Buch lesen: «Вызовите акушерку. Прощание с Ист-Эндом»

Соpyrights © Jennifer Worth 2009

© CTM Productions Ltd. A Neal Street Production, фотография на обложке, 2017

© Дарья Горянина, перевод на русский язык, 2017

© Livebook Publishing Ltd, оформление, 2018

* * *

Синтии, за дружбу длиною в жизнь

Юность сгинет без следа

Кто-то сказал, что молодость лишь зря тратится на юных¹. Это не так. Только молодые обладают импульсивной энергией, которая позволяет им с радостью добиваться невозможного; им хватает храбрости следовать указаниям сердца и приветствовать всё новое; у них есть силы без устали трудиться днями и ночами. Молодые могут всё. Двадцать лет спустя никто из нас уже не способен на то, что с лёгкостью давалось нам в юности. Воспоминания по-прежнему с нами, но внутренний огонь уже угас.

В горячую пору молодости, в двадцать с небольшим, я отправилась работать окружной акушеркой в пострадавший от бомбардировок Ист-Энд. Это не было каким-то призванием – меня просто тянуло к приключениям. Мне хотелось чего-то не похожего на прежнюю обыденную жизнь – какого-то испытания, вызова, проверки на прочность, нового направления. Я отправилась в Ноннатус-Хаус² – небольшую, как я думала, частную больницу. Оказалось, что это монастырь сестёр Святого Раймонда Нонната. Обнаружив свою ошибку, я чуть не сбежала, подхватив неразобранные сумки. К монахиням я не стремилась. Мне казалось, что я тут не приживусь. Мне хотелось впечатлений, а не религии. Тогда я этого не понимала, но на самом деле мне не хватало и того, и другого.

Монахини так и притягивали приключения. Они бесстрашно ходили повсюду: по тёмным улицам и подворотням, мрачным лестницам, портам, борделям; вступали в схватки с разбушевавшимися арендаторами и мужьями – им всё было по силам. Мудрая, неутомимая, благородная сестра Джулианна, всегда готовая пошутить, вдохновляла нас на подвиги. Спокойная послушница Рут и просвещённая сестра Бернадетт вызывали у нас уважение и даже некоторый трепет своими обширными познаниями и опытом в акушерском деле. Неприветливая, ворчливая сестра Евангелина поражала и смешила нас своей вульгарностью. А уж несносная сестра Моника Джоан! Как описать эту упрямую, шальную, бесконечно обаятельную даму, которую как-то судили за воровство (но оправдали)?

– Небольшое недоразумение, – говорила она. – Не стоит об этом.

Глядя на сестёр, мы также бесстрашно седлали велосипеды посреди ночи и в одиночку отправлялись в самые опасные районы Лондона, где даже полицейские ходили только по двое. Мы мчались по неосвещённым улицам и переулкам, мимо жутких пустырей, где собирались наркоманы; мимо портов, чью ночную тишину нарушали только скрипы и стоны кораблей, покачивающихся на швартовых; мимо огромной, тёмной, молчаливой реки; мимо борделей на Кейбл-стрит и мрачных сутенёров. Мимо… Хотя нет, не мимо… А прямиком в крошечный домик или квартиру, где было тепло и светло, где ждали появления младенца.

Мы с коллегами обожали каждый момент этого процесса. Синтия, чей голос звучал, словно музыка, и чья спокойная, нежная улыбка могла упорядочить любой хаос. Сообразительная и острая на язык Трикси. Чамми, белая ворона в своём колониальном семействе – слишком высокая и неуклюжая, чтобы стать частью общества: она не верила в себя, пока не занялась акушерством и не оказалась настоящей героиней.

Молодость тратится на юных? Только не в нашем случае. Пусть те, кто тратит эти годы зря, сожалеют об упущенных возможностях. Пережитого опыта, приключений и опасностей нам бы хватило на целую жизнь. Как радостно вспоминать об этом в старости: солнечные лучи, освещающие чёрные дома, сверкающие трубы пароходов, выходящих из порта, шутки и заботу кокни, или же постоянный недосып и бесконечные ночные вызовы; пробитую шину и полицейского, который её латал, беготню по баржам вместе с сестрой Евангелиной, удушающий сизо-жёлтый лондонский смог в тот день, когда Кончита родила недоношенного младенца, или же то Рождество, когда мы приняли ребёнка, родившегося ногами вперёд; бордели на Кейбл-стрит, куда угодила малютка Мэри, и где жила старая миссис Дженкинс, терзаемая воспоминаниями о работном доме.

Я вспоминаю молодость, когда всё казалось новым и ярким, когда ум постоянно задавался вопросами, искал ответы и впитывал знания, когда любовная боль была такой острой, что, казалось, могла удушить. А радость такой концентрированной, что из-за неё можно было лишиться рассудка.

Входят трое в ресторан

Извозчики говорят, что рабочая лошадка всегда найдёт путь в стойло, и в конце дня её шаг становится легче, – она понимает, что скоро её ждёт мягкое сено, еда и вода. Так же чувствовали себя и мы, акушерки, направляясь домой после вечерних обходов.

Прохладный, но мягкий ветер обдувал меня, пока я катилась по Коммершиал-роуд и Ист-Индия-Док-роуд по направлению к тёплой кухне Ноннатус-Хауса и – главное – ужину. Я была молода, здорова и голодна, и позади был долгий день. Пока я крутила педали, мои мысли в основном занимал домашний хлеб миссис Би. Эта женщина творила настоящие чудеса, а я знала, что сегодня утром она месила тесто. Кроме того, я размышляла о задачке, которую рассказал Фред за завтраком. Мне не удавалось её решить – трижды девять будет двадцать семь, да плюс два – двадцать девять, так куда делся ещё один шиллинг? «Чушь какая-то, не мог же он раствориться в воздухе! Интересно, нашли ли ответ девочки. Возможно, Трикси и догадалась, в чём дело, она вообще хорошо соображает», – думала я.

Ветер дул мне в спину, ехать было легко, и я прибыла домой в превосходном настроении. Но Трикси ехала с востока, преодолела две мили³ против сильного ветра и, что неудивительно, была несколько раздражена. Мы убрали велосипеды и отнесли сумки в процедурную – правила гласили, что все инструменты следовало немедленно мыть, стерилизовать, пересчитывать и паковать заново на случай внезапного ночного вызова. Чамми – она же Камилла Фортескью-Чолмели-Браун – опередила нас.

– Быстрей, черепашки вы мои! – бодро крикнула она.

– Только не сейчас, – простонала Трикси. – У меня нет сил. Я не черепашка, и уж точно не чья-нибудь. Я замёрзла, у меня болят колени, я умираю с голоду, и мне надо разобрать сумку перед ужином.

Чамми тут же преисполнилась сочувствия.

– Прости, старушка, не хотела тебе задеть.

Я только что сложила салфетки – возьми, сложу себе ещё. А автоклав уже разогрелся до ста восьмидесяти градусов, я включила его минут двадцать назад, когда пришла. Мы сейчас вмиг с этими сумками разберёмся. Вы видели, что миссис Би утром пекла хлеб?

Мы видели. Миссис Би не только пекла лучший хлеб к северу от Темзы, ещё она специализировалась на джемах, соусах чатни и готовила убийственные кексы и пироги.

Упаковав сумки, мы вышли из процедурной и отправились в кухню за ужином – простой трапезой, которую готовили себе сами. Кульминацией дня был обед – мы все собирались за большим столом, обычно по двенадцать-пятнадцать человек, включая гостей. Сестра Джулианна возглавляла сообщество. Присутствие монахинь и, зачастую, приглашённого духовенства, придавало обеду некоторую формальность, и мы старались вести себя наилучшим образом. Не то что ужин: мы все, включая сестёр, возвращались в разное время, поэтому обычно перекусывали на кухне. Все держались – и беседовали – куда свободнее, чем днём.

Кухня была просторной, возможно, построенной в викторианские времена. В эдвардианскую эпоху её переделали и с тех пор чуть подновили. Под высокими окнами (никто не мог дотянуться до них, даже Чамми) стояли две большие каменные раковины. Вода поступала в большие тугие краны через трубы, тянувшиеся по всей кухне и прикрученные к стене металлическими креплениями. Когда мы поворачивали рукоятку, трубы булькали и тряслись, и краны то неохотно выдавали тонкую струйку, то щедро плевались водой – приходилось отскакивать, чтобы нас не намочило. Над раковинами висели деревянные подставки для тарелок, а по бокам высились столы с мраморными столешницами: здесь миссис Би месила тесто, оставляла его доходить, укрыв тканью, и выполняла прочие волшебные ритуалы, необходимые для приготовления хлеба.

У второй стены стояли большая газовая и угольная плиты, причём последняя была с духовкой и дымоходом, который уходил вверх по стене и скрывался где-то в потолке в пятнадцати футах⁴ от пола. Горячая вода поступала из бойлера, а потому Фред, наш разнорабочий и ответственный за быт, был крайне важной личностью – даже миссис Би приходилось с этим считаться. Они оба были кокни, и между ними существовало хрупкое, настороженное перемирие, которое то и дело выливалось в перебранки на диалекте: обычно это происходило, когда Фред опять устраивал беспорядок на сверкающей кухне миссис Би, а она обрушивалась на него. Миссис Би представляла собой дородную даму с внушительным бюстом, а Фред даже по меркам кокни был щупловат, но держался твёрдо и сражался до последнего. Между ними вспыхивали настоящие битвы, но миссис Би понимала, что сёстры без Фреда не обойдутся, и раз за разом на кухне воцарялось спокойствие.

Миссис Би была права: Фред вечно устраивал беспорядок. Во всём было виновато его невероятное косоглазие – один глаз смотрел на северо-восток, другой на юго-запад, так что Фред мог глядеть в обоих направлениях одновременно, но только не прямо перед собой. Зачастую, когда он выгребал золу или подбрасывал уголь, содержимое лопаты разлеталось во все стороны. Он кое-как подметал, но, как правило, сор тоже не попадал куда следует. Зола покрывала всё вокруг, и миссис Би… можете себе вообразить!

Мы приготовили себе хлеб с сыром и чатни, финики с яблоками и несколько баночек лимонной помадки, джема и мармелада. Все мы ценили еду, поскольку выросли в войну, в пору строгих рационов. Ни одна из нас в детстве и в глаза не видела банана или шоколадки. Нас воспитывали на яйцах и крохотных кусочках сыра, которых должно было хватить на всю неделю. Хлеб, как и всё остальное, строго дозировался, и роскошная стряпня миссис Би вызывала у нас стоны восторга.

– Чур мне корочку.

– Так нечестно, ты её в прошлый раз ела.

– Тогда давай поделим.

– Может, и с другого края срезать?

– Нет, тогда зачерствеет.

– Давайте бросим жребий.

Не помню, кто выиграл, но мы договорились.

– Вы решили задачку Фреда? – спросила я.

– Сложно сказать, – ответила Чамми с набитым ртом и удовлетворённо вздохнула.

– На мой взгляд, чушь собачья, – заметила Трикси.

– Это не чушь, а вопрос арифметики, – ответила я и отрезала себе ещё сыра.

– Ну, можешь размышлять об арифметике, старушка, а у меня есть вопросы и поинтереснее. Передай мне чатни.

У Чамми, что неудивительно, всегда был отличный аппетит.

– Оставь что-нибудь Синтии, – сказала я. – Она вот-вот придёт, и чатни она очень любит.

– Ой, простите! – Чамми отложила половину порции обратно в банку. – Вот я жадина. А где она, кстати? Должна была с час назад вернуться.

– Видимо, задержалась, – ответила Трикси. – Нет, дело в другом, уверяю тебя. У меня в школе была почётная грамота, и я тебе говорю, это не арифметика.

– А что? Трижды девять будет двадцать семь, так меня учили, плюс два – двадцать девять.

– Верно. И что?

– И где ещё один шиллинг?

Трикси впала в ступор. Ей не удалось придумать ответ с ходу, а она предпочитала реагировать на всё мгновенно.

– Это какое-то надувательство, вот что, – заявила она. – Фред, как обычно, жульничает.

– Ну-ка, ну-ка, кто там обвиняет меня в жульничестве, позвольте спросить?

Фред вошёл в кухню с лотком угля в одной руке и ведёрком золы в другой. Голос его звучал дружелюбно, и он весело улыбался беззубым ртом (не совсем, впрочем, беззубым, поскольку один зуб там всё же имелся: большой жёлтый клык). К его нижней губе прилипла изжёванная папироса.

Трикси, очевидно, не испугалась, что обидела хорошего человека, – напротив, она негодовала.

– Ты нас точно дуришь с этой загадкой про ресторан.

Фред взглянул на неё тем глазом, что вечно смотрел на северо-восток, переместил папиросу в противоположный угол рта, пососал зуб и хитро подмигнул.

– А, то есть по-вашему это надувательство? Ну так скажите мне, в чём подвох, мисс Трикси, вы же умная.

Фред осторожно опустился на колени перед печкой и открыл заслонку. Трикси готова была взорваться, но Чамми спасла ситуацию.

– Знаешь что, старушка, надо проверить, остался ли там кекс. Наша миссис Би – настоящее сокровище. Я два года жизни потратила на кулинарную школу Кордон Блю, фаршировала там сливы беконом, инжир – рыбой и делала прочую ерунду. Но там такие кексы никто не пёк.

Пока мы наслаждались десертом, Трикси успокоилась.

– Оставьте кусочек Синтии, – сказала Чамми. – Она вот-вот придёт.

– А что, ваша тихоня ещё не вернулась? Пора б уже.

Фред то и дело дразнил нас, но при этом искренне о нас заботился. Он поворошил угли кочергой.

Я по-прежнему считала, что Трикси неправа. Я весь день думала об этой загадке и теперь мне не терпелось выяснить ответ.

– Фред, я хочу разобраться. Входят трое в ресторан, так?

– Так.

– И платят за обед тридцать шиллингов, так?

– Верно.

– То есть по десять каждый, правильно?

– Да ты умница, я погляжу!

– И официант отдал тридцать шиллингов кассиру, так? – продолжала я, не обращая внимания на его саркастический тон.

– Так.

– …который сказал, что на самом деле еда стоила двадцать пять шиллингов. Всё сходится?

– Пока что да. А дальше что было?

– Кассир отдал пять шиллингов официанту.

– Ну надо же, просто вундеркинд! В школе, небось, в любимчиках ходила, а?

– Не мешай. Официант подумал, что посетители не узнают, и отдал им три шиллинга, а два прикарманил.

– Вот ведь проныра, а? Ну да ничего, такое за всеми водится.

– Не суди по себе!

– Посмотрите-ка, какая цаца!

– Вот здесь я начинаю путаться, – вмешалась Трикси. – Если каждый взял себе шиллинг сдачи, то каждый заплатил девять, а не десять.

– А трижды девять будет двадцать семь, – заговорили мы наперебой, – а вместе с двумя шиллингами у официанта – это двадцать девять. Так куда делся тридцатый шиллинг?

Мы непонимающе переглянулись. Фред продолжал ворошить угли в печи, что-то насвистывая.

– Фред, куда делся шиллинг? – требовательно спросила Трикси.

– Ну хочешь, золотце, обыщи меня, – ответил тот.

– Не говори ерунды! – Трикси опять завелась. – Немедленно скажи…

– А вы подумайте, – отрезал Фред. – Я вынесу золу, а вы пока что пораскиньте мозгами.

В этот момент на кухню вошли Рут и сестра Бернадетт.

– Какой ответ?

– Девочки как раз пытаются догадаться.

Пока сёстры готовили себе ужин, мы пересказали им задачку. Послушница Рут отличалась вдумчивостью и тут же погрузилась в размышления.

– Ничего не понимаю, – сказала она. – Не складывается. А где Синтия?

– Ещё не вернулась.

– Пора бы, если у неё только вечерний обход.

– Видимо, задержалась.

– Похоже на то. Хлеб потрясающий. Миссис Би просто фантастически печёт. Наверное, секрет в том, как месить и когда остановиться.

Трикси вытащила карандаш и бумагу.

– Надо разобраться. Не мог же шиллинг никуда провалиться.

Она принялась записывать, но цифры не сходились, и она вновь разозлилась. И тут её осенило:

– Давайте возьмём спички вместо шиллингов! – Она вытащила коробок из духовки и высыпала его содержимое на стол. – Мы будем тремя посетителями, Рут – официанткой, а сестра Бернадетт выступит кассиром.

Она пододвинула к нам с Чамми горку спичек.

– Так, Рут, ты официантка – повесь на руку полотенце и подойди к нам со счётом. Бумажка сойдёт. Возьми с нас тридцать шиллингов.

Рут с энтузиазмом включилась в игру. Мы отсчитали по десять спичек и отдали ей.

Сестра Бернадетт сделала себе бутерброд и молча за нами наблюдала.

– Вы будете кассиром, сядьте вон туда.

Монахиня укоризненно взглянула на Трикси и передвинула стул к концу стола.

– Нет, подальше. Расположитесь у раковины!

Сестра взяла свой бутерброд и послушно уселась там, где ей сказали.

– Теперь официантка берёт счёт и отдаёт его с деньгами кассиру, – скомандовала Трикси. – Кассир смотрит в счёт, видит, что там ошибка, и говорит… Ну говорите.

– Здесь ошибка, – сказала сестра Бернадетт. – Обед стоит двадцать пять шиллингов, а не тридцать. Возьмите пять шиллингов сдачи и отдайте их гостям.

Она вручила Рут пять спичек.

– Неплохо, – снисходительно сказала Трикси. – Очень неплохо. Так, что дальше делает официантка?

– Я вижу шанс подзаработать, – ответила благочестивая послушница и с хитрой улыбочкой сунула две спички в карман.

– Всё верно. Продолжайте.

Рут вернулась к столу и отдала нам три спички. Мы взяли по одной.

– Отлично, – воскликнула Чамми. – Целый обед всего за девять шиллингов!

– И я заплатила девять, – сказала я. – А ты, Трикси?

– Девять. Похоже, что девять, потому что… вот тут-то и начинаются сложности! – воскликнула Трикси. Она была недовольна, поскольку обычно у неё был готов ответ на любой вопрос. – Трижды девять будет двадцать семь… слушайте, мы где-то ошиблись. Давайте всё сначала.

Мы снова пододвинули к себе горку спичек.

– Рут, ты опять будешь хитрой официанткой.

В этот момент в дверях появилась сестра Джулианна.

– Зачем вам столько спичек? И когда это Рут успела стать хитрой официанткой? – спросила она со смехом. – Как её наставница я не могу одобрить подобное.

Мы разложили спички и пересказали задачу сестре Джулианне.

– Ах, Фред, старый лис! Он всем задаёт эту задачку. Он вас просто дразнит – ещё никто её не разгадывал, и вы вряд ли справитесь. Мне нужна Синтия. Где она?

– Ещё не пришла.

– Ещё не пришла? Так где же она? Уже почти девять. Она должна была закончить обход к половине седьмого или семи. Куда она запропастилась?

Мы вдруг почувствовали себя виноватыми – пока мы набивали животы и бились над какой-то дурацкой задачей, никому и в голову не пришло выяснить, почему Синтии так долго нет.

Войдя в кухню, Фред застал конец разговора. Пока мы обменивались тревожными взглядами, он спокойно сказал:

– Не волнуйтесь, сестра, с ней всё в порядке. Задержалась, ничего страшного. Вы ж знаете, как мы, кокни, говорим: у нас монахини в безопасности. Ничего с ней не будет. Скоро придёт.

– Мне кажется, она у Джессопов, сестра, – сказала Рут. – Их ребёнку уже две недели, и миссис Джессоп сегодня ходила в церковь на очистительную молитву. После этого женщины обычно празднуют, и Синтию, наверное, пригласили остаться.

Сестра Джулианна, по-видимому, слегка успокоилась, но всё же сказала:

– Думаю, вы правы, но нам уже пора собираться на вечернюю службу. Сестра Ли, не могли бы вы съездить к Джессопам, пока мы молимся?

Дом Джессопов был всего в десяти минутах езды, и по пути я размышляла об этом странном обычае – очистительной молитве. До приезда в Ноннатус-Хаус я и не слышала о ней. Насколько я знала, мои бабушки, мама и тётки не практиковали ничего подобного, но женщины в Попларе никуда не выходили после родов, пока священник не «очистит» их. Возможно, это был способ отблагодарить Бога за появление ребёнка или же за то, что всё прошло хорошо, – традиция появилась в те времена, когда роды часто заканчивались смертью. Впрочем, истоки могли быть ещё более древними – возможно, всё началось в ту пору, когда женщина после родов считалась «грязной» и нуждалась в ритуальном очищении. Церковь приняла этот обряд и встроила его в свою практику – так произошло со многими языческими обычаями.

У Джессопов явно гуляли – женский смех в их доме был слышен издалека (мужчин на такие праздники не пускали), и некоторое время мне не удавалось достучаться до хозяев. Когда дверь наконец открылась, меня буквально втащили внутрь и сунули в руку стакан. Пришлось высвободиться и объяснить цель своего визита. Синтии здесь не было. Она пришла в половину седьмого, но как ни уговаривали её остаться, без четверти семь она уже ушла.

Когда я вернулась в Ноннатус-Хаус, сёстры выходили из часовни. Обычно в этот час наступало время обета молчания – в монастыре существовал обычай соблюдать тишину после вечерней молитвы. Но тот вечер выдался шумным. Сестра Джулианна тут же позвонила в полицию, но там не слышали ни о каких несчастных случаях, и никто из монахинь не обращался к ним за помощью. Тогда она велела всем нам отправиться на поиски на велосипедах, отметила на карте районы, которые Синтия посещала во время вечерних обходов, и потребовала выяснить, когда точно Синтия приходила к пациентам и покидала их. Сестре Евангелине было уже за шестьдесят и позади у неё был долгий рабочий день, но она вытащила велосипед и отправилась на поиски пропавшей девушки. Фред не умел ездить на велосипеде и решил обыскивать окрестные улицы пешком. В Ноннатус-Хаусе остались только сестра Джулианна с сестрой Моникой Джоан – всё же мы занимались акушерской практикой, и к нам могли обратиться в любой момент.

Встревоженные, мы покинули дом и разошлись в разные стороны с наказом позвонить сестре Джулианне, если у нас будут хорошие новости. Не знаю, о чём думали остальные пока мы колесили по улицам, но я переживала за Синтию. В этом районе теснились полуразрушенные брошенные дома, перемежаемые пустырями. То и дело попадались уничтоженные бомбардировками развалины, где спали наркоманы. Опасность была повсюду, хотя вряд ли кто-то из нас когда-либо чувствовал угрозу. Фред совершенно справедливо сказал, что монахиням нечего бояться в окружении кокни. Мы все знали, что форма оберегает нас, и что сестёр здесь уважают и даже почитают за заботу о местных женщинах. Ни один мужчина не напал бы на монахиню – а если бы и напал, тем хуже для него, поскольку ему пришлось бы за это поплатиться.

И всё же… Синтия исчезла, и мне никак не удавалось выбросить из головы мысли о том, что это всё же опасный район, и братья Крэй⁵ навели здесь свои порядки. Я встретила двух полицейских. «Интересно, – подумала я, – полицейские всюду ходят парами, а монахини – поодиночке, даже посреди ночи». Я поговорила с ними, но в тот вечер они не видели других монахинь и не слышали ничего подозрительного. Они пообещали держать ухо востро. Я заглянула в несколько домов из списка Синтии, но она покинула их три часа назад.

Назад я возвращалась в мрачном настроении.

Я заворачивала во все переулки и даже периодически звала Синтию по имени, но её нигде не было.

Около десяти вечера, по дороге в монастырь, я увидела, что со стороны туннеля Блэкуолл движутся два силуэта – мужчина со знакомой мне хромотой, который катит перед собой велосипед, а рядом с ним какая-то женщина. Сердце у меня так и замерло, и я поспешила вперёд с возгласом: «Синтия!» Это действительно оказалась она, и я чуть не расплакалась от радости.

– Слава Богу, что ты в порядке! Где ты была?

– Так, пару раз прокатилась по туннелю, – ответил за неё Фред.

– По туннелю? На велосипеде? Не может быть!

Синтия молча кивнула.

– Тебя же могли сбить!

– Знаю, – сказала она. – Чуть не сбили.

– Как ты туда попала?

Она не в силах была говорить, поэтому мне ответил Фред:

– Не знаю уж, как она туда попала, знаю только, что я нашёл её на выходе, еле живую от усталости.

– Фред, какое счастье, что ты её отыскал!

– Да я ж ничего такого и не сделал, только велосипед прикатил.

– Спасибо, – благодарно прошептала Синтия.

Мы привели её в Ноннатус-Хаус. Большинство уже вернулось без каких-либо хороших вестей, поэтому наше неожиданное появление вызвало всеобщий восторг. При свете мы увидели, в каком она состоянии – грязная, вымазанная машинным маслом и источающая сильный запах бензина.

Выпив чашку чая, Синтия наконец смогла рассказать о случившемся.

– Не знаю, как так вышло, но я случайно заехала не на ту полосу, и мне пришлось въехать в туннель со всеми машинами, а внутри уже было невозможно остановиться или развернуться… Дорога пошла под откос, и мне нужно было мчаться всё быстрее и быстрее, потому что вокруг оказались одни грузовики…

Фред, считавший себя героем вечера, закончил её историю. Никто из нас не бывал в туннеле, и Фред рассказал, что это – извилистый проезд под Темзой, соединяющий Поплар с Гринвичем. Строили его в расчёте на автомобили викторианской эпохи, и для современных грузовых машин места там не хватало. Два грузовика могли разъехаться, только если прижимались к стенам вплотную. Синтию легко могли раздавить – она не могла спешиться, поскольку встать было негде: дорогу от стены отделял низкий цементный барьер шириной в двадцать дюймов⁶. Приходилось ехать вперёд, несмотря на рёв моторов, удушливые выхлопы и ослепляющий свет фар. На выезде из туннеля дорога пошла в гору, и Синтии пришлось поднажать на педали. Самое неприятное, что бедной Синтии пришлось ехать в гору против ветра – худшее сочетание из всех возможных.

А потом предстояла обратная дорога.

Удивительно, как быстро молодые люди приходят в себя после происшествий. Синтия не пострадала физически – она просто сильно испугалась и очень устала. Мы хлопотали вокруг неё – посадили у печки, и Фред вывалил на железный лист перед очагом горящие угли, чтобы было теплее. Рут вскипятила воду, вылила её в тазик, добавила столовую ложку горчицы и велела Синтии сунуть ноги в воду. В тепле Синтия снова зарумянилась. Чамми срезала корочку с хлеба и сделала бутерброд с сыром и остатками чатни. Трикси принесла кекс. Сестра Джулианна приготовила огромную кружку какао.

Синтия откинулась на спинку стула и вздохнула:

– Не знаю, как это случилось. Когда я поняла, что происходит, выбраться было уже невозможно. Настоящий кошмар. Слава Богу, что всё позади. Какой же вкусный хлеб!

Она откусила бутерброд и хихикнула:

– Не знаю, кстати, видели ли меня полицейские. Наверняка там нельзя ездить на велосипедах!

– Да, думаю, ты нарушила правила, – сказала сестра Джулианна. – Кажется, в туннель нельзя заезжать даже на мотоциклах, не говоря уж о велосипедах! Мне надо сообщить в полицию, что мы тебя нашли, но я не скажу, где именно.

– Лучше вообще им ничего не говорить, – вмешался Фред. – Если ничего не знают, то ничего и не сделают.

– Слушай, Фред, – сказала Синтия, – я весь день вспоминаю твою задачку и я никак не могу понять, в чём дело. Входят трое в ресторан…

– Нет, только не это! – воскликнула сестра Джулианна. – Пойду-ка я спать.