Buch lesen: «Алая сова Инсолье»

Глава 1

Инсолье

– Засим отступник приговаривается к очищению огнем. – Слова архиепископа, который не более чем несколько лун назад хвалил меня за усердие и послушание, раздались в зале суда как гром среди ясного неба. Толпа ахнула и загомонила. Откуда-то посыпались одобряющие ругательства, а где-то зарыдали женщины. Я же лишь горько усмехнулся, не сводя презирающего взгляда с заплывших жиром глазенок высшего духовенства.

– Поддерживаем, – согласно закивали золотые боровы, неспособные даже жрать без помощи слуг.

– Да будет очищена эта бедная заблудшая душа, – а вот этот голос, единственный из всех, вызвал у меня истинную волну ненависти. Жалеет она меня, святая идиотка. Шлюха церковная. Если всех остальных в этом зале я хотел просто убить, посадив на кол, то вот эту… эту хотелось сначала окунуть во все то дерьмо, что творится вне ее прекрасного храма. Мордой ткнуть во все человеческие грехи и пороки. И лишь потом сбросить труп в выгребную яму.

Ничего… осталось недолго. Во дворе уже сложили «очищающий» костер и даже полили его специальным благоухающим маслом. Чтобы зрители не чувствовали смрада от сжигаемой заживо плоти и им казалось, что благословенный огонь испепеляет лишь человеческие грехи, отправляя душу на небеса. Стадо.

Меня сдернули с помоста, пинками толкая к кострищу. Суд, ну конечно. Какой же это суд, если эти твари мне даже кляп изо рта не вытащили. А так называемой защитой выступала вот эта вот блаженная, одетая в красное бесформенное тряпье, как соломенная кукла на ярмарке. Да если бы не эта дебилка со своим судом, я бы уже сбежал! Но видимо, у мертвых богов были свои планы на мою жизнь.

– Сожалеешь, темное отродье? – Ну шатт, еще и этот поборник нравственных пыток и извращений. Хотя нет, не только нравственных. На себе испытал.

Я уставился на него как на умалишенного и демонстративно прикусил кляп окровавленными губами. За что снова по ним же и получил. Тварь, на тебе железные перчатки!

– Ничего, скоро ты перестанешь ерничать. Хотя ты прав, – тут он резким движением сдернул кожаный ремень кляпа, чуть не порвав мне рот, – верующие должны слышать твое раскаяние, когда огонь поглотит тебя.

Отлично, рот свободен. Главное – не показать своего ликования и лишь с «досадой» сплюнуть кровь на белые мраморные ступени храма.

– Это дурман-трава. Она притупит боль, – вдруг раздалось с другого бока ненавистным голосом. Клянусь, если я еще раз услышу этот противный щебет, то не сдержусь и весь план полетит гулям под хвост.

– Засунь ее себе в ***, алая сова. Поверь, тебе это скоро понадобится, судя по взглядам архиепископа на твою святую задницу, – не смог я промолчать, за что еще раз отхватил железной перчаткой от бывшего коллеги из ордена. – И тебе тоже. Он и мальчиками не брезгует, – получилось слишком хрипло, и меня не услышали. Ну, хоть что-то хорошее.

Мое практически безвольное тело наконец затащили на кострище и привязали к грубо обработанному столбу. Преодолевая боль, я еще раз заплывшими глазами оглядел весь собранный на этот площади сброд и, не выдержав, припадочно-счастливо рассмеялся. Ну что, сволочи? Все здесь? Все-е-е. И даже боров в макитре, отдавший приказ сжечь поместье отступников. И паладины в блестящих латах с алой совой на нагруднике – тот самый отряд. И шаттов красавчик с белым плюмажем на шлеме – командир, лично убивший всех некромантов в «яме греха». И она… храмовая идиотка, считающая себя избранницей Бога, с искренне-тупой скорбью в глазах. Вот ее я, пожалуй, оставлю в живых. Вообще не трону. Пусть почувствует… всю мою боль.

Так приступим же к настоящей казни!

Алла

– Алла Анатольевна, задержитесь на минутку! – Директор нагнал меня уже в дверях.

– Да, Алексей Борисович? – В моем голосе скользнуло легкое нетерпение. Внутренние часы подсказывали, что до начала занятий с группой «Б» в детском центре слабовидящих всего тридцать семь минут. А мне еще надо успеть зайти в магазин, прежде чем спуститься в метро.

– Алла Анатольевна, большой рояль в концертном зале снова не в порядке. – Директор явно чувствовал себя виноватым. – Младшие классы остались без присмотра всего на полчаса, и вот… а у нас отчетный концерт в конце месяца, вы же знаете. Шпелер готовится к международному конкурсу, приедет комиссия…

– Завтра, Алексей Борисович, – пообещала я, улыбнувшись в его сторону. – Завтра приеду пораньше и настрою инструмент до начала занятий.

– Вы наше спасение! – облегченно выдохнул директор музыкальной школы номер один, самой престижной в нашем городе. – Просите взамен что хотите!

– С вашего позволения, я приберегу это желание на будущее. А сейчас извините, Алексей Борисович, мне надо…

– Да-да, конечно! – Движение воздуха и легкий шорох подсказали, что путь свободен. Даже эхолокацию не пришлось использовать. Хотя у меня уже давно это выходило на автомате.

Я потеряла зрение в девять лет. Возраст достаточный, чтобы еще помнить, что такое – видеть. И в то же время еще не настолько взрослый, чтобы смириться.

Мне очень повезло с родителями. Они не захотели смириться вместе со мной. И твердо пообещали, что я буду жить полной жизнью, не хуже тех детей, у которых с глазами все в порядке.

Чего мы только не перепробовали за следующие двадцать лет. И частная школа для слабовидящих за бешеные деньги. И нетрадиционные специалисты с их нетрадиционными методами – от откровенных шарлатанов до сумасшедших гениев.

По правде сказать, моя слепота дала мне какое-то ненормальное упорство в достижении цели – даже из общения с шарлатанами я умудрялась извлечь хоть что-то полезное. Так или иначе, научилась я действительно многому. Один метод эхолокации чего стоит.

«Щелкать» меня научил очередной гений. И он действительно оказался гением – слепой музыкант, лауреат каких-то там конкурсов. Он подарил мне метод, с помощью которого я даже на велосипеде могла ездить. А заодно подарил музыку. И профессию.

Сколько всего и разного мы перепробовали с этим чокнутым экспериментатором – вспомнить и страшно, и приятно. Гарольд Рудольфович очень радовался, что у него появилась готовая на все и такая упорная ученица. Даже книгу написал о наших открытиях и мое имя вывел на обложку наравне со своим. Этот человек стал мне вторым отцом… и открыл мир заново.

А воображение и химия мозга дополнили картинку. Я даже цвета научилась различать – прикосновением. Сложно объяснить, как это, но красный отличался от синего всем – температурой, ощущением под пальцами, откликом на особый щелчок гортанью…

Конечно, полноценного зрения этим не заменить. Хотя я даже обычные книги могу читать – все так же, на ощупь, различая разницу между черными буквами и белым листом бумаги. Но, конечно, это медленнее и труднее, чем глазами…

Можно чувствовать небо, его пустоту и простор, ощущать на лице солнечные лучи и тень бегущих туч. Можно помнить, какое оно синее. Но увидеть его без глаз все равно нельзя.

Чего бы я только не отдала за здоровые глаза…

Потому что без них, будь ты хоть самой крутой летучей мышью, умеющей ориентироваться в потоке людей и машин, ничто не защитит тебя от выскочившего на пешеходный переход бешеного мотоциклиста. Особенно если звук его мотора заглушит гудящий на переезде электровоз.

– Куда прешь, ду-у-ура! – чужой крик забил уши, напрочь отрезая для меня любую возможность сориентироваться. А потом был удар, такой силы, что показалось – я словно разлетелась на части. Одна упала на шершавый асфальт, а вторая все летела, летела… пока не врезалась во что-то.

Это что-то всхлипнуло и вдруг зарыдало так, как будто это его… то есть ее убили.

Глава 2

Инсолье

«Раз и два – это не только слова, – повторял я в голове детскую считалочку, ожидая, когда к моему костру поднесут факел. – Три, четыре – меня нету в этом мире».

Искаженные лица толпы прекрасно дополняли создаваемую мной картину будущего страшного суда.

Огонь лизнул мертвое дерево и пропитался его силой. Идиоты… какие же они здесь все сволочи и идиоты! Пока меня держали в удручающе пустом каменном мешке, в котором даже пыли не было, я действительно не мог ничего сделать. Потому что камень – не мертвый. Он просто очень медленный и лишь оттого кажется неподвижным. Если бы меня придушили или обезглавили прямо там, как хотел обладатель белого плюмажа и все его совы-прихвостни, у них бы получилось. Но кое-кто захотел справедливости для преступника! Честного суда и последующего «очищения» души! Ха! Я, наверное, еще как-нибудь поблагодарю ее. Искренне поблагодарю, а потом… потом видно будет.

«Пять, шесть – у меня для вас, гниды, есть весть».

К моим ногам они сами бросили силу смерти аж дважды. Мертвая древесина, срубленная. Та, жизнь которой прервали насильно, остановив движение соков. А теперь ее еще и жгли, убивая второй раз все, что успело в ней завестись.

Я не маг огня, тут вы все правильно вычислили. Но… Всегда есть одно маленькое, но очень значительное «но». Хотя нет. В вашем случае это – одно. Большое. Но! Которое полностью перевернет наши с вами судьбы.

 
«Семь, восемь – искра ударит оземь.
Девять, десять – кто смерти сеть развесил,
Сегодня собирает урожай!»
 

Огненная стена вырвалась вверх и в стороны, извиваясь в такт моему смеху. Колодки, в которые меня запихнули, тоже были деревянные, и ускорить их смерть в пламени уже ничего не стоило, хотя и пришлось перетерпеть боль. Ничего, залечу. Все залечу. А вот вы… вы, церковные падальщики, сейчас сгорите заживо! Точно так же, как только что хотели сжечь меня. И как удобно, что вы разлили эти волшебные благовония, не так ли? Толпа будет искренне думать, что вы просто исчезаете в божественном свете, да! Хм, чудесный запах… пусть я и предпочел бы чувствовать смрад ваших тел. Такой же, какой чувствовали вы, сжигая мой дом и близких.

Я с наслаждением смотрел, как воет и катается по помосту боров в макитре, как разбегается с визгом толпа, которой тоже подпалили хвосты. Как золотое воинство с дикими криками умирает в пламени, наполняя его новой силой. Умирайте! Умирайте же, твари божьи! Питайте мой огонь своими жизнями и болью! Я практически счастлив!

Только вот… что это? Почему там, около одной из трибун, моя сила наткнулась на препятствие? Собрав энергию с догорающих трупов, ударил в ту сторону еще раз. Послышался невнятный женский вскрик, и я снова облегченно выдохнул. Теперь точно все. Жаль, что у меня нет больше времени на просмотр столь благословенного и буквально греющего душу и сердце зрелища. Нужно уходить, чтобы не стать жертвой своей же волшбы. Все равно мне больше никто не мог помешать. С каждой сгоревшей тварью мое пламя становилось только сильнее, никакие щиты паладинов не спасут. Это место выгорит дотла! Площадь, храм, а главное – вся верхушка проклятого ордена и хорошая такая часть их тупой бараньей паствы.

А у меня найдутся дела поинтереснее, чем разгребать пепел. Кстати, куда пойдет после сегодняшней казни одна святая идиотка? Надо будет немного выждать, а потом проследить. Ее-то огонь не тронул – я постарался сознательно. Пусть теперь живет с этим, избранная… дура. Пусть живет и каждую секунду вспоминает, что именно натворила своими благими намерениями. По крайней мере, пока снова не попадется на моем пути!

Месяц спустя

Шатт возьми, обидно.

Я откинулся головой на полусгнившую солому, вдыхая запах мокрой земли, помоев и собственной крови. Где-то наверху, в ветках полузасохшего дерева, орала ворона. Видно, уже предвкушала обильную и питательную трапезу, не чета обычному мусору.

«Кар! Кар!» звучало скорее как «мясо! Мясо!». Знаете, я даже не обижался на эту птицу.

Но до чего же досадно и глупо. Глупо подыхать от ножа в спину, когда мог бы захватить мир. Ну, может, не весь. Зачем мне такая морока? А вот изрядный кусок точно.

Еще немного – и я бы основал новый темный дол, собрал тех, кто еще выжил в этой священной резне, устроенной фанатиками. Хотя не… собирать не стал бы, обойдутся! Я сам справился, и они сумеют, если есть хоть зачатки силы и усердия. А мне никто не нужен! Это был бы мой дол, мой дом, мой…

Кха… Кровь на губах, медный вкус на языке. Дерьмово. Значит, легкое все же пробито. Сдохнуть в выгребной яме – демонов «господин плюмаж» хохотал бы до колик, если бы не откинул копыта раньше. Обидно… или нет?

Весь месяц, как только схлынуло опьянение после фейерверка смерти, я таскался по кабакам, как неприкаянный.

Месть свершилась. В покоях темных богов для моих родителей и сестры отныне будет гореть камин, который станут топить душами их убийц.

Все хорошо. Я сумел. Справился.

Только дальше-то что?! Зачем теперь жить?

Я прикрыл глаза и хрипло, зло засмеялся. Смех перешел в судорожный кашель. Шатт! Больно.

Допился, алкоголик. Смысл жизни он потерял, истерик недорезанный. Тьфу, теперь-то уже вполне дорезанный. Выжег всю верхушку церкви и вылез живой из самой глубокой жопы мира. А тебя порешили простые уличные бандиты, позарившись на пухлый кошель.

Мысли уплывали в туман, но упрямая злость все не давала отключиться. Пш-ш-шла! Шаттова птица, я еще не сдох! И возможно, даже… выживу… всем… назло…

– Господин, вы меня слышите?

Ну все. Предсмертные видения пожаловали. Точнее, пока только голос. Подозрительно знакомый голос!

– Господин… хм. Нет, не отвечайте. Лучше молчите, с таким ранением разговаривать нельзя. Хрюша, фу! Беги и принеси мою сумку.

Веки словно свинцом налились, но изумление было столь велико, что я их все-таки поднял. Даже несмотря на то, что это стоило последних сил.

Надо мной склонилась она. Дура. Прекраснодушная идиотка. Гребаная святая сволочь.

Ослепла, что ли! Не видишь, кого тебе мертвые боги под ноги послали?!

И в следующую секунду понял: не видит! И правда не видит!

Глаза святой сволочи были едва прикрыты полоской алой ткани, явно оторванной от подола когда-то строгого орденского платья. А под повязкой проглядывали пустота и след от ожога.

Какого шатта?! Кто посмел?!

Слепая. Она слепая!

И тащит меня из помойки исключительно потому, что не видит, кто перед ней. Как там говорили эти больные праведностью идиоты? Неисповедимы пути богов.

Глава 3

Алла

За прошедший месяц стала уже почти привычна мысль, что я – не совсем я. То есть тело было почти мое – при ощупывании не ошибиться, с моей тактильностью и умением запоминать ощущения. Но все равно разница вылезла сразу.

Во-первых, я стала моложе. И худее. Такой я себя помню лет в семнадцать, наверное. А еще у меня обнаружились длинные волосы, ужасно неудобное платье из шелка и страшный ожог на месте глаз.

Вот так… даже попав из своего мира в чужой, я, увы, осталась слепой. Собственно, ожог был и у моего прошлого тела. Но не такой свежий. Мой давно зажил.

Обидно, конечно, до чертиков. Нет, спасибо, что живая, да. Только как бы не помереть прямо сразу. Потому что, когда я очнулась после удара мотоциклом, вокруг меня было не только привычно темно, но еще и очень шумно. Причем шум был неправильный.

Короче говоря, меня в тот момент почти парализовало. Не тело парализовало, а мозг. И когда на меня кто-то рявкнул из темноты: «Убирайся, чтобы тебя здесь больше никогда не видели! Не смей приближаться к храму, ты этого недостойна!» – я послушно встала сначала на четвереньки, потом на ноги, машинально пощелкала и поняла, что под ногами у меня грунтовка, за спиной какое-то большое здание и толпа людей, а впереди пустота. В эту пустоту я и побрела.

– Но, господа, разве святая не спасла нас, закрыв собой от огненного проклятия? – раздался неуверенный шепот откуда-то сбоку.

– Если бы не она, отступника казнили бы раньше и он не смог бы применить свою черную магию! – зло оборвал этот шепот прежний голос. Мужской, кстати. И вроде бы смутно знакомый. Странно, что только смутно – я прекрасно умею запоминать людей по звучанию. – Так что пусть скажет спасибо, что ее отпускают живой!

Ну, спасибо так спасибо. И надо убираться отсюда как можно скорее.

Я брела и щелкала, ощупывая дорогу эхолокацией, довольно долго. Пока людской гомон и прочий неправильный шум не остались далеко за спиной. Вокруг стал ощущаться лес, который шумел уже нормально – как обычному лесу и положено. Наверное, от этой правильности у меня мозги немного расклинило.

Я свернула с грунтовки, прошла немного вглубь зарослей, осторожно касаясь веток и отводя их руками. Выбрала место посуше и уселась под куст.

Итак, что в итоге? Я какая-то святая. Бывшая святая, внесем поправочку. Защищала, кажется, какого-то отступника, который потом очень сильно нагадил тем людям. И не зря, наверное. Раз они так легко выкидывают слепую женщину, которая спасла их жизни, в лес. С другой стороны, может, для меня так даже лучше? Я ведь не она. Мало ли… как тут к попаданцам относятся. Если существует «огненное проклятие» и прочая магия, а также храм, где пытались казнить некоего отступника… короче, чем дальше я буду от всех этих прелестей, тем целее останусь.

Поехали дальше. Огненное проклятие, хм… магия. А как святая защитила народ от этой штуки? Может, у нее тоже было что-то типа волшебства? И куда оно делось в таком случае? Осталось со мной или упорхнуло вслед за прежней владелицей тела?

М-да. Вспоминать тот день до сих пор тяжело и интересно. Тяжело, потому что сами попробуйте умереть, попасть в чужой мир и огрести непонятно за что в течение нескольких часов. А интересно – потому что именно тогда я обнаружила, что не все так плохо в этом мире.

– Хрюша, перестань на него рычать, он сейчас и воробья не в состоянии обидеть. – Я устало вздохнула и заправила за ухо длинную прядь. Надо обрезать эту шевелюру, в который раз себе обещаю. Всегда носила короткую стрижку, так удобнее и проще, особенно если все равно не можешь полюбоваться на себя в зеркало. Так, берем раненого за ноги… Где они тут? Ага. И тащим. Рану я ему перетянула. А на плечи взвалить не сумела – здоровенный лось. Как сознание потерял – стал еще тяжелее.

– Хрюш, сумку взял? – Боров недовольно всхрапнул и мотнул неповоротливой башкой, сунув мне под руку жесткошерстное рыло, опоясанное полотняной лямкой. – Ага, молодец. Пошли потихоньку. Мне неудобно задом наперед дорогу обшаривать, предупреждай, где свернуть, ладно? Нам нужна полянка у ручья.

– Топить будешь? – с сарказмом прохрипел вдруг недобиток. Пришел в себя? Сочувствую. А отвечать не стала, я все еще плохо умела управляться с силовыми линиями, и, хотя я изо всех сил тренировалась совмещать их со своим щелканьем, получалось пока хуже, чем просто эхолокацией.

Шага через три я все же сообразила, что можно и нормально идти, а не пятиться, как рак, волоча за собой изредка шипящее и стонущее тело. Просто развернулась, взявшись за ноги страдальца как за оглобли от тележки, и двинулась дальше про протоптанному Хрюшей пути.

– Шатт, значит, пытать, – раздалось позади. – Если моя голова еще раз стукнется о камень, ты дотащишь лишь труп, идиотка.

Точно, нехорошо так. Хм…

Недолго думая, я свистнула и, когда кабан прибежал на зов, вытряхнула из сумы драный плащ, которым укрывалась ночью вместо одеяла. Мне его одна бабушка дала в уплату за то, что Хрюша прогнал с ее двора какую-то мелкую магическую чупакабру. Эх, жаль, сейчас ветошка еще сильнее подерется. А что делать?

Не вступая в долгие дискуссии с транспортируемым телом, я деловито расстелила плащ рядом с ним на земле и ловко – сказался опыт волонтерства в хосписе – перекатила раненого на полотно. А в капюшон запихнула нижние юбки – у меня их оказалось целых пять штук, и четыре из них сразу ушли в суму. А теперь вот пригодились. Теперь под спиной раненого был плащ, а под головой – мягкая подушка. Хоть как-то убережет бедолагу от камней.

Пока я возилась, парень настороженно молчал, хотя его взгляд я физически ощущала на себе.

– Потерпи, скоро устроимся у воды, и я тебе помогу, – пообещала я и снова впряглась в поклажу, только теперь тянула не за ноги, а за полы плаща, на котором разместился раненый.

– Что ж, раз так, то благодарю, прекрасная госпожа. – В голосе недобитка прорезались искренне благодарные нотки. Хм, резко он сменил риторику. Хотя что взять с того, кого проткнули ножом и бросили умирать? Наверняка он сначала просто не понял, кто я и что собираюсь сделать. А теперь разглядел вот. – Ваша помощь будет очень… желанна. И простите мне мою недавнюю невежливость.

– Не берите в голову. Лучше вы ее, голову эту, устройте поудобнее в капюшоне, – пропыхтела я. – Хрюша, далеко еще до ручья?

– Хру-у-у!

– Ага, спасибо, дорогой…

– Только я не понимаю, вы же из церкви светоносного, не так ли? – прохрипел через какое-то время раненый. Да что ж он такой разговорчивый не к месту? – Не легче было просто исцелить на месте, а потом…

– Нет. – Я коротко мотнула головой. – Не оттуда. И прошу вас, помолчите. С вашим ранением вообще нельзя разговаривать. А если не будете слушаться, я вам рот завяжу.