исполнял свой обычный обряд, состоявший из молитв, песен и танцев, и выкрикивал наши имена вместе с именами других друзей. Его вигвам был большим, сшитым из двадцати шкур бизоних, выделанных так, что они стали мягкими и белыми, раскроенных и сшитых с помощью ниток из жил. На его южной и северной сторонах, ближе к верхней части, были нарисованы большие чёрные птицы, говорившие о его священной трубке. На задней части вигвама, у самого верха, был чёрной и красной краской нанесён рисунок, похожий на мальтийский крест – это был знак бабочки, приносящей добрые видения, или, как говорят белые, сны.

Когда мы вошли в вигвам, Красный Орёл приветствовал нас словом «Окай» и пригласил сесть на лежанку одной из четырёх его жён, в северной части вигвама. Женщины собрались в южной стороне, где готовили нам угощение. Другими гостями были Древний Человек, Белая Антилопа и Маленькое Перо из нашего племени: Белый Бобёр из Плоскоголовых и Медвежья Шапка из кутенаи. Примерно за месяц до этого дюжина семей из этих племён пришли в наш лагерь из местности к западу от Скалистых гор, чтобы поохотиться вместе с нами, и с тех пор пользовались нашим гостеприимством.

Скоро мы ели то, что приготовили женщины – жареные рёбра толсторога. Варёную дикую репу, вкусный густой суп. Когда трапеза закончилась, Красный Орёл наполнил большую каменную трубку – не священную – ароматной смесью из табака и трав, которая нам нравилась, и мы по очереди покурили. Накануне днём воинское сообщество Безумных Псов, к которому принадлежали Вождь Медведей и я, устроило свой священный танец, и сейчас, поскольку несколько наших гостей сказали о том, что им это было интересно, один из них, Белый Бобёр из племени Плоскоголовых, сказал Вождю Медведей на языке знаков:

– Друг мой, военная рубашка, которая была на тебе во время танца, очень красивая. На груди красным вышито Солнце, на спине синим Утренняя Звезда, рукава украшены шкурками горностая – они особенно красивые. В ней только один большой недостаток – ты сделал в ней много маленьких дырочек; если ты будешь носить её зимой, тебе будет холодно.

На это Вождь Медведей словами и знаками ответил:

– Друг мой, моя военная рубашка сделана так, как сказал мне в моём видении мой священный помощник. Он особенно указал на то, что я должен сделать в ней много дырочек, чтобы из не сделали вражеские пули, стрелы или ножи. Да, друг мой, эта рубашка была на мне в семи битвах с нашими врагами, и ни разу я не получил даже легкой раны.

При этом Белый Бобёр и Медвежья Шапка хлопнули себя по губам, выражая тем своё удивление, и оба знаками сказали:

– Твоё видение. Расскажи нам о нём.

Вождь Медведей, искоса глянув на Красного Орла, сказал ему:

– Человек Солнца, святой человек, быть может, сейчас не время и не место мне сделать то, о чём ты просишь.

– О, расскажи о нём, расскажи всё! Я никогда не устану слушать рассказ о твоём видении, – ответил Красный Орёл, и другие его поддержали. И Красный Орёл добавил: – Начни свой рассказ. Прямо сейчас! Я буду набивать трубку, если понадобится.

– Я видел ещё немного зим, когда начал просить отца позволить мне пройти священный пост, – начал Вождь Медведей. – Но он всегда отвечал, что я недостаточно взрослый и недостаточно опытен для того, чтобы уметь правильно молиться Солнцу, чтобы оно дало мне мощное видение, видение, которое покажет мне того, кто станет моим священным защитником, и тем даст мне возможность прожить до преклонных лет. Миновала моя двадцатая зима, потом лето, и от Медвежьей реки (Мариас) мы перебрались на север и поставили лагерь в прерии недалеко от нижнего конца Первого Внутреннего озера (Св. Марии). Там, день за днём, я смотрел на гору Вождь, которая была недалеко к северу от нас, и думал, что её вершина была бы для меня хорошим местом, чтобы выдержать пост. В нашем вигваме однажды вечером я сказал об этом, и моя мать воскликнула:

– О, нет! Не поднимайся туда, это так далеко от нас. Выдержи свой священный пост где-нибудь поближе, чтобы мы могли каждый день видеть тебя, знать, что ты в безопасности, пока голодаешь и молишься.

Но мой отец сказал:

– Ты прав, сын мой. Пойди туда, далеко от нашего лагеря, и никто не появится там, чтобы нарушить твой пост, твой сон, в котором ты ищешь видение. Завтра мы попросим Пятнистого Медведя помолиться о тебе, и на следующий день я отправлюсь туда с тобой.

– О, нет! Не туда! Это так высоко! Так далеко от нас! О муж мой, прояви жалость к нашему сыну, ко мне! – воскликнула моя мать.

– Прекрати эти разговоры, женщина, – ответил мой отец. – Я хочу, чтобы наш сын отправился туда, потому что там так высоко, и там он будет намного ближе к Солнцу и Вышним, которым должен молиться о помощи в послании ему священного видения.

Так что на следующий день Пятнистый Медведь, владелец священной трубки Языка Вапити и свёртка, нарисовал на моём лбу красное солнце и с помощью нескольких своих друзей-жрецов провёл для меня длинный ритуал из танцев, песен и молитв. На меня это произвело столь сильное впечатление, что, когда он велел мне взять трубку и танцевать с ними вместе, я плакал.

На следующее утро мы с отцом оседлали лошадей и отправились к горе; я взял с собой две бизоньих шкуры, чтобы было на чём лежать. Мы недалеко отошли от лагеря, когда поднялись на невысокий скалистый кряж и мой отец, велев остановиться на его хребте, указал мне на белый бизоний череп, сказав:

– Сын, как ты знаешь, родился ты на том самом месте, где теперь стоит наш лагерь. В день твоего рождения я поднялся сюда, чтобы поохотиться, и увидел пасущегося здесь одинокого бизона, оставил лошадь, подкрался поближе и убил его. Тем утром твоя мать сказала, что ей хочется печенки. Что ж, в тот день, ещё до полудня, она съела два куска печени, которые поджарил для неё мой отец. Когда твоя мать закончила есть, то сказала:

– Мой мужчина, Солнце благоволит нам; сегодня оно многое сделало для нас. Я хотела сына. Я его получила. Я хотела печенки, и ты принёс мне большой кусок.

– Сын мой, – сказал мой отец. – Я уверен, что этот череп принесёт тебе большую удачу. Я хочу, чтобы ты взял его и использовал вместо подушки. Я также советую тебе молиться ему.

С этими словами он поднял череп, мы поехали дальше и скоро оказались среди сосен, покрывавших крутой западный склон большой горы. Скоро склон стал таким крутым, что нам пришлось часто останавливать лошадей, чтобы дать им возможность отдышаться, но всё же добрались до верхней границы сосен, там привязали их и дальше пошли пешком, поднимаясь по крутому каменному склону, часто останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Наконец мы добрались до вершины – длинной, но неширокой, на которой нашлось плоское место. Там я расстелил бизоньи шкуры, а мой отец положил рядом бизоний череп; здесь, на этом высоком ровном месте, мне предстояло держать свой пост. Мы молча постояли там некоторое время, глядя на окрестности с этой высоты. Далеко на востоке, ясно видимые, были наши Катойстс, или холмы Сладкой Травы. На юго-востоке, еще дальше, мы могли видеть, хотя не так ясно, вершины наших Ипситсистс, гор Высокого Леса. Я любил наши горы, ближние и дальние, наши почти бесконечные бизоньи равнины, и более других я любил эту высокую гору Вождь, на вершине которой мы стояли.

Долго мы с отцом стояли и смотрели на наши горы и равнины, и наконец он сказал:

– Сын мой, я должен уйти и оставить тебя поститься, ожидая своего священного видения. Молись почти непрерывно. Особенно молись Солнцу, Луне, Утренней Звезде, Семерым (Плеядам) и Большому Ковшу, чтобы они помогли тебе. Завтра, и в середине каждого дня я буду приходить с лошадьми с нашими лошадьми к тому месту, где они сейчас привязаны, и буду ждать почти до заката – не спустишься ли ты и не отправишься ли со мной домой; это случится, когда ты получишь своё видение. Ведь если это продлится долго, ты будешь голоден и слаб, чтобы дойти до дома пешком. Будь храбр и помни о том, что твоя мать и я, Красный Орёл, Пятнистый Медведь и другие твои друзья будут молиться о том, чтобы ты скорее смог получить своё видение.

С этими словами он покинул меня.

Я расстелил бизоньи шкуры, лёг на них, положив под голову бизоний череп, и стал молиться Вышним, чтобы те проявили ко мне милость, послали мне сильное видение. Я долго лежал и всё время молился, молился, но уснуть не мог. Я встал с лежанки, сел на краю утеса большой горы и посмотрел вниз на наши равнины. Я мог видеть, вблизи и вдали, стада бизонов – одни паслись и отдыхали, другие вытягивались в длинные линии, направляясь к родникам или от них. Недалеко стадо бизонов бежало от ручья Верёвки Натянутой Поперёк (ручей Ли). Несколько охотников из братского нам племени Кровь гнались за ними на своих быстрых охотничьих скакунах, оставляя за собой богатую добычу, подумал я. Потом появился орёл, в когтях которого висел заяц. Он сел недалеко от меня и стал разрывать зайца своим острым клювом и поедать его. Это заставило меня вспомнить о том, что я голоден. Солнце любит орлов, позволяет им подниматься к нему ближе, чем другим птицам.

– О ты, летающий высоко, всегда удачливый добытчик нужной тебе пищи, помоги мне скорее получить видение, нужное видение, – молился я.

Закончив есть, орёл взлетел, четырежды облетел вокруг меня и улетел на запад. Он облетел меня четыре раза, подумал я, священное число. Ха! Может быть, так он сказал мне, что поможет.

Я сидел так на краю утёса, пока Солнце не ушло в свой дом на далёком острове; потом я вернулся к своим бизоньим шкурам и улегся между ними, положив голову на бизоний череп. Долго, долго молился Солнцу и Вышним, чтобы они помогли мне, но Семеро, поворачиваясь, дали мне понять, что уже полночь, когда я наконец заснул. Я спал, пока восходящее Солнце не разбудило меня, но видения не было. Я очень страдал от отсутствия еды и воды. Ищущие священного видения не могут есть, но пить могут. На вершине северного склона горы я видел длинную широкую полосу ледника. Я подошёл к ней, своим ножом отколол несколько маленьких кусков и положил один в рот, чтобы он там медленно таял, и так утолил свою жажду, которая теперь стала слишком сильной, чтобы я мог продолжать молиться о ниспослании мне священного видения. Весь день напролёт я просидел на краю утёса и часто молился вышним и всем животным и птицам, которых мог увидеть. Среди мелких сосен у подножия утёса было много вапити и оленей, которые терлись друг о друга, о деревья и кусты, потому что не могли спокойно лечь и поспать из-за туч мух. Я жалел их и просил их пожалеть меня и помочь мне получить священное видение.

Когда Солнце спустилось за Хребет (Скалистые горы), я подошёл к леднику, съел ещё немного льда, а потом лёг на свою лежанку, и молился Вышним дольше, чем прежде, чтобы они пожалели меня и помогли получить священное видение. Скоро я уснул. Солнце, светящее мне в глаза, разбудило меня, и я почувствовал грусть: никакого сна я не видел. Может, это потому, что в прошлом я оскорбил Вышних? Я вспомнил, что, когда мне было всего несколько зим, я однажды нашёл шкурку выдры, привязанную к ветке дерева. У моего отца было три шкурки выдр, которых он поймал в капканы. Он и мама часто говорили о припасах, которые они смогут получить за них в доме торговца – сахаре, чае, муке, патронах, одеялах. Что до меня, то мне был нужен сахар, много сахара, и за эту шкурку выдры мама сможет купить его много, и всё для меня одного. Я стянул шкурку с ветки и прибежал с ней в наш вигвам, крича:

–Мама, смотри! Это моя шкурка выдры; ты сможешь получить за неё для меня много сахара.

– Мальчик, где ты её взял? – крикнул отец.

– Там, в лесу. Она была привязана к дереву.

Тут же мама моя зашлась криком, а отец яростно проревел:

– Ах ты мерзкий, ничтожный мальчишка! Ты украл чьё-то приношение Солнцу! Теперь оно рассердится на тебя, на твою мать и меня за то, что ты наш сын! Так или иначе, но оно заставить нас страдать за то, что ты ему причинил.

С этими словами он схватил меня за руку и выволок из вигвама, и там мы стояли; он снова и снова кричал, что я украл чью-то шкурку выдры, пожертвованную Солнцу, и тот, кто это сделал, должен подойти и взять её. Люди выбегали из своих вигвамов, чтобы всё услышать, и я услышал от стоявших ближе к нам, что я совершил ужасный грех – кража священной жертвы может заставить Солнце рассердиться на всё племя.

Хромая, со стонами, пришёл старый Красная Ворона и сказал, что я украл его приношение Солнцу. Мой отец отдал ему шкурку выдры. Он был рад получить её и поторопился снова привязать её к ветке дерева; мы пошли с ним. Там мы помолились Солнцу, уговаривая его простить мой грех. Мой отец нёс большую каменную трубку, мама – красиво расшитые мокасины, которые она сделала для меня. Они привязали их к другой ветке дерева, умоляя Солнце принять их, простить причинённую ему мною обиду, пожалеть меня, помочь мне, и даровать нам всем долгую и счастливую жизнь.

Ну что же, Солнце, похоже, удовольствовалось их жертвами и отблагодарило дарителей; ведь зиму за зимой и лето за летом мы процветали, о чём бы ни шла речь. но теперь, когда я молился ему, прося его помощи в послании мне видения, я его не получал. Было причиной то, что я в давние времена украл его священную шкурку выдры? Лёжа под бизоньей шкурой, с бизоньим черепом под головой, я дрожал и чувствовал себя слабым. Но я продолжал молиться, пока горло моё не пересохло настолько, что начало гореть, и говорить я больше не мог. Наконец я уснул, но видения мне так и не было дано. О, печаль моя была ужасна.

Молясь, засыпая на бизоньей шкуре, сидя на краю утёса и иногда ходя к леднику за куском льда, я всё слабел и был всё более печален. Наконец настала четвёртая моя ночь на вершине горы Вождь. Четыре – священное число для нас и наших братских племён. Но принесёт ли оно мне счастье? Надежды на это у меня не было. Хотя теперь я мог только шептать, я шёпотом молился Солнцу, Утренней Звезде и всем другим святым, живущим высоко в синеве. Я часто молился и своей подушке, как советовал мне отец. Разумеется, я часто смотрел на Семерых, которые вращались на небосклоне, давая нам, живущим на земле, способ определять время ночью. Наконец я увидел, что они показывают полночь, и тогда я уснул. Белый свет нового дня осветил восток, когда я проснулся, и я был счастлив! Солнце и Вышние проявили милость, послали мне видение.

В своём видении я шёл по поросшей лесом речной долине, кажется, это была медвежья река (Мариас); я просил о помощи всех животных, которых встречал. Но все они отворачивались от меня и уходили своими дорогами. Тогда, обескураженный, я вернулся на лежанку, и далеко подо мной на песчаном берегу реки сидело водное животное, и вот, оно не отвернулось и не уплыло, когда я попросил его о помощи.

– Юноша, – сказало оно, – я пожалею тебя. Я помогу тебе. Вот военная рубашка, посмотри на неё внимательно, очень внимательно.

Ха! Едва оно это сказало, как рядом со мной появился стоящий старик, одетый в странную военную рубашку. Этот старик повернулся ко мне спиной, потом снова лицом, и я увидел, что в его рубашке проделано много маленьких дырочек. И это водное животное сказало мне:

– Юноша, ты должен сделать такую же рубашку, как эта. Ты должен украсить её шкурками горностая; твоя мать должна вышить на её груди красное изображение Солнца, а на спине – синий знак Утренней Звезды, и та должен сделать в ней много дырочек. Юноша, эти дырочки обладают большой силой: они не дадут твоим врагам сделать в неё дырки и так убить тебя. Кроме того, если ты будешь о ней заботиться, эта рубашка поможет тебе во всех твоих предприятиях, и ты сможешь прожить до преклонных лет.

Когда оно это сказало, то и само, и тот старик пропали. Я проснулся. Солнце поднималось. Я оставил ему обе бизоньи шкуры, череп-подушку и, пользуясь своим ружьём как тростью, побрёл вниз к границе сосен. Скоро пришёл мой отец, который привёл для меня лошадь. Я сразу поведал ему о своём видении, и он сказал, что оно очень сильное; что водные животные более любимы Солнцем, чем живущие на земле.

Вождь Медведей и старик из мира теней

На этом Вождь Медведей закончил свой примечательный рассказ о своём видении. Хотя с виду все оставались беспристрастными, но Красный Орёл, который набивал трубку, когда это было нужно, Медвежья Шапка и все остальные выслушали его с большим интересом – для них это видение было доказательством того, что Вышние существуют рядом с людьми. Когда рассказ закончился, слушатели знаками выразили своё одобрение и понимание:

– Солнце добро к тебе, Вождь Медведей. Ты будешь жить долго.

Следует заметить, что ни один из представителей племён черноногих не назовёт точно животное, которое явилось ему в его видении, чтобы не лишиться его магической помощи. Некое водное животное из рассказа Вождя Медведей могло быть бобром, выдрой, норкой или ондатрой.

Было то время года, когда бесчисленные рои жалящих мух наводнили горную местность. Вапити, олени и лось поднимались выше, даже на голые склоны выше границы сосен, чтобы их избежать. Несколько тысяч лошадей из нашего лагеря до того сходили от них с ума, что от рассвета до темноты, будучи не в состоянии спокойно пастись или отдыхать, они терлись друг о друга, а иногда пускались в долгий, быстрый и бесполезный бег. Мы приходили к озеру, чтобы запастись новыми вигвамными шестами, а к этому времени женщины уже нарубили, очистили и высушили то, что нам было нужно, и наши вожди, посовещавшись, решили послать лагерного глашатая объявить, что на следующий день, ради того, чтобы избавить от страданий наших лошадей, мы должны снять лагерь и перебраться на другое место, где мух меньше. Позже Вождь Медведей вернулся с совета и сказал своей женщине и мне, что, поскольку у людей много бизоньих шкур и мехов после зимней охоты, которые они хотят обменять на товары белых, мы должны отправиться к Много Домов (форт Бентон), и встать лагерем на реке Тетон, под самым хребтом к северу от неё. Это была приятная новость для женщин – им были очень нужны новые одеяла, материя для платьев, сахар, бусы и другие необходимые вещи, и теперь они скоро могли их приобрести. Они радостно пели, выполняя свою работу, собирая хворост для костров и готовя ужин.

– Кай! Какитсойт! Давай! Ешь! – сказала Лиса и поставила передо мной и Вождём Медведей тарелки с жареными оленьими рёбрами. А потом добавила: – Солнце село. Я пойду принесу твои священные вещи.

Напевая и пританцовывая, она покинула нас, и продолжала напевать, но вдруг закричала:

– Вождь Медведей! О мой мужчина! Твоя священная военная рубашка! Пропала, украдена, твоя военная рубашка из священного видения!

– О нет! Нет! Её не могут украсть! – воскликнул Вождь Медведей, вскакивая и выбегая из вигвама. Мы с Барсучихой последовали за ним. Толпа уже собиралась вокруг Лисы, причитающей у треножника рядом с вигвамом. Мы с трудом пробились к ней и с трудом поверили своим глазам, когда увидели, что цилиндрический парфлеш, в котором была рубашка, пропал. Вождь Медведей стоял, застыв и молча глядя на треножник и висевшие на нём щит и головной убор. Казалось, он не слышал никого, кто задавал глупые вопросы – как это могла быть рубашка украдена днём, когда она постоянно была на виду у всех, ходивших по лагерю. Всего минуту обезумевший мужчина постоял там, потом медленно вернулся в вигвам, и Лиса ла за ним, неся щит и головной убор, а за ней мы с Барсучихой. Он сел на лежанку и откинулся на неё – самый потерянный мужчина, которого я когда-либо видел. Лиса привязала щит и головной убор на их обычное место над его лежанкой, потом села рядом с ним, привлекла его к себе и печально начала причитать:

– Она пропала, военная рубашка моего мужчины из его видения! Она украдена, военная рубашка моего мужчины! О Солнце! Не злись на него; в том, что случилось, его вины нет. Пусть виноватой буду я; пусть я буду наказана за то, что не смогла внимательнее следить за ней, особенно теперь, когда несколько семей из племён с другой стороны Хребта стоят лагерем вместе с нами!