– Сам, да ты что! Тогда точно не буду, а то в туалете просижу, пока вы Парир брать будите!
– Ну тебя с твоими шутками, я же тебе по дружбе! Не хочешь, так тащи свою тощую задницу к себе в казарму и грызи там чёрствый сухарь!
– Да, конечно-же буду, Крон, ты только с кофе чего-нибудь придумай, а то сегодня с утра последние запасы выпил, раньше-то хоть у медивов отбивали провизию, а сейчас видишь, третью неделю сидим на одном месте. Будто заняться больше нечем, скоро задницы как у тебя отрастим.
– Да и хорошо, Зит, я бы так и всю войну просидел, чем мыкаться из угла в угол!
Чак просидел в одиночестве около двадцати минут, изучая унылые интерьеры столовой, что как всегда находилась в каком-то старом цехе. Муринцы вообще не были сильно пристрастны к красоте и уюту, они ценили практичность и надёжность. Столовые размещали в захваченных городах строго в просторных помещениях, где имелось много входов и выходов для быстрой эвакуации. И не важно, что там располагалось ранее ресторан, цех или библиотека. Свежо было воспоминание об ошибках первых месяцев войны, когда солдаты гибли сотнями, в давках при начале бомбёжек, не имея возможности выбраться из тесных помещений. Чак был типичным котивом – муринцем, практичный, рассудительный, чуждый к всевозможным искусствам и красотам, что так ценили знатные фамилии медивов. Вскоре, в поле видимости, показался Крон, что вышагивал на своих толстенных ногах, неся в руках солдатский синий поднос, исцарапанный и помутневший. На нём возвышался металлический чайник-запарник с дымящимся носом, рядом стояла тарелка с мясным рулетом, нарезанным на дольки и полбулки серого хлеба.
– Ну, угощайся, капитан, свежесваренный кофе, только не проговорись, второй раз не тебе, ни кому не налью.
– Где раздобыл то, толстяк?
– В тайном месте, – ухмыльнувшись сухими губами, ответил Крон. – Настолько тайном, что если кто узнает, то оторвёт мне голову, а то и чего хуже. Так, что пей и помалкивай.
– А вкус-то у кофе до боли знакомый, где-то пил я уже такой.
– Да где ты такой мог пить? Ты же окопная крыса, Чак, не сочти за грубость, но откуда вам фронтовикам, младшим офицером пить такое кофе, это тебе не бурда солдатская, в которой от кофе не осталось и доли. Нынче в войска поставляют спец напиток «Кофейный». Так, что пей и не надо трепать языком, – с долей обиды срывались слова с губ повара, он был просто уверен, что то место, откуда он берет зёрна, не как не доступно ни Чаку, ни кому бы то ни было.
– Понял, да я такое кофе пил у Ломера, да, точно, то кофе хрен забудешь, оно было восхитительным. А я пью сейчас и неловко мне, будто снова у этого партийца сижу, вот почему вкус знакомый. Крон, сукин сын, сознавайся, у нашего любимого партофицера взял? Точнее стащил, я же знаю, что пил точно такое же у него. Уж с кофе и сигаретами меня не обдуришь.
– Ты звук-то убавь, а то кофе это хрен когда ещё у меня попробуешь. Сыщик хренов, – грубо заткнул его Крон. Чак понял, что болтнул лишнего и тут же умолк, сделав жест, будто зашивает рот иглой. – Ты, как друг мой, до лет таких дожил, если такие глупости вслух говоришь, мы ведь не одни тут, твою ж мать, – шёпотом продолжил он.
– Да прости меня, Крон, не со зла, просто сорвалось с губ.
– За такие слова мой кулак тебе по морде сорваться может.
– Ну прости меня, что-то ступил немного, – оправдывался Чак, чувствуя себя полным кретином.
– Да ладно, ничего страшного. Сам нагнал тут ореол таинственности, – уже спокойно продолжил повар. – Подкрадываю я понемногу у Ломера и его дружков, чтобы сильно не зажрались, делюсь только с молчаливыми и проверенными, да и с теми, кто может дать мне, чего взамен. Ломер, сука такая, только кажется правильным партийцем, а сам долю имеет с поставщиков провизии. Я лично видел, как он отгружал провиант с грузовиков к себе в машину, а потом увозил куда-то. Они партийцы целый бизнес открыли в прифронтовой зоне. Обворовывают склады и эшелоны, отправляют продукты и средства первой необходимости в тыл где их дружки продают всё втридорога, так как в тылу дефицит всего начался. Эти козлы себе безбедную старость обеспечат, наживаются на войне.
– Крон, брось ты эти разговоры. Теперь ты начал болтать бездумно.
– Я же шёпотом говорю. Я же не дурак. В отличие от тебя. Я к тому, что эти суки не обеднеют от пары грамм с каждой пачки. А сколько захваченного добра идёт в тыл с каждым партийным эшелоном, они трофеи отвозят на склады и после войны жуть как обогатятся.
– Мне это не интересно, Крон. Хрен с ними, пусть обогащаются, мне плевать. Они же не меня обворовывают, а медивов, я вот тоже не брезгую мародёрством. Порой лишний раз в бой идём с парнями дабы побольше сигарет и тряпок отбить у фавийцев. Так, что брось эту болтовню. Мне конфликт с партией ни к чему, я и так, у неё на плохом счёту, как ненадёжный элемент.
Чак сделал несколько глотков кофе и оглядел просторы столовой, дабы никого не оказалось рядом. Ему вовсе не хотелось идти в новый конфликт с могущественной партией. А слухи про партийцев в войсках гуляли постоянно, не очень солдаты любили черномундирников.
– А на фронте-то, что-то намечается, Чак. Никак враг попрёт или мы пойдём в наступление.
– Тебе-то откуда знать? Хотя, что я говорю, вы провара всё знаете и про коррупцию в партии и планы генштаба. С тобой никак сам Маут советуется. Который старший.
– Шутишь? Шути. А мы повара люди наблюдательные и слушать умеем. Я вот был в Прерии, это всего-то в пол сотни километров от сюда, там нечто похожее на штаб северного фронта. Не знаю точно, но там много генералов и тому подобное. Я там получаю провизию с эшелона. Так вот, ездил я туда на днях, видел, как в город прибыл Маут младший со всей своей свитой. А так же видел тысячи солдат пополнения, они шли колоннами по трассе. Молодые совсем пацаны, только от сиськи мамкиной оторвали. Форма свежая, хрустит, сапоги скрипят, автоматы блестят, как на параде. А морды свеженькие, румяные, как будто мальчишки на занятия идут, а не на войну. Что думаешь, так просто генералы с тысячами новобранцев к фронту прибывают? Уж нет, я уже много знаю и это однозначно к событиям.
– А ты пронырливый. Не видал случаем с Маутом девку молодую?
– Ты мне опиши повнятней девку-то? Я кормил его штабных крыс. Их провизия отстала от колонны и попала под обстрел. Вот и пришлось задержаться и кормить этих штабистов, так, что я многих с его штаба видел, когда кашу раскладывал. У всех лица были такие кислые, недовольные, думал плевать в лицо будут. Проклятые белоручки, неженки, не привыкли солдатскую пищу-то жрать, всё деликатесы им подавай, а я им поносного вида кашу в тарелки наливал, да аппетита приятного желал, – не без удовольствия рассказывал Крон, корча рожи, пытаясь повторить лица штабных офицеров.
– Ну, миленькая такая, волосы темно русые, до плеч, капитан должна быть. Роста метр с половиной, может, чуть выше. Хромает. Лет этак двадцать пять-тридцать.
– Хм. Видал я одну хромую там, но не капитан она. Майор, у неё один большой ромб серебристый на погоне. Я ещё думал мелкая такая, молодая, а майор. Даже гадости сразу в голову лезть начали. Вот мордаху не упомню, честно. А вот то, что не высокая и хромая помню. Она ещё не выкаблучивалась, а молча кашу с мясом попросила и сок. А тебе какое дело-то до девки той? Знакомая чтоль?
– Типа того, свела нас с ней жизнь как-то давно, ещё до войны. Она тогда была лейтенантом, а я капитаном горохраны.
– Что-то не сильно ты Чак вырос с тех времён по сравнению с твоей подругой, – улыбнувшись, проговорил Крон, своими пухлыми губами. – Дай угадаю, ты был в неё влюблён, а она тебя отшила, романтика там и всё такое, или ты её бросил, а теперь жалеешь?
– Крон, толстый ты сукин сын, в заговоре политработников у тебя куда лучше получается разбираться, нежели в людском. Вообще не угадал. Ни капли.
– Значит, всё-таки, она тебя бросила. Несчастный, – подвёл свои умозаключения повар и с лицом знатока взглянул на Чака.
– Вот то, что меня к ней тянет, вот здесь ты прав. А во всем другом, ну совсем мимо.
– А ты закуривай и расскажи поподробней. Мне всё равно скучно, а так хоть выслушаю историю из жизни. Может по другому думать о тебе начну, не буду считать тебя столь скучным засранцем. Кури, не стесняйся, я тут главный, никто тебе слово не скажет. Если только какая шишка со штаба не припрётся.
Чак вынул из пачки сигарету и охотно закурил. Воспоминания нахлынули на него, и стало как-то неуютно, будто кто-то заставлял его вновь ворошить грязное бельё, что уже слежалось и провоняло. Но сделав пару тяжек пред ним вновь явилось то лицо, что испуганно и зло смотрело на него из дверного проёма, летним вечером.
– Как бы тебе так сказать, чтоб не приукрасить и не соврать. Я встретил её в парке, в столице, когда мы мчались на своём броневике с ребятами на подавление очередной выходки террористов, когда они взорвали паспортный стол.
– Я смотрел об этом по новостям, – вставил Крон.
– Она видимо шла с работы домой. Как сейчас помню, представилась, поинтересовалась происходящим, вся такая милая и серьёзная одновременно, я штабных работников не любил никогда, презирал даже, но тогда мне она показалась такой милой, что я даже улыбался ей. Потом ребята даже подкалывали меня, мол капитану по духу девки штабные. Шутки кончились, когда вечером, по следу одного из террористов мы нагрянули к ней в дом. Она не собиралась его укрывать, я в этом был уверен и тогда, но мне хотелось выслужиться и повысить авторитет своей роты. Да и если честно, я обозлился, увидев в какой роскоши и достатке она жила, прям дворец, два этажа, кабинет, ковры на полу, всё как в мечтах. А я тогда жил в сраной общаге, комнатка три на три метра, кухня, сортир общий со всем этажом. Я гнобил и унижал её словами, пока мои бойцы искали этого парня, мы нашли его и я со всем пафосом, с которым только мог, пристрелил беднягу. Я имел право этого не делать, но я упивался своей властью над ситуацией, мне даже понравилось, как кровь растекается по светлому ковру, понравилась и выражение её лица, испуг со смесью ненависти. Я даже не успокоился, когда увидел её в камере, мне так хотелось морально уничтожить, довести её до слёз, не могу понять своей злобы к ней. Но тогда я готов был на многое, лишь бы она зарыдала от бессилия. Потом её отправили в лагерь.
– Прости, Чак, но мне, что-то захотелось тебе вмазать хорошенько, – обалдев от такого рассказа, сказал Крон, глядя на собеседника. – Но раз она сейчас в верхах, то все сложилось не так, как ты хотел, к счастью.
– Следующая наша встреча так-же не задалась. Это произошло через несколько месяцев, когда пришёл указ переформировать часть горохраны в строевые части и отправить на фронт. Я тогда попал со своей ротой в город Ирк, полностью разрушенный от боёв. Его обороняла горстка добровольцев и бывших уголовников, почти все полегли. Так вот там-то я и встретил её. Она меня узнала в толпе других солдат и попыталась меня убить, набросилась, как сумасшедшая и пыталась всем, что было под руками, разбить мне голову.
– С каждым твоим словом, я её всё больше уважаю.
– Ага, вот только не получилось, как видишь, у неё меня на тот свет отправить. Как я узнал позже, её с лагеря принудительно отправили вместе со всеми лагерными в добровольцы, с которыми ей и довелось оборонять Ирк. Навидалась она там наверно многого, с учётом того, что погибло процентов так девяносто защитников. А там мы на Аппор пошли в наступление, а она как назло, мне везде на глаза и под руку попадалась. Кидалась и бранилась на меня. Как-то даже рота на роту из-за конфликта с ней в драку пошли. Словно в наказание мне судьба её прицепила, где я там и она. Помирились немного с ней лишь в Аппоре, она сидела средь грязи и крови на земле, когда мы штурмовали администрацию города, я спас её, не знаю для чего, но зачем-то потащил за собой. Кто ж знал, что она мне жизнь спасёт потом, когда меня сын Лесо своими кулачищами в бетонный пол вбивать будет.
– Так эта она завалила этого генерала?
– Она. Тоже по новостям смотрел?
– Слышал, кто-то говорил, что девка сына Лесо пристрелила.
– Вот с тех пор судьба нас сводит постоянно. А как сведёт, что-то происходит обязательно. В Брелиме она меня даже на ужин пригласила. Тогда уже при штабе была. Накормила, напоила, а я до последнего боялся, что она меня прирезать хочет за старые обиды. Напились мы с ней тогда, как старые друзья. Потом она зачем-то поцеловала меня. Зачем ума не приложу, но вкус тех губ я помню до сих пор.
– Звучит как приятное воспоминание.
– Потом мы попали в тыл к врагу, я убивал на её глазах безоружных, ползал по грязи, оборонял магазин, где пришлось пристрелить майора, что желал выдать её врагу, признался как дурак, что влюбился в неё, получил заслуженный отказ, а потом, чуть не погибли. Лишь чудом спаслись. Последний раз видел её, когда сидел у трупа своего друга, что вызволял нас из окружения.
– М-да, история интересная, но на любовную тянет с большим трудом. Хотя, я все-таки, был прав, она тебя отшила. Хотя, с учётом какой ты мразью раньше был, то правильней было бы тебя в том Ирке и прибить. Я не думал, что ты раньше был таким. Что с тобой стало, отчего ты сейчас такой? Судя по твоим словам, ты был гордостью Хегерских палачей.
– Ты и половины не знаешь, Крон, какой гнидой я раньше был и скольких человек погубил. Тогда у меня была идеология и всё в мозгу сходилось, не требовалось каких бы то ни было объяснений. Я был прав всегда и непоколебим ни перед чем, пока однажды не встретил эту девушку. Она конечно ни при чем, но с её появлением, моя жизнь изменилась.
– В лучшую сторону?
– Да хрен его знает. Просто всё стало по-другому, и в жизни, и в душе. Как говорит товарищ Ломер, я стал менее эффективной деталькой в системе.
– Да Ломер сам ещё та деталь, – возмущенно добавил Крон, что не испытывал любви к партийцам. – Они начали эту заваруху, благодаря им я потерял своих сыновей, а теперь, видите ли, ходят и выискивают виноватых. Да плюнь ты на этого негодяя. Лучше возьми да навести свою подругу. Пока она рядом. Глядишь и вытащит из этой клоаки, что ты именуешь фронтом. По старой-то дружбе. Ведь я так понимаю теперь она не мечтает тебе башку разломить?
– Кто ж меня отпустит?
– Придумай, что-нибудь, я же повар в конце концов, а не полковник.
– Ты прав, надо, что-то придумать.
Чак глянул на наручные часы и поняв, что засиделся, резко подскочил и засобирался на почту, пока та не закрылась. Солдаты разорвали его, если бы их письма не отправились сегодня, да и многие ждали вестей из дома. Крон всучил ему бумажный свёрток с кофе и завёрнутый в полотенце мясной рулет с хлебом, чтобы тот угостил своих солдат. Чак крепко пожал ему руку, поблагодарил и быстрым шагом умчался в сторону почтового пункта.
Солнце уже вовсю поливала округу своим жаром, становилось неуютно и все старательно прятались в тени, проезжающие мимо машины, поднимали душные облака пыли, пот струился по спине и одежда противно прилипала к коже. Чак еле успел забрать увесистую пачку писем, среди которых одно было адресовано ему. Видима та девушка всё-таки ответила, хотя капитану было всё равно и читать его он не торопился, спрятав в карман тонкий конверт. Позади раздался гул мотора и предчувствуя очередное едкое облако пыли, Чак отскочил к стене и ждал когда машина проедет. Но армейский вездеход, проскрипев тормозами, остановился прямо у ног Зита, спустя мгновение пыль улеглась и пред глазами его предстал сидящий на переднем кресле полковник Ломер, тот кого он хотел видеть меньше всего в данный момент.
–
Прогуливаетесь, капитан Зит? – без грамма иронии сказал полковник.
–
Никак нет, товарищ полковник. Направляюсь в роту с почтой. Письма солдатам несу. Пусть почитают, что родные им написали.
– А вам родные написали? Капитан?
– Нет, мне некому писать.
– А ваш отец? Он вам не пишет? – не отставал от него полковник.
– Если вы знаете про моего отца, то наверняка должны знать, что он мне не пишет. Сомневаюсь, что он вообще меня помнит.
– Надеюсь, что помнит и вы вернётесь к нему по окончании войны. Не желаете ли в моей компании доехать до вашей роты? Мы вас довезём, я как раз еду в ту часть города.
– Спасибо, но я дойду, – отнекивался Чак.
– Не выкаблучивайся, Чак. Залезай. Доедешь с ветерком.
Понимая, что сопротивляться предложению полковника бессмысленно и даже вредно, он молча запрыгнул на заднее сидение и машина тронулась.
–
Что за письмецо в кармане? Капитан? Никак девушка написала? – с трудом согнув прямые губы в улыбку, молвил Ломер.
–
Да.
–
Чего не читаешь?
–
Да мне как-то и не хочется.
–
Не жена
будущая
?
–
Я в глаза-то её ни разу не видел. Какая жена, товарищ полковник?! Просто дали адрес я и написал. Да и писать я не умею, скорее нацарапал пару несвязных предложений.
–
Не надо быть таким самокритичным капитан.
–
Я просто знаю себя.
–Бывает солдаты переписываются с девушками, приезжают и женятся. Так, даже, в мою молодость бывало. Хотя, кто знает современные нравы. В наше время нравы были другими. Вот была бы у тебя подруга, я может и отпустил бы тебя на побывку. К подруге-то всё безопасней, таких как ты отпускать, есть с кого спросить потом, да и буянить может не будишь.
– А к знакомой отпустить сможете?
– К какой ещё такой знакомой? Той, что в штабе у Маута служит? – спросил Ломер и обернулся к Чаку.
– Все то вы знаете, – без удивления ответил тот.
– Служба у нас такая, знать всё и про всех.
– Ну так, что. Отпустите?
– Она в Прерии сейчас? Со штабом Маута?
– Да.
– А буянить там не будишь?
– Я просто повидаюсь с ней и обратно, пока наступление не началось. На денёк, а потом обратно в роту. Просто увидеть её хочу. Все выходные и отгулы от вас зависят, я же знаю. Если вы Марту скажете, он меня без проблем отпустит.
Чак решил ловить удачу за хвост и добиться, от пребывающего в хорошем настроении партийца, отгула. К тому же он действительно хотел с ней повидаться. Так много хотелось ей сказать, и просто побыть рядом.
–То есть, ты, капитан, хочешь, что бы я, взял тебя под свою ответственность, после твоих выходок в отпуске? А если ты и там делов наворотишь? Маут меня к стенке поставит и не посмотрит, что я член партии, я же тебя знаю.
– Так я буду паинькой.
– Ты?
– Я постараюсь.
– Я твоё дело листал и знаю с кем имею дело, прости, но твоя подруга приближенная самого Маунда Маута, важная персона. А если ты с кем подерёшься? В нос дашь кому? Мне за тебя отвечать придётся. Я за каждого провинившегося подчинённого несу ответственность.
– Тогда простите за беспокойство полковник, – разочарованно подытожил Чак и повесив нос ехал молча, до самой казармы.
Выйдя с машины, он поблагодарил за поездку и молча направился к дверям у которых курили солдаты. Уже у самого входа его вновь окликнул Ломер и велел подойти. Чак нехотя развернулся и подошёл к полковнику, что стоял уже рядом с машиной.
–Ты хоть и дурак, капитан, но и я тоже человек. Сегодня ночью поедешь со мной по поручению в штаб армии. У меня там есть дело. Поработаешь немного грузчиком, а потом дам тебе целые сутки отдыху в Прерии, сможешь повидаться со своей подругой. Но учти, никакого алкоголя, разврата и драк. Иначе я собственными руками сверну тебе шею. Подведёшь меня, я тебя изничтожу. Если до меня это не сделает кто-то другой.
– А как мне это объяснить Марту?
– Ему я сообщу сам. Сегодня ночью, около полуночи я заеду за тобой. Быть, как штык, опоздаешь или забудешь, твои проблемы. Ясно?
– Так точно товарищ полковник. Премного вам благодарен. Вы настоящий человек. Спасибо вам.
– Оставь свои восхищения кому-нибудь другому, я просто стараюсь для блага своих граждан. Так получилось, что ты один из них.
Зит не мог скрыть своей радости и удивления. Такой щедрости от ненавистного ему полковника едва ли стоило ожидать, но что-то в душе у Ломера, кроме партии, все же оставалось.
Ночь веяла прохладой и свежестью, прошёл слабый дождь, он прибил надоевшую пыль, которая уже была везде, даже чай и еда скрипели на зубах. Небо освещали прожектора, где-то ухали совы и что-то стучало за холмом, будто кто-то забивал гвозди. В казарме, за спиной у Чака было шумно, солдаты не хотели спать, галдели и смеялись, играли в карты, некоторые невдалеке пускали дым. Застой фронта вызывал и застой умов, котивы начинали откровенно скучать.
Вдалеке мелькнули фары и Чак тут же навострил свой взгляд, приближался какой-то автомобиль. Как он и ожидал, это был Ломер. Вездеход был нагружен коробками с документами по самую крышу, остались лишь места для водителя и полковника, Чаку же предстояло всю дорогу качаться на грузе, в не очень удобной позе. Но это его ничуть не тревожило, в этот миг ему хотелось увидеть Китти, как никогда раньше. Дорога была ухабистой, не проехав и половины Зит отбил себе весь зад, что периодично налетал на углы коробок, причиняя не самые приятные ощущения. Ломер был в среднем расположении духа и то подшучивал над летавшим из стороны в сторону капитане, то требовал снизить скорость или прибавить. Водитель был молчалив и спокоен, но при этом был настолько сконцентрирован дорогой, что Чаку казалось, будто он не солдат, а робот, запрограммированный на вождение.
Ходили слухи о партизанах и диверсантах, что шныряют по округе и оттого ехали они на ощупь с приглушённым светом фар. В дороге Ломер рассказывал о произошедших случаях нападений на конвои, некоторые случаи были настолько жестокими, что волей не волей будишь осторожен.
Хуже всего было нарваться не на диверсантов, а на партизан, что жестоко расправлялись со всеми, без разбора, порой солдат, что уходили в самоволку в деревни за выпивкой и девками находили с отрезанными головами и вспоротыми животами. Некоторых казнили ещё более изощрённо. С тех пор каждое самовольное оставление позиций и пьянство стали караться сроком в ШРОНе.
Ехали они без малого часа три, а то и больше. К концу пути стало уже светать, небо на горизонте залилось багрянцем, а вдалеке показался город. Чак за дорогу успел немного вздремнуть, но на всякий случай, у него в кармане было две упаковки бодрящих таблеток, которые уже вызвали подобие наркотической зависимости.
Город не произвёл на него никаких впечатлений, обычный провинциальный центр Фавийской империи с многоэтажным центром и одноэтажной округой. Единственное, что он отметил, так это то, что местные строения куда больше пострадали от родной авиации, каждый третий дом лежал в руинах. Хотя, с разрушениями Брелима, сравнить было невозможно, столицу гетерцев сравняли с землёй почти до основания. Коробки они выгрузили в какой-то склад, где солдаты в чёрных мундирах, видимо некое военизированное подразделение партии, строго пересчитывали каждую из них. Сравнивая номера на этикетках и в журнале. Ломер поблагодарил капитана и разрешил идти в город, вручив ему перед этим отпускной бланк, в котором было разрешение на передвижение одному.
–
Не подведи меня. А то придушу на обратном пути, – грозно сказал полковник вслед уходящему Чаку.