Этногенез народов Кавказа

© Дж. Тайсаев, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

Кавказ не случайно привлекает внимание многих исследователей, в том числе археологов, этнологов, историков, культурологов. И это не случайно: именно здесь были сосредоточены многие узловые точки распространения этнических общностей и культур. Поэтому в решении проблем этногенеза некоторых народов может таиться в том числе и решение проблем формирования и многих других народов, которые казалось бы при первом ознакомлении никак не связаны с данным регионом.

Что представляют собой народы Кавказа? Даже если брать сугубо автохтонных ее представителей, ответ на данный вопрос будет весьма сложен. И не только по той простой причине, что истоки этих в большинстве своем чрезвычайно древних народов теряются в прошлом, но также еще и потому, что сама общность эта неоднозначная. Даже если брать только лишь Северный Кавказ, то и тогда выделить критерии генеалогической общности будет чрезвычайно трудно. Вместе с тем, общность культурная очевидна. Часто по данному критерию отмечается сходство с некоренными народами Северного Кавказа, проживающими здесь достаточно долго. Например, терские и кубанские казаки и адыги. Именно по этой причине, вопрос представляется достаточно сложным, поскольку часто бывает невозможно определить, связано ли наличие отдельных элементов культуры с общим их генезисом, либо это следствие частичной аккультурации.

Другой весьма существенной проблемой является субъективный характер исследований в области этнических процессов. И это вполне естественно: когда изучаешь свой народ, трудно оставаться безучастным, сторонним наблюдателем. Такой, чаще всего, неосознанный конструктивизм приводит к увеличению этнического возраста, героизации прошлого и даже приписыванию несуществующих открытий и побед. Такие «факты» приходится перепроверять из независимых источников, что также далеко не всегда дает положительные результаты, поскольку исследование изнутри чаще бывает значительно более эффективным.

И все же, несмотря на все трудности выявления таких критериев, решение этого вопроса имеет несомненное как теоретическое, так и практическое значение. В том числе и для решения такой проблемы, как цивилизационный статус народов Кавказа, и Северного Кавказа в частности.

В данной работе основное внимание уделено не описанию исторических фактов и культур, а только тех фактов, которые так или иначе способны пролить свет на этногенез и эволюцию автохтонных народов Кавказа. Это, прежде всего, описание древних доцивилизационных культур Кавказа, антропологии народов Кавказа и языковых связей.

Кроме того, там, где это может хоть как-то пролить свет, в работе приводятся данные по частотам встречаемости гаплогрупп, преимущественно по Y-хромосоме. И это не случайно, поскольку культурная преемственность на Кавказе традиционно шла по отцовской линии и потому Y-генеалогия более адекватно отражает этническую преемственную связь, нежели генеалогия по митохондриальной ДНК.

В работе не рассматриваются исторические факты, которые происходили позже формирования рассматриваемых этносов, основное внимание уделено именно древнейшей истории, которая так или иначе способствовала формированию нынешней этнической картины Кавказа. Основная направленность в работе связана с Северным Кавказом, этнические культуры Закавказья рассматриваются лишь кратко, поскольку основное внимание уделяется именно Северному Кавказу, а невозможно рассматривать этногенез северокавказских культур в отрыве от закавказских.

Глава I
Теоретические основания этногенеза. Определение понятия «этнос»

Что каждый человек вкладывает в это понятие? На уровне обыденного знания представителем собственной этнической группы человек воспринимает того, кто выглядит, как он, ведет себя, как он, и говорит на том же языке, что и он. Для научного понимания этого явно недостаточно, тем более что даже и на бытовом уровне данные критерии не всегда работают. И неудивительно, что при взгляде на представителя своего этноса мы часто ошибаемся в его идентификации. Мы знаем, насколько биологически полиморфны могут быть представители одной народности. Даже на бытовом уровне мы понимаем, что человек – это прежде всего носитель сознания, а уж потом определенного комплекса анатомических особенностей. И поэтому мы отказываемся считать своим того, кто ведет себя не так, как мы, даже если он и выглядит похоже, и наоборот, без труда принимаем чуждого по внешности, но близкого по духу соотечественника. Но если биологический критерий здесь не имеет первостепенного значения, то тогда какой?

Может быть, язык? Далеко не всегда. Многие языки распространились далеко за пределы ареала обитания того этноса, который считает его родным (английский, испанский, португальский, русский, французский и др.). При этом многие этносы имеют в своем составе людей, не знающих родного языка. Например, российскими немцами и российскими евреями был практически утерян родной язык, но они не потеряли чувства собственной этнонациональной идентичности. По мнению ряда исследователей, «малые» языки (языки национальных меньшинств) постепенно замещаются «мировыми» языками либо языками доминирующего в нации этноса. Однако в последние годы эта точка зрения опровергается нарастающими процессами ревитализации утраченных языков. Показателен пример с ирландцами, которые до сих пор говорили практически только на английском, но в последнее время начали реанимировать свой, уже практически утерянный язык. А разве американцы, говорящие на английском, считают себя англичанами? Часто наблюдается обратная картина, когда народ имеет свой уникальный язык, но не причисляет себя к этносу, тождественному этому языку. В графстве Нортумберленд (Англия) живет народ, говорящий на норвежском языке, но они считают себя англичанами. К тому же известны случаи, когда разные народы говорят на одном языке. На французском языке кроме французов говорят еще франко-бельгийцы, франко-швейцарцы и франко-канадцы, французами себя не считающие. На немецком языке кроме немцев говорят еще австрийцы и часть швейцарцев. Шотландцы, уэльсцы и англичане говорят на английском языке, и это одна нация, но разные этносы. Многие латиноамериканские этносы говорят на испанском языке: аргентинцы, мексиканцы, перуанцы. Особенно часто такие языковые коллизии мы наблюдаем в малых этносах, поскольку в микроэтногенезе (см. ниже) этническая дивергенция может происходить настолько быстро, что их языки не успевают столь же дивергировать дальше уровня диалектов. Многие этносы говорят на диалектах настолько близких, что не всегда можно уловить четкую разницу между ними (балкарцы и карачаевцы, чеченцы и ингуши), однако это самостоятельные этносы. Об этом свидетельствует эндогамность, уникальные этнонимы и этническое самосознание (осознание собственной особости).

Известны и прямо противоположные случаи, когда один народ имеет несколько родных языков. Во Франции представители французского этноса говорят на нескольких языках, как, например: французский, провансальский, кельтский (бретонский) и иберийский (гасконский). Народ мордвы говорит на двух языках: эрзя и мокша. Известно и множество других подобных примеров, как, например: идиш и иврит у евреев, дигорский и иронский языки у осетин. Все еще больше усложняется наличием так называемых сословных языков. Например, русское дворянство конца XVIII – начала XIX в. говорило в основном на французском языке, и только события войны 1812 года, всколыхнув патриотические чувства русского дворянства, вернули русскому языку первостепенную роль. Известно и много других примеров, когда высшее сословие говорило преимущественно на чуждом собственному этносу языке: в Парфии на греческом во II—I вв. до н.э., в Персии на арабском в VII—

XI вв., в Англии на французском в XII—XIII вв., однако это не привело к выделению высшего сословия в особый этнос.

Может, основным свойством этнической идентичности являются культурные особенности этноса: культура, нравы и обычаи? Да, это чрезвычайно важный критерий, но не определяющий. Обычаи забываются, а культура ассимилируется культурой доминирующего этноса, если не будет внутреннего стремления к поддержанию собственной этнической самобытности. К тому же этнокультурный портрет народа в разные исторические эпохи часто различается даже больше, чем между многими этносами одной эпохи. Не менее значительными бывают культурные различия различных социальных слоев этноса. Что, например, заставляет казака, одетого в черкеску, считать своим русского предводителя уездного дворянства, а не гораздо больше на него похожего кавказского горца.

Что же определяет такие устремления, иными словами, что является основной движущей силой этноэволюции? Можно предположить, что таким движителем является этническое самосознание. Человек должен, прежде всего, осознавать себя представителем собственного этноса, гордиться своим народом, любить свою историю и культуру. Ведь этнос – это, по сути, такая же объективная реальность, как и личность. Им также свойственны обиды и разочарования, гордость и гнев, стремление к самосохранению и росту.

Гумилев утверждает, что «этнос – не популяция»¹. Все же в той степени, в какой вообще уместно биологизировать проблему этноэволюции, этнос можно рассматривать как социально-антропологический аналог биологической популяции. Популяция – это группа особей одного вида, населяющих определенную территорию, в которой в течение длительного периода вероятность внутреннего генетического обмена путем скрещивания значительно выше, чем с особями того же вида, находящимися вне нее. Иными словами, популяция – это относительно генетически изолированная группа особей одного вида. Следует уточнить, что кратковременные сообщества-эфемеры популяциями считаться не могут, поскольку популяция – это весьма устойчивая структура, характеризующаяся собственными уникальными частотными показателями генов, что является следствием частичной изоляции в течение, по крайней мере, десятков поколений. Поэтому два залетевших в комнату роя мух никак не могут тут же образовать одну популяцию, как утверждает Гумилев.

Отличия антропологических рас от ныне существующих этносов не ограничиваются тем, что расы являются более широкой общностью. Расы – это сугубо биологическая, антропологическая общность, тогда как этнос является прежде всего социальной общностью. Однако можно предположить, что расы являлись первичными этническими категориями, и только потом стали сугубо антропологическим свойством общности.

Для человека биологические особенности строения и физиологии в качестве этнических критериев несущественны и вторичны, значительно большую роль играют особенности социального свойства, такие как язык, нравы, традиции, обычаи, верования, культура, искусство, ремесла. И действительно, можно обнаружить в некоторых этносах представителей самых различных антропологических типов, но нет этноса, не имеющего каких-либо единых социокультурных характеристик. Например, американский макроэтнос при всех различиях этнических групп имеет собственный, уникальный и легко идентифицируемый социокультурный тип, но собственного антропологического типа не имеет. Таким образом, при современном уровне развития транспортных коммуникаций и интеграции общества, в биологическом смысле, популяцией является все человечество в целом. Это в общем признанный биологическим ученым сообществом факт. Ведь нельзя найти хотя бы одну значительную изолированную группу людей, которая не имела бы возможности обмена генами с любой другой. Незначительные же группы, в принципе, не могут существовать изолированно на протяжении многих поколений, в результате гомозиготации генома, вследствие неизбежных родственных браков. Но если использовать термин «культуроген», позаимствовав его у социобиологов, тогда отдельные этносы как раз и могут быть представлены как отдельные человеческие популяции. Поскольку «этногены»² хоть и могут мигрировать за пределы этноса, как и гены биологические, но в целом каждому этносу свойствен свой, уникальный социокультурный этногенетический портрет. И если ни один этнос нельзя считать настолько генетически изолированным, чтобы его можно было считать самостоятельной популяцией, то в культурном смысле каждый этнос представляет относительно изолированную социальную популяцию. Поэтому этнос, конечно же, не популяция в строгом биологическом смысле этого термина, но во многом подобен ей в культурном плане.

И тем более этнос – это не вид. Настолько смелое утверждение не пришло в голову даже идеологам расизма. Все человечество не только относится к одному виду, но, судя по последним данным, и к одному подвиду Homo sapiens sapiens. И все же в определениях как вида, так и этноса также можно найти множество аналогий. Вид, так же как и этнос, понятие статистическое, неопределенное. Точно так же и между близкими биологическими видами нет четких границ. И точно так же для характеристики вида приходится использовать целый комплекс критериев для более или менее успешного диагностирования (ареал, морфофизиологические особенности, генетическая изоляция, кариотип, особенности этологии и некоторые другие). Но подобно тому, как определяющим критерием для диагностирования биологического вида является генетическая изоляция, точно так же для характеристики этноса главным и определяющим критерием идентификации является этническое самосознание. И действительно, именно самосознание определяет частичную культурную отграниченность от близких соседних этносов. То есть и здесь важнейшим является тот же фактор – генетическая изоляция, поскольку именно самосознание этноса способствует резкому сокращению экзогамных браков. Конечно же, этнос не вид и даже не популяция, это понятие прежде всего культурное и в гораздо меньшей степени биологическое. Однако некоторая общность обнаруживается. Главное же отличие от биологических систем состоит в том, что здесь прежде всего основным результатом снижения экзогамии будет не генетическая изоляция, а что гораздо важнее – культурная – это прежде всего язык, национальная культура и внутриэтнические нормы поведения. Следствием культурной изоляции, частичной замкнутости этнической культуры, необходимой для сохранения собственной этнической неповторимости, является стремление к сохранению чистоты языка, поддержание и развитие собственного культурного достояния и вообще всего того, что можно считать «душой» этноса. Этнос здесь подобен самодостаточной «личности» со своими помыслами, мечтами, симпатиями, амбициями. Душой же этой «личности» и выступает этническое самосознание, вернее, интеграционное единство тех духовных сторон каждого представителя этноса, в которых осознается это единство и тем самым еще больше укрепляется.

Г. В. Ф. Гегель впервые сформулировал понятие «самосознание народов» как важнейшее качество в характеристике национальной общности еще в XIX в., которое «состоит существенно в том, чтобы созерцать себя в других народах»³. Впоследствии многие авторы также выделяли «этническое самосознание» в качестве основного этноопределяющего признака⁴. И все же некоторые авторы, как, например, Гумилев, считают «этническое самосознание» важным, но отнюдь не определяющим свойством этноса⁵. С. М. Широкогоров вообще не относит самосознание к числу значимых критериев этнической идентичности, характеризуя этнос как группу «людей, объединенных единством происхождения, обычаев, языка и уклада жизни»⁶.

Гумилев не признает какую-либо значимую роль этнического самосознания в этногенезе, что шло вразрез с общепринятым мнением. В частности, крупнейший российский этнограф, академик Ю. В. Бромлей, выражая свое несогласие, пишет: «Социальные факторы, образующие этнос, этническое самосознание в том числе, ведут к появлению сопряженной с ним популяции, то есть перед нами картина прямо противоположная той, которую дает Л. Н. Гумилев»⁷. Под самосознанием Бромлей понимает «сознание своего единства и отличия от всех других подобных образований, фиксированном в самоназвании (этнониме)»⁸. Гумилев так отвечает своему оппоненту: «Ю. В. Бромлей имеет право выбрать для своего логического построения любой постулат, даже вполне идеалистический, согласно которому реальное бытие этноса не только определяется, но и порождается его сознанием. Считать же, что сознание, пусть даже этническое, может быть генератором энергии, – это значит допускать реальность телекинеза»⁹. В защиту позиции Бромлея, а заодно и нашей, приведем ряд аргументов:

1. Если, например, группа представителей малого этноса попадет в среду другого этноса, полностью отрекшись при этом от своих прежних корней, то даже если для других они и останутся чужаками, все равно через поколение, другое этот островок малого этноса затопит океан преобладающего по численности народа. И им в этом не поможет даже переизбыток пассионарной энергии, поскольку она уже будет работать во благо того этноса, которому посчастливится принять пассионариев, не причисляющих себя уже ни к какому народу, а значит, готовыми вобрать в себя всю духовную культуру того народа, который принял их. Значит, самосознание необходимо, во всяком случае, для сохранения этнической идентичности. Сознание созидательно уже хотя бы потому, что оно управляет мышечной энергией.

2. Информация есть величина, обратная энтропии. Значит, знания несут вполне реальную энергию, которая, естественно, может реализовываться только через материальное. Для создания атомной бомбы требуется значительно меньше энергии и капитала, чем для получения информации о ее устройстве. Знания могут не только реально созидать, но и разрушать.

3. Гумилев пишет: «Нет ни одного реального признака для определения этноса, применимого ко всем известным случаям. Язык, происхождение, обычаи, материальная культура, идеология иногда являются определяющими моментами, а иногда – нет. Вынести за скобки мы можем только одно – признание каждой особью „Мы такие-то, а все прочие другие“»¹⁰. Что же это, как не самосознание этноса? Гумилев здесь либо сам себе противоречит, либо понимает феномен самосознания как какую-то идеалистическую реальность. В последнем случае противоречие заключается не в сути, а в терминах.

Этническое самосознание – понятие весьма многогранное и, как и сознание человеческое, практически не поддается непосредственному анализу. Проще его анализировать по конкретным проявлениям. Если мы делаем скидку представителям своего этноса, это проявление этнического самосознания. Поддержка зарубежной диаспоры, любовь к родной культуре, боль за лишения, выпавшие на долю своего народа, и переполняющее чувство гордости за земляка, стоящего на олимпийском пьедестале, – все это проявления этнического самосознания. Но когда сталкиваются интересы народов при неверной и беспринципной политике их лидеров, проявления этнического самосознания могут приобретать и разрушительный характер. Поэтому лучше стимулировать самосознание подъемом этнической культуры, а не возрастанием защитных механизмов этноса.

В данной работе обосновывается точка зрения, согласно которой «этническое самосознание» является хоть и далеко не единственным, но главным и определяющим свойством этноса. Попробуем обосновать это утверждение, проанализировав все основные критерии этнической идентичности.