"Моя жизнь есть громадный непоследовательный эпос с тысячей и миллионом персонажей — вот они все подходят, так же быстро как мы катимся на восток, так же быстро как катится на восток земля".
Генри Миллер писал, что писатель должен проживать свои книги, Лоуренс Даррелл утверждал, что книга и автор создаются из одной материи, что цель не в том, что чтобы записать свой опыт, но в том, чтобы запечатлеть себя самого, но именно Джек Керуак предъявил миру столь сильный пример сплава между личностью писателя и словами на бумаге, что их абсолютно нельзя отделить друг от друга.
Строки этого текста - живые, пульсирующие в такт биению сердца, дышащие, осязаемые. Вначале идет мощнейший поток сознания героя, оставшегося наедине с необъятным величием природы Скалистых Гор, ее безвременьем и чистотой. Попытка передать словами внутренний безмолвный диалог с окружающим миром, обращение к собственной сути, взгляд в Пустоту, лежащую в основе мироздания...
Затем нисхождение в мир обыденный, кипучий котел людских страстей, краткая остановка в Сан-Франциско, наполненная ритмами джаза, неуспокоенностью в алкогольном мареве, ночной лихорадкой поэтов и художников, насыщение каждой каплей струящейся по краю безумия жизни... Далее- стремительный бросок на юг, жаркое затворничество на крыше дома в Мехико, городе одурманенных и бродяг, потом возвращение в позднюю осень в Нью-Йорке, извечная тоска, морской путь в затуманенный гашишом Танжер, пьяный Париж, дождливый Альбион...
И вновь - Америка, отчаянная попытка примирения, попытка обрести покой на берегу Тихого океана вместе с самым дорогим и самым понимающе-непонимающим человеком - матерью. И снова - поражение, опять торжествует Опустошение, и долгое путешествие завершается там, где началось - в собственной душе. И по-прежнему где-то плывет над миром гора Хозомин, свищут ветра над пустыми дорогами Юга, танцует Сан-Франциско, и во всех городах бунтуют восторженные и печальные, прекрасные и уродливые, отверженные людьми и отвергнувшие их Ангелы Опустошения.
Керуака тем более сложно понять, что он сам себя порой не понимал. Его образ жизни, его стремление выплеснуть на бумагу всю переживаемую боль вряд ли найдут отклик у людей здравомыслящих, волевых, твердо знающих, что есть разумное, а где - черта, которую нельзя пересекать. Такие люди скажут, что Керуак никчемен, чрезмерно пафосен, слишком самокопателен, настолько увлекся - он и его собратья - самовлюбленным бунтом против повседневной действительности, что все его писания - это бесполезность, ненужность, пустота... Пустота? Вы видите ее?
Bewertungen
8