Buch lesen: «Связь без брака – 4. Время собирать камни»
Данная книга является художественным произведением. Имена, персонажи, компании, места, события и инциденты являются либо продуктами воображения автора, либо используются фиктивным образом. Любое сходство с реальными людьми, живыми или мертвыми, или фактическими событиями является случайным.
Также автор не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя, сигарет, нетрадиционным отношениям, педофилии, смене пола и другим действиям, запрещенным законами РФ. В описанном мире другая система времени, возрастов и система исчисления. Все герои при пересчете на нашу систему совершеннолетние.
Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет, нетрадиционные отношения, педофилию, смену пола и другие действия, запрещенные законами РФ.
___________
Глава 1
Если я думал, что страна забудет своего героя, отпустив его в свободное плавание, то глубоко ошибался. Уже по прилёте в Дюссельдорф, где меня ждал частный небольшой самолёт президента компании Adidas, первым я увидел хмурого человека в сером костюме-тройке, представившегося представителем посольства СССР в ГДР и сообщившего, что будет моим сопровождающим на всё время этой командировки. Меня данная информация, понятное дело, не обрадовала, но выбора всё равно не было, и мы, забравшись в предоставленный самолёт, вылетели в сторону городка Херцогенаурахе, который был основной базой фирмы Adidas.
На маленьком аэродроме нас встречал лично Адольф Дасслер, и, когда мы устроились в салоне «Мерседеса», он быстро рассказал мне план поездки, сказав, что готов выслушать замечания.
– Уберите все развлекательные мероприятия и туристические поездки, – спокойно сказал я, видя, как вытягивается лицо моего сопровождающего, сидящего по соседству, – вместо них вставьте встречи с дизайнерами одежды и обуви.
– Но Иван! – изумился глава Adidas. – Неужели вы не хотите посмотреть что-то вне завода?
– О, вот, кстати, добавьте экскурсию по цехам производства, если так хотите, – обрадовался я, – и предлагаю сразу после устройства в гостинице и небольшого обеда с неё и начать, пока вы нужных людей соберёте.
Немец удивлённо на меня посмотрел, но спорить не стал, лишь покачав головой. Вскоре мы прибыли в гостиницу, находящуюся на территории огромного промышленного комплекса, и, пообедав, отправились по намеченному мной маршруту. Мне было интересно всё! Бедные сопровождающие скоро покрылись потом и удивлённо переглядывались между собой, когда я засыпал их вопросами об используемых материалах, о том, что нового есть из того, что они ещё не запустили в серийное производство. И замучил я их до того, что они согласились отвести меня в святая святых – свои лаборатории, где разрабатывали новые материалы для одежды и обуви. Сдав меня в руки научным сотрудникам, они облегчённо выдохнули, поскольку моё внимание переключилось на других людей.
Я внимательно слушал, запоминал и затем под удивлёнными взглядами сотрудников отобрал несколько образцов ткани и кожи, из которых и предложил шить форму и делать обувь. Для сборной СССР же достаточно будет того, что имелось сейчас, ничего придумывать нового не нужно.
Далеко за полночь, когда я уже с хрипотой в горле ругался с закройщиками на жутчайшей смеси английского, немецкого и русского языков, показывая, какие шиповки хочу в итоге получить, в цехе появился Адольф и с трудом уговорил меня отправиться спать, поскольку завтра утром можно было продолжить разговор, а сегодня нужно дать людям отдохнуть. Правда, когда мы шли в гостиницу, я вывалил на него всё своё недовольство текущей обувью, он послушал меня и, вместо того чтобы пойти дальше, развернулся, и мы вернулись в цех, где мастера собирались домой. К моим вопросам он добавил свои, заставив их застонать от происходящего бесчинства руководства. Оказалось, Дасслер был ещё тем маньяком своей работы и борьбы за качество, поэтому мы с ним нашли друг друга и не отстали от дизайнеров и закройщиков до тех пор, пока не добились того, что нужно было мне. Я не стал требовать невозможного, а просто для шиповок взял самую популярную модель из тех, в каких бегали действующие спортсмены моего времени, – Nike Zoom Superfly elite – и старался подогнать под них те материалы, что имелись на мощностях и в лабораториях Adidas. То же касалось и кроссовок с формой, надёжные, популярные образцы, ничего более.
***
– Господин Дасслер, – осторожно поинтересовался глава отдела маркетинга, смотря на президента, который разглядывал прообраз той шиповки, которую требовал себе странный русский, держа первый образец в своих руках.
– Господин Дасслер!
– Да, Норед? – очнулся тот, отходя от созерцания.
– Мы ведь планировали запустить рекламу трилистника, нашего нового знака бренда, – продолжил глава отдела маркетинга. – Иван же настаивает на том, чтобы на его шиповках были изображены три наши чёрные полоски, только разной высоты, от меньшей к большей. Такой задумки у нас никогда не было, и неизвестно, как это изменение воспримут покупатели, исследований также на эту тему не проводилось.
– Он потому и предложил использовать этот небольшой знак только на его серии обуви и одежды – Forever Faster, – ответил Адольф, показывая шиповку подчинённому, – что скажешь?
– Это слишком отличается от того, что мы делаем сейчас, – глава маркетинга пожал плечами, – как и тот экспериментальный материал, из которого он просит сшить себе форму. Он не прошёл ещё всех проверок, мы не знаем, как он поведёт себя на теле спортсмена, как, впрочем, и то, из чего изготовили этот образец.
– Но ты же согласен, что он своим появлением на переговорах сэкономил нам кучу денег?
– Да, безусловно, – вынужден был признать очевидное Норед Гетт.
– Тогда пусть творит то, что хочет, по рукам ему мы бить не будем, поскольку, признаюсь тебе честно, мне самому очень нравится эта обувь, – тихо сказал президент Adidas, – минимализм и простота, вот что я вижу, когда эта шиповка окажется полностью готовой.
– Всё равно, согласно контракту, его образцы обуви и одежды мы не имеем права продавать до Олимпиады в Мюнхене, – вздохнул Гетт, – если он станет там дважды олимпийским чемпионом, то интерес к его персоне и тому, во что он одет, взлетит многократно, что нам на руку в любом случае.
– Хорошо, пусть его линейка идёт параллельно основной, не будем ничего менять в нашей стратегии, – произнёс по-прежнему задумчиво Адольф Дасслер, – посмотрим, что из этого всего выйдет. Но этот русский крайне занимательная личность, согласись?
– Да, а вы видели, как его опасается сопровождающий? – подметил глава отдела маркетинга. – Обычно это происходит наоборот.
– Да, вокруг Ивана слишком много тайн и непонятного, но контракт заключен, поздно уже что-то менять.
***
Из неметчины спустя неделю я возвращался абсолютно счастливым, бережно прижимая к себе пару шиповок и кроссовок, существующих в готовом, законченном виде в единственном экземпляре во всём мире. Форму и новые, улучшенные образцы обуви для нашей совместной линейки Forever Faster немцы обещали мне поставлять весь этот и следующий год до самой Олимпиады, чтобы я тестировал их и давал им сразу обратную связь. На что я с удовольствием согласился, поскольку в эту сделку входили также и простые спортивные кроссовки, которые я носил в быту. Так что договорённость о получении халявной хорошей обуви и одежды на все случаи жизни в течение двух лет была отличным завершением моей командировки. Если кто остался недоволен, так это мой сопровождающий, который, кроме завода и цехов, ничего больше не увидел, но это были уже его проблемы, поэтому, сухо попрощавшись с ним в Дюссельдорфе, я пересел на самолёт регулярных рейсов и вылетел обратно в Москву.
***
Поздоровавшись с охраной внизу дома, я вызвал лифт и поймал на себе их смущённые взгляды в отражении начищенной до блеска металлической поверхности. Повернувшись, я увидел, как они сделали вид, что смотрят вовсе не на меня. Это было крайне странно, поэтому моё благодушное настроение тут же пропало, я убрал спортивную сумку за спину, а в руку положил явару.
Лифт прибыл на мой этаж, и, прежде чем выйти из него, я аккуратно осмотрелся. Никого не было видно, но, выйдя на площадку, я тут же увидел, как на лестнице, прижавшись боком к стене и сидя прямо на бетонных ступеньках, спит черноволосая миниатюрная девушка лет восемнадцати. Лица её не было видно, но я, зная, как мне «везёт» с девушками, стал аккуратнее ступать, чтобы пробраться мимо, не потревожив её. Не дай бог ещё проснётся. Угу, так мне это и удалось. Когда я было обрадовался, что прошёл мимо, позади раздался голос:
– Извините, пожалуйста, вас не Иван, случайно, зовут?
– Нет, Николай, – я, не поворачиваясь, быстро пошёл к своей двери. Вот только вставил ключ в замок, как тут же сзади послышался такой знакомый мне всхлип, и уже через пару секунд тонкие руки обхватили меня сзади.
– Иван! Прошу, помогите дедушке! – услышал я её голос.
Я тяжело вздохнул, с силой разомкнул её руки, затем открыл дверь и вошёл внутрь, зовя её следом.
– Заходи, кто бы ты ни была.
Девушка быстро юркнула в прихожую и замерла там, размазывая слёзы по глазам. Стараясь не смотреть в её сторону, я поднял трубку внутренней связи, и почти сразу мне ответила моя экономка.
– Доброе утро, Галина Степановна, – поздоровался я с ней, – я тут опять с улицы кого-то подобрал. Покормите нас?
– Буду через минуту, Иван! – тут же сказала она, и, пока я разувался, чтобы пригласить девушку на кухню, появилась пожилая женщина, которая шёпотом мне поведала, что «эта» пришла вчера, узнала, что я должен приехать со дня на день, и стала жить на лестнице. Кормила и давала умыться она ей в своей квартире, поскольку было очень жалко девочку. Та ничего не рассказывала, только плакала и ждала меня.
– Спасибо, Галина Степановна, – поблагодарил я её, – вы всё правильно сделали, это просто моя карма такая, тащить всё приблудное в дом.
Она укоризненно на меня посмотрела, поскольку «это» сидело рядом и всё слышало. Накрыв нам на стол и разлив чай по чашкам, экономка удалилась к себе. Намазывая масло на хлеб и накладывая следом на него кругляши колбасы, я впервые рассмотрел девушку явно еврейской национальности: чёрные вьющиеся волосы, карие выразительные глаза, тонкие черты лица и какая-то невесомая красота, даже несмотря на зарёванное лицо и красный нос.
– Ешь, – пододвинул я ей два бутерброда и принялся за свой, запивая всё ароматным напитком.
Девушка отрицательно покачала головой.
– А я и не спрашивал твоего желания, – улыбнулся я, и она, вздрогнув, откусила пару маленьких кусочков и запила их чаем.
После этого жалобно посмотрела на меня.
– Ладно, рассказывай: кто ты, что ты, с чем пожаловала, – смирился я с тем, что меня сейчас будут вовлекать в очередное спасение несчастной.
– Я Елизавета, внучка Давида Марковича, – взгляд карих глаз моментально напомнил мне об Ане, отчего сердце сжалось от нахлынувших воспоминаний.
– Угу, и?
– Его схватили какие-то бандиты, и дедушка под пытками отдал им всё накопленное.
– Жаль, конечно, Давида Марковича, но при чём тут я? Есть наша доблестная милиция, его знакомые, родственники, в конце концов.
– Все, Иван, отказались помогать, боятся этих бандитов, – всплакнула она, – говорят, они все вооружены пистолетами.
Я нахмурился, для нынешней Москвы это было очень серьёзно, каждый случай с огнестрелом сейчас брался на особый контроль, это не лихие девяностые, где стреляли чуть ли не каждый день и это мало кого волновало.
– Если он всё отдал, значит, его освободили? – поинтересовался я.
– Я не знаю, откуда им стало известно про его дачу, поскольку вчера они вернулись, выволокли на моих глазах дедушку во двор, к грузовой машине, где находился гроб, в который они его положили, и потом уехали.
При этих словах девушка всхлипнула и, вытащив сильно мятый платок, стала промокать им глаза.
– Почему вы не пошли в милицию? – удивился я. – А прождали почти сутки меня?
– Дедушка не может идти в милицию, – она жалобно посмотрела на меня, – нам не нужно внимание органов.
– Слушай, у вас же большие семьи, есть родственники, неужели всем безразлично его исчезновение? – искренне удивился я, что такой известный, пусть и в узких кругах, человек вдруг оказался никому не нужен. – Обратились бы к тому же Игорю Щёлокову.
– Все боятся, – настойчиво повторила Лиза, – дядя сказал, что это не первый случай в Москве, он обращался к уголовным авторитетам, но те сказали, что не смогут помочь в этом случае. Щёлоков вообще не отвечает на звонки.
– И ты пришла ко мне… – понял я очевидное.
– Мне больше не к кому пойти, – её лицо обострилось, и она, с трудом выталкивая из себя слова, продолжила: – Дедушка говорил о вас только хорошее, вот я и подумала, что вы сможете нам помочь.
Тут она стала краснеть и запинаться, когда продолжила говорить следующие слова:
– Я ещё никогда не была с мужчиной, но, если вы поможете…
– А что такого ценного в твоей девственности для меня? – задал я риторический вопрос. – Я красив, богат, знаменит – твоя девственность для меня ничего не значит. Почему каждый раз кто-то из вас думает, что это подойдёт для торга?
Девушка ссутулилась и стала ещё меньше, чем была.
– Вот и я не знаю, – тяжело вздохнул я, – но раз у тебя больше ничего нет… Или есть?
Она отрицательно покачала головой.
– Тогда ладно, возьму хотя бы твою девственность, – милостиво согласился я, – с паршивой овцы хоть шерсти клок. Снимай кофту и платье.
Краска стыда залила её щёки и уши, но тем не менее, поднявшись на все свои метр шестьдесят пять, она сначала стала расстёгивать пуговицы на кофте, затем завозилась с платьем.
– Давай быстрее, пока я не передумал!
Она вздрогнула, словно от пощёчины, и через минуту осталась передо мной лишь в знакомом уродливом бюстгальтере советского производства и плотных серых рейтузах.
– Снимай верх, – распорядился я, и она, нехотя заведя руку назад, расстегнула его и опустила бретельки вниз, задержав их, впрочем, в пальцах, чтобы не показать целиком обнажившуюся грудь. Лицо Лизы при этом пылало огнём от стыда и смущения.
– Подойди ко мне, – сказал я. Мне было совершенно не совестно над ней издеваться, поскольку, честно говоря, эти спасения стали надоедать своей однотипностью. И пусть каждый случай был по-своему уникален, но это уже стало приедаться, а потому я не собирался облегчать никому задачу по заключению договора между нами.
Девушка встала напротив, закрыв глаза и тяжело дыша, а я протянул руку и погладил её грудь, едва выступающую над кожей вместе с соском, тут был чистый нулевой размер.
– Одевайся, где эта ваша дача? – я спокойно поднялся и отправился переодеваться.
Вернулся я через пять минут, застав на кухне всё так же стоящую неодетой Лизу.
– Тебе особое приглашение нужно? – удивился я.
– Но я… вы… моя девственность… – едва слышно пробормотала она, смотря на меня круглыми глазами.
– Оплатишь после работы, – твёрдо сказал я, – одевайся!
Она, недоверчиво смотря на меня, быстро собралась, а я оставил её подождать меня в квартире, пока сам сходил на крышу и, вытащив пару кирпичей из кладки стены, достал пистолет и новый глушитель, завёрнутые в промасленную бумагу. Оттерев их от остатков масла, я проверил работу механизма, вставил обойму, взял запасную, затем дослал патрон в патронник, после этого поставил оружие на предохранитель и заправил его за поясной ремень. Только потом пошёл вниз к ожидавшей меня девушке.
– Надо вызвать такси до дачи, – сказал я, поправляя ремень и куртку.
– Я за рулём, – удивила она меня, поскольку это было крайне необычно.
– Да? Ну идём.
Во дворе нас ждала голубая «Победа», и, открыв двери, меня впустили внутрь, затем она завела машину, и мы вскоре выехали на основную дорогу. За рулём девушка довольно быстро успокоилась, стала сосредоточеннее и даже успевала ловить мои заинтересованные взгляды, которые её крайне смущали.
Путь до дачи занял много времени, но, подъезжая к ней, Лиза внезапно вскрикнула:
– Это тот самый грузовик! В котором увозили дедушку!
– Уверена? – я посмотрел, как трое здоровых молодцов выносят из дома мебель и грузят её на машину. – И зачем им мебель?
– Я не знаю, – её руки внезапно задрожали, и мы чуть не съехали в кювет. Пришлось ухватить руль и направить машину прямо.
– Так, сейчас меня высадишь, сама поедешь к ним и сделаешь вид, что приехала к дедушке и не понимаешь, что происходит, – я внимательно посмотрел на неё, – если они и правда вооружены, мне нужно будет, чтобы они отвлеклись на тебя. Ясно? Справишься? Ради дедушки?
Магические слова тут же успокоили её, и она, посмотрев сначала вперёд, на грузовик с людьми, затем на меня, твёрдо кивнула. Машина, скрипнув тормозами, остановилась, и я, сняв с себя куртку, открыл дверь и, пригнувшись, быстро покинул транспортное средство, сразу прижавшись к забору.
Лиза тронулась и вскоре подъехала к месту. Мужчины, грузившие мебель, спокойно с ней поговорили, затем позвали кого-то из дома, а когда оттуда показался милиционер в форме, я понял, что время пришло, и быстро двинулся вперёд, прижимаясь к забору нужного дома. Кругом не было ни души, видимо, стоявшая милицейская машина впереди грузовика отваживала местных жителей весьма дорогой недвижимости, интересующихся происходящим на улице. Дома в этом дачном посёлке были весьма богатыми и построенными на совесть.
Девушка тем временем спокойно вошла внутрь, и вскоре оттуда послышался громкий вскрик, правда, сразу затихший, а мужчины, стоявшие снаружи, побросали мебель и с сальными ухмылками и шуточками тоже направились в дом.
Я быстро проник внутрь огороженной территории, надел балаклаву на голову и, накручивая на пистолет глушитель, проверил, как легко достаётся вторая обойма. Перехватив пистолет, как меня учили, я, едва войдя в дом, тут же открыл огонь. Первые два человека, стоявшие ко мне спиной, повалились на пол, третьего я перехватил, чтобы прикрыться им, поскольку милиционер, оказавшийся слишком резвым, упал на пол и стал дёргать кобуру, запутавшись в ней, поэтому так же быстро отправился на небеса или, скорее всего, в ад, когда я выстрелил ему в лоб и отпустил тело того, которым прикрылся от возможного выстрела.
Двое стоявших на коленях мужчин, державших руки девушки, бившейся в их захватах словно выброшенная на берег рыба, также отправились на тот свет, поскольку при выстрелах не смогли быстро встать и вытащить оружие. А вот тот, что пытался её изнасиловать, с обнажённой задницей и спущенными штанами пристраивавшийся сверху, резко повернулся и положил её на себя, прикрылся телом Лизы, приставив к горлу девушки нож.
– Дёрнешься, я порежу эту суку, – пересохшим от страха голосом сказал он, смотря то на меня, то на своих бывших друзей, дёргающихся на полу в расплывающихся под их телами лужах крови.
– Ты правда думаешь, что это сработает? – удивился я, прямо на его глазах делая контрольные выстрелы в двух агонизирующих людей, которые тут же замерли, и перезарядил пистолет.
На широком азиатском лице появилась печать страха, а глаза забегали, поскольку он явно ощутил на себе дыхание смерти.
– Мужик, ты кто? Давай договоримся? – его голос дрогнул.
– Тоже мне предложишь свою девственность? – удивился я.
– А? Что? – он вздрогнул.
– Эта идиотка предлагала мне себя, – я безразлично показал стволом с глушителем на замершую девушку, на которой было разорвано платье и кофта, показывая одну грудь, или, правильнее сказать, сосок на коже.
– Деньги! У меня есть деньги, много денег! – наконец он понял, что моё терпение кончается.
– Не поверишь, у меня тоже, – хмыкнул я, прижимаясь спиной к стене, но не выпуская азиата из зоны видимости, обошёл зал, заглядывая в смежные комнаты. В одной из них обнаружился старый еврей: связанный, избитый, с обожжённой на голове кожей и спалёнными волосами. Увидев меня в балаклаве, он дёрнулся, но замер на месте, заметив в руке пистолет.
– Сколько вы наварили на старике? – я вернулся в зал и замер напротив лежащей парочки.
– Двести тысяч! – мгновенно ответил тот. – Я всё отдам тебе, только отпусти.
– Конечно, отдашь, – согласился я, – вот только у нас дилемма, я тебе не верю, и мне проще тебя убить и посмотреть, что в карманах у тебя и твоих друзей, чем пытаться сохранить тебе жизнь.
По тому, как вздрогнули его веки, я понял, что эти идиоты не удосужились выложить добычу, взятую на квартире у Давида Марковича, а притащили её с собой, или главарь настолько не верил подельникам, что побоялся оставить деньги в другом месте.
– Лицо этого милиционера мне знакомо, – внезапно я поднял пистолет и почесал стволом переносицу, – интересно, откуда?
– Это Япончик, он мой подельник, ну, точнее, был им до встречи с тобой, – нехотя ответил тот.
– А самого тебя как зовут?
– Монгол я, может, слышал, – весьма пафосно сказал он, видимо, думая, что мне знакомы все их погоняла. К его сожалению, про Япончика я как раз-таки слышал и был весьма удивлён, что в этой версии истории его жизнь закончилась весьма рано, но я сам нисколько не огорчился.
– Монгол! – тем не менее удивлённо вскрикнул я. – Конечно, вся Москва тебя знает, говорят, трясёшь фарцу и цеховиков только в путь.
– Ну, вот видишь! – он облегчённо вздохнул, увидев, как мой ствол отвернулся от него. – Меня многие знают, давай договоримся с тобой полюбовно!
Едва увидев, как его рука чуть-чуть расслабилась, больше не надрезая кожу на горле девушки, я тут же сделал едва уловимое движение кистью и выстрелил ему в голову. Узкие глаза так и замерли, больше не шевелясь, а я бросился к девушке и подставил пистолет под лезвие, когда его рука ослабла. Убрав нож, я за руку поднял Лизу, поставив её на ноги, но едва отпустил девушку, она стала заваливаться на пол, ноги её не держали совершенно. Пришлось усадить на стул и сходить за водой.
Взяв у меня из рук гранёный стакан, она трясущимися руками, стуча зубами о его край, пыталась отпить, но только разбрызгивала на себя воду. Пришлось всё опять взять в свои руки и напоить её самому, убрав потом стакан на стол, чтобы она не разбила его.
– Сиди, – я вздохнул и понял, что она пока слабо дееспособна, поэтому наклонился, поднял с пола нож и пошёл в комнату, где лежал старик. Тот, увидев с ножом меня, расширил глаза от ужаса и задёргался в путах. Я только сейчас понял, что он не видит моего лица из-за балаклавы, а голоса из соседней комнаты вряд ли были ему отчётливо слышны.
– Ну что, Давид Маркович, – я снял с головы уже не нужный предмет, – опять я вас спасаю. Пора, наверно, мне с вас комиссионные за это брать.
Увидев лицо и услышав голос, он вздрогнул всем телом, и слёзы беззвучно покатились по его щекам. Всё то время, что я его освобождал, он вздрагивал и не мог сказать ни слова. Только когда к нам вбежала Лиза и бросилась к нему обниматься, он взял себя в руки. Обняв её, поглаживал по голове и что-то шептал на иврите. Поняв, что в этой семейной сцене лишний, я отправился обшаривать карманы убитых, достав два милицейских удостоверения и четыре пистолета, два из них ранее явно принадлежали этим самым милиционерам на фото. Деньги нашлись только у Монгола, остальные были нищие и не имели даже трёшки у себя в карманах, зато у него я весьма богато разжился, но всё придётся, скорее всего, отдать старику.
Вскоре он в обнимку с внучкой появился из комнаты и стал отдавать ей быстрые приказы. Она без споров запахнула на себе порванную кофту и бросилась из дома. Сам Давид Маркович добрался до телефона.
– Адам, привет. Да, жив. Для тебя есть работа. Пришли свою скорую ко мне на дачу. Семь больных. Адам, мы позже об этом поговорим. Да, всё.
Он положил трубку и посмотрел на меня.
– Я ваш вечный должник, Иван, – он старчески покивал, мелко тряся головой, – и поверьте, я не разбрасываюсь словами.
– Если на этом всё, то вызовите мне такси к первому дому посёлка, пройдусь дотуда пешком, – попросил я его, распределяя по ремню и карманам пистолеты, а также обоймы к ним. Позже переложу это в куртку, которую нужно будет не забыть забрать из машины Лизы.
Когда заказ был сделан, я столкнулся на пороге с девушкой, которая затаскивала внутрь большую сумку, туго набитую деньгами и не застёгнутую до конца.
– Дедушка, я взяла всё из милицейской машины и грузовика, – боясь посмотреть на меня, она прошла к еврею. Я бросил лишь мимолётный взгляд на неё и попрощался.
Лиза проводила меня странным взглядом, словно не решаясь что-то сказать, но Давид Маркович сказал ей идти к телефону и звонить кому-то с еврейским именем, и девушка подчинилась.
Я же, забрав куртку из машины и переложив в неё новый арсенал, осмотрел себя, с неудовлетворением заметив, что штаны и кроссовки всё же заляпаны в крови. Пришлось это всё испачкать в грязи, поднять высоко воротник куртки, а на лицо глубже натянуть кепку, позаимствованную у одного из трупов, и потом всю дорогу картавить водителю такси, что больше на дачу к бабушке ни ногой. Асфальта нет, дорог нет, одни комары, и только. Он слушал меня и понятливо хмыкал. Я попросил его высадить меня у магазина, не доезжая два квартала до дома, и дал десятку. Тот, довольный моей щедростью, пожелал удачи и быстро отъехал, пикнув напоследок клаксоном.
Поднимаясь к себе, я задумчиво рассматривал кроссовки и штаны, которые нужно было теперь только выкидывать, пожалуй, даже вместе с балаклавой. Было чудовищно жаль это делать, но следов оставлять не хотелось ещё больше, а потому я прижал в душе тихий голосок жадности и вошёл в квартиру, чтобы помыться, а также собрать вещи в один ком, чтобы потом его сжечь.
«Съездил, называется, помог, – с этими мыслями я залез в ванну, – семь трупов».
