Два друга – недруга: Есенин плюс Мариенгоф

Глава 9

Анатолий откровенно сказал Есенину о том, что еще немного, и он не выдержит того, что твориться у них на Козицком.

– Вон и Ивнев опять сбежал. Обещал, что теперь точно не вернется. Видать порядком устал от этого бедлама бедный Рюрик.

– Мда… но ему легко, есть куда сбегать, – усмехнулся Есенин.

– Послушай, – вдруг оживился Мариенгоф. Мне как – то Ваня Грузинов говорил, что есть возможность поселиться на Богословском переулке. Что думаешь?

– А что там на Богословском?

– Один инженер сдает три комнаты и, кажется недорого.

– А сам где будет проживать?

– К матери хочет переехать. Ей одной трудно уже почти под восемьдесят старушке.

– А что неплохая мысль, – кивнул Есенин.

– И я о том же, – констатировал Мариенгоф.

– Постой, постой, – сказал Есенин. Но ведь если и мы съедем с этой квартиры, то тогда товарищ Каменев вообще закроет нашу писательскую коммуну.

– И черт с ней, – резанул воздух рукой Мариенгф. Ты же видишь, абсолютно никакого нормального житья и работы. Ничего не выходит. Я бы прямо придушил этого Рукавишникова.

– Да ты чего, живой классик. Как можно? – шутливо воскликнул Есенин.

– Ну да классик. А сам, то ты его два раза за бороду чего таскал?

– Так ведь разозлил порядком, – хитро прищурившись, вымолвил Есенин. И чего это ему вздумалось орать всю ночь напролет. Это же невозможно.

Сергей попытался сделать серьезное лицо. Но тут, же не выдержал и прыснул.

– Ну и орал он как сумасшедший.

И опять вместе залились в дружном смехе.

Потом Мариенгоф задал вопрос:

– Ладно, давай решать. Переезжаем или нет?

– Конечно. Только надо придумать когда? Давай через три дня

что ли.

– Почему через три?

– Тут такое дело, еще неделю назад я встретил Мишу Гаркави…

– Которого?

– Ну, этот артист, а заодно и конферансье. Оказалось, что сам он учиться на медика. Ты его знаешь?

– Знаю.

– Так вот он приглашал меня выступить в аудитории Медицинского института, а потом сказал можно и на юридическом факультете в Академии почитать стихи. Я ему сказал, что приду, но только с тобой.

– Ну и здорово? – воскликнул Мариенгоф.

– И я так подумал. Тем более Гаркави обещал, что выплатит нормальные гонорары. Я дал также согласие, чтобы афиши развесили.

– Отлично, – обрадовался Мариенгоф.

– Да, – кивнул Есенин. Тем более мне очень, сейчас нужны деньги. Надо Зинаиде немедленно отправить.

– А разве тебе за «Голубень» не выдали денег?

– Выдали… – медленно и слегка разочаровано сказал Есенин. Только что это за деньги, так слезы…

– Ну, ничего вот откроем наше издательство и будем княжить, – обнадежил Мариенгоф.

– Думаешь, дела пойдут? – пронзил Есенин друга своими большими синими глазами.

– Даже уверен. Только надо будет нам часто выступать. И денег заработаем, и внимание к себе привлечем. И надо не только вдвоем декламировать стихи, а всей бандой. Чтобы шуму было больше. Кстати что там с открытием кафе? А то не хочу больше выступать в этом «Домино». Нам надобно свое помещение иметь.

– Обещали помочь. И Коненков тоже обещал содействие. У «дедушки» большие связи.

– Ну и прекрасно. Кстати брат Бориса Эрдмана Николай тоже желает вступить в наш Орден имажинистов, – осведомил Мариенгоф Есенина. Я разговаривал с ним. Очень тяготеет он к нам.

Есенин кивнул.

– Хорошо. Надо будет посмотреть, как он пишет. Нам ведь нужны интересные поэты. Надо на ближайшем собрании обсудить его кандидатуру.

Глава 10

Приехали поэты на выступление в Медицинский институт наняв извозчика и не пожалев на это последние деньги.

Также прихватили с собой несколько книжек под названием «Явь», чтобы раздать студентам.

В этом сборнике были собраны стихи почти всех имажинистов.

Встретил их, как и договаривались начинающий актер и конферансье Михаил Гаркави.

Это был стройный подтянутый юноша примерно 24 – лет с черными, свисающими почти до плеч волосами.

Хочется отметить, что Гаркави уже в 30 – годы порядком располнел и, к сожалению так сильно, что поэт сатирик Эмиль Кроткий не поленился сочинить про него такую эпиграмму:

«Что толст он это не беда.

Беда, что тонок не всегда».

Был Гаркави слегка взволнован. Он всплеснул руками.

– Ждут уже студенты. Вы нынче модными стали товарищи имажинисты.

Есенину и Мариенгофу такие слова пришлись по душе.

Мариенгоф хлопнул Гаркави по спине и хвастливо воскликнул:

– Знаешь ли, парень, что мы в скором времени завоюем всю Россию. И быть может наш имажинизм, осчастливит даже весь народ своей неповторимостью и загадочностью.

Когда они за кулисами сняли пальто и шляпы Мариенгоф спросил Есенина:

– Кто первый?

Есенин небрежно махнул перчаткой:

– Кидай монету.

Мариенгоф кинул монету верх, и едва поймав, чуть взволновано заявил:

– Кажется мне…

– Валяй, – напутствовал Есенин.

– А может все – таки ты?

– Нет, тебе выпало.

Тут Гаркави растопырил обе руки, перед Есениным и Мариенгофом и важно заметил:

– Погодите ребята надо объявить вас.

– Объявляй, – бросил небрежно Мариенгоф и, подойдя к узкому пожелтевшему от времени зеркалу, привинченному к стене, стал поправлять галстук, а также аккуратно прилизанные лоснящиеся от бриолина волосы.

Через минуту забежал обратно за кулисы Гаркави и взволнованно выдохнул:

– Пора…

Мариенгоф отдернул с силой штору и вышел на сцену. Встретили новоявленного имажиниста отчаянными криками и рукоплесканиями.

Мариенгоф выставил левую ногу чуть вперед и стал с придыханием громко декламировать:

 
Кровоточи,
Капай
Кровавой слюной
Нежность. Сердца серебряный купол
Матов суровой чернью…
 

Завершил он стихотворение также громко, как и начал, и имел вдруг неожиданный успех.

В радостном волнении прочитал еще с два десятка опусов. Провожали поэта аплодисментами.

Мариенгоф был доволен. Прежде чем уйти, он низко поклонился, и помахал, улыбаясь рукой.

Пока готовился к выходу Есенин, конферансье забавлял студентов всякими небылицами.

Михаил Гаркави знал их немало.

Когда вышел Есенин, снова раздались крики, и гром рукоплесканий.

Он подошел к авансцене и не очень громко, но выразительно начал:

В том краю, где желтая крапива

И сухой плетень,

Приютились к вербам сиротливо

Избы деревень.

Там в полях, за синей гущей лога,

В зелени озер,

Пролегла песчаная дорога

До сибирских гор…

Аудитория притихла. И непривычная, пугающая мертвая тишина нависла над залом.

Взоры студентов были устремлены к невысокой фигуре поэта, который очень и очень грустно изливал душу:

 
Затерялась Русь в Мордве и Чуди,
Нипочем ей страх
И идут по той дороге люди,
Люди в кандалах.
Все они убийцы или воры,
Как судил им рок.
Полюбил я грустные их взоры
С впадинами щек…
 

Не успел Есенин завершить, как абсолютно все пространство зала потонуло в неистовых аплодисментах и громких криках: «Браво, браво…».

Многие повскакали с мест, подошли близко к авансцене и стали просить и подбадривать поэта:

– Давай еще…

– Прекрасно читаете…

– Какой молодец…

А за кулисами буквально плясал Гаркави, прихлопывая себя по коленкам.

– Вот это успех. Ну, просто чудо. Смотри, как околдовал он их…

Однако Мариенгоф не подпрыгивал и не улыбался.

Он был как – будто в тревожном напряжении.

Гаркави удивленно поинтересовался:

– Что с вами Анатолий?

Мариенгоф как – то странно дернулся и недовольно заявил:

– Со мной ничего. Я рад за Сережу. Но немного нервничаю, так как нам сегодня еще в другом месте выступать, а его буквально не отпускают.

Прошло почти два часа, а Есенина действительно не желали отпускать со сцены. И все же он завершил. Но завершил также грустно, как и начал:

Я хочу под гудок пастуший

Умереть для себя и для всех.

Колокольчики в звездные уши

Насыпает вечерний снег…

Студенты кидали шапки и картузы верх, улюлюкали, озорно свистели. И как мантру громко повторяли:

– Давай еще, еще…

Есенин немного смущенный, молча, улыбался.

Мариенгоф едва отодвинув штору, выглянул из – за кулис и прошипел:

– Серега завершай. Нам еще у юристов выступать.

Есенин, продолжая улыбаться, обратился к студентам:

– Уважаемые товарищи обещаю, что еще придем. А сейчас нам пора уходить.

В этот момент на сцену вышел Гаркави и, успокаивая студентов, громко бросил в зал:

– Товарищи имейте совесть. Поэты устали, а им еще надо в другом месте читать стихи.

Высокий студент со всклокоченными рыжими волосами, который вертелся у самой авансцены, воскликнул:

– Спасибо тебе поэт!

Есенин снова помахал рукой и удалился за кулисы.

Мариенгоф подошел к нему и с укоризной заметил:

– Серега ты немного задержал нашу программу. Забыл что ли? забыл да?

– Так ведь Толя раз молодежь просит, приходится читать. А то потом лечить будут плохо, – улыбался Есенин.

Гаркави весело рассмеялся. А Мариенгоф строго заметил:

– Ну и что с того, что просят. Не им решать, а организатору. Правда, ведь Миша? – обратился он к Гаркави.

– Да, это так, – гордо затряс большой головой конферансье и пояснил: – Идите к выходу, а я пойду, найду извозчика.

– А деньги когда? – спросил Есенин

– Так вам что сразу? я думал после второго выступления.

– Давай сразу, – потребовал Есенин. Хочу пива выпить.

– Пусть так, – согласился нехотя Гаркави и, отойдя в сторонку, быстро отсчитал деньги.

Однако транспорт сразу найти не удалось. Пришлось ждать почти полчаса.

Но вот он забежал с красными щеками от холода и радостно воскликнул:

– Ребята нашел карету. Быстрее загружаемся. Надо успеть к пяти часам.

* * *

Студенты юридического факультета также восторженно встретили поэтов.

Прямо на входной двери Академии красовалась афиша из серой дешевой бумаги с головами Есенина и Мариенгофа в шикарных цилиндрах.

И снизу крупными черными буквами было выведено:

«Поэты – имажинисты новой революционной России».

Оба усмехнулись, увидев афишу.

Мариенгоф стал громко говорить Гаркави:

– Гляди Миша вот этот плакат через два десятка лет, станет очень ценным раритетом. В самый раз будет в литературный музей поместить.

Гаркави засмеялся, и равнодушно кивнув головой, изрек:

– Это прекрасно. Надо будет афишу забрать домой и продать потом за сто тысяч рублей.

Когда аудитория наполнилась студентами, конферансье тихо сказал поэтам.

– Хотел бы попросить вас, чтобы программа была прежней. Надо предыдущий успех повторить. А кому из вас выходить первым решайте сами.

На этот раз первым вышел Есенин, и честно прочитал те же стихи, что читал и у медиков. И снова имел успех. Аудитория также громко рукоплескала.

А вот Мариенгофу не совсем повезло.

Сначала его хорошо приняли, но потом свист и гоготанье не позволяли имажинисту нормально читать стихи.

А когда он с большим пафосом продекламировал:

Твердь, твердь за вихры зыбим,

Святость хлещем свистящей нагайкой

И хилое тело Христа на дыбе

Вздыбливаем в Чрезвычайке…

То неумный хохот увеличился во много раз.

И он был вынужден уйти со сцены как говориться несолоно хлебавши.

Гаркави бросился утешать поэта:

– Не обращайте внимания. Такое случается. Вот у Сергея тоже такое могло случиться.

Есенин, перекидывая красивую черного цвета трость с руки на руку, как – будто согласился:

– Да, такое бывает иногда.

Однако Мариенгофа это мало утешило. Он презрительно отплевывался:

– Они решительно ничего не понимают в поэзии. Этим юристам лишь бы в кабинетах штаны просиживать, читая свои паршивые законы.

А Есенин строго обратился к Гаркави:

– Ладно, Михаил давайте деньги. Ехать уже пора.

Гаркави поморщился как от зубной боли и с не охотой вновь полез в карман своего модного коричневого френча.

Достал две большие пачки заранее приготовленных денег и протянул по очереди поэтам.

Когда Есенин и Мариенгоф, надев пальто, собрались к выходу, к ним неожиданно подошел парень в студенческом кителе со смешными не в меру большими ушами, и взволновано проговорил:

– Вы выступили замечательно. Всем очень понравилось.

– Так уж прямо и всем, – иронично усмехнулся Мариенгоф.

– Да, многим, – повторил студент.

– Ладно, – махнул рукой Есенин. Чего вы хотели?

Студент еще более взволнованно выдавил:

– Меня зовут Матвей Ройзман, я учусь на третьем курсе и тоже пишу стихи. Нельзя ли как – нибудь показать их вам? Или я мог бы сам прочитать.

– Печатались? – спросил Мариенгоф.

– Да, в журнале «Свободный час» два раза.

– Хорошо, – кивнул Есенин. Заходите в кафе «Домино» мы там будем завтра вот и посмотрим ваши стихи. Принесите самые лучшие.

Потом задумчиво глянув еще раз на студента, уточнил.

– Приходите лучше к 10 утра. Мы с Анатолием будем вдвоем. А то вечером народу полно, не дадут поговорить.

Уже на улице стирая перчаткой, мокрый снег с лица Мариенгоф недовольно бурчал:

– Эти юристы почему – то обязательно пишут стихи. И без них хватает поэтов. Не надо было приглашать этого Ройзмана. Какой ты Сережа добренький.

– Но ведь не только нам с тобой сочинять стихи, – усмехнулся Есенин. Кстати ты ведь и сам когда – то учился на юриста.

Мариенгоф небрежно махнул рукой:

– Это в прошлом. И хорошо, что не окончил.

Потом предложил:

– Слушай, пойдем в ресторан, а то я изрядно проголодался. Да и настроение надобно улучшить.

– Хорошая мысль – согласился Есенин. Может в наше «Домино».

– Нет, – мотнул головой Мариенгоф. Там плохой спирт подают. Поедем лучше на Арбат в какое- нибудь приличное заведение и выпьем бутылку хорошего бренди.

– Дороговато будет.

– Так ведь заработали.

Глава 11

Утро ворвалось в комнату внезапно и осветлило ее желтыми лучами раннего солнца.

И спустя некоторое время комната уже стала заливаться оранжево – кровавым отсветом.

Есенин, лежа на кровати и закинув руки за голову, обращается к Мариенгофу.

– Знаешь Толя, а я ведь работаю над книжкой о нашем имажинизме.

Он, слегка зевнув, стал, сверлить Анатолия своим цепким пронзительным взглядом.

– А я тоже Сережа, – обрадовано воскликнул Мариенгоф, попивая в это время дешевый суррогатный кофе и сидя на своей кровати прямо в исподнем.

– Назову свою статью «Буян – остров». Кажется очень хорошее название. Ты не находишь?

– Вроде ничего, – задумался Есенин, а я вот пока не решил, как называть. Хотя нет, думаю назвать «Ключи Марии».

– Почему так?

– Долго объяснять.

– А хочешь, вместе придумаем название.

– Не надо. Я сам себе голова.

В этот момент в двери тихо постучались. Это был Гусев – Оренбургский.

Писатель улыбнулся и немного смущенно спросил:

– Чаю не найдется. Сам не приметил, как закончился, а идти с утра в лавку лень.

– Найдется, – откликнулся Мариенгоф. Вчера только купил. Как раз хотел на кухню отнести. А может кофе? Правда, оно не очень хорошее.

– Нет, – сощурил и без того узкие глаза Гусев – Оренбургский. Я люблю чай.

Есенин откинул одеяло, несколько раз подпрыгнул, делая что- то вроде зарядки и сказал, обращаясь к пожилому литератору.

– Мы с Анатолием решили переехать жить на новое место. Как вы на это смотрите Сергей Иванович? Ведь могут отнять квартиру. Вам есть куда переселиться?

Гусев – Оренбургский улыбнулся в усы.

– Понимаю, Рукавишников всем уже порядком надоел. Не получилось у нас полноценной коммуны. Нет тут нормального жития. И правильно делаете. Тоже кстати уезжаю.

– Куда? – спросили с любопытством поэты.

– В Крым. Там у меня родственники живут.

– А там, какая власть? – спросил Мариенгоф.

– Не знаю, – искренне ответил писатель.

И тут же махнул рукой:

– А не все ли равно.

* * *

Наконец Есенин и Мариенгоф переехали в Богословский переулок.

И после этого оба напросились на прием к председателю Моссовета Льву Каменеву и все объяснили ему.

Каменев усмехнулся и сказал, что раз такое дело, то оставшегося в квартире Рукавишникова переселят в здание Пролеткульта.

– Там еще находится журналист Тимофеев, – подсказал Есенин.

– Место в общежитии найдется для всех, – констатировал Каменев.

Помолчал немного и, покачав головой, добавил:

– А ведь неплохой писатель этот Рукавишников. Я его роман «Проклятый род» читал, весьма занимательная вещь. – А вы читали?

– Нет, – замотали головами поэты.

– Но прочитаем, – уверил Каменева Мариенгоф.

Пользуясь, случаем, поэты попросили председателя Моссовета помочь открыть книжную лавку, а также собственное литературное кафе.

– Это для пропаганды нового искусства, – поспешно заявил Есенин.

– Да, – поддержал друга Мариенгоф. Будем продавать в лавке, как классику, так и новую революционную литературу.

– Ну а кафе зачем? – поинтересовался Лев Каменев.

– Будем зарабатывать деньги также чтением стихов, – сказал Есенин. Люди будут приходить, чтобы закусить и выпить ну заодно и стихи послушать.

Мариенгоф стараясь поймать взгляд председателя Моссовета, чуть ли не взмолился:

– Очень просим Лев Борисович помогите. Кстати будете бесплатно обедать у нас.

Каменев засмеялся и дал согласие:

– Уговорили вы меня товарищи имажинисты. Только название кафе придумайте интересное.

– Обязательно, обязательно, – закивали головами Есенин и Мариенгоф.

Когда вышли на улицу Анатолий с удовольствием констатировал:

– Ну, теперь покажем футуристам, что значит собирать народ и читать стихи. А то поэт Каменский все бахвалится: да мы такие, мы мировые. Думаю, все их посетители теперь перекочуют к нам. Такое устроим, мало не покажется.

– Откуда такая уверенность Толя? – спросил Есенин.

Сам он еще не до конца верил, что они за счет книжкой лавки и кафе смогут заработать хорошие деньги.

Но Мариенгоф почему то верил. И время показало: он оказался все-таки прав. И лавка и кафе (которое имажинисты назовут «Стойло Пегаса») стали приносить на первых порах действительно неплохой доход.

– Такую деятельность начнем, что все удивятся, – энергично размахивал руками, торжествовал Анатолий. – Во – первых мы сами неплохо пишем. Будет, что почитать. А во – вторых еще и молодежь привлечем. Вот Коля Эрдман интересные басни сочиняет. Потом можно пригласить Эмиля Кроткого. Тоже эпиграммы неплохие строчит. А главное власть к нам имажинистам лояльно относится.

– Ну ладно, – кивнул Есенин. Надо будет всем нашим сообщить эту новость.

– Да, – согласился Мариенгоф. Давай сегодня же соберемся.

– Нет, – отмахнулся Есенин. Сегодня лучше зайдем в «Домино» и хорошенько выпьем. Надо отметить такое важное дело.

– Сережа давай не сегодня, – заупрямился Мариенгоф.

– Нет, сегодня, – твердо стоял на своем Есенин. А ты если не желаешь, поезжай домой, я сам буду выпивать.

Мариенгоф нехотя согласился.

– Хорошо пойдем вдвоем. Но только пить я особо не буду.

– Не надо, – ухмыльнулся Есенин. Смотри, как я буду это делать. Так даже интереснее.

Но не выпить у Мариенгофа не получилось.

В «Домино» они встретились с Шершеневичем и Ивневым.

Поэты, правда, пили только ситро. Есенин подошел к ним и воскликнул:

– Так дело не пойдет. Мы только что получили добро от Каменева на открытие своего кафе и магазина. Это надо все-таки отметить.

– Правда что ли? – спросил, не поверив удивленно Шершеневич.

– Конечно, – воскликнул Есенин.

Ивнев молча, улыбался.

Есенин дернул за рукав Мариенгофа.

– Толя подтверди…

Мариенгоф гордо кивнул.

– Истинная, правда.

– Ну, раз такое дело не жаль потратить последние деньги, – обрадовался Шершеневич и крикнул:

– Эй, официант подавай сюда спирту, и закусить чего – нибудь. Если можно жареное мясо.

– Вот это прекрасно, – потер руки Есенин. А ты Рюрик будешь пить спирт?

– Нет! – резко отказался Ивнев, словно очнувшись от тягостного сна. У меня горло болит.

– Тем более надо, – расхохотался Есенин.

– Ну, разве что маленькую рюмочку, – осторожно предположил Ивнев и с усилием растянул свои синие тонкие губы, изобразив нечто подобие улыбки.

Глава 12

В конце весны 1919 года Есенин в одном из кафе, где помещался Союз поэтов, случайно познакомился с миловидной девушкой Екатерина Эйгес.

Она работал библиотекарем а заодно писала и стихи.

Екатерина в Союз поэтов пришла утром, чтобы показать свои сочинения кому – нибудь из уже известных поэтов.

Застала в помещении Шершеневича и футуриста Каменского.

Неуверенно подошла к ним и спросила:

– А кто председатель Союза поэтов?

– Допустим я, – ответил Вадим. А что хотели?

– Меня зовут Екатерина Эйгес, я стихи принесла, может, посмотрите?

– Посмотрим, – сказал Шершеневич, принимая из рук Эйгес небольшую стопку стихов. – Приходите через три дня, я дам ответ.

– Хорошо, – скромно кивнула Эйгес и повернулась, чтобы уйти.

Но в этот момент в кафе вошли Есенин и Мариенгоф.

И Есенин, не церемонясь, с порога громко воскликнул:

– Ух, ты какая красавица. Вадим немедленно познакомь. Или ты мне больше не друг…

Шершеневич пожал плечами:

– Да я ее только в первый раз вижу. Она стихи принесла. Сказала, что зовут Екатерина.

– Ага, понятно.

А у Мариенгофа в это время в мозгу молнией вспыхнула мысль:

«Как же она сильно похожа на Зинаиду Райх».

Но вслух он ничего не произнес.

Девушка еще раз представилась уже Есенину.

– А знаете что, давайте я вас угощу чем – нибудь, – буквально сразу легко предложил Сергей. Чего желаете?

– А чем здесь угощают? – кокетливо поинтересовалась Екатерина.

– У нас всем угощают, – встрял в разговор Шершеневич. Несмотря на тяжелое время здесь всего хватает. Такое вот это заведение.

– Ну, тогда кофе и ликер, – пожелала Эйгес.

– Да конечно. И еще принесите пирожных, – попросил Есенин официанта.

Эйгес сама выбрала столик, а Есенин тут же присел рядом. Мариенгоф, Каменский и Шершеневич стояли, переминаясь с ноги на ногу, и недоуменно поглядывали то на Есенина, то на Эйгес.

– Ну чего вы стоите. Давайте присаживайтесь, – позвал он поэтов, словно являлся хозяином данного заведения.

Однако полный с одутловатым рыхлым лицом Каменский вдруг неуклюже двинулся к выходу.

– Я не могу. Приехал брат, надо ему Москву показать. Так что извините…

– Извиняем, – усмехнувшись, бросил Есенин.

Потом обратился к Шершеневичу и Мариенгофу.

– А вы что как чужие стоите.

Поэты присели к столику, и Шершеневич сказал:

– Вот Екатерина принесла стихи, хочет вступить в Союз поэтов.

– А где стихи?

Шершеневич раскрыл папку. Есенин, быстро выпив рюмку ликера, тут же углубился в чтение. Прочитав четыре, или пять стихотворений утвердительно кивнул:

– Считайте Екатерина, что вы уже приняты в Союз.

Эйгес посмотрела вопросительно на Шершеневича, и ресницы ее сильно заморгали.

– А что вы на него смотрите, – засмеялся Есенин. Если я сказал, значит, так тому и быть. Вадим мне доверяет.

– Да доверяю, – согласился Шершеневич и уставился

в одну точку неподвижным мертвым взором.

– Спасибо, – вспыхнула в радостном волнении Эйгес.

Мариенгоф усмехнувшись, обратился к Шершеневичу.

– Я слышал, Вадим ты новый цикл стихов написал. Почитай немного.

– Еще не написал. Я пока работаю, – деревянным голосом процедил Шершеневич. Будет называться «Лошадь как лошадь». Поэтому читать сейчас не буду, тем более что тороплюсь. У меня назначена встреча с Блоком.

– А что Александр Александрович в Москве? – спросил Есенин.

– Да, вчера приехал, – кивнул Шершеневич. Через три дня будет вечер поэзии. Он прочитает свою новую поэму, которая называется «Двенадцать». Надеюсь, вы придете, – посмотрел он на Есенина и Мариенгофа

– Обязательно, – воскликнул Есенин. Я Блока давно не видел. Вот Анатолия познакомлю с ним.

Наступила короткая пауза.

– А можно я возьму два пирожных домой, – попросила вдруг смущенно Екатерина, прервав всеобщее молчание.

– Конечно, – сказал тут же Есенин.

Он выпил остатки ликера на пару с Мариенгофом и мягко предупредил девушку.

– Если не возражаете, мы с Толей проводим вас.

Мариенгоф качнул головой:

– Сергей я, наверное, домой пойду.

Есенин шикнул на него.

– Прошу тебя идем с нами. Ради компании. А там уже посмотришь сам.

Когда вышли на улицу Есенин похвастался:

– Скоро у нас имажинистов откроется свое кафе, там вы Екатерина будете самой желанной гостьей.

– Рада это слышать, – заулыбалась Эйгес. Только я не особо люблю по кафе ходить.

– Отчего так? – спросил со скучающим видом Мариенгоф.

– Не люблю много шума.

– У нас надеюсь, будет не очень шумно, – заметил Есенин.

– Да, у нас будет тихо почти как в покойницкой, – съязвил Мариенгоф и криво усмехнулся.

– Это не смешно, – попытался обидеться Есенин.

Но тут – же улыбнулся и, вынув из кармана куртки сверток, показал Екатерине.

– Что это? – спросила она.

Есенин развернул плотную бумагу, и девушка увидела белоснежные пирожные.

– Вот пошел на кухню и украл еще пару штук, – искренне признался Есенин и засмеялся очень весело как ребенок.

– А тебя разве никто не видел? – полюбопытствовал Мариенгоф.

– Нет, в этот момент там никого не было, – усмехался довольный собой Есенин.

* * *

Мариенгоф отстал от Есенина и Эйгес.

Он шел почему – то сзади на приличном расстоянии.

Есенин, сложив руки у рта, изображая рупор, крикнул:

– Эй, Толя ты чего!? Нагоняй быстрее.

Мариенгоф издалека помахал рукой: «Мол, не беспокойтесь все хорошо».

– Странный у вас товарищ, – сказала Екатерина.

– Да, есть немного, – кивнул Есенин. Кстати нас обоих считают странными еще, оттого, что мы, иногда, щеголяем в цилиндрах. Бывает, что и ругаемся, полдня не общаемся, а потом снова перемирие. Когда меня обокрали, то он сразу помог мне. Пошли в магазин и купили новую одежду. А когда у него украли, то, я, конечно, поспешил на помощь. Представляете, поехал Анатолий к дальнему родственнику на дачу, того не оказалось на месте. Было уже поздно, и он решил переночевать в соседнем пустовавшем доме. Когда проснулся, то не нашел часов, брюк и рубашки.

Я приезжаю на следующий день, а он стоит растерянный и орет изо всей мочи из окна. Захожу внутрь, а там пусто и только несколько матрасов в углу, и он сам в пиджаке, накинутом на голое тело. Это было довольно уморительно.

Есенин обернулся назад чтобы снова позвать Анатолия, но того как будто и след простыл. Сергей рассмеялся.

– Вот вам и странности нашего брата поэта.

Екатерина тоже засмеялась и сказала:

– Мне кажется, что вы поэты все со странностями. Мне рассказывали, что Велимир Хлебников, когда однажды читал стихи, то забыл обо всех, и заснул буквально там же на сцене сидя за столом.

– Это так, – кивнул Есенин. А еще Велимир абсолютно равнодушный человек к деньгам и роскоши. Может и в домашнем халате щеголять по улице. Но в тоже время очень простой и добрый. – Одна беда, – развел руками Есенин. – Стихи пишет малопонятные оттого, и печатают его мало.

* * *

– Но вот мы и пришли, – сказала Екатерина и остановилась около трехэтажного желтого здания.

Есенин оглянулся и удивился:

– Мать честная да это же гостиница «Люкс».

И сам не заметив как перешел на ты, спросил:

– Сколько же тебе обходится такое проживание?

– Почти нисколько. Это ведь теперь общежитие. Выделили специально для работников культуры. У меня своя большая комната, – похвасталась девушка.

– А мне можно увидеть эту комнату? – лукаво улыбнулся Сергей.

– Если очень хочется. Тем более надо ведь скушать все наши пирожные. Кстати у меня и вино есть.

Есенин уверенно взял Екатерину под руку.

– Это прекрасно. Закатим пир горой. Не у всех в наше время есть вино и пирожные.

Они легко поднялись на третий этаж, вошли в комнату и, усаживая девушку сразу на кровать, Есенин спросил:

– А знаешь, что мне больше всего в тебе понравилось?

– Что? – вздернула носик Екатерина.

– Твои бедра, – честно признался Есенин.

– Ну, ты и наглец, – шутливо отмахнулась она. Как не стыдно я ведь старше тебя.

– Но это правда, – сузив глаза, усмехнулся Есенин. И разреши мне, пожалуйста, сегодня остаться у тебя ночевать.

Эйгес еще более удивилась.

– А ты оказывается действительно наглый.

– Ага, – согласился Есенин. Значит, договорились.

И пока растерянная Екатерина раздумывала, что ответить, Есенин мягко потребовал:

– И подай, пожалуйста, сюда твое вино. Очень не терпится попробовать.

Екатерина принесла графин, поставила на стол, положила в тарелку пирожные.

Есенин с удовольствием выпил сразу три рюмки и снова пустился в признания:

– Ты мне очень понравилась. Это действительно так. Поэтому может, прямо сейчас разденемся и ляжем в кровать?

Он помолчал, на секунду и упрямо попросил:

– Ну, прошу тебя.

У девушки глаза буквально полезли на лоб.

– Ты… ты с ума сошел Есенин?

– Да, сошел. Считай что это очередная моя странность.

– Не буду раздеваться, – сердито отрезала девушка. Уходи лучше, – не очень уверенно проговорила она.

– Ну, хорошо дождемся ночи, – пропустив слова Екатерины, мимо ушей твердо констатировал он.

Есенин был уже изрядно пьян, так как выпил кряду несколько рюмок крепкого вина.

Сергей почувствовал, как пол слегка закачался под ним.

Хмель так сильно ударила в голову, в результате чего язык невольно становился все более и более, развязным.

Тем не менее, девушка не стала прогонять Есенина. Ей тоже все-таки очень понравился этот веселый, немного наглый, но удивительно симпатичный парень.

Екатерина абсолютно не могла противостоять чудовищному обаянию поэта.

Есенин стал читать девушке стихи.

 
Зеленая прическа,
Девическая грудь,
О тонкая березка,
Что загляделась в пруд?
Что шепчет тебе ветер?
О чем звенит песок?
Иль хочешь в косы – ветви
Ты лунный гребешок?
 

И когда время наступило за полночь они действительно вместе легли в постель.

И она совсем не воспротивилась этому.

В это время за стенкой тоскливо и громко начала надрываться заунывная музыка, и Есенин не выдержав несколько раз, бабахнул кулаком в стену:

– В конце концов, позволено отдыхать или нет. Еще раз услышу вашу паршивую музыку, то пристрелю из нагана.

Музыка прекратилась. Екатерина тихо засмеялась:

– А что у тебя есть наган?

Есенин объяснил:

– Наган есть, но только дома.

Екатерина прислонила его голову к своей белой мягкой груди и сказала.

– Успокойся. Там живет старик еврей. Он когда выпьет, всегда слушает свою любимую музыку. Он очень спокойный и вежливый человек.

– Ах, ну если так, то конечно, – рассмеялся Есенин и стал нежно осыпать поцелуями глаза и губы девушки…