Когда чужеземец подошёл к частоколу из золотых стрел и снял шелом с притороченной к нему маской, то уже немало поражённым людям предстал чудный человеческий облик – лик был светел, глаза – голубые, волосы – золотые, а борода – огненно-рыжей.
В это самое время со стороны Сельвуны вновь понеслись медные песни. Вслед за ними из-за поворота реки появились лодки такой величины и в таком количестве, что из-за них не стало видно воды. Они были полны воинами. Это стало последним аргументом для сельвинов. Они побросали оружие и пали ниц, склонившись перед золотой Богиней и её посланниками.
Для столь эффектного явления Молочному горну и его приближённым пришлось немало потрудиться. Чекур уже давно дал указание Петро придумать, как изготовить золотую краску. Латинянину пришлось изобретать её состав исходя из доступных в походе средств. С трудом, но, после множества опытов, ему удалось добиться нужного результата.
Вернувшись из разведки, Чекур приказал своим телохранителям, от которых у него было меньше всего секретов, сгрузить части статуи на берег, соединить их в стороне от глаз остальных угров, в прибрежном ельнике. Петро взялся за приготовление краски: в котле на огне костра закипели смешанные компоненты, основными из которых были смола, воск и золото – множество римских монет, истолчённых в порошок. Когда месиво стало текучим и однородным по цвету, его, ещё кипящим, стали наносить на Богиню, латы Чекура и стрелы. Орудовали кистями из вымоченной в воде липовой коры.
Когда, уже в начале ночи, отполированное до блеска божество предстало в отблеске огней перед потерявшим дар речи войском, вождь обратился к нему с такими словами:
– Это наша новая богиня – Вальга! Под её покровительством мы проведём здесь грядущую зиму, и вы сами убедитесь в том, насколько она щедра на чудеса. Духи и боги, которым мы поклонялись прежде, сами не знают покоя и не дают его нам, смертным. Я, Молочный горн, вижу, что обжитое ими Небо не знает и не узнает покоя. Всё это переносится и на нас. Хватит! Пора остановиться! Познать радость семьи, отцовства и свершений, умножающих наши силу и славу, а не страх и трепет перед нами. Всё это нам даст Вальга. Так поклонимся же ей!
Перечить никто не посмел. После этого пошли приготовления к утренней операции. Для её звукового сопровождения Чекур выбрал трофейные пехотные трубы из меди, литуусы, которые римляне использовали для подачи боевых сигналов.
Уграм предстояла бессонная ночь. Струги не спеша в ночной теми отплыли, чтобы с рассветом пристать к берегу у городища, а Чекур и его телохранители снова разделили Золотую Богиню на две части и направились к вершине горы, где последние свои часы достаивал идол Старика Края Гор.
16 августа 2017 года
Путь до Мотинарва занял два с половиной часа. Первое время водитель, недавно воцерковлённый предприниматель, не умолкая описывал свой путь к Богу. На одном из аттракционов, завозимых в наш посёлок по большим праздникам, этот мужик свернул себе шею. Что-то от чего-то в костномозговых хитросплетениях его позвоночника сдвинулось, но остановилось за пару миллиметров до роковой отметки. Медики поставили на ноги горе-эквилибриста. Своё спасение он не преминул отнести к чудесам Господним и в результате стал примерным и самым активным прихожанином местного храма.
Фонотека неофита ещё не была укомплектована подобающим образом для долгих переездов – лишь небольшой альбом какого-то барда-иеромонаха, так что добрую часть пути за мои душевные струны пытался дёргать самый незамысловатый шансон. И у него было больше шансов, чем у недалёкого человека, возомнившего себя миссионером и пытающегося наставить на путь истинный всех кого ни попадя.
Мотин ров вынырнул из-за леса, словно у него только и дел было, что подкарауливать странников. Здесь располагался мужской монастырь, возведённый на месте одной из самых знаковых трагедий революционных событий. Случилась она в поросшем берёзовым да осиновым молодняком урочище с тремя десятками шахт и шурфов, где прежде выдалбливали руду. А прозвище «ров» в полной мере оправдывал карьер, затянутый, как дурной глаз бельмом, ржавой дождевой водой. Гиблое, безнадёжное место.
Ограждение монастыря – бревенчатые стены, ощерившиеся оскалом затёсанного частокола, сторожевые башни в стиле а ля русс (острог да и только!) казались более уместными в качестве декораций на съёмках исторического фильма о покорении Урала.
Семинар о трезвости проводился в административном корпусе. Экскурсию же по монастырю с посещением трапезной обещали провести по окончании мероприятия. Я с тоской слушал выступающих, идеи которых в основном были далеки от реалий российской глубинки. И вдруг меня кто-то тронул за плечо.
Это была Тортова. Она смотрела на меня так, словно первый раз видела или узнала что-то омерзительное о моём прошлом.
– Георгий Петрович, с вами хотят поговорить, – молвила она и закатила глаза, как бы обозначая высокий уровень персоны, пожелавшей общения.
На выходе из здания Тортова кивком головы передала меня поджидавшему монаху. Он тем же макаром повелел следовать за ним.
– Может, в трапезную идём? – шутил я, пытаясь разрядить обстановку. – Заодно и почаёвничаем.
Служка на ходу обернулся. Я ожидал встретить недоумённый или осуждающий взгляд, вместо этого из-под густой бороды пробилась улыбка, в уголках глаз сбежались весёлые морщинки.
– Пришли, – поводырь кивнул на крошечную часовню, больше похожую на баньку. – Помогай тебе Господь, – проронил он и скрылся.
Стучаться я не стал. Дверь открывала сразу всё небольшое помещение без каких-либо закутков. Внутри из обстановки – только скамьи по стенам и небольшая кафедра. В углу перед иконой светилась лампадка. Дневного света, втиснувшегося сквозь оконца-бойницы, хватило, чтобы разглядеть и узнать человека в рясе на скамье. Он читал книгу в красном переплёте, положив её на мини-подоконник.
Священником, обернувшимся на скрип двери и в свою очередь оценивающе разглядывающим меня, был Владислав Зыбин. Ещё недавно один из официальных спикеров церкви стал известен многими эпатажными высказываниями. Одно из них сводилось к тому, что слишком комфортная, сытая жизнь вредит обществу и Бог оставляет его.
До того как он, захлопнув книгу без закладки, положил её рядом на лавку названием вниз, я смог прочитать часть его: «Евангелие…». А вот от кого оно, так и не разглядел.
– День добрый, Георгий Петрович. Проходите, присаживайтесь.
– Здравствуйте, Владислав… Не знаю, как по батюшке.
– Что ж, тем лучше, что узнали меня.
Мы откровенно рассматривали друг друга, как боксёры после взвешивания, разве что не выпучивали глаза и не показывали друг дружке неприличных жестов, не говоря о прочем. Хотя, если бы дело дошло до рукоприкладства, ему бы следовало подальше от меня держать свою скудную, как всходы овса в засушливый год, бородёнку.
Священник казался слегка озадаченным тем, что я не проявлял душевного смятения. Зачем? Я и так догадался, что Зыбин курирует в церкви поиски рук самой известной в мире статуи.
– Вижу, вы не удивлены, – заговорил-таки священник. – Вы христианин?
Видимо, ему было неудобно спросить с порога: «А не подскажете ли, милейший, где всё-таки руки Венеры Милосской зарыты?» Хотя перейди он сразу к делу, я бы его понял.
– В известной степени.
– Ну, крест-то на вас есть?
Вместо ответа я расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и потянул за гайтан.
– Уже хорошо.
– Я не воцерковлён. Нательный крест – это своего рода знак того, что нахожусь в определённой системе координат – духовных и нравственных – православного христианства. Так уж выпало по принципу культурной принадлежности.
А что касается идеологического смысла отечественной церкви, то её суть до меня неожиданно доходчиво довёл один из знакомых. Он так отозвался о позиции Ватикана по контрацепции: «Я за то люблю русскую церковь, что она ко мне в постель не лезет гондон отбирать». И всё так. Было. Но сейчас вы со своей идеологией огосударствления церкви вот-вот покуситесь и на этот статус-кво. Того и гляди наши храмы перестанут дарить тепло, а станут, как итальянские, внушать «торжественность и гордость», как писал Василий Розанов.
– У меня есть что возразить, – оживился Зыбин, перекинул ногу через скамью, усевшись более подобаемым образом и пододвинув к себе книгу, словно собирался ею воспользоваться в качестве если не весомого, то увесистого аргумента.
– Ну уж нет. Ни в какие дискуссии я вступать не собираюсь, лишь счёл нужным определить свою точку зрения. Ваши-то, благодаря многочисленным выступлениям в различных СМИ, известны.
– Мои высказывания обычно вырывают из контекста, переворачивают. Почти все ваши коллеги-журналисты так делают. Ну да Бог с ними… Следует полагать, вам понятен наш интерес к вашей персоне.
– Один москвич целую неделю обхаживал меня и подробно посвятил в суть дела. Мне известна предыстория поисков, скажем так, фрагментов одной скульптуры. Но скажу сразу: предметов, из-за которых разгорелся сыр-бор, у меня нет.
– Представляю, что про нас мог наговорить их посланец.
– Ордену Божественной Длани известно, что церковь видит угрозу в руках Венеры Милосской. А именно – в воссоздании истинного облика статуи, побывавшей воплощением двух божеств. Ведь это может оказаться одним из признаков приближения конца света: основной образ Апокалипсиса – лжепророк, который может привести к язычеству и идолопоклонству.
– Ну, не так уж и далеко от истины.
– И как вы собираетесь поступить с руками, окажись они, простите за каламбур, в ваших руках?
– Ничего радикального не планируем. Пусть остаётся всё как есть: Венера – в Лувре, руки – в России. Полежат где-нибудь в надёжном месте. Лучше расскажите – вы впечатлились романтикой Ордена и фигурой его основателя – Жюля Симона?
– Честно говоря, я уже не в том возрасте, чтобы быть идеалистом.
– Они вам наверняка рассказали про благородство своей миссии и воссоздание шедевра. А про Общество филадельфов, по сути скрывающегося под вывеской Ордена Божественной, прости Господи, Длани, скорее всего, забыли упомянуть.
– Забыли, правда ваша.
– Это и понятно. Так вот, оно образовалось сразу после государственного переворота 1799 года, в результате которого к власти пришло правительство во главе с Наполеоном Бонапартом. Поначалу филадельфы были плохо организованными. Всё изменилось с вступлением в их ряды генерала Мале, которого министр полиции Франции Савари охарактеризовал так: «Для заговора он обладал характером, который отличал древних греков и римлян». Филадельфы, особенно в начале, напирали не столько на плетение сложнейших интриг, добиваясь перестановок в правительстве, сколь на организацию различных заговоров, главным из которых был государственный переворот. Естественно, члены этого общества подвергались преследованиям, их заключали под стражу. Однажды были казнены 14 филадельфов, в их числе и Мале – за очередную попытку свергнуть Наполеона, ставшего императором.
Это радикальное тайное общество сыграло большую роль в формировании современных задач и целей Ордена. Случилось это не сразу, а уже после смерти отца-основателя Жюля Симона. Филадельфы вознамерились, опираясь на чудотворную силу языческой богини, создать организацию, влияющую на судьбы мира.
Кстати, вы уже ознакомились с записями Петро? Захватывающая и волнующая история. Не знаю, известно ли вам, что завершающую часть записей смогли перевести не сразу. Большая часть текста написана на латыни, и перевести его на французский не составило труда, но с завершающими главами вышел конфуз. Скорее всего, это был язык местного народа сельвинов, которым Петро создал письменность на основе латинского алфавита.
Описания «чудес» каменной бабы и то, что по заклинанию Чекура божественная сила к статуе вернётся после обретения ею рук, написаны были как раз неизвестным языком. Его смогли расшифровать только в 1881 году, более десяти лет спустя после обнаружения свитка.
Столкнувшись с проблемой перевода, Жюль Симон передал записи Петро филологам Анри Рошфору и Луизе Мишель, ученикам самого Шампальона, рассекретившего тайну древнеегипетских иероглифов. Они оба оказались членами Общества филадельфов и как истинные радикалы не смогли остаться в стороне от событий Парижской коммуны. После её падения Анри и Луиза попали под вторую волну репрессий и были отправлены в ссылку в Новую Каледонию – на острова в Тихом океане, недалеко от Австралии. Там бы они и закончили свои дни, если бы в 1879 году к власти во Франции не пришли умеренные республиканцы и не провели амнистию. Так Рошфору и Мишель суждено было вновь увидеть Париж.
Ссылка не охладила радикального настроя филадельфов, неудача лишь распалила его. Оказавшись на родине, филологи расшифровали записи Петро, из которых выходило, что Венера Милосская в статусе Золотой Богини Вальги творила чудеса. Неудачники-революционеры решили, что её сила поможет им в осуществлении их планов: филадельфы станут властителями мира! Но для того чтобы привлечь на свою сторону чудодейственную силу Богини, следовало воссоздать её первоначальный облик и провести шаманский обряд, вдохнувший некогда колдовскую силу в мраморное изваяние.
– Как к этому можно относиться серьезно? Тем более как в эту ерунду могла поверить церковь?
Зыбин пожал плечами:
– Никто никогда не отрицал существования сил тьмы. Они могут иметь разные проявления. Так что когда Патриархату от одного из помощников археолога Алексея Шмидта стало известно об Ордене Божественной Длани и его целях, решено было держать ситуацию под контролем.
Вся история филадельфов, оттеснивших со временем идеалистов в лице соратников и последователей Жюля Симона и ставших во главе тайного общества, говорит о том, что они ставят перед собой самые амбициозные и радикальные цели. При этом для их достижения не будут гнушаться даже самыми решительными действиями.
Поверьте, скрытность этого и других подобных тайных обществ главным образом демонстрирует их слабость, в первую очередь – в открытой дискуссии. Тот, кто уверен, что несёт людям благо, не должен от них прятаться.
Ступайте с Богом. Пусть он всегда пребудет с вами и поможет принять единственно правильное решение, когда придёт время. Просто сообщите отцу Симеону о своём решении.
В ближайшее время вы будете заняты чтением записей, переданных вам посланником Ордена. Эти богохульники называют их ещё «Евангелие от Петро». Я же хочу дать истинную благую весть, как и переводится это слово с греческого.
Зыбин встал, подошёл и протянул книгу, которую всё время держал под рукой. На добротном красном кожаном переплёте был оттиснут серебром что-то записывающий бородач с нимбом и ниже название: «Евангелие от ИОАННА».
– Благодарствуйте, – реагируя подобающе обстановке и моменту, я пусть и в ироничной форме, но дал понять, что принимаю условия игры.
– Не за что. Поначалу чтение этой книги может показаться не столь увлекательным на фоне историко-мистических сочинений Петро, но зато способно открыть суть истинных чудес. Чудес Господних.
Всю обратную дорогу на попытки водителя завязать разговор я реагировал лишь кивками и междометиями. Спутникам, в чьих глазах я определённо вырос, конечно, хотелось узнать, что понадобилось от меня далеко не последнему человеку в иерархии церкви. Я намекнул, что это связано с журналистикой, и только.
Самого же занимали мысли не самого весёлого рода. С момента появления у дверей Льва Николаевича вся моя жизнь стала терять устойчивость в зоне комфорта. Сформированная в двухмерной системе двух координат «работа – быт», она, с появлением третьей, вышла из равновесия. Сегодняшний день лишь добавил шаткости положению. Моё «идейно-культурное христианство», столкнувшись с необходимостью выбора, оказалось сродни эрзац-кофе: тут либо вообще отказываться, либо переходить на натуральный.
Я не падал. Пока. Меня только накренило. Пребывать в таком состоянии, наверное, можно, но вот насколько долго?.. Я знал пару удачных примеров, но и те – из области архитектуры: Пизанская и Невьянская башни. Но я-то – человек…
ТЕТРАДЬ №2
«Общая», ученическая, в клетку (96 листов. Обложка темно-синяя, ламинированный картон, без подписи. Исписана на 3\4).
Записи двух видов: одни – по типу дневниковых, другие – художественного текста (в процессе набора он помечен курсивом).
18 августа 2017 года
О горе Липовой я слышал и до того, как Журавель раскопал там оружейный клад. Место оказалось примечательным не только в историческом, но и в геофизическом плане. Во всяком случае, именно об этом мне рассказал геолог Алексей Папин.
С ним мы познакомились несколько лет назад – конечно же, в связи с моей работой: я готовил серию публикаций о природных ископаемых Шаринского района. Папин оказался настоящей журналистской находкой, уникумом: человеком пытливым, для которого геология являлась не только профессией, но и самым любимым хобби. Да и выглядел он как советский геолог: простое, лучезарное лицо с крупным носом, обрамлённое окладистой густой бородой. Водрузи корону на седую кучерявую голову – и хоть сейчас на сцену в роли сметливого, но простодушного царя! Такие удавались любимцу советских зрителей Ивану Рыжову. Однако кажущаяся «простинка» была маскировочной: в свои семьдесят Папин занимал должность главного геолога золотодобывающей компании и будни проводил в офисе в центре Екатеринбурга.
В свободные от работы дни он уезжал «в поля» – в экспедиции. Исследовал места, где однажды заприметил нечто интересное. И, конечно, никакой материальной выгоды от этих вылазок он не имел.
В отличие от прочей научной братии, Папин не осторожничал с предположениями и версиями. Не проверяя, иногда «рубил с плеча». За эту тягу побалаболить коллеги называли его Папин-Сибиряк (по аналогии с уральским писателем Маминым-Сибиряком).
Когда Журавель сообщил, что раскопал оружие на горе Липовой, я сразу вспомнил рассказы Папина о ней. Но тогда не придал им особого значения: вспомнил и вспомнил – извлёк из своего «чемодана», повертел, смахнул пыль ненужных ассоциаций да и положил обратно, но на приметное место.
Папин признавался, что во время экспедиции на эту гору столкнулся со странными – чуть ли не паранормальными – явлениями. Было сложно производить геофизическую съёмку: точки координат то приближались, то удалялись от реальных на сто – сто пятьдесят метров. Потом уже и лесники признались, что никогда не получалось проложить здесь ровные квартальные линии, они выходили «как бык поссал». Сны в этом мете всегда были какими-то тревожными, нередко с кошмарами. А просыпаясь, некоторые геологи видели в ночном небе летающие огненные шары. «Тогда мы этому так и не смогли найти объяснения и убрались с Липовой от греха подальше, – разъяснял мне как-то Алексей Николаевич. – Думаю, виной всему могут быть электромагнитные излучения, которые действуют как на приборы, так и на психику человека и животных. Сила таких излучений зависит от солнечной активности и может быть довольно мощной. Как-то даже была идея зафиксировать звук волн, идущих из-под земли, наложить друг на друга и через резонатор записать их звучание. Получилась бы мелодия горы Липовой. Да всё руки до этого не доходят…»
На изучение Липовой Папин потратил несколько лет: оказалось, что здесь сходятся сразу три гигантских тектонических разлома. Один – трансконтинентальный – берёт начало от Куршской косы на Балтийском море и тянется до самой Австралии, его глубина может доходить до сорока километров. Второй – широтный – пролегает через Москву до Красноярска, рассекая Сибирь. Третий – уральский – начинается неподалёку от Липовой горы и уходит в направлении башкирского Стерлитамака. Мало того, на пересечение этих трёх гигантских геологических нарушений наложилось ещё и четвёртое – региональное. Особой силы месту оно не придало, зато, как призма, могло сконцентрировать и вывести на поверхность в одной точке мощь остальных.
После возвращения из Мотиной ямы я позвонил Папину и предложил ему вместе отправиться на Липовую. Тот с готовностью согласился.
– По моим расчётам, в этом году точка должна войти в свою активную фазу, – Алексей Николаевич даже не пытался скрыть радости от предстоящего путешествия. – Я ведь вам говорил, что это напрямую связано с солнечной активностью, которая сейчас пошла к своему максимуму. Восемь лет относительного затишья позади. Поверьте, нас ждёт что-то интересное!
Мы условились, что через два дня Папин утром доберётся до деревни Ширяево, где я его подберу на лодке, и уже вдвоём двинем по реке до Липовой.
Проезда туда в настоящее время не было. Раньше добирались по колхозным или леспромхозовским дорогам, проложенным к угодьям и делянкам в том краю, но после распада предприятий содержать их стало некому. Теперь сами дороги размыло или их затянул лес-молодняк, а мостки через лога обрушились.
Ещё один очевидный для меня плюс водного путешествия состоял в том, что его легко можно было выдать за рыбалку. Так что если кто-то за мной следит, это позволит без труда скрыться. В целях предосторожности я даже звонил Папину не на мобильный, а на домашний номер – и не из редакции, а из районного комитета по делам молодёжи. После истории с чтением моих писем в интернет-ящике я как-то перестал доверять электронным средствам связи.
План сработал. Первым автобусом я доехал до села Сильва, где вырывается из плотины и устремляется в уральскую тайгу одноимённая река, накачал лодку-двухместку и двинулся по течению – как есть рыбак, пожелавший попытать счастья на зорьке. Из моего рюкзака недвусмысленно торчали телескопические удочки.
Вскоре течение стало неспешным. Если кому-то и в самом деле вздумалось за мной следить, то теперь-то уж я точно смог оторваться от хвоста.
Через пару часов, когда совсем рассвело, я добрался до Ширяева и забрал Папина с причала.
Мы вели себя как два бывалых путешественника – не выказывали лишних эмоций. Перекинулись улыбками и «доброутрами», да и только. Я сразу обозначил, что вёсла – это моя прерогатива, предоставив попутчику роль балласта. Да он и сам не скрывал, что с греблей у него как-то не очень.
Обычно к концу лета уровень воды в Сильве падал, что затрудняло сплав: отмели то и дело заставляли спешиться, чтобы протащить лодку. Застревала даже моя лодка: резиновая с жёстким днищем, с минимальной осадкой. Но, несмотря на эти трудности, я был неравнодушен к Сильве.
Берега этой реки издалека похожи на богатую меховую оторочку шубы Шаляпина на картине Кустодиева. Это от того, что покрыты в основном хвойными породами деревьев: пушистыми елями, разлапистыми пихтами, янтарно-изумрудными соснами. Вблизи берега их стволы порой удерживаются на отвесных каменных уступах вопреки законам физики. Там, где обвалы уже оголили корни деревьев, стволы напоминают руки, которые цепляются огромными пятернями за камни и глину. А пологие глинистые берега испещрены гнёздами-норками стрижей и напоминают разрезанную пополам краюху чёрного хлеба с ноздреватым мякишем.
Вспомнились слова Льва Николаевича, которые прежде упустил как не имеющие прямого отношения к делу. Побывав и на Чусовой, и на Сильве, москвич, сравнивая их, словно получил визуальное подтверждение того, о чём знают пока немногие, – именно эта река родит одну из главных сенсаций новейшей истории.
– Чусовую прославили струги лихих ушкуйников Ермака, подмявших под себя целое царство, да барки железных караванов, доставляющие уральский металл в Центральную Россию, – вдохновенно рёк представитель Ордена. – Всё! Река выработала свой историкородный ресурс. На это указывает её ландшафт с резкими, как послеродовыми, разрывами, линиями обрывистых берегов и скалами-бойцами, напоминающими отброшенный и окаменелый послед. Изучать Чусовую, – это удел историков. Сильва же – для искателей и исследователей. Берега этой извилистой реки с её округлыми – от подступающих вплотную невысоких гор – формами делают её похожей на девку на сносях, безучастно, как неизбежное, ожидающую своего урочного часа.
Сейчас я готов был с ним согласиться.
Шли ходко. Когда начало смеркаться, я достал смартфон и открыл карту – но навигатор молчал, связи не было. Я тихо матеркнулся. Алексей Николаевич по-своему расценил мою досаду:
– Ничего. Доберёмся до Липовой – сможете позвонить. Там практически любая связь ловит. Я ж говорю – уникальное место. Любое землетрясение на Земле здесь можно зафиксировать, вот такой она резонатор. Как ухо, которое слышит всю планету.
– Да у меня тут карта в телефоне. Хотел узнать, сколько ещё грести, но она работает, лишь когда есть связь.
– Сейчас глянем, – Папин порылся в боковом кармане рюкзака и извлёк оттуда карту-«километровку» 80-х годов, заклеенную плёнкой, которой, помнится, ещё в школе оборачивали обложки учебников.
– Та-а-ак… – ведя пальцем по чёрной прожилке русла реки, он быстро определил наше местоположение. – Немного осталось. Ещё два поворота – и причалим.
И оказался прав: вскоре Липовая открылась из-за очередного изгиба русла.
Палатку ставили на краю поля, отгороженного от реки зарослями ольхи и ивы. Пока обустраивали бивак да готовили ужин, уже совсем стемнело.
Алексей Николаевич упрямо остался ночевать у костра, постелив спальник на пихтовые ветки, – как геолог со стажем он любил спать на свежем воздухе. Я залез в палатку. Возможная близость к тайнику с руками Венеры-Вальги тревожила, как предстартовая лихорадка. Однако, несмотря на мандраж, ворочался я недолго и словно провалился в сон.
Утром Панин разбудил меня сообщением, что чай готов, и попрощался до вечера. Когда я выбрался из палатки, его и след простыл. Я тоже собрался, взял металлоискатель и выдвинулся к кромке леса, где трава была невысокой. Сигнала долго ждать не пришлось, в наушниках запищало. Под дёрном оказалась рамочная обойма от трёхлинейки с пятью патронами. Латунные корпуса боеприпасов поистлели, но были целыми. Через полметра снова пришлось откладывать в сторону металлоискатель, на этот раз вырыл три стреляных гильзы. Не удивительно: с горы напрямую просматривалось село Сильва – отличная точка для артиллерийской батареи. Волостной центр в годы Гражданской войны не раз переходил из рук в руки – то колчаковцев, то красноармейцев, то белочехов. Так что бои за господствующую высоту велись, и не раз. Появившийся было азарт улетучился после пятого подкопа с патронами. Не за тем я сюда стремился. Больше я детектор не включал, закинул на плечо да так и проходил полдня по горе. Почему-то я больше полагался на своё чутьё и осколок мрамора, наделся от него получить какую-нибудь подсказку относительно места схрона. Но камешек молчал.
Когда я вернулся в лагерь, Папина ещё не было. Чтобы не забивать голову досужими мыслями, я взялся готовить ужин.
Папин вернулся под самый вечер. Мы побеседовали о прошедшем дне, я показал свои находки. Учёный повертел их в руках скорее из вежливости. После этого прямо спросил, что именно я ищу на Липовой.
– Подтверждения некоей легенды, наверное, – ответил я задумчиво. – Есть основания считать, что здесь порядка полутора тысяч лет назад, во времена Великого переселения народов, было городище угров, а на вершине горы – капище, где стояла та самая легендарная Золотая Баба.
– Ну вот… А вы говорите, что ничего интересного. Это вполне может быть – место-то самое что ни на есть колдовское.
– Сегодня обнаружил источник: вода в нём пузырилась, как в джакузи. И вспомнил, что над таким же бурлящим ключом было святилище. Шаман общался там с духами, впадал с транс, после чего начинал вещать другими голосами и предсказывать будущее.
– Интересно. А откуда у вас такие подробные сведения? Тогда ведь у местных племён не было письменности, насколько я знаю.
– В руки попало сочинение латинянина, который оказался здесь с племенем угров, возвращающихся в родные края после участия в походе гуннов на Европу. Он-то всё довольно подробно и описал.
– Конечно, я знаю про этот ключ. Подобное газопроявление – не редкость в ваших краях, они ведь газоносные. Местные называют такие родники «вонючками» – из-за запаха сероводорода. А вот на Липовой горе он не ароматизирует – скорее всего, из-за повышенного содержания родона.
– А что насчёт шаманского святилища?
– История вполне правдоподобна. Но в мистику я не очень верю. Скорее всего, это святилище работало по принципу Дельфийского храма, который построили за 1200 лет до рождества Христова на горе Парнас вблизи Коринфского залива. Пророчества оракулов храма бога Аполлона имели огромное влияние на современников, в числе которых был, например, Сократ. Провидицы – пифии, как вспоминали очевидцы, были, мягко говоря, не в себе.
Во время пророчеств пифия опускалась в подземную камеру – адитон, стоящую прямо над трещиной в земле. Как писал Плутарх, пифия восседала на треножнике, в одной руке держа ветку священного лавра, а в другой – чашу с водой из бурлящего ручья, протекающего тут же.
Долго считалось, что именно под воздействием газов или паров вулканического происхождения, которые поднимались через трещину в скале в пещеру, пифия впадала в транс и начинала вещать. Другим жрецам приходилось как-то истолковывать этот бред.
В 1892 году французские археологи вели раскопки на руинах храма в Дельфах и не обнаружили там никаких расщелин. Это дало основание некоторым учёным говорить о том, что храмовые пары – очередной миф Древней Греции. Но в восьмидесятых годах прошлого века открылись новые обстоятельства. Под эгидой ООН были проведены исследования геологических разломов Греции. Они показали, что один – главный, названный Дельфийским, простирается с востока на запад. Позже в ущелье над храмом обнаружили следы ещё одного – Кернского, простирающегося с северо-запада на юго-восток. Этот разлом, скрытый от взора террасами и обломками горных пород (потому-то его и обнаружили не сразу), пересекался с Дельфийским как раз под тем местом, где вещали жрицы.
А позднее, уже в 1996 году, геолог Джон Хейл в фундаменте храма Аполлона нашёл тот самый адитон – пещеру, где пифии входили в транс. Она оказалась на три метра ниже общего уровня. Рядом обнаружили дренажный канал для слива воды из источника.
– Значит, всё-таки волшебный газ существовал?
– Это был этилен, частично растворимый в воде. Исследователи проанализировали газовые пробы из водных источников в Дельфах. В них, как и в пробах из слоёв известкового туфа, удалось выделить метан, этан и позже – этилен. Тут опять на помощь пришёл Плутарх, сообщавший о «сладком аромате» пневмы, а ведь этилен имеет как раз сладковатый запах. Эксперименты первой четверти двадцатого века показали, что двадцатипроцентный раствор этилена может ввести человека в бессознательное состояние, а уменьшенные его концентрации вызывают состояние транса. Так что, скорее всего, ваши чудеса имеют подобную природу.