Перешагнуть через пропасть. Гедонистическая инженерия против уныния, одиночества и разобщенности

Но если организм перегружен дофамином, происходит странная вещь. Мы становимся жертвами апофении. Апофения – это склонность видеть смысл и закономерности, сопоставляя факты и события, которые на самом деле никак не связаны. Это явление характерно для дебюта шизофрении и часто наблюдается у конспирологов^[115].

Но и это еще не все. У нас резко падает окситоцин – особенно когда все мы сидим по своим клетушкам, разлученные с родными и близкими, когда нам нельзя целовать и обнимать друг друга. А при недостатке окситоцина снижается доверие, мы становимся подозрительными и склонными к паранойе.

Психиатр из Вермонтского университета Эндрю Розенфельд и его коллеги в статье «Окситоцин, дофамин и миндалевидное тело: нейрофункциональная модель социально-когнитивной недостаточности при шизофрении» формулируют это так: «Аномальные взаимодействия между дофаминергическими системами вознаграждения, дисфункция миндалевидного тела и нейрогормон окситоцин порождают неврологическую среду, в которой внешним стимулам приписывается неверная эмоциональная значимость. Этот дефицит, в свою очередь, приводит к отклонениям в социально-когнитивных процессах, результатом которых могут стать ошибочные социальные реакции – от замкнутости и необщительности до подозрительности и паранойи»^[116].

Проще говоря, все мы перегрелись от работы на повышенных оборотах и вот-вот сойдем с ума. Даже знакомые утешительные нарративы распадаются на глазах. А вместо них в образовавшийся вакуум всасываются всевозможные бредни.

* * *

Когда мы рассматриваем идеологии вознесения и конца света, разница между тем, что написано в древних папирусах, на целлулоидной кинопленке и на страницах комиксов, гораздо меньше, чем мы думаем. Все наши мифологические системы – и современные, и древние, – порождение человеческого воображения, выраженное словами и образами, а менялся с годами лишь формат.

Возьмем два из самых популярных эпоса последних десятилетий – «Звездные войны» и «Матрицу» – и нам станет понятно, как трещат по всем швам под давлением интертвингулярности героические сюжеты, которые когда-то объединяли нас. В 1977 году, когда дебютировали «Звездные войны», это была духоподъемная легенда о Люке Скайуокере, принцессе Лее, Хане Соло и о том, как повстанческий альянс сражается с империей зла. В последний момент Люку удается сделать невероятно удачный выстрел и отправить торпеду прямо в вентиляционную шахту «Звезды Смерти», обеспечив победу коллективному положительному герою. Сага нашла мощный отклик в сердцах миллионов фанатов. Это были «Одиссея» и «Волшебник из страны Оз» космической эры.

А теперь перемотаем на 40 лет вперед – к восьмому фильму франшизы «Звездные войны: последние джедаи». Тут все уже далеко не так просто. Знакомая сюжетная линия с противопоставлением добра и зла пошла трещинами. Сага, чья аудитория когда-то была единой, раскалывает фанатов на лагеря.

Место главного героя Люка заняла девушка Рей, ее лучшим другом стал чернокожий имперский штурмовик, им помогают пилот-латиноамериканец (замена Хану Соло с его ехидными шуточками) и девушка-азиатка; всем им достается поровну экранного времени, и традиционный голливудский кастинг оказывается перевернут с ног на голову. Многие преданные фанаты саги (среди которых немало мужчин со Среднего Запада) обнаружили, что их вычеркнули из списка главных ролей. Это им не понравилось. На сайте отзывов Rotten Tomatoes в первые недели после релиза фильм похвалили 90 % критиков и только 42 % зрителей – небывалый разрыв за всю историю франшизы^[117].

«Граница между добром и злом перестала быть такой уж четкой, – пишет кинокритик Дэйв Шиллинг о фильме “Звездные войны: последние джедаи”. – Все так или иначе замарались. Алчность, жажда власти, эгоизм и цинизм побеждают. Все, о чем говорила нам „Новая надежда” в 1977 году, в загоне. Как создать динамичный приключенческий сюжет с катарсисом в финале, где все строилось бы на борьбе с космическими фашистами, если самые настоящие фашисты в наши дни снова стали полноправными участниками политической игры в масштабах страны? Проще простого: сними фильм о том, как вся надежда гибнет»^[118].

Нарратив, который когда-то объединял нас настолько, что вдохновил Рональда Рейгана окрестить свою систему противоядерной защиты «Звездные войны», а СССР назвать «Империей Зла», рухнул и обернулся полной своей противоположностью. Стив Бэннон, бывший советник Белого дома, пишет: «Тьма – это хорошо… Дик Чейни. Дарт Вейдер. Сатана. Это сила!»^[119]. Тем временем республиканские стратеги хвастаются созданием предвыборной «Звезды Смерти», чтобы хакнуть социальные сети и повлиять на исход выборов.

Да, прошли те времена, когда все мы сидели, зачарованные разворачивавшейся перед нами историей о том, что было давным-давно в далекой-далекой галактике, и с тех пор очень многое изменилось.

* * *

Впрочем, не одни «Звездные войны» рухнули в тартарары. Конкурирующие интерпретации того, ЧТО ВСЕ ЭТО ЗНАЧИТ, не оставили камня на камне и от «Матрицы» – притчи о том, что можно заглянуть за иллюзорную завесу привычного мира и увидеть его более мрачную, зато и более героическую изнанку.

Как известно, в «Матрице» говорится о глубокой пропасти между профанами и посвященными. Главного героя Нео вырывают из скучной реальности, где он работает программистом, и он попадает в альтернативную реальность, полную опасностей и высоких целей.

Другой герой, Морфеус (аллюзия на Морфея – бога сна, упоминавшегося у Овидия), предлагает Нео выбрать одну из двух таблеток – красную или синюю. «Это твой последний шанс, – говорит он Нео. – После этого пути назад не будет. Примешь синюю таблетку – и история закончится, ты проснешься в своей постели и будешь верить во что захочешь. Примешь красную – и останешься в Стране Чудес, и я покажу тебе, как глубоко уходит кроличья нора. Помни, я предлагаю тебе всего лишь истину, а больше ничего».

Этот эпизод породил тысячи мемов. С 1999 года, когда состоялась премьера, что только ни называли красной таблеткой: и медитацию, и мужскую физическую работу, и психоделику, и советы по лидерству, и кибербезопасность – словом, практически все товары и услуги, связанные с тем, что кто-то убежден, что кого-то другого нужно срочно лишить всяких иллюзий. Почти 20 лет это сходило за правду. Стадо, маглы, быдло – все это были скучные или трусливые люди, предпочитающие простой комфорт и синюю таблетку. Но кто же те отважные герои, которые уверены, что жизнь сложнее простого существования? Кто те «безумцы», которые вместе со всеми своими друзьями радовались рекламной кампании Apple под слоганом «Думай иначе»? Кто, кто… Любители красных таблеток.

«Матрица»^[120] стала большим вигвамом, где хватило места для свободомыслящих и бунтарей всех мастей. Так было до 2016 года, когда вигвам резко уменьшился из-за набиравшего силу мужского онлайн-движения на Reddit и 4chan. Теперь под красной таблеткой понимали опыт белого мужчины, внезапно очутившегося в мире, где все ополчились против него. Члены этого сообщества призывали объединиться, чтобы дать отпор силам глобализма, феминизма и обратного расизма, сговорившимся их уничтожить.

В 2019 году Эмма Эллис, редактор журнала Wired, писала: «Такое прочтение выбора Нео стало настолько распространенным, что проникло в самые неожиданные места – например, в твиттер-аккаунт Канье Уэста»^[121]. Ее соавтор Эмили Дрейфус замечала: «Его смысл полностью извратился… трудно говорить об аристотелевском идеале красной или синей таблетки в изначальном смысле. Теперь речь идет о чем-то другом».

Дарт Вейдер – невоспетый герой Белого дома. Повстанческий Альянс – тоталитарная полиция мыслей. Черные штурмовики под белыми масками. Любители красной таблетки – бойцы за свободу против бездушной машины. Любители красной таблетки – «обманутые тролли-женоненавистники». В наши дни лучше вообще не выходить из дома, чем вслепую прокладывать себе путь к счастливому концу.

Лев Сиона^[122]

Учитывая, как высоки ставки и как стремительно растет вероятность короткого замыкания из-за интертвингулярности в наши дни, дальше будет только хуже. В конце концов, если раскалывается аудитория фанатов, худшее, что может случиться, – это холивар на Rotten Tomatoes и Reddit. Но как же другие истории – более древние и гораздо более священные? За них-то многие и умереть готовы.

Когда речь идет о священных писаниях, есть текст, есть подтекст, а есть еще и контекст. «Мы смотрим в Библию весь день: / Я вижу свет, ты видишь тень», – писал Уильям Блейк^[123].

* * *

14 мая 2018 года в Израиле произошло судьбоносное, но все же несколько странное событие. После долгих лет пустых разговоров США перенесли свое посольство из Тель-Авива в историческую столицу – Иерусалим. Это о судьбоносности. А о странностях придется поговорить подробнее.

Кандидаты в президенты США во время предвыборных кампаний десятилетиями обещали совершить этот перенос и тем самым официально закрепить статус Иерусалима, но потом, став президентами, уклонялись от исполнения этого обещания. В 1992 году Билл Клинтон сделал перенос посольства важным аргументом в предвыборной борьбе против Джорджа Буша-старшего, призывая того к ответу за «постоянные сомнения в праве Израиля на объединенный Иерусалим»^[124]. В 2008 году Барак Обама зашел еще дальше: «Иерусалим останется столицей Израиля и должен остаться неделимым»^[125]. Хотя бы в этом республиканцы и демократы были согласны.

Но стоило кандидатам стать президентами, как все тормозилось. Задача требовала слишком тонких маневров. Перенеси посольство из Тель-Авива – и ты ясно покажешь Израилю, одному из самых сильных и давних союзников США, что ты готов вложиться и в его прошлое, и в его будущее. Однако отними у палестинцев право претендовать хотя бы на часть священного града – и ты тут же лишишь США роли беспристрастного посредника в урегулировании арабо-израильского конфликта. Попробуй тут вырулить!

Поэтому когда в середине мая 2018 года в иерусалимское консульство пришла американская делегация, это и правда был судьбоносный момент. Десятилетия позиционной борьбы, эффектных поз и мутных речей наконец ушли в прошлое. Великий переход начался.

Однако оказалось, что политики недаром столько медлили. За сутки перед церемонией на границе Израиля и сектора Газа вспыхнули протесты, в которых участвовали десятки тысяч человек, а на их подавление были брошены войска. 2700 человек получили ранения. 56 погибли. В происходящее были вынуждены вмешаться премьер-министр Израиля Нетаньяху и президент частично признанного государства Палестина Аббас, а также генеральный секретарь ООН^[126].

Вот тут и начались странности. Когда в секторе Газа начали жечь покрышки и распылять слезоточивый газ, сцену в иерусалимском Старом городе захватил ничем не примечательный 60-летний баптистский священник из Далласа. Он вышел на сцену у посольства, поправил микрофон и призвал собравшихся должностных лиц к совместной молитве: «Мы благодарим Тебя, Господь Авраама, Исаака и Иакова, за то, что Ты собрал нас здесь в этот судьбоносный день в жизни народа Твоего и в истории всего мира Твоего»^[127]. Далее священник вознес хвалу главам и правительствам обоих государств и добавил, что перевод посольства – «это отважный поступок, показывающий, что мы стоим на стороне добра в историческом смысле слова, но главное – мы стоим на стороне добра Твоего, Господи, когда речь идет о судьбах Израиля».

Казалось бы, совершенно невинные слова в устах любого простого священника. Однако Роберт Джеффресс – не любой простой священник. Он пастор Первой баптистской церкви в Далласе и руководитель многомиллионной корпорации, в которую входят радио- и телеканалы, образовательные учреждения и церковные приходы (в том числе мегацерковь стоимостью в 130 миллионов долларов, построенная в 2013 году). Джеффресс – один из самых влиятельных евангелистских проповедников последнего десятилетия, чьи высказывания играют важную роль и в политике, и в культуре. И у этих высказываний столько же противников, сколько и поклонников.

За неделю до церемонии в посольстве бывший губернатор-республиканец и участник президентских выборов сенатор Митт Ромни резко возразил против присутствия Джеффресса на церемонии. «Этот религиозный фанатик не должен молиться на открытии американского посольства в Иерусалиме, – писал он в Twitter. – Джеффресс говорит, что “евреи не попадут в рай”, а мормоны – это “ересь, явившаяся прямиком из преисподней”».

И это были отнюдь не неудачные формулировки, вырванные из контекста. Джеффресс подтвердил свою точку зрения, ответив Ромни следующим твитом: «Историческое христианство на протяжении 2000 лет учило нас, что спасение возможно только через веру во Христа. И если я вместе с десятками миллионов евангелических христиан во всем мире разделяю эту веру, это отнюдь не фанатизм и не такая уж и новость».

Однако в тот день в Иерусалиме это была новость, и еще какая. Если Джеффресс считает, что евреи, мормоны и мусульмане попадут прямиком в ад, почему именно он молился на открытии посольства? Какую роль все неверующие, собравшиеся в тот день в Иерусалиме, играли в честолюбивых планах Джеффресса?

Ответ заключается в двух словах: христианский сионизм. Это идея, что второе пришествие Христа состоится, когда Израиль снова станет суверенным государством. Вот почему Джеффресс так рвался отметить эту историческую веху. Перенос посольства на шаг приблизил нас всех к исполнению предначертанного в Писании и к Судному дню.

История христианского сионизма насчитывает сотни лет, и его поддерживали очень многие, от американских президентов до Мартина Лютера Кинга. Но в последние 50 лет эта тема стала особенно болезненной, во многом из-за серии христианских романов Тима Ла Хэя «Оставленные»^[128]. Эти романы-блокбастеры описывают, что было после Вознесения, когда все праведные христиане отправились в рай, а оставшиеся были вынуждены разбираться, что делать дальше. В совокупности романы серии разошлись тиражом более 100 миллионов экземпляров, и телепроповедник Джерри Фалуэлл признал, что серия «Оставленные» «вероятно, повлияла на христианство сильнее всех книг нового времени, не считая Библии».

Согласно христианскому сионизму, Господь вернул землю Израильскую евреям в 1948 году (не случайно церемония в посольстве произошла ровно через 70 лет). Это восстановило Израильское царство и проложило прямой путь к Концу времен, предсказанному в книгах Откровения, Даниила, Исайи и Иезекииля. В этих источниках говорится, что после катастрофической битвы с Антихристом Иисус Христос вернется на Землю, и начнется Тысячелетнее царство мира и благоденствия. А как же евреи? Они поймут, о чем твердил Джеффресс, и все разом обратятся в христианство.

Однако прежде чем сбудется все, о чем говорит христианское богословие, нужно, чтобы Израиль владел единым Иерусалимом, а весь Ближний Восток вступил в «войну, которая положит конец всем войнам». И если вспомнить гремучую смесь взаимных претензий, сопровождавших объявление о переносе посольства в мае 2018 года, выпускать на сцену проповедника идей христианского сионизма представляется исключительно странным дипломатическим решением. Практически все остальные присутствующие легли костьми, лишь бы избежать региональной вспышки насилия. Но Джеффрессу это было бы только на руку.

Джеффресс далеко не одинок. Согласно опросам фонда Пью, 58 % американских христиан-евангелистов верят, что второе пришествие произойдет еще до 2050 года^[129]. Вдумайтесь. Откладывать деньги на старость? Бессмысленно. Отказываться от ископаемого топлива? Зачем?! Спасать исчезающие виды, бороться с голодом и нищетой на планете? Ни к чему корчить из себя Бога, если Он все равно вот-вот явится.

Поймите меня правильно, американцы издавна пользуются невероятной свободой вероисповедания и могут молиться кому, чему, когда и как угодно. Давняя традиция отделения церкви от государства возведена в Америке в принцип и всегда была одной из самых сильных ее сторон.

Но когда и церковь, и государство попадают под влияние мощных религиозных убеждений, которые основаны на произвольных толкованиях текстов, написанных тысячи лет назад, в такие времена и в таких местах, которые ничем не напоминают современный мир, впору насторожиться. В великих диалогах наших дней мы читаем не то что разные страницы – у нас в руках разные книги.

Между прочим, христианские сионисты – не единственные, кто делает ставки на исход решительного поединка в Иерусалиме. Оказывается, билеты на конец света в священный град проданы по два на одно место.

* * *

Исламское государство Ирака и Леванта (ИГИЛ), самая молодая и отвратительная ипостась исламского экстремизма, рассказывает свою легенду о Конце времен, основанную на одном из хадисов, священных изречений, приписываемых пророку Мухаммеду. В понимании ИГИЛ, конец света произойдет после нескольких великих битв против «войск Рима» (это трактуется в широком смысле как Турция, Израиль или США), в результате которых в живых останутся всего 5000 последних воинов. «Согласно этой теории, даже неудачи Исламского государства не значат ничего, – пишет Грэм Вуд в журнале Atlantic, – поскольку Господь и так предрек почти полное уничтожение своего народа. Лучшие и худшие дни ИГИЛ еще впереди»^[130].

Такое просто в голове не укладывается. Мы-то в размышлениях о всякого рода войне привыкли опираться на идеи ХХ века вроде реальной политики, разрядки, взаимного гарантированного уничтожения. Но вся наша логика поощрения и устрашения рушится, когда противник придерживается настолько извращенных представлений.

Если убивать солдат ИГИЛ, они от этого только воодушевляются, ведь ты приближаешь их к предсказанному истреблению (и дальнейшей победе). Если уничтожать их лидеров при помощи боевых дронов, это лишь делает их еще на шажок ближе к долгожданному пришествию Махди, 12-го халифа (последнего и победоносного). Холодная война вымотала нам все нервы, но она хотя бы велась согласно идее самосохранения из теории игр, общей для всех основных игроков.

А каков будет финал игры, которую ведет ИГИЛ? Нарочно не придумаешь. По их сценарию, почти полное уничтожение правоверных привлечет в мир двух спасителей: Махди, того самого ниспосланного свыше халифа, который объединит все мусульманские народы, и второго пророка, который победит Антихриста. Но это будет не пророк Мухаммед, как вы, вероятно, решили, – это будет не кто-нибудь, а Иисус Христос собственной персоной, которого Коран тоже называет Мессией и живым «словом Божиим». В час утренней молитвы в назначенный день Христос поразит Антимессию копьем. Затем Он «сломает крест» – этот символический акт покажет христианам, что их вероучение о смерти и воскресении ошибочно и что на самом деле Он и не умирал. В точности так же, как христианские сионисты предрекают, что в последнюю минуту все евреи обратятся, ИГИЛ утверждает, что все христиане поймут, как они заблуждались, и тут же примут ислам.

Это обескураживает точно так же, как и предыдущая версия. Ведь планы игры у христианских сионистов и ИГИЛ, казалось бы, диаметрально противоположны, но удивительным образом пересекаются в кастинге главных героев и в выборе Иерусалима как места действия – и при этом у них общая основная структура: идеология Вознесения. И именно этот частично пересекающийся формат несказанно тревожит всех тех, кто заинтересован в счастливом будущем независимо от того, где ты живешь и во что веришь.

* * *

Интертвингулярность – словно вязкий бурлящий первородный бульон из мемов, не привязанный ни к какому последовательному нарративу ни в каком виде. Можно даже смотреть на одно и то же, соглашаться, что то, на что мы смотрим, и реально, и очень важно, но делать прямо противоположные заключения относительно того, что это значит и как нам всем теперь следует поступить.

Что на уме у филантропа-миллиардера – хочет ли он спасти мир или строит тайные планы по его захвату? К чему стремится глубинное государство – разрушить демократию или сохранить ее? Кто это – Мессия или переодетый Антихрист? Теперь уже невозможно во всем этом разобраться и прийти к достоверным выводам.

Интертвингулярность засасывает нас в сточную трубу пространства-времени, и ясно одно – вряд ли все будет в точности так, как предсказывают чьи бы то ни было легенды. Очень может быть, что Великой распределительной шляпе Конца времен решительно все равно, на чьей мы стороне – повстанцев или штурмовиков, красной таблетки или синей. Ее будут интересовать исключительно наши намерения. Под чьим флагом мы выступали, чью униформу носили – все это отступит перед лицом чего-то куда более простого. Что двигало нами – страх или любовь? За кого мы радели – за всех нас или только за некоторых? За чью команду играли – сторонников конца или сторонников вечности?