Buch lesen: «Две странницы. Девы Луны»

Schriftart:

* * *

Их домы вихорь разметал,
Их гробы срыли плуги,
И пламень ржавчины сожрал
Их шлемы и кольчуги.
В.А. Жуковский

Часть I

Глава I
Арденны

Дмитрий Константинович был искренне благодарен Ворту за то, что тот заставил его совершать эти прогулки. Он и сам понимал, что бесконечное сидение за письменным столом неблагоприятно сказывается и на состоянии духа, способствуя развитию меланхолии, и на физическом самочувствии. Уже после первых своих выходов за пределы дома и полутора часов быстрого шага по горным лесным тропам Абросимов ощутил, казалось, навсегда оставившую его молодую бодрость, прилив сил, позволявший ему с еще большей энергией взяться за умственную работу, которая составляла главный смысл его жизни. Конечно, поначалу болели совершенно отвыкшие от долгой ходьбы ноги, нестерпимо ныла спина, но через неделю неприятные ощущения оставили его, и теперь он не мог представить своего дня без обязательной прогулки перед обедом.

Единственное, что удручало Дмитрия Константиновича сейчас, было отсутствие рядом Ворта. Владимир по служебной необходимости вынужден был отправиться в Петербург, взяв с собою дневники Масальского, которые собирался показать тем, по поручению кого действовал, дабы они приняли решение о дальнейшей судьбе этих странных записок. Граф не без некоторых колебаний отдал дневники, которые Ворт клятвенно обещал вернуть в целости и сохранности. Сделал это Дмитрий Константинович без особого удовольствия, но добровольно, без всякого нажима со стороны своего гостя.

Впрочем, гостем теперь следовало называть самого Абросимова, ведь этот скромный, уютно устроившийся в скалистом ущелье дом на самой границе Валлонии и Люксембургского герцогства принадлежал Владимиру или тем, от имени кого он действовал. Война, к началу 1813 года перекинувшаяся с просторов России на поля Европы, обошла эти места стороной.

Филипп, оставленный Вортом при семействе Абросимовых, высокий, широкоплечий молодой человек с вечно непроницаемым лицом и цепким взглядом узких серых глаз, в беседы не вступал, на вопросы отвечал односложно, неизменно сопровождал графа во всех его прогулках. На подобном эскорте настоял Ворт, и Абросимов подчинился, хотя постоянное присутствие Филиппа за спиной несколько тяготило его.

Те три дня, что его страж отсутствовал, отправившись в Гент, чтобы забрать почту и снять деньги, переведенные в местную контору банковского дома Лурье, Дмитрий Константинович испытывал облегчение. Конечно же, он нарушил данное Филиппу обещание не покидать без него дома и продолжал совершать прогулки в лес, наслаждаясь одиночеством и свободой. Правда, теперь его молчаливый охранник, вернувшийся вечером предшествующего дня, снова неотступно следовал за ним, но это, как ни странно, ничуть не ухудшило замечательного настроения Абросимова, чувствовавшего себя как никогда молодым и полным сил.

Граф полной грудью вдыхал свежий воздух весеннего леса, пробуждавшегося после недолгой в этих краях зимней спячки. Как мало похож был окружающий мир на среднерусскую природу. В эту пору в России еще лежит снег и трещат морозы, лишь недолгие оттепели напоминают о том, что царство зимы не вечно, что власть ее скоро минует, уступая свои права буйству пьянящей весны. Здесь же на исходе февраля уже зеленела свежая трава, расцвели первоцветы, умудряясь пустить корни в расщелинах древних величественных скал, окружив могучие валуны, огибая которые вилась лесная тропа.

Граф склонился над одним из таких бледно-желтых цветов, что приветливо покачивал ему своей изящной головкой на тонкой шее-стебельке, колеблемой легким ветерком. Это такое хрупкое на вид растение выросло на уступе рассохшейся скалы, вздымавшей свою отвесную стену над лежащей у ее подножия тропой.

– Боже! – подумал Абросимов. – Как же чуден сотворенный Тобою мир! Чуден и прекрасен. Этот слабый цветок отвоевал свое право на жизнь у тысячелетнего камня, у твердыни, кажущейся несокрушимой. Но именно хилые, на первый взгляд, корни век за веком разрушают несокрушимый монолит, обращая его в прах и пыль, сравнивают с землею величественные некогда горы. Скалы гибнут, они преходящи, а жизнь вечна. Она, такая, вроде бы, слабая, побеждает любую силу, пробивает себе дорогу в любых обстоятельствах…

Абросимов двинулся дальше, отчего-то невольно ускорив шаги. Это незатейливое философствование над весенним цветком, эти мысли, лишенные оригинальности, не раз приходившие в голову, вероятно, любому из живших и живущих на нашей земле, посещавшие прежде и самого графа, показались ему теперь чрезвычайно важными, отозвались резонансом в его душе, родив то чувство, нет, даже не чувство, а его преддверие, которое Дмитрий Константинович оберегал сейчас, хранил в себе, стремился донести до дома, чтобы, уединившись в тиши своего кабинета, разобраться в нем, побыть с ним один на один.

Щеки графа раскраснелись от быстрой ходьбы, порыв ветра растрепал тронутые сединой волосы на его непокрытой голове. Абросимов еще быстрее поспешил вперед в предвкушении от очередной встречи с неизменно завораживающей его картиной. Она открывалась взору ежедневно, но не могла наскучить. Тропа чуть забирала вверх, вела к вершине невысокого холма, покрытого густым лесом. Однако поднявшийся туда путник неожиданно обнаруживал, что деревья расступаются, разбегаются в стороны, даруя взгляду кажущейся игрушечной деревушку, прилепившуюся к скалам. На дальнем ее конце отделенный от других строений невысокой каменной грядой уютно примостился аккуратный милый домик, ставший нынешним пристанищем Абросимова и его детей.

Граф, как всегда, задержался на вершине холма, любуясь восхищающим его видом, потом двинулся по крутому спуску, ведшему в обход деревни прямо к дому за каменной грядой. Дмитрий Константинович предпочитал именно эту дорогу, она позволяла ему избегать встреч с местными жителями. Он не хотел смущать их покой и пробуждать в них излишнее любопытство, коим, впрочем, обитатели этих мест, надо отдать им справедливость, не отличались. Сзади безмолвно следовал Филипп, так и не проронивший ни слова за все время этой прогулки, длившейся без малого два часа.

* * *

По растерянному лицу открывшего дверь Осипа граф сразу понял, что за время его отсутствия произошло нечто чрезвычайно важное и что в доме его ждет сюрприз. Дмитрий Константинович, весьма ценивший размеренность жизни и стремившийся следовать заведенному порядку, от которого по своей воле отступал лишь в редчайших случаях, сюрпризов не любил. Как назло, в последнее время они буквально преследовали его, он надеялся, что будет избавлен от них хотя бы здесь, в этой тихой деревушке. Доброе расположение духа, не покидавшее Абросимова во время прогулки, разом оставило его.

– Что случилось? – осведомился он, не ожидая, что Осип сообщит ему что-нибудь приятное.

– Там… значит… – забормотал слуга, – прибыли они… Вот.

– Кто они? Говори толком! – граф начал ощущать раздражение.

– Простите, ваша милость. Не посмел не пустить, не знал я… Вы на этот счет распоряжений не оставляли, и господин Ворт ничего не говорил, чтоб… Ну, если… такое случится.

– Кто прибыл? – повторил вопрос Абросимов, стараясь сохранять спокойствие.

– Так… Я и говорю… Полина Ивановна, супруга ваша.

– Что?! – вскричал граф, решивший, что ослышался. – Что ты сказал?!

– Я ж не знал, ваше сиятельство… Дмитрий Константинович, прости меня дурака старого, но только… Я дверь открыл, а она… Не посмел выгнать, а вы распоряжений…

– Где она? – Абросимова сейчас совершенно не интересовали сбивчивые объяснения Осипа.

– В гостиной. С детьми разговаривает… Они обрадовались очень, как ее увидали, а Оленька так прямо…

Граф решительно двинулся мимо продолжавшего что-то лепетать слуги и распахнул двери гостиной. Полина сидела к нему спиной, Оленька примостилась рядом, преклонив голову к плечу своей мачехи, Денис с горящими глазами устроился напротив и жадно ловил слова Полины, рассказывавшей неизвестные мальчику подробности хода военной кампании в России. Дмитрий Константинович застыл на пороге не в силах отвести взора от рыжих локонов, рассыпавшихся по плечам Полины.

Денис первым заметил вошедшего. Радостное оживление ушло с его лица, он испуганно взглянул на отца и быстро встал на ноги. Полина обернулась и тоже поднялась, сделав шаг навстречу Абросимову, замерла. Граф непроизвольно опустил голову, чтобы не смотреть в ее глаза, боясь, что не сможет противиться их колдовской силе, и глухо проговорил:

– Дети, оставьте нас.

Денис и Оленька немедленно подчинились и безмолвно вышли из гостиной, затворив за собою дверь.

– Я наконец нашла вас, – услышал граф голос своей неверной жены.

– Что вам угодно, сударыня? – с трудом выдавил из себя Абросимов.

В голове его сейчас не было ни одной путной мысли, там гулял вихрь, носивший какие-то жалкие обрывки слов, которые никак не хотели складываться во что-либо хоть сколько-нибудь цельное. Несмотря на то, что все время их разлуки он упорно гнал от себя раздумья об этой женщине, ему не раз представлялась их встреча. В этих мечтах легко находились нужные фразы, в них ему удавалось хранить холодную сдержанность, демонстрировать равнодушие и презрение к той, что так жестоко обманула его. Куда делись сейчас все эти фразы? Где та маска высокомерной надменности, которую он так старательно примеривал на себя и которая так шла ему? Он ощущал, что совершенно не владеет собой, не знает как держаться, ненавидел себя за это, но еще больше ненавидел ту, один вид которой заставлял его трепетать, превращаться из мужчины в безвольную тряпку.

– Мне нужно сообщить вам сведения чрезвычайной важности, – голос Полины звучал откуда-то издалека. – Я уже несколько недель разыскивала вас.

– Пойдемте в кабинет, там нам не помешают, – по-прежнему глухо проговорил Абросимов, избегая смотреть на Полину, и двинулся к угловой полутемной комнате с лишь одним узким окном, которая в силу своей удаленности от иных жилых помещений в доме была избранна графом в качестве кабинета. Полина последовала за ним.

* * *

С семейством Кнунянцев она рассталась в Вильно. Саркис Петрович, прощаясь, расплакался, горячо целовал ее руки, твердил, что графиня всегда может рассчитывать на его помощь, что теперь он ее верный раб до конца дней. Расчувствовавшийся Артур преподнес ей букет алых роз, неведомо как добытый им посреди зимы, и, начав торжественную прощальную речь, неожиданно всхлипнул. Голос его задрожал, Давидян пулей вылетел из комнаты и до самого отъезда не показывался на глаза предмету своего обожания, будучи не в силах видеть Полину в столь трагический для него час. Даже у угрюмого Арама покраснели глаза, и он с трудом сдерживался, чтобы не пустить слезу.

За него платье Полины оросили остальные члены семейства ростовщика. Сурпик мелко крестила их спасительницу и, что-то причитая на своем языке, желала счастливого пути, просила беречь себя. Гаянэ крепко обнимала новую подругу, умоляла не забывать ее, хоть изредка писать ей письма. Короче, прощание выдалось суетным и слезливым до невозможности. Оно растрогало Полину, которая, трясясь в экипаже, специально купленном для нее не желавшим слушать никаких возражений Кнунянцем, еще несколько часов не могла успокоиться и сосредоточиться на тех непростых задачах, что предстояло ей решить.

Для начала следовало отыскать Абросимова. Дело это не представлялось простым. В арсенале у Полины были лишь сведения о том, что в последнее время граф пребывал во Фландрии, да личное письмо ростовщика в банковский дом Лурье, в контору которого в Генте приходили письма на имя Дмитрия Константиновича. Кнунянц знал хозяина банка по финансовым делам и уверял, что послание, которое везла Полина, обладает поистине магической силой, откроет перед нею все двери и позволит воспользоваться любой помощью, которую только сможет предоставить контора Лурье. Полина, не сомневаясь в искренности Саркиса Петровича, была далеко не уверена, что в Генте ее примут с распростертыми объятьями и так уж рьяно возьмутся за решение ее проблем. Она оказалась права.

После двух недель весьма утомительного пути по дорогам Европы она прибыла в Западную Фландрию и принялась колесить по ней, тщетно пытаясь найти графа. Расспрашивала о нем недоверчиво глядевших на нее местных жителей, у которых не удалось узнать ничего, что могло бы навести на след Абросимова. Поняв, что, действуя подобным образом, она лишь напрасно теряет время, Полина решила все же обратиться в контору Лурье.

Прибыв в Гент, она, не останавливаясь в гостинице, направилась в отделение банковского дома, где была встречена холодно вежливым молодым клерком, возвышавшимся над полированной стойкой. Еще один служащий сидел за столом в углу и так углубился в бухгалтерские расчеты, что даже не поднял глаз на вошедшую.

– Желаете открыть у нас счет? – осведомился клерк по-нидерландски и тут же повторил свой вопрос по-французски.

– Нет, – ответила Полина.

– Тогда чем могу служить?

– Я разыскиваю своего мужа, графа Абросимова, являющегося клиентом вашего банка.

– Простите, мадам, но мы не разглашаем сведений о своих клиентах, вы должны нас понять.

– Понимаю, банковская тайна.

– Именно так, – чуть поклонился клерк.

– Но меня не интересуют деньги графа, я лишь хочу знать, где он сам, мне необходимо как можно скорее встретиться с ним.

– Еще раз прошу извинить, но ничем не можем вам помочь, – голос банковского служащего стал еще холоднее, а лицо еще непроницаемее.

Полина с раздражением подумала, что он со своею гордо вскинутой маленькой головой на тонкой шее похож на глупого индюка. Она поняла, что от этого надутого типа ей ничего не добиться, и тогда извлекла из сумочки свой последний и единственный козырь – послание Кнунянца.

– У меня письмо, адресованное лично старшему Лурье, я хотела бы вручить его.

Имя патрона, выведенное крупными буквами на конверте, явно смутило молодого клерка. Взгляд его потерял прежнюю самоуверенность. Он в нерешительности посмотрел на странную посетительницу и, заметно колеблясь, проговорил:

– Господина Лурье нет сейчас в Генте, он редко появляется здесь, предпочитая оставаться в банке дома в Лондоне. Но… Я могу провести вас к мсье Гольдману, младшему партнеру Лурье.

– Буду признательна.

Клерк дернул скрытую от глаз Полины ленту звонка и, когда на этот сигнал из-за задернутой портьерой двери за его спиной появился еще один служащий, в своей ледяной корректности неотличимый от первого, вышел из-за стойки и пригласил посетительницу следовать за собой. Он провел Полину коротким полутемным коридором, скрытым еще одной портьерой, к массивной дубовой двери. Попросив чуть подождать, он осторожно постучал и вошел в кабинет Гольдмана. Через полминуты он снова появился и пригласил Полину войти. Гольдман ждал гостью, стоя у двери.

– Добрый день, ваше сиятельство, – произнес он, склонив свое коротенькое туловище, которое венчала круглая лысеющая голова, в вежливом поклоне. – Чрезвычайно рад видеть вас. Позвольте представиться: Йозеф Гольдман. Я не только партнер и доверенное лицо господина Лурье, но и его племянник, поэтому можете изложить мне свое дело так, будто бы перед вами был он сам, – Гольдман сладко улыбнулся и продолжил: – Впрочем, негоже вести серьезный разговор стоя. Позвольте предложить вам сесть. Желаете кофе?

– Нет, спасибо, – коротко ответила Полина, занимая предложенное ей кресло.

Она подумала, что своей чуть суетливой услужливостью, мелкими частыми движениями и доходящей до приторности сладостью в голосе Гольдман напоминает ей Кнунянца.

– Итак, что привело вас ко мне? – спросил банкир, усаживаясь напротив.

Вместо ответа Полина протянула ему письмо Саркиса Петровича. Гольдман внимательно прочитал послание. Закончив, он поднял на гостью взгляд, полный еще большего умиления.

– Господин Кнунянц – очень достойный человек, – горячо уверил он Полину, словно пытаясь развеять ее сомнения в том, сколь замечательной личностью является ростовщик. – Мы не раз имели с ним дело, и, смею уверить, о более надежном партнере нельзя и мечтать. Он пишет, что многим обязан вам, что находится в неоплатном долгу перед вами…

– Я разыскиваю мужа, – перебила его Полина.

– Да, да, – закивал Гольдман. – Кнунянц пишет об этом, и Йохан, наш служащий, вы его видели, сказал мне…

– Вы можете помочь мне?

– Гм… Мы действительно получаем письма на имя графа и деньги, которые раз в месяц переводят в нашу контору с его счета в… Впрочем, это не столь важно… Да, мсье Абросимов – наш клиент, но… э-э…

– Банковская тайна?

– Да… То есть нет… Вернее, и это тоже…

– Господин Гольдман, вы можете выражаться яснее?

– О! Простите великодушно, я вовсе не собирался запутывать вас. Просто… Просто дело в том, что никто здесь не видел графа. С ним встречался мой дядя в Лондоне и то всего лишь один раз. Было договорено, что ежемесячно к нам за деньгами и письмами на имя их сиятельства будет приходить доверенное лицо мсье Абросимова, этому человеку мы по предъявлении письма графа с его подписью должны выдавать все, о чем говорилось. Нам никогда не был известен точный адрес их сиятельства, хотя первые полгода, что он жил во Фландрии, это не составляло большого секрета. За деньгами и письмами приезжал его управляющий Пит, со слов которого мы узнали, что мсье Абросимов живет в окрестностях города, в нескольких лье от Сент-Амантсберга. Но… Сейчас его там нет, а Пит больше не является к нам.

– И что же случилось? – порывисто спросила Полина, в голосе которой слышалось беспокойство.

– Толком никто ничего не знает. Даже полиция. Здесь об этом ходило много слухов. Темная история. Утром приходящая служанка обнаружила в доме связанного Пита, о котором я вам говорил, и труп неизвестного мужчины на полу. Она вызвала полицейских. Начальник криминальной полиции сказал мне – вы же понимаете интерес нашего банка к этому делу – так вот, он сообщил, что связан был не только Пит, там был еще один человек, которому удалось освободиться – на полу валялась веревка… Почему он не стал освобождать управляющего? Вот загадка. По-видимому, они не были заодно.

– А этого вашего Пита допросили?

– Разумеется. Но это ничего не дало. Он и месяц спустя был настолько перепуган, а ложь его была столь нелепа, что разобраться в чем-либо оказалось совершенно невозможно.

– И что же он все-таки сообщил?

– Говорит, что на дом напали разбойники, пока сам он сражался с ними, граф с детьми скрылись. Злоумышленники после долгой борьбы связали его, но их испугал шум на улице, и они убежали. По поводу второй веревки божится, что никого, кроме него, не связывали, просто у разбойников не получилось сделать это с первого раза. Сколько с ним ни бились, он упорно стоит на своем.

– Бред какой-то!

– Совершенно с вами согласен. Но надо сказать, что Пит никогда не отличался большим умом, а уж после пережитых потрясений… Правда, он всегда слыл честным малым и ни в чем предосудительном замечен не был. В доме ничего не пропало, как уверяет приходившая к графу служанка. Полиция махнула рукой и прекратила копаться в этом запутанном деле.

– Но… Граф… Ведь с ним могло… Он жив?

– В этом нет никаких сомнений. Больше месяца назад прибыл новый поверенный графа, мы его прежде не видели, и привез очередное письмо их сиятельства с просьбой выдать курьеру часть переведенных в нашу контору денег.

– Но его могли заставить написать это письмо!

– К моему прискорбию, мадам, я не всеведущ. Но хочу успокоить вас. У меня, правда, нет надежных доказательств, однако не думаю, что ваш супруг находится в руках злодеев. И человек, приезжавший к нам, выглядел отнюдь не как похититель. Кроме того, сам тон письма, то, как оно написано… Поверьте, тот род деятельности, которому я себя посвятил, требует осмотрительности, осторожности, даже, как вы понимаете, подозрительности… Нет, не думаю, что граф находится в неволе.

– Вы знаете, где он?

– К сожалению, нет. Граф с детьми покинул эти места. Вот все, что мне известно.

– Таким образом, вы не в силах помочь мне? Что ж, благодарю за этот разговор, я обязательно сообщу о нем господину Кнунянцу.

Полина поднялась, делая вид, что собирается уйти. Глаза Гольдмана забегали, он стремительно вскочил, стараясь остановить свою гостью.

– Постойте, постойте! – зачастил он. Боюсь, вы неверно поняли меня и неверно передадите наш разговор уважаемому господину Кнунянцу. Мы не хотим, чтобы это недоразумение хоть как-то осложнило наши отношения.

– Вы можете что-то предложить?

– Думаю, что да. Помните, я говорил о человеке, который приезжал от графа чуть больше месяца назад? Он, мне кажется, должен скоро появиться снова. На имя графа переведена крупная сумма, и пришло письмо из Санкт-Петербурга. Давайте сделаем так: вы остановитесь в одной из гостиниц, сообщите мне, где я смогу вас найти. Когда появится поверенный графа, я немедленно дам вам знать, а дальше… Что делать дальше, решайте сами. Вы согласны?

– Согласна, – кивнула Полина и направилась к выходу.