Buch lesen: «Лекции по искусству. Страшные сказки»
© Д.А. Макаров, текст, 2020
© Д.В. Феоктистов, иллюстрации, 2020
© ООО «Издательство АСТ», 2020
Для тех, кто читает аннотации
Сказки для нас – прошлое. В них нет и не может быть ничего нового, не так ли? А нам хочется новизны, мы пытливо засматриваемся в будущее. Книга поэта и писателя Дмитрия Макарова, созданная как продолжение телепроекта «Страшные сказки», разубедит вас. «Красная Шапочка», «Золушка», «Кот в сапогах» и другие великие сюжеты предстанут в своем развитии, затронувшем всю многовековую историю нашего общества. Здесь есть эрос и танатос, нравственное и безнравственное, право и бесправие, большинство и меньшинство. Сказки – барометр европейской культуры. По тому, как их сегодня рассказывают, можно понять, в каком она состоянии. И даже угадать ее будущее. Попробуем? Но вы лучше пока присядьте. Сказки не любят суеты.
Для тех, кто не читает аннотаций
Если совсем коротко, то «Красная Шапочка» – про секс и смерть. «Мальчик-с-пальчик» – про человека с особенностями. «Кот в сапогах» – о сражении меньшинства и большинства. «Синяя борода» – о жутковатом современном искусстве. «Рапунцель» – о насилии родителей над детьми. И так далее. А вы что думали, в сказку попали? Удивляйтесь, ужасайтесь, смейтесь, думайте, читая книгу Дмитрия Макарова «Страшные сказки».
От автора
Я не ученый. Не фольклорист и не психолог. Я писатель, рассказчик историй. И сказки заинтересовали меня прежде всего потому, что это хорошо известные сюжеты, которые люди продолжают без устали пересказывать. В том числе современные люди, вроде бы более всего на свете жаждущие новизны. Что им до Золушки или Спящей красавицы? Но и они знают, кто это.
Красная Шапочка, хрустальная туфелька, карета-тыква, безумно длинные волосы, волшебное зеркало, аленький цветочек или столетний сон – то, что сразу «подшивает» фильм, комикс, анекдот, стихотворение к «делу» той или иной сказки. Не обязательно знания слушателя или читателя глубоки, но хоть какие-то есть всегда.
Можно, конечно, помянуть всуе любимого умниками Борхеса, который утверждал, что на свете есть всего 4 сюжета: осажденный город, возращение домой, поиск и самоубийство бога. Суждение великого слепца – глубоко и метко. И да, наши сказки тоже можно свести к этим сюжетам.
Можно и нужно вслед за фольклористами Владимиром Проппом или Софьей Агранович, которых я не раз цитирую на страницах книги, увидеть связь сказки с мифом, ритуалом и обычаем. Для этих ученых сказочные герои – никакие не герои, а функции. У них нет ни индивидуальности, ни личности.
Можно и нужно вслед за психоаналитиками рассмотреть более поздние версии сказок, разобрать поступки и поведение персонажей, выделить психотипы. Найти недетское в детском, задать взрослые вопросы. Так делали, например, Эрих Фромм и Эрик Берн.
Можно всё.
Великие сказки, которые я рассматриваю в этой книге, – живые организмы, меняющиеся вместе с культурой, которая их породила. Они хранят в себе зашифрованное прошлое (и его можно попытаться распутать).
Сравнение версий сказок необыкновенно ярко иллюстрирует эволюцию человека и общества.
Сказки поэтичны – они зарифмованы с нашей жизнью и потому сами стали источником вдохновения для бесчисленного количества произведений искусства.
Сказки меняются в зависимости от того, кто их рассказывает, – могут быть моральными и аморальными, страшными и смешными.
Актуальные версии сказок фиксируют состояние болевых точек цивилизации.
Наконец, сказки устремлены в будущее. И в этой книге я попытался понять, как эти сюжеты могут выглядеть завтра. А в том, что «Красная Шапочка» и другие сказки не покинут нас, даже если мы совсем перестанем читать, я совершенно уверен.
Эта книга продолжает работу, начатую мной на телеканале «Дождь» в проекте «Страшные сказки». Это название, как часто бывает, на телевидении появилось прежде, чем я окончательно понял, что пугать подноготной сказок я никого не хочу. Ну, то есть хочу не только пугать. Но и смешить, и удивлять. Должен сказать спасибо главе «Дождя» Наталье Синдеевой, которая, увидев мою первую попытку анализа сказочных сюжетов, предложила сделать цикл лекций в телеэфире. И спасибо продюсеру Александре Яковлевой, сделавшей все, чтобы лекции эти можно было не без удовольствия смотреть. Наконец, спасибо редактору этой книги Наталии Соломадиной, увидевшей выпуски нашего проекта и выступившей с инициативой написать книгу.
Так и вышло, что я пошел в лес за грибами, нашел вместо грибов золото, накопал целый таз, а одному до города было не дотащить. Совершенно сказочная история.
В книге 10 глав. Чтение не длинное, но я бы советовал вам (хотя кого интересуют советы авторов?) читать не торопясь.
Внимательно и без спешки разобраться в сказках – все равно что разобраться в самом себе.
Так что вы лучше присядьте.
Мы начинаем!
Дмитрий Макаров
Золушка
«Золушка» – это в первую очередь история стремительного взлета по социальной лестнице. Из чулана с мешком золы к ярко освещенным бальным залам королевского дворца. Кто не мечтает о таком? Кто не считает себя ущемленным, достойным лучшей доли? Кто не верит в судьбу, которая рано или поздно совершенно невероятным образом посрамит зло и расставит все по местам?
Вы скажете: «Точно не я». Что ж, охотно верю, но все же скажу: многие. И вы их наверняка знаете.
История стара как мир, и нет ничего удивительного в том, что сюжет сказки о Золушке впервые записан на древнегреческом языке, а речь в нем идет о Древнем Египте.
1
Страбон1, современник Христа, рассказывает, что в середине VI века до нашей эры в Древнем Египте, которым тогда правил фараон Амасис II, жила прекрасная гречанка Родопис, похищенная пиратами и проданная в рабство. Плененный ее красотой, хозяин даровал девушке свободу, содержание и, среди прочего, драгоценные сандалии на золотой подошве.
«…во время купания [бог Гор в виде орла] похитил одну из сандалий Родопис и принёс в Мемфис; в то время, когда царь производил там суд на открытом воздухе, орёл, паря над его головой, бросил сандалию ему на колени. Царь же, изумлённый как прекрасной формой сандалии, так и странным происшествием, послал людей во все стороны на поиски женщины, которая носила эту сандалию. Когда её нашли в городе Навкратисе и привезли в Мемфис, она стала женой царя»…
Не часто на головы царей с неба падает дизайнерская обувь. А вот традиция поиска жены по всему царству известна хорошо. Другое дело, что романтически настроенным современным девушкам, решившим почитать Страбона, стоит помнить: жен у фараона могло быть много. Помимо «великой царской супруги», которой часто становилась сестра, было несколько второстепенных жен и десятки официальных наложниц. И все исправно рожали – например, у великого фараона Рамзеса II, который правил 67 лет, сменилось пять только главных жен, известно, что у него было не менее 100 детей. Представляете, сколько страниц в российском паспорте понадобилось бы счастливому отцу, чтобы всех их туда вписать?
Впрочем, бывали и исключения. Золушкой древнеегипетского мира можно назвать Тию, жену фараона-солнца Аменхотепа III, которая происходила из семьи провинциальной знати. Фараон женился по любви, и об этом свидетельствуют сохранившиеся свадебные жуки-скарабеи с надписью:
«Да живет Аменхотеп III, податель жизни, и Великая супруга царя Тия… Имя ее отца Юйя, имя ее матери Туйя, она супруга могущественного царя, южная граница владений котрого – Карой, а северная граница – Нахарин».
Это – прямое требование считаться с высоким статусом царицы, а также тестя и тещи царя. Кстати, именно Тия родила Аменхотепа IV, ставшего царем-реформатором Эхнатоном2. Тот тоже, видя пример отца, женился по любви. А уж его жену Нефертити знают все. Одно время копии ее бюста имелись чуть ли не в каждой интеллигентной советской квартире наравне с портретами Есенина и Маяковского.
Но, кстати, чтобы закончить с фараонами, добавлю: наличие любимой «золушки» Тии никак не означает, что других жен у Аменхотепа III не было. Сохранилось, например, такое предписание фараона одному из своих вассалов:
«Я посылаю к тебе моего чиновника, чтобы отобрать самых красивых женщин без каких-либо изъянов. Тогда царь, твой господин, скажет тебе: “Ты поступил хорошо”».
Что до сказочной героини Родопис, то, вполне вероятно, она была реальным лицом. Геродот даже отождествлял ее с гетерой Дорихой, которой был увлечен богатый торговец лесбосскими винами Харакс, между прочим, брат поэтессы Сапфо. Он отправился по торговым делам в греческий город Навкратис в устье Нила и спустил на красавицу немалые деньги. Сапфо была так раздосадована поведением брата, что сочинила на эту тему злую эпиграмму.
«Лучшее найдется на белом свете.
Помыслы к иному направь…»
Однако, скорее всего, Геродот ошибался. Дориха не могла быть Родопис, поскольку ко времени фараона Амасиса и поэтесса, и ее брат должны были быть глубокими стариками. Но, надо полагать, что пленение гречанок, а после превращение их в гетер не было чем-то редким. И наверняка время от времени удачливые гетеры могли вырываться на другие социальные уровни.
Кстати, по совсем уже невероятной легенде, распространенной у греков, именно для Родопис была построена одна из трех великих пирамид в Гизе – пирамида Миккерена.
В общем, очевидно, что в нашей сказке смешались истории нескольких девушек со схожей непростой судьбой, а после уже появилось чудо в лице бога Гора и волшебная обувь, по которой можно отыскать красавицу. И дальше эти два элемента возникают в сотнях версий сказки, которые можно найти в десятках культур.
2
Самое известное литературное изложение принадлежит Шарлю Перро, который в 1697 году включил историю в свой знаменитый сборник «Сказок былых времен с поучениями». У Перро вышла неожиданно не кровожадная сказка. В ней впервые появляется имя Золушка (по-французски Cendrillon, от Cendre – зола, пепел), поскольку героиня отдыхает в свободное от рабского труда время на сундуке с золой.
Эта Золушка – дочь слабовольного дворянина от первого брака. Дворянин женился второй раз на женщине «надменной и гордой», которая привела в дом двух своих дочек, во всем походивших на нее. Эти девочки заняли место принцесс, тогда как кроткая и тихая Золушка стала в доме прислугой.
И дальше был бал, который у Перро занял два дня, а в других интерпретациях, например у братьев Гримм, – три дня. Крестная-фея превратила тыкву в карету, мышей в лошадей и, наказав покинуть бал до полуночи, дала Золушке роскошный наряд и туфельки…
Тут есть интересный момент. Мы привыкли к хрустальным туфелькам. Перро использует слово verre (стекло), у которого во французском языке есть омофон – vair (мех). Мех в XVII веке ценился на вес золота. Доставляли, кстати, лучшую пушнину из России, из Сибири (можно даже с поправкой на ветер времени сказать, что наша пушнина – это нефть Cредневековья). Verre же – это стекло, которое в это время тоже было предметом роскоши и долго производилось только в Венеции, на острове Мурано.
Бальзак считал, что это ошибка, что не бывает стеклянной обуви и что со временем, после пересказываний и переписываний, туфелька превратилась из меховой в стеклянную. Анатоль Франс, наоборот, считал невозможность такой обуви непременным атрибутом сказки. «Они волшебные – и этим сказано все».
Кроме того, у стеклянных туфелек есть еще несколько характеристик – они твердые, их невозможно разносить, подстроиться под них, а еще они, как девственность, ведь их можно разбить только раз. Кроме того, сияние стекла – абсолютная противоположность золе, в которой ежедневно возится и ночует Золушка. Так что, даже если Перро и ошибся, получилось у него гениально.
В других версиях сказки, кстати, туфельки были и из золота, как у братьев Гримм, и из красного шелка с жемчугом, как в Китае. Стеклянные же туфельки встречаются в шотландской версии, где их девушке дарит волшебный черный барашек.
Возвращаясь к сказке Перро, стоит отметить, что она заканчивается очень миролюбиво. Золушка, став принцессой, прощает сестер и выдает их замуж за придворных.
3
Куда более садистская версия сказки – у братьев Гримм. Под названием «Замарашка» (Aschenputtel) она увидела свет в 1812 году. Гриммы начинают свой рассказ с того, что у одного богача умерла жена, которая на смертном одре наказала дочери быть доброй. И тогда Господь с неба присмотрит за девушкой, да и мама будет с того света помогать. Золушка берет на себя все заботы по дому, а также ежедневно ходит на могилу матери плакать. Так продолжается и когда отец снова женится, а мачеха приводит в дом собственных дочерей – «злых, но глупых».
Роль феи в этой сказке выполняет волшебный орех. Именно он несколько дней подряд снаряжает Золушку на бал. С орехом тоже все непросто. Папа едет на ярмарку и спрашивает у дочек: что вам, милые, привезти? Падчерицы просят новых нарядов (и кто их за это осудит?), а Золушка говорит: привези, папа, ветку, которая зацепится за твою шапку. Цепляется за шапку ветка орешника. Ее-то добрый папа, который традиционно, по собственной инициативе подарки делать не умеет, привозит родной дочери. Та ветку сажает на могиле матери, удобряет ее слезами, орех приживается, растет и начинает творить чудеса:
«Золушка трижды в день приходила к дереву, плакала и молилась; и каждый раз прилетала на дерево белая птичка. И когда Золушка высказывала какое-нибудь желание, птичка сбрасывала ей то, о чём она просила».
Мачеха и сестры в версии братьев Гримм – садистки. Они не просто заставляют Золушку делать грязную работу, а намеренно смешивают чечевицу с золой и заставляют перебирать. На помощь несчастной приходят опять же птицы:
«Вы, голубки ручные, вы, горлинки, птички поднебесные, скорей ко мне летите, чечевицу выбрать помогите»!
Когда король объявляет трехдневный бал, на который, конечно, Золушка может отправиться, только выполнив неприятные задания, волшебный орех снаряжает девушку, одевая ее «в злато-серебро». Золотые туфельки, кстати, дерево дарит только на заключительный день празднества.
Три дня принц танцует только с Золушкой, влюбляется, но девушка всякий раз убегает от него. Тогда принц идет на хитрость – ступени во дворце смазывают смолой, в ней туфелька – золотая – и увязает.
Поиски Золушки превращаются в классический хоррор: сестры, чтобы надеть драгоценную туфельку отрезают себе: одна – палец, другая – пятку. Принц уже даже забирает такую отредактированную невесту во дворец, но птички поют, что ее туфелька вся в крови.
Птицы же украшают и великолепный страшный финал сказки:
«Когда свадебное шествие отправилось в церковь, старшая оказалась по правую руку от невесты, а младшая по левую; и выклевали голуби каждой из них по глазу. А потом, когда возвращались назад из церкви, шла старшая по левую руку, а младшая по правую; и выклевали голуби каждой из них ещё по глазу»…
А сама Золушка была и осталась доброй, как и наказывала ей мать.
4
В 1817 году композитор Джоаккино Россини на волне успеха «Севильского цирюльника» пишет еще одну комическую оперу – она называется «Золушка, или Торжество добродетели». Пишет, как всегда, очень быстро, всего за 24 дня.
Опера – особый жанр. Здесь все детали должны быть говорящими. И желательно, проговариваться (то есть пропеваться, конечно), неоднократно. Золушку в опере по-ангельски зовут Анджелиной. И она не дочь, а падчерица «великолепного» дона Маньифико. XIX век требовал все больше реализма. До появления чахоточных проституток на сцене было еще далеко, но публика справедливо недоумевала, почему родную дочь отец любит и балует меньше, чем приемных. Так Россини и его либреттист Ферретти добавили сюжету правдоподобия.
Второе отличие – поиски жены для принца Рамиро. С них-то все и начинается. Эти поиски самой красивой девушки в королевстве становятся поводом ко всей истории. Причем авторы разыгрывают классическую комедию ошибок: принц хочет истинной любви, поэтому притворяется камердинером, камердинер – принцем, а философ и наставник принца – нищим.
В духе нового века Россини и Ферретти удаляют из своего сюжета чудо. Его заменяет магия искренности, доброты, подлинного чувства. Эта Золушка сама отказывается ехать на бал, остается дома и занимается уборкой. Ее уговаривает учитель принца Алидоро, тот самый, что в начале оперы предстает нищим. Сестры хотят его выгнать, но Анджелина усаживает за стол и подносит угощение. Алидоро переодевает девушку в знатную даму. И это еще одно напоминание о том, что новое платье и прическа могут творить подлинные чудеса.
Да, эта Золушка притворяется знатной дамой, но и принц притворяется камердинером в собственном дворце. Так авторы подчеркивают благородство героини, которая считает, что не достойна даже камердинера. Не то что принца. А роль туфелек в опере играют браслеты. То есть практически наручники! Признавшись в ответном чувстве принцу, которого принимает за камердинера, Анджелина снимает с руки один из двух одинаковых браслетов и дарит его юноше. По нему-то принц в последней сцене и узнает возлюбленную.
Кстати, здесь стоит на минутку вернуться в Древний Египет, который после наполеоновских походов в Европе был в необычайной моде. Мы не знаем, были ли в Египте свадебные обряды или сразу после заключения брачного договора невеста с приданым переезжала в дом жениха. Одной из немногих древнеегипетских свадебных традиций, дошедшей до нас, был иногда практиковавшийся обмен браслетами, позже замененный на обмен кольцами из самого дорогого и редкого металла того времени – железа.
Опера Россини – комическая. На словах все довольно серьезно, но сама музыка подтрунивает над героями, над желанием девушек выйти замуж за принца, каким бы он ни был, над манией папы выдать за какого угодно принца любую из дочек, лишь бы получить ключ от роскошного винного погреба дворца. Но главное, меняется наша героиня, которую все еще идентифицируют по браслету, но все же проверяют на соответствие статусу принцессы не по внешним данным, а по благородству и бескорыстию.
5
В годы Великой Отечественной Войны Сергей Прокофьев пишет свои главные произведения – оперу «Война и мир», Пятую симфонию, музыку к шедевру Эйзенштейна «Иван Грозный» и… балет «Золушка» на сказочное либретто Николая Волкова. Музыка написана в 1944 и в 1945 году спектакль поставлен сперва в Большом, а после и в Кировском (Мариинском) театре.
У Большого с этим сюжетом – давние отношения. Достаточно напомнить, что прочно забытым балетом «Сандрильона» (то есть «Золушка», от фр. Cendrillone) испанца Фернандо Сора наш прославленный театр и открылся 6 июня 1825 года.
Прокофьев, отличавшийся, по выражению Шостаковича, «поразительной дисциплиной труда», мог работать сразу над несколькими, очень разными сочинениями. Возможно, создавая «Золушку» одновременно с трагической Пятой симфонией, композитор отдыхал или справедливо полагал, что война окончится и людям захочется сказок. В трудное и голодное послевоенное время чистая красота неоклассического балета, лишенного какого-либо намека на актуальность или современность, оказалась очень востребованной.
Золушку танцевали выдающиеся артистки, в Москве – Ольга Лепешинская, Раиса Стручкова, в Ленинграде – Наталья Дудинская, но Золушкой Золушек стала, конечно, Галина Уланова. Увидев Уланову в этой роли в декабре 1945 года, поэт Борис Пастернак написал балерине письмо:
«…Я особенно рад, что видел Вас в роли, которая наряду со многими другими образами мирового вымысла выражает чудесную и победительную силу детской, покорной обстоятельствам и верной себе чистоты… Мне та сила дорога в её угрожающей противоположности той, тоже вековой, лживой и трусливой, низкопоклонной придворной стихии, нынешних форм которой я не люблю до сумасшествия…»
В конце 1945 года еще очень хотелось верить, что Победа, доставшаяся такой дорогой ценой, непременно принесет послабление режима, отмену репрессий, пересмотр несправедливых приговоров. Перед войной многие друзья и родственники авторов «Золушки» пострадали от сталинского режима. Ближайший друг либреттиста Николая Волкова Всеволод Мейерхольд был расстрелян в 1940 году, а сам Волков несколько лет жил с собранным чемоданом в ожидании ареста.
Как писал композитор: «Основное, что мне хотелось передать в музыке “Золушки”, – зарождение и расцвет чувства, препятствия на его пути, осуществление мечты». Мечты и надежды не сбылись, эпоха стала сперва снова жуткой, а после кислой, только музыка Прокофьева – чистое вещество сказки – победила время и продолжает жить.
Потому что его «Золушка» – о противостоянии внутреннего – внешнему, подлинного – фальшивому, каким бы соблазнительно прекрасным оно ни казалось. Поэтому, наверное, так трудно ставить на эту музыку балет. Она среди хореографов считается едва ли не заколдованной. Помпезную версию хореографа Захарова, для которой против воли Прокофьева была сделана более «жирная» оркестровка, версия, которую в «Правде» назвали триумфом, спасал именно талант танцовщиц – Улановой, Лепешинской, Стручковой, и она быстро сошла со сцены. Классической стала ленинградская версия Константина Сергеева, в которой и к музыке Прокофьева было проявлено уважение, и, что важно, все было сказано языком танца. Нельзя не вспомнить и постановки Фредерика Эштона (1946), Олега Виноградова (1964), Алексея Ратманского (2002). Но, кажется, намного чаще гениальная музыка Прокофьева, целиком или порезанная на отдельные вальсы, исполняется в концертных программах.
А наш первый балетный невозвращенец Рудольф Нуреев в своей парижской постановке «Золушки» перенес действие в эпоху Золотого века Голливуда, где фоном стала неправдоподобная глянцевая красота кинематографа с его грязным закулисьем и вечными интригами. Золушка здесь – начинающая актриса, принц – кинозвезда, а фея – всесильный продюсер, эдакий Пигмалион, превращающий симпатичных девушек в кинобогинь.
В истории балета для многих такой «феей» стал Сергей Дягилев. Его черты в персонаже нуреевского балета тоже угадываются, хотя Рудольф Нуреев, конечно, не был и не мог быть дягилевской «Золушкой». Он всегда подчеркивал, что его балет отчасти автобиографичен. И правда, человек, родившийся в поезде между Иркутском и Слюдянкой, вознесшийся на вершину мирового балета, вполне мог бы сказать: «Золушка – это я». Правда, он же был в своей сказке и принцем, и феей.
