Чем Орден Божественной Длани отличается от других тайных обществ? Например, «Череп и Кости», основанное в 1832 году в Йельском университете, изначально ставило своей задачей фундаментальную подготовку студентов к выполнению управленческих функций во всех сферах американского общества. Ежегодно в ряды братства избираются пятнадцать членов, которые нередко становятся известными и влиятельными особами. Так, помнится, в решающей борьбе на президентских выборах 2004 года сошлись два члена этого общества Джордж Буш-младший и Джон Керри. Забавно, не находите?
– Нет, не нахожу, – буркнул я.
– Или вот Братство розенкрейцеров, бытовавшее в семнадцатом – восемнадцатом веке в Германии, России и некоторых других странах. Они брали на себя смелость утверждать, что им знакомы сведения о внеземном происхождении человечества и египетское тайное учение – только доказательств этому не было никаких.
Тамплиеры, или храмовники, стали по сути первыми банкирами, которые выдавали ссуды под проценты и под залог, ввели в обращение чеки и векселя. С успехом использовали пиар-легенду о Святом Граале, хранителями которого себя объявили. До чего ловкие, а? Реликвию эту вообще никто в глаза ни разу не видел. Всевозможные «артефакты», время от времени демонстрируемые публике в качестве таковой, не в счёт.
Орден Божественной Длани… История его создания и цели опираются на конкретные, а не выдуманные пьяным трубадуром сведения, как в истории со Святым Граалем.
– У вашего тайного общества, конечно, надо полагать, свой особый путь и своя миссия?
– Например, есть свидетельства о дате возникновения нашего Ордена: воспоминания министра народного просвещения Франции и префекта парижской полиции, – не обратив внимания на мою реплику, продолжил Лев Николаевич. – В них зафиксирован отчёт о том, как Богиню в начале 1871 года укрывали в подвале строящегося госпиталя «Отель-Дьё».
Тогда шла франко-прусская война. Поводом для военных действий стал вопрос испанского престолонаследия. Формально их начал император Наполеон III. Но фактически спровоцировал прусский канцлер Бисмарк, решивший вывести Пруссию в лидеры не только Германского союза, но и Европы.
Разгром Франции совершился необычайно быстро: война была объявлена 19 июля 1870 года, а уже в начале августа немцы победоносно маршировали по Эльзасу и Лотарингии.
2 сентября под Седаном капитулировала более чем восьмидесятитысячная армия французов. Через два дня после этого в Париже произошла революция. Депутаты провозгласили Третью республику и организовали правительство национальной обороны. Портфель министра народного просвещения в нём получил Жюль Симон, ставший позже основателем Ордена Божественной Длани. И я очень прошу вас запомнить это имя.
Новая власть была не прочь заключить мир с пруссаками, но Бисмарк взамен потребовал уступки Эльзаса и немецкой части Лотарингии. На что получил ответ: «Ни одной пяди нашей земли, ни одного камня наших крепостей».
19 сентября, ровно через два месяца после объявления войны, прусские войска окружили столицу Франции. Город, который обороняло более трети миллиона штыков, штурмовать не решились. Пруссаки решили взять его измором.
Запасы продовольствия в осаждённом Париже иссякли к середине зимы. Со столичных улиц исчезли собаки и кошки, жители французской столицы стали охотиться даже на крыс. Оголодавшие парижане не пожалели и обитателей городского зоопарка вместе с парой слонов. На дрова были спилены практически все деревья.
Начиная с 5 и до 22 января – даты окончательной капитуляции Парижа – по городу вёлся беспрестанный огонь из тяжёлых орудий. За те три дня погибло порядка сорока семи тысяч парижан, много зданий превратилось в руины.
– Лувр, насколько известно, не особо пострадал, – наконец-то решился я вставить слово и приблизить Льва Николаевича к сути повествования.
– Это так. Что, впрочем, уже не имело значения. Во всяком случае, для Венеры Милосской. К тому времени её надёжно укрыли – замуровали в подвале недостроенного госпиталя «Отель-Дьё».
Когда к концу 1870 года стало понятно, что город придётся сдать врагу, министр народного просвещения Жюль Симон решил спрятать шедевры Лувра, чтобы они не стали военными трофеями или жертвами мародёров.
Холсты без подрамников, свёрнутые в трубочку, занимают совсем немного места. А скульптура Венеры Милосской создавала проблемы: её высота, напомню, превышала два метра. Как оборудовать для неё тайник, не привлекая внимания?
Симон решил выбрать сообщника и остановился на префекте парижской полиции Эрнесте Крессоне. Ведомство он возглавил за два месяца до описываемых событий, а до того был успешным и авторитетным адвокатом.
Их встреча состоялась 3 января 1870 года. Симон и Крессон решили обратить внимание на здания, где имелись надёжные и пригодные для тайного укрытия подвалы. По всем статьям подходил строящийся недалеко от Лувра госпиталь «Отель-Дьё»: здания как такового ещё не было, до начала войны успели построить лишь подвалы да цокольный этаж, с началом же осады работы заморозили. Где, как не в новостройке, можно замуровать тайник, не оставляя следов? Кладка-то везде относительно свежая.
На следующий день комиссар полиции встретился с городским архитектором и объяснил, что возникла острая необходимость оборудовать тайник для картотеки тайной полиции (как раз недавно газеты написали о попытке его поджога). Архитектор проглотил эту историю и подтвердил, что своды «Отель-Дье» способны выдержать попадание снарядов и уберечь от огня в случае пожаров.
Осмотрев помещение с мощными сводами, полицейский понял: лучшим местом для тайника является стенная ниша. Было необходимо просто заложить её кирпичом, после того как ящики поместят в углубление. В десять вечера следующего дня на место недостроенной больницы должны были подъехать каменщики.
Префект отправил нарочного к министру Жюлю Симону с запиской, в которой сообщил, что будет ждать министра в девять вечера у Лувра с грузовой платформой и двумя верными помощниками. Статуя к тому времени уже была разделена на две части и упакована в деревянные ящики.
В ответном письме министр утвердил предложенный полицейским план, но перенёс погрузку на полчаса – на половину девятого. И оказался прав.
В указанное время от Лувра отправилась грузовая повозка, которую тянули две булонские лошади. Рядом с возничим на козлах располагался делопроизводитель префектуры полиции Альберт Шопен. Симон и Крессон ехали следом в экипаже, которым правил сам префект.
Через час ящики уже сгружали во дворе строящегося госпиталя. Четверо мужчин спустили ящики в подвал и установили их в нишу. Возводившие в свете факелов стену каменщики так и не поняли, что именно они прятали. За молчание каждый из них получил по три фунта муки, по бутылке вина и прованского масла – целое состояние для осаждённого города.
После капитуляции Парижа прусское командование пыталось выяснить, где укрыли один из главных шедевров Лувра, но безуспешно. Не коснулся тайника и поток событий Парижской коммуны, породившей ещё одну осаду, уличные баррикадные бои и пожары. Только спустя месяц после падения Коммуны – 28 июня 1871 года – Венеру Милосскую извлекли из спасительного заточения, вернули в музей и торжественно водрузили на пустовавший полгода пьедестал.
– Хэппи энд. Наши победили! – я раза три вяло хлопнул в ладоши, после чего развёл их уже вопросительно. – А где же обещанный рассказ о зарождении Ордена? Или я что-то пропустил?
– Пока я изложил только официальную версию событий, известную во многом благодаря мемуарам самого Крессона. Но в официальной версии пропущен самый интересный сюжет – то, что произошло между девятью и половиной десятого.
– Груз попытались отбить охотники за сокровищами?
– Не совсем. Охотники за крысами. Я уже говорил, что к зиме запасы продовольствия иссякли, парижане к тому времени съели практически всех домашних животных. В меню даже самых престижных ресторанов появлялись такие блюда, как «мясной бульон (лошадь)» или «рагу (крыса)». На обитательниц подвалов и вели охоту национальные гвардейцы в свободное от несения службы время. Это была возможность и прокормиться, и заработать на бутылку-другую вина: крысиное мясо пользовалось спросом.
Когда повозка, везущая Богиню, и её сопровождающая бричка уже проехали по Новому мосту на остров Сите, по набережной Орфевр и свернули к Девятому рынку – раздался выстрел. За ним – второй! Первая пуля выбила сноп искр из-под копыт тяжеловоза, тот взмыл на дыбы. Второй, хоть и не поддался панике, но отпрянул назад. Возница здесь уже ничего не мог поделать: громоздкая повозка дала большой крен, едва не завалившись набок. Один из ящиков соскользнул с неё и рухнул – да так, что слетела крышка. На тёмные камни парижской мостовой скользнули белесые ноги Венеры, задрапированные в мраморные складки.
– Прекратить стрельбу! – заорал Крессон. – Я префект полиции Парижа!
Выстрелов больше не последовало, зато через несколько секунд из темноты раздался низкий голос: «Слушай, похоже, это и в самом деле Крессон».
Две фигуры подошли к бричке, из которой их приветствовали двумя револьверами системы Ремингтон. Увидев в свете фонаря направленные на них восьмигранные стволы сорок пятого калибра, охотники замерли: «Господин префект, не извольте беспокоиться. Мы с товарищем охотились на крыс. Одна из них выбежала на дорогу и попала мне на мушку». Державший речь гвардеец поднял руку, в ней маятником на длинном хвосте закачалось крупная крысиная тушка.
– Прекрасный экземпляр! За такой в кафе «Прокоп» франков двадцать отвалят, – похвалил Симон добродушно (он понял, что нужно избежать скандала, каждая минута была дорога).
– А давайте я у вас его и куплю, – предложил министр. – Порадую свою благоверную. Только вы нам поможете обратно сгрузить поклажу, которая, кстати, по вашей же милости и оказалась на мостовой.
Они посмеялись и направились к тому месту, где стояли Альберт Шопен с полицейским. Крессон уже было хотел прикрикнуть на них за то, что не торопятся уложить выпавший груз обратно в ящик, но, приблизившись, и сам потерял дар речи. Делопроизводитель держал в руках кусок статуи размером с четверть головки сыра. В тусклом свете фонаря мрамор, и без того напоминающий слоновую кость, казался совсем жёлтым. Стало понятно, что при ударе о камни откололась часть драпировки, ниспадающей с бедра.
Мелких осколков не было. Симон, присматриваясь к сколу, увидел, что он обнажил край каменной пробки из мрамора. Очевидно, это был тайник. Любопытство взяло верх над здравым смыслом: министр попросил у гвардейца нож, всем остальным велел отойти на десять шагов. А после просунул в тонкий зазор лезвие тесака, поддел… Первый раз клинок сорвался, второй – тоже, лишь на третий камень подался и вывалился, обнажив узкое отверстие, в которое толстая министерская пятерня не лезла.
Крессон подошёл и вызвался помочь. Не без труда, но он протиснул свою кисть в тайник, стал его ощупывать и в какой-то момент взволнованно извлёк из него тугой пергаментный свиток. Не было времени его рассмотреть: Симон выхватил находку из рук префекта, сунул свиток за пазуху. Затем подозвал жестом полицейских и нацгвардейцев, приказав немедля уложить груз обратно в ящик.
Позднее скульптуру починили с помощью клея. При таких обстоятельствах Жюль Франсуа Симон и стал основателем Ордена Божественной Длани.
– Вы мне когда-нибудь уже расскажете о содержимом свитка? История затянулась до неприличия! – не выдержал я.
Лев Николаевич поморщился и дёрнул плечом – видимо, ему нравилась интрига, которую он планировал растянуть ещё как минимум на полчаса, но сдался.
– Внутри статуи хранились записи некого Петро, латинянина, перешедшего на службу к варварам, – сквозь зубы сказал он. – Между собой мы называем их «Евангелие от Петро». Эти заметки описывали жизнь вождя одного из племён войска Аттилы – угров. Чекур, которого называли ещё Молочный горн, колдун, вдохнул магическую силу в мраморное изваяние Афродиты, захваченное варварами в одном из греческих городов. Богиня произвела такое впечатление на предводителя угров, что он отрёкся от сонма божков, которым поклонялось его племя, и возвёл на вершину новой религии новое верховное божество.
Вальга (такое имя Чекур дал Богине) являла собой не просто покрытый золотом и увешанный драгоценностями возвышающийся на горе каменный истукан. Богиня являла чудеса – и Петро подробно описывает их. У вас будет возможность ознакомиться с этими сочинениями. Кстати, перевод с латыни на русский выполнил уже знакомый вам историк и археолог Алексей Шмидт.
Записи латинянина, ставшего своим среди варваров, рассказывают об уникальном человеке, уверовавшем в свою божественную избранность и пожелавшем создать справедливое общество.
– А сам свиток – подлинный исторический документ?
– Несомненно. Радиоуглеродный анализ показал, что он относится к пятому-шестому векам. То есть это никоим образом не поздняя подделка, запрятанная в статую любителями мистификаций.
Можно предположить, что Чекур родился в 410 году от Рождества Христова и был сыном одного из вождей угров, населявших Приуралье. Угр, но со славянскими корнями, ведь прадед был предводителем и волхвом дружины русов, попытавшихся захватить земли за Большим камнем.
Любопытно, что именно в 410 году греки совершили опустошительный набег на Милос, вырезали почти всё его население и вывезли с острова среди прочих трофеев статую Афродиты: их с Чекуром как будто бы связала невидимая нить судьбы. Правда, личная встреча варвара и Богини случилась позднее. Предположительно – в 448 году.
Петро пишет, что в год, когда Чекур примкнул к отряду отца, входившему в войско Аттилы, ему было двадцать пять зим, то есть лет.
Молодой вождь тогда поразил отца своим провидением, привезя с собой целый воз мехов как раз накануне длинной зимы. В европейских летописях катастрофа 435–436 годов получила название «годы без лета», или «время помрачённого солнца». Предположительно, причиной этого явления стало извержение вулкана. Вы, конечно, помните, как в марте 2010 года в Исландии ожил один из таких спящих богатырей, и из-за облака вулканического пепла даже было нарушено авиасообщение над Европой. Так вот, то, прежнее извержение оказалось куда более значительным и мощным, в атмосферу планеты огромное жерло – в десятки километров, не меньше, – выбросило миллионы тонн вулканического пепла. Исследователи сравнивают тот период с ядерной зимой. Епископ Иоанн Эфесский писал: «Солнце потемнело и оставалось тёмным в течение 18 месяцев. Каждый день оно светило лишь четыре часа, и свет этот был слаб».
– Прям исторические шарады пришлось разгадывать толкователям этого «евангелие»…
– Что-то вроде того. И это позволило относиться к записям Петро как к хронике подлинных событий. Есть ещё одна довольно точная историческая метка. Её обозначила комета Галлея. Ещё в юности бабка Чекура, шаманка Карья, предрекла ему, что время его настанет, «когда в небе встанет хвостатая звезда, сверкающая, как остриё меча на солнце».
Небесное тело, названное в честь английского королевского астронома Эдмонда Галлея, возвращается в Солнечную систему каждые 75-76 лет. И это единственная короткопериодическая комета, хорошо видимая невооружённым глазом, её чаще всего и описывали как хвостатую звезду, сравнивая с блеском холодного оружия. В исторических источниках упоминается по крайней мере о трёх десятках появлений этой небесной гостьи начиная с 240 года до нашей эры. Есть в этом списке и 451 год, когда явление на земном небосклоне необычной звезды описали несколько китайских хроник, а также испанские епископы Идаций и Исидор Севильский.
Именно в июне этого года состоялась битва на Каталаунских полях, ставшая началом конца Аттилы и его обширного царства. Тогда наметился раскол в окружении вождя, миф о непобедимости которого стал развеиваться. Гунны расценили небесное знамение как предвестие невзгод, Чекур же, помня о словах Карьи, стал готовиться к новому этапу в жизни – и своей, и своего племени.
После смерти Аттилы, случившейся через два года после каталаунской битвы, созданное им государство затрещало по швам. Вождь угров предпочёл не ввязываться в междоусобицу и борьбу за власть, а вернуться со своими людьми на исторические земли, к тому же с новой верой – и Богиней.
К достоверным фактам можно отнести и описанный Петро путь следования угров на Урал. Чекур с остатками своего войска решил двигаться по воде, поскольку на тот момент это был самый безопасный способ передвижения.
В те времена никто не мог сказать наверняка, можно ли вообще попасть из Юго-Восточной Европы в Предуралье по воде. Тем не менее ещё во втором веке нашей эры древнегреческий учёный Клавдий Птолемей впервые описал Волгу и нанёс её на карту. Эти сведения содержались в его труде «Руководство по географии». В своём труде географ называет её «река Ра»: «С востока Азиатская Сарматия ограничивается начинающейся отсюда частью Гирканского моря, в которой находится устье реки Ра. Есть ещё другой поворот реки Ра, приближающийся к повороту реки Танаис. Выше этого поворота сливаются две реки, текущие от Гиперборейских гор».
Географические названия современному человеку ничего не говорят, а между тем Гирканское море – это Каспий, Гиперборейские горы – Уральские, Танаис – Дон. Всё указывало на то, что с Танаиса можно перебраться волоком на Ра, а по ней выйти на реки, ведущие к Камню, за которым и была родина угров.
«Руководство по географии» должно было быть известно такому образованному человеку, как Петро. Думается, они с Чекуром провели немало времени за обсуждением плана уникального по тем временам путешествия. Это куда более дальнее плавание, чем, к примеру, плутания Одиссея в пределах одного моря. Им предстояло по Истру (нынешнему Дунаю) спуститься до Гостеприимного моря (Чёрного), далее вдоль берегов пройти до Меотиды (Азовского моря), найти устье Танаиса, перезимовать там, а уже по весне отправляться вверх по его течению, ища тот, указанный Птолемеем поворот, что приближается к Ра, куда и перейти с кораблями по сухопутному перешейку.
Суда Чекур решил заказать у скандинавов. Корабли северных племён лучше всего подходили для этих целей. Они были одновременно вместительные, быстроходные, надёжные – и при этом достаточно лёгкие как на вёсельном ходу, так и для перетаскивания волоком. В них можно было идти и по большой воде, и заходить в мелководные реки, причаливать к пологим берегам, так как посадка судов была небольшой. К тому же плавсредства могли послужить ещё и временным жилищем. Если их вытащить на сушу и перевернуть, лодки превращались в надёжное укрытие.
Чекур сумел договориться с одним из скандинавских племён, которое торговые дела завели в Европу. Тогда северные народы ещё не стали её ужасом, переняв эстафету захватнических набегов у варваров. Большой и выгодный заказ на два десятка кораблей заставил кочевых северян осесть на время. На одном из притоков Истра (скорее всего, это нынешняя река Инн в районе южной Австрии) застучали топоры. Сохранилось достаточно точное описание этих кораблей: длина чуть менее двадцати пяти метров, ширина – около трёх и трёх десятых, высота борта едва превышала метр. Вёсла имели длину до трёх с половиной метров и располагались в уключинах, изготовленных из сучков-вилок.
Парусов не было: научиться орудовать веслом значительно легче, чем управлять парусом. На каждом судне – тридцать мест для гребцов. Общая численность экипажа – до полусотни человек, полная масса вместе с оружием, провиантом и грузом могла превышать восемь тонн, при этом осадка не превышала полуметра.
– Но как такое масштабное строительство удалось сохранить в тайне от Аттилы?
– Чекур и не думал этого скрывать! Мало того: на одном из воинских советов он предложил создать флотилию для нанесения ударов по Константинополю с моря. Верховный правитель одобрил план, в очередной раз отметив стратегический дар Молочного горна. Тем более что тот не просил золота из казны на постройку флота – управился своими средствами. В итоге Чекур оставался на хорошем счету у Аттилы до самой его кончины. А после никто из его наследников не посмел претендовать на корабли угров.
В путь флотилия отправилась весной 454 года. Как и планировалось, к осени без больших потерь добрались до устья Танаиса – нынешнего Дона, где, заплатив положенную дань местному племени, перезимовали, а после прохода вешних вод двинулись вверх по течению. На Волгу перебрались волоком и к началу осени вошли в Кемь, нынешнюю Каму. Здесь, встретив недружелюбный приём, решили не останавливаться на зимовку и идти дальше до самого ледостава. Судя по всему, им следовало держаться левых притоков, уходящих в сторону их родины. Так они и вошли в Чусовую, только вот, поднявшись до устья Сильвы (тогда – Сельвуны), угры совершили ошибку. Много позже здесь так же сбился с пути и Ермак. Направляющийся в Сибирь атаман, оказавшись на распутье двух одинаково широких рек, повёл свои суда по правому руслу и через какое-то время понял, что идёт не по Чусовой, а по её притоку. Пришлось ему зимовать на Кунгурском городище да возвращаться. Угры же, оказавшись в такой ситуации, решили обосноваться на берегах Сельвуны, посчитав, что сюда их привело провидение Вальги…
– Везде-то вы были, Лев Николаевич… А вот почему музей не посетили? – спросил я, вспомнив об оружии, найденном Журавлём на берегах той самой Сельвуны – Сильвы.
Этот вопрос меня и в самом деле занимал: в конце концов, местный музей находился буквально за моим огородом, на соседней улице.
– Думаете, я не пытался? Пытался! – воскликнул Лев Николаевич. – Но там один раз было закрыто, хотя дело было днём, другой – снова замок и объявление: «Идёт ремонт». Этот музей… вообще работает когда-нибудь?
Я расхохотался и набрал номер музейной смотрительницы.
– Вам просто не повезло, – пояснил я ему. – Лето – не сезон, да и вообще, надо признаться, экскурсанты не рвутся в наш музей. Особо рассматривать там нечего, и, извините, Венеры Милосской среди экспонатов не имеется.
Обретение Богини
Чекур, чья лошадь на полкорпуса была впереди следовавших за ним телохранителей, во главе своего воинства въезжал в только что захваченный гуннами город. С неширокими улицами из примыкающих друг к другу фасадами добротных каменных домов, он расположился на двух возвышающихся над долиной холмах. На подступах к этим холмам лежали тела защитников города вперемешку с поверженными гуннами.
Названия города Чекур не знал и не пытался узнать. Его личная география состояла из количества потерь и трофеев: «Город, под которым остались лежать воины числом три руки» или «где добыли большое серебряное блюдо, полное золотых монет и кувшин сапферосов». У самого Аттилы и большинства его подданных в чести было только золото. Камни же, пусть и хорошей огранки, особо не ценили. Так, за пару золотых монет можно было выменять пригоршню ярко-красных сардаров. Для Чекура же материальная ценность трофеев, конечно, имела значение, но блеск «солнечного» металла не шёл в сравнение с игрой кровавых камней, схожих прозрачностью с божественной росой адамитов, синих, как зимнее ясное небо, сапферосов, одного цвета с весенней степью зоморродами… Золото отливало смертью, камни таили в себе жизнь. Чекур мог долгое время перебирать их, разглядывать на свет, просто держать в руках, замирая в одной позе с закрытыми глазами, словно прислушиваясь к чему-то.
«Что за неразумные эти латиняне, – думал вождь, оглядывая крепкие высокие стены домов. – Если уж решились дать бой, то надо было делать это, используя для защиты стены зданий. В теснине улиц конница – уязвимая мишень для лучников. Любой, не обладающий мощью и сноровкой, мог бы погубить сильного воина, сбросив на него сверху камень. Продержались бы дольше и жизни свои отдали бы дороже. Берегли город от разрушения? Но для чего, для кого? Всё равно после гуннов здесь останется каменная пустошь: жилища разграбят, здания разрушат и предадут огню».
Заметив в стороне от дороги небольшое палаццо, Чекур прервал свои размышления, натянул правой рукой поводья и направил коня в его сторону.
Палаццо стояло чуть обособленно, как бы выпадая из ряда улиц, и, казалось, утопало в зелени: апельсиновые деревья соседствовали с грушами, яблонями, оливами, и всё это обрамлялось чередой фиговых насаждений. Двухэтажные жилые строения из серого камня окружали внутренний двор с входом в виде широкой арки. Двор украшала ротонда. В центре её на постаменте, к которому вело несколько широких ступеней, виднелась статуя полуобнажённой женщины из белого мрамора. Поначалу Чекур не обратил на неё особого внимания. Им полностью завладело палаццо. Здесь он решил расположить свою ставку. Он с дружиной разместится в помещениях второго этажа, а воины, которым не хватит места на первом, разобьют шатры в саду. К тому же дрова для костров, чтобы готовить пищу, будут под рукой. Сырое дерево горит, конечно, не ахти как, но на жар и оно пойдёт.
В палаццо уже хозяйничал небольшой отряд, видимо, только недавно ворвавшийся сюда. Это были аварцы из авангарда Аттилы. Они передвигались суетливо, впопыхах, стараясь первыми ухватить самое ценное. На невысоком крыльце на коленях стояли несколько обитателей дворца. Своей участи ожидали мужчина средних лет в тёмной тунике, с руками, связанными за спиной, старуха с покрытой тканью головой и молодая, с отрешённым от ужаса взглядом женщина, чьи запястья были стянуты спереди кожаным ремнём. Разорванная светлая туника спала с плеч, обнажив полные белые груди. К женщине льнул кудрявый белокурый мальчонка лет трёх.
Чекур кивком головы велел дружинникам двигаться следом, направился во двор. Переговоры с отрядом были недолги. Поняв, что имеют дело с воинами самого Молочного горна, они сочли разумным отступить.
Чекур решил пройтись по палаццо и поточнее определить, где и как разместятся его воины. Уже на подходе к ротонде, когда формы статуи стали просматриваться сквозь колонны, необычайное волнение стало овладевать им. Ему вспомнилось, что нечто подобное происходило с ним, когда он шёл к жилищу одной из любовниц отца – Крамаре, чтобы стать мужчиной. Родитель сделал подарок сыну, когда в его жизнь вошла осень, заканчивающая счёт третьей руки. За луну до этого он заметил, как сын морщится, когда натягивает тетиву, и то и дело пытается поправить рукой одежду на груди. Савал остановил сына, когда они вдвоём возвращались с озера после охоты на уток. Не слезая с седла и не говоря ни слова, отец распахнул кожаную куртку на юноше и дотронулся до груди ладонью. Чекур скривился, хотел было дёрнуться, но сдержался.
В последние дни набухшие и потвердевшие соски при каждом соприкосновении с одеждой нестерпимо болели, так, словно с них содрали кожу. Не сказать, что это испугало юношу, но озадачило происходящее с ним. Ни к матери, ни к бабке-шаманке обращаться за разъяснениями по непонятным для себя причинам он не стал. И вот отец сам догадался о причинах тревог. Значит, несмотря на свою постоянную занятость и внешнее равнодушие к происходящему с наследником, был чуток ко всему.
– Через это прошли все мужчины, – успокоил с улыбкой отец и добавил, перейдя на глубокий грудной хохот: – Скоро тебе следует познать женщину.
Савал сдержал слово. Как-то вечером он направил сына к жилищу Крамары – мужа молодой женщины заломал подранок-медведь, и та теперь иногда делила ложе с вождём. Конечно, Крамара была предупреждена о визите и даже польщена тем, что ей выпала честь сделать мужчиной Чекура. Он волновался сильнее, чем перед первой самостоятельной охотой.
Конечно, Чекур был наслышан о соитии и в общих чертах представлял, что надо делать. Но в тот момент все эти знания казались ему бесполезными. Чем ближе становилось жилище Крамары, тем больше эти тревоги уступали место томлению, всё глубже проникающему в низ живота. Когда он переступал порог, оно уже полностью владело им: лишило натренированное тело силы и реакции, из мышц ушла привычная упругость, а виски словно стискивали чьи-то мягкие тёплые ладони…
Крамара сидела за столом перед бронзовым зеркалом, рядом с которым горел масляный светильник, и расплетала на груди косу. Женщина не обернулась на скрип двери, лишь замерла на мгновение и подалась плечами чуть вперёд, как пламя светильника от сквозняка, но потом вернулась к своему занятию. Чекур не знал, как себя вести. Подойдя к столу, он положил руки на женские плечи, подавшиеся навстречу ладоням, и стал легко перебирать пальцами, словно проверял на качество соболиный мех, привозимый на обмен северными таёжными племенами. Распустив волосы, Крамара откинулась назад – её чёрная грива взмыла, как птичье крыло, и разметалась по спине.
Наконец их взгляды встретились в отражении отполированной бронзы. Не отводя глаз, юноша взял лежавший на столе костяной гребень, инкрустированный серебром, и стал расчёсывать густые волосы, пахнувшие сосновой смолой. Он погружал в них зубья гребня у макушки и вёл их вниз. Постепенно в эти движения проник ритм, которому женщина стала подаваться своим телом. Двигались оба всё ритмичней. И когда рука Чекура стала так резко уходить вниз, словно он готов был вырвать волосы, Крамара встала на ноги и прижалась к Чекуру всем своим горячим телом.
От этой близости голова Чекура пошла кругом, его руки и ноги стали непослушными. Эту немощь смыло прорвавшееся наружу первое семя, и на смену томлению пришла не менее обезоруживающая нега. Захотелось тут же забыться, уснуть, чтобы набраться сил, однако Крамара ласково, но настойчиво выпроводила гостя…
По мере приближения к ротонде вождя угров всё больше одолевало чувство, схожее с томлением девственника, испытанное когда-то на пути к ложу Крамары. И эти ощущения становились всё явственнее по мере того, как проглядывали из-за колонн черты высеченного из мрамора женского тела. Сначала фигура открылась ему со спины. Чекур был весьма рослым мужчиной, изваяние оказалось ему под стать. Его взгляд скользил от волос, собранных на затылке в пучок, по оголённой спине, растекался по её плавным изгибам, но, достигнув поясницы, собирался в треугольную впадинку. Задержавшись там на какое-то время, плыл в ложбинку, обрываемую складками мраморных одежд на оголённых до середины ягодицах.
Эта картина пробудила плоть, которая лишь крепла по мере того, как взору открывалась вся мраморная натура. Сначала из-за левого плеча появились остроконечные холмики груди, уже не с идеальными склонами: верхний – пологий, а нижний – более крутой. Потом открылась равнина идеального живота с бугорком, начинающимся от пупка и уходящим в складки одежды.