Buch lesen: «Я из Зоны. Сегодня никто не умрет»

Schriftart:

* * *

Часть первая. Закон

1

– Ты получишь десяточку. Десять лет в тюрьме, с зэками и прожжёнными уголовниками. Знаешь, что они с тобой сделают?

Сказав это, полковник Махлюков нервно захихикал. Так же мерзко смеялась алкоголичка с отекшим лицом на автовокзале. Да и угрозы были похожие: если не дашь на опохмелку, то ждут беды и неприятности. Полковник требовал от меня признания по всем статьям.

Я не знал, какая разница между зэками и уголовниками, поэтому промолчал. Мне хватило своего урки. Я вспомнил Чеса в последние минуты его жизни. Видимо, на моем лице отразились какие-то эмоции. Махлюков, который проводил расследование, почуял во мне слабину и решил, что его угрозы начали действовать, – а раз так, то надо их усилить.

– Ты, Кузьма, в душе будешь бояться мыться. А если мыло упадет… – Он снова захихикал.

Я кашлянул, прочищая горло. Все же сидели мы здесь не первый час, и оно пересохло, как земля на солнцепеке. Полковник, стоящий передо мной в начищенных туфлях, сел на край стола. Допросы проходили в комнате с покрашенными зеленой краской стенами и минимальным количеством мебели: стол, два стула, привинченные к полу. К мебели можно было отнести и меня – безмолвного, не реагирующего на подначки нашего начальника воспитательного отдела. А что? Табурет сержант Кузьма Новиков по кличке… Без нее. Старую я оставил в полях Зоны, вместе с покойниками. Новой так и не обзавелся. «Эх, на настоящей зоне влепят», – мрачно подумалось мне.

Я посмотрел внимательно на ворот наглаженной военной рубашки полковника, гладко отполированные дорогой бритвой щеки.

– Товарищ младший сержант.

Голос мой не сорвался, фразу я произнес четко.

– Что? – недоуменно спросил Махлюков.

– Товарищ полковник, согласно уставу вы обязаны обращаться ко мне по званию или фамилии, – строго сказал я.

Махлюков вскочил со стола, замер на секунду. Я смотрел прямо перед собой: впереди кирпичная стена, за ней – наша военная часть. Весна насыщала воздух приятной свежестью, зелень робко пробивалась, и мир оживал от зимней спячки. Правда, не весь.

Мрачная хозяйка не изменяла себе, и темные тучи из Зоны накатом обрушивались на часть. Словно морские волны холодного океана.

«Что ж за напасть такая, из Зоны выбрался и теперь попаду в тюрьму. Как проклятье от Чеса – убил урку, значит, сам полезай на нары».

Махлюков меня не ударил. Жаль. Он судорожно расстегнул китель, засунул руки в карманы брюк и начал кружить вокруг меня. «Цербер одноголовый. Хотя нет, тот на цепи сидел, вход охранял. Черный ворон, что ж ты вьешься…»

– Крутой? Да?! Ничего, ты у меня не первый. – Он резко остановился, закрыв собой стену, и ударил кулаком по столу. – Думаешь, я не найду на тебя управу? Сопля малолетняя! Да я, честный офицер, таких тварей под корень извожу и изводить буду!

От удара стол затрясся, как холодец на празднике. Видимо, по замыслу полковника, такой резкий переход от спокойной беседы к битью мебели должен был вызвать у меня панику.

Нет, я, конечно, не железный человек, хотя уже и не бумажный. Шестидневный поход по Зоне меня изменил. Даже не так – я начал меняться. Такие обстоятельства: надо было или поменять мир, или себя. Я выбрал второй вариант. Поход, который начинался как стандартная самоволка: сходить в Зону, прошвырнуться до деревни или даже к бару, выпить со сталкерами, принести назад артефакт, а может, и байку повеселее.

Принес: солдатика, который пропал несколько недель тому назад, гематомы по всему телу и уверенность в своих силах – я смог выжить там, где многие упали бы и уже не встали.

Моей заслуги в этом мало. Спасибо сталкеру Трофимычу, который научил меня основным законам поведения на запретной территории и остался прикрывать от стаи собак.

Да и троица бандитов с помощью ударов, ругани и угроз очень сильно изменила мой взгляд на мир. За такое спасибо сказать – это, пожалуй, много было бы, но и проклинать я их не собирался. Отмычка по прозвищу Пробирка остался в радиоактивных топях Топи. А из них в часть вернулся…

– Товарищ младший сержант, – спокойно повторил я.

«Помню, Трофимыч, помню! Надо говорить спокойным тоном, это раздражает собеседника. Выводят мои ответы Махлюкова из себя, и он нервничает».

– Хорошо, Новиков, хорошо. Поверь, я тебя не буду трогать.

Он наклонился, достал из портфеля несколько листков бумаги, ручку. Положил предо мной белый лист. Смешно. Помню, в то утро, когда начмед пнул меня в Зону, я наткнулся на полковника. Как он тогда сказал? «Принесешь свой листик, а то на вас, дармоедов, не напасешься?»

Теперь он сам мне носит бесценные листики – только бы я написал то, что ему хочется, а не правдивое изложение событий. Как все меняется в зависимости от нужды человека.

Руки затекли, и наручники стали казаться неподъёмными гирями. Еще и кожу натирали чуть ли не до кости.

– Захочешь написать чистосердечное – скажешь, – в который раз за несколько дней произнес полковник эту фразу. – А вот этот сюрприз передали из госпиталя.

Он достал документ в файле, помахал им перед моим носом.

– Это тебе подарочек от сержанта Антона Деревянского.

Он специально сделал акцент на звании и фамилии. «Ну да, я – мразь без имени, а Крыса – солдат нашей части», – злобно подумал я. Махлюков помолчал, не дождался от меня никакой реакции, с грохотом отодвинул стул, уселся читать вслух:

– «Я такой-то, по прозвищу Крыса, попал в Зону двадцать четвертого февраля. При патрулировании в результате внезапного ухудшения погоды я отклонился от заданного маршрута и попал в засаду. Подло напавшие бандиты завладели моим оружием и заставили провести их через Границу на Топи».

Декламировал полковник хорошо, с выражением. Если бы он так же излагал стихи Маяковского на экзамене в театральное училище, то однозначно поступил бы.

– Так, буду тезисно читать. – Махлюков наклонился чуть вперед. – Ты хоть знаешь, что такое тезисно?

Я молчал. Наивный, при первом допросе, или опросе, я честно изложил события последних недель. Ну, как честно – ограниченную версию. Так сказать, пробничек. Лучше бы я заштопал рот суровой ниткой.

– Главное и вкратце, – пояснил полковник. «Большеголовый. Вот как его можно охарактеризовать, – подумал я. – И точно, в уме ему не откажешь. Прожжённая такая сволочь. Нет, он даже умнее торговца Дельного». Я с горечью понимал: манипулировать полковником не получится. Оставалось лишь не давать ему влиять на меня.

– Так вот, бедный Антон пишет, – полковник глубоко вдохнул, словно брал разгон перед стартом, и продолжил читать: – «Я неоднократно пытался убежать, стараясь не опозорить воинскую честь, но перелом ноги помешал в реализации этого плана. Меня удерживали взаперти на Топях, в старой хижине. На неоднократные предложения провести бандитов через наш блокпост я отвечал отказом, за что меня избивали и не давали еды».

Я вспомнил, как делился с Крысой последней банкой тушенки.

– «В дальнейшем, бросив бесполезную затею, бандиты по кличке Чес и Дельный завербовали младшего сержанта Новикова».

Тут я внезапно осознал, что именно не так в этих тезисах. Читал их полковник по воспитательной части, губами узкими шевелил, рождались слова. Однако это были не слова Антона – он так складно не смог бы писать, так хорошо строить фразы. А полковник их произносил – и не было никакого диссонанса: легкие исковерканные штрихи, неправильно построенные предложения – таких ошибок столь грамотный офицер не допустил бы. Это было как маскировочный халат. Халтурка под солдатика. Нет, писал-то Крысеныш, но я был уверен, что писал он под диктовку.

– «В ходе ссоры на почве денег младший сержант по кличке Пробирка убил двоих бандитов». – Полковник щёлкнул пальцами. – Что, Новиков? Мечтаешь, что тебе за убийство бандитов орден положен? Так это еще надо доказать, вдруг ты простых сталкеров завалил? А вот и он! «По стечению обстоятельств на хижину вышел сталкер по кличке Трофимыч. Младший сержант заключил с ним сделку: Новиков обеспечивает прохождение Границы через блокпост, за это получает артефакт».

«Глазастый. Как трястись от страха, ссать в штаны… Крыса ведь тогда чуть ли не терял сознание, а, оказывается, заметил. Или это уже посоветовали? Артефакт, дорогой артефакт, подарок моего начальника спас мне здоровье. При обыске нашли его в кармане и теперь задают ненужные вопросы».

Полковник же продолжал:

– «Испытывая постоянные угрозы со стороны Новикова, я был вынужден выполнять приказы. Меня пытали, наступая на поломанную ногу».

– Тля, – не выдержал я. Выругался про себя: «Что же за напасть такая – беспросветная».

– Хочешь сделать признание? Нет? Тогда слушай дальше, – отвлекся на секунду от тезисов полковник. – «В ходе ссоры возле колхоза Новиков ударом в голову прикладом ружья нанес тяжелую травму сталкеру Трофимычу и кинул его для привлечения стаи собак. Он хотел застрелить меня. Лишь появление боевой группы с блокпоста спасло меня от расправы этого убийцы». Подытожим: три убийства, похищение сослуживца, попытка незаконного пересечения границы, получение взятки… Двадцать лет на нарах, Новиков, двадцать лет.

Полковник захихикал, потом хрюкнул, как свинья, и захохотал уже во весь голос. Мой мозг отказывался воспринимать происходящее: хохочущий полковник – это такое же безумие, как клоун с ножом в руках.

«Двадцать лет, – обреченно подумал я. – Если выйду, то буду уже стариком. Сорокалетним стариком. Черт!» Я почувствовал, как непроизвольно дергаются мышцы моего лица. Хотелось криво улыбнуться или заорать благим матом. Нет, я понимал, что мне не с руки признаваться в убийстве урки. Поэтому моя версия выглядела как сказка для детей – без крови и насилия. Я надеялся на честное признание Крыса и помощь начмеда.

Да, я много размышлял, пока сидел в карцере. Про блокнот, в котором была записана очень важная информация. Про Крадуна, который оказался сталкером и который нашел что-то очень важное в секретной лаборатории. Начмед меня спровадил в Зону, дал противорадиационный артефакт, ружье и, главное, проводника. Сталкер Трофимыч отработал по полной. Не бросил меня гнить в Топях. Хотя опыт, который я получил, поработав отмычкой в бандитской группировке, накинул мне сразу несколько лет опыта. «Начмед, вот кто меня спасет».

Полковник Махлюков заметил мои переживания. Он аккуратно положил признание Крыса на стол между нами и сказал:

– Думаешь, ты кому-то нужен? Нет, поверь мне, кроме мамы с папой, всем на тебя плевать. Я попросил зайти твоего начальника, пусть ознакомится с документом.

Полковник встал, достал из кармана модный портсигар. Зажигалка, огонь, сигарета. Он откинулся на стуле, с видимым удовольствием втягивая в себя никотин.

Моя надежда на Сергея Петровича зиждилась на простой логике. То, что он сделал раньше для меня, было основой. А вот то, что меня не переводили из части, держали в местном карцере, и, скажу больше, расследование проводилось не военной прокуратурой, а полковником по воспитательной части… Обнадеживало. Я затаился в ожидании чуда. «Если правда будет на моей стороне, то я избегу зоны, настоящей зоны».

В комнату для допросов вошел начмед – в звании капитана медицинской службы. Сергей Петрович.

Я невольно сравнил полковника и капитана. Махлюков – среднего роста, холеный, с высоким лбом, с желтоватыми волосами – походил на хорька.

Капитан, как и я, – высокий, короткостриженый, с серыми глубоко посаженными глазами. Казалось, он всегда смотрит с подозрением.

Я вдруг испытал чувство дежавю, словно такое со мной уже случалось: начмед, непонятная ситуация, которая привела к походу на запрещенную территорию. Того похода мне хватило с лихвой. «Напомнить Сергею Петровичу про обещанную поляну?» От этой глупой мысли я взбодрился.

Офицеры разговаривали, не обращая на меня внимания, а я думал: «Списанная Пробирка… Нет, даже про себя не надо произносить эту кличку. Все, ее время кануло, и я, как змея, сменил шкуру».

– Пару слов скажу, – попросил начмед.

Полковник недовольно поморщился:

– Много просишь, капитан. Поверь, ты со мной не договоришься. Этого я посажу, даю слово офицера.

Начмед беспристрастно посмотрел на воспитателя. Полковник выкрутился:

– Сигареты возьму в кабинете. А вы, капитан, поохраняйте преступника.

Махлюков вышел, хлопнув дверью.

Я весь напрягся, хотелось начать объяснять, доказывать, что я не виноват. Вернее, виноват, но не в том…

Сергей Петрович, глядя в зарешеченное окно, четко, но тихо произнес:

– Значит, ударом в голову прикладом ружья нанес тяжелую травму сталкеру Трофимычу и кинул его для привлечения стаи собак. За это я тебя упеку на нары, тварь неблагодарная.

Он ринулся к двери и вышел, чуть не сбив с ног полковника, который безбожно подслушивал.

2

Это было жестоко. Мои надежды не оправдались, мало того – ситуация усугубилась еще больше. Я сидел в карцере, на кровати со скрипящими пружинами. За забранным решетками окном наступал весенний вечер.

«Посадят. – Теперь меня начало трясти. Я сжал кулаки, мысли в голове крутились вихрем. – Нет, не высижу». Я вскочил и начал измерять шагами карцер: три, поворот и снова три, от глухой стены к ее сестре, а по бокам – отверстия к свободе – окно, как маленький дисплей, и металлическая дверь. Пытаясь успокоиться, я все ходил и ходил.

«Нет, начмед не поможет, – рассуждал я. – Все мои планы, расчёты рухнули после одной его фразы. А за ней стоит принятое решение. Насколько я знаю своего начальника, теперь уже бывшего, он точно не балабол. Я надеялся и на сволочь Крысу, которого тащил же через Границу! Прикрывал от собак! Да и на Болоте про него не забывал. Вот она, человеческая благодарность».

Раньше меня радовал факт, подмеченный полковником с умным лицом хорька, что расследование проводилось не в полном объёме, не выплескивалось из обнесенной серыми плитами части, не шли вонючие волны по всему военному округу. Я размышлял так: часть входит в состав международных подразделений, и поэтому «наши» стараются не поднимать шум. Позорить самих себя они стали бы только в крайних случаях: например, если информацию слили доброжелательные соседи.

По моему изложению истории выходило, что Крыса – дезертир: он пропал и находился на запретной территории больше трех дней. Я – успел: шесть дней по справке и еще один сверху – вроде тоже беглец, но вроде и прикрыт по липовой болячке от медицинского пункта.

Такие происшествия случались постоянно.

Но мои надежды, как зеркало, разбили на мелкие осколки об асфальт и еще потоптались по ним берцами. Мои спокойствие и напущенная самоуверенность, благодаря которой я до сих пор не свихнулся, испарились, как туман под лучами солнца.

«Убийство прикрывать не будут. Не того я уровня. В контрабанде не участвовал, личных связей в виде родственников-прокуроров не имею. А тут три убийства, три трупа.

Двадцать? Десять? Да без разницы, сколько лет. Много. Даже три года в тюрьме – это очень много».

От быстрого хождения по маленькому помещению закружилась голова. Я решил прилечь. Ребра заныли, настойчиво напоминая, что они еще не восстановились после четких ударов урки. Лечение переломов очень простое – тугое бинтование грудной клетки и покой. Покой мне не снился, только Болото: в кошмарном бреду, кровохлеб отрывал мне голову, или Чес, с перерезанным горлом, вгонял нож мне в сердце.

Лечатся такие психологические заскоки тоже легко – водкой.

Хороший метод лечения, но мне не давали водки. Не входила она в рацион солдатика под следствием. Да и без следствия тоже.

Скрипнули пружины. Я чуть ли не впервые подумал: «Может, не зря подкинули веревку. – И сам же усмехнулся: – Нет, этот путь не для меня. Судьба неисповедима. На Болоте много раз возникали тупиковые ситуации, из которых не было выхода. По крайней мере, так казалось. Лишь терпение и работа головой приносила вкусные плоды.

Что там Чес сказал перед смертью? Меня бы на зону… Сбывается проклятье урки со стажем».

Я засмеялся – сначала тихо, а потом захохотал так, что спугнул птичек за окном. Они, недовольно чирикая, сорвались с крыши и полетели искать другое место. Подальше от сумасшедшего человека.

Повернулся, громко клацнув, ключ в замке.

Стол, вернее, легкая пародия на него, стоял напротив кровати, под стеной у двери. Залетевшие в камеру два бойца сразу заняли все свободное пространство – короткостриженые, с наглыми мордами. Два «деда».

– Ну чего, Пробирка, ты тут царьком устроился? – задал риторический вопрос боец среднего роста. Тот, что повыше, с родимым пятном на щеке, аккуратно прикрыл дверь и заорал:

– Встать, сука, когда я зашел!

Я видел их часто в курилке. Неразлучная парочка. Лысый и Пятно. Одни из тех немногих, что любят выступать по беспределу.

Я медленно поднялся. Даже Пятно оказался ниже меня. Мне совсем не хотелось лезть на рожон, но я понимал: или меня просто поколотят, или я попытаюсь дать отпор.

– Что, полкан вонючий прислал, вы и рады стараться? – спросил я наугад – и попал в десяточку.

– Да, гаденыш. Крысу чуть не завалил, так стал крутым? – Лысый стоял на месте, а вот Пятно забрел ему за спину. «Пора!» – решился я.

Помогло мне то, что я сам себя накрутил перед их визитом. Мозг помнил, как больно, когда бьешь сам, разбивая костяшки, и когда бьют тебя. Он сопротивлялся, намекал, что лучше договориться, выпросить…

Но я вспомнил Чеса. На одну секунду – и мне этого хватило.

Лысый успел вскинуть руку, прикрываясь от моего прямого удара, но мой крюк левой прошел, даже влетел, со свистом, смачно впечатываясь в скулу «деда». Он отлетел назад, сбивая своего дружбана.

Я заорал:

– Меня зовут Кузьма!

Подлетел к телам на полу – и тут совершил ошибку. Надо было прыгнуть на ногу Лысого или просто зарядить с носка в живот, стараясь расплющить селезенку. Я же нагнулся, продолжая молотить бойца руками. Попал еще раз в голову, пару раз по его предплечьям. И сам охнул от боли – то, что я не сделал, получилось у Лысого: он оттолкнул меня, жесткая подошва его берца впечаталась мне в живот, и я врезался в стол. Острый угол оцарапал мне спину, и тут же Пятно накинулся сверху.

Я стал падать на пол. Мысль о том, что если я сейчас упаду или повернусь спиной, то стану инвалидом, придала мне злости. Не знаю, может, помогли и мои тренировки в карцере, которые не дали закиснуть за последние недели… Я, словно пружина, резко выпрямился и заехал Лысому, который подскочил ко мне. Теснота помещения играла мне на руку. Лысый, лидер в паре «дедов», старался бить первым и плевать хотел, что, по сути, мешает своему другану.

Удары Лысого оказались на удивление тяжелыми, словно в каждом кулаке он сжимал по гантели. Он попал мне в голову, ударил по рукам, которые я поднял в защите. Но я не собирался отдавать инициативу.

Я что-то неразборчиво прорычал, заметил, как Пятно рвется через опрокинутый им же стол. И все же я был выше, и руки у меня были длиннее. Двойка – прямой удар правой и левой. Лысый даже не покачнулся от попадания. Он начал напирать, я почувствовал, как у меня лопнула губа. Во рту появился металлический привкус, но я не останавливался. И все же успел. За секунду до удара, пришедшего от Пятна.

За эту замечательную секунду я достал подбородок Лысого: что-то клацнуло, его голова откинулась назад, оголяя кадык, и боец попятился назад. Еще секунда – и «дед» упал, смешно взбрыкнув ногами.

Пятно не дал мне полюбоваться своей работой и сильно ударил по ребрам. Уж не знаю, полкан им подсказал или он наугад начал меня бить именно в грудную клетку.

– Замочу! Замочу духа! – заорал Пятно.

Я отлетел к стене, прикрывая голову руками. Боль. Острая, словно насыпали перца в глаза. Боль, которая отключала все функции, выгоняла все мысли из моей дурной башки.

Пятно сделал шаг назад, взял разгон – прямой удар ногой. Фронт-кик. Хороший удар, сразу выбивает всю дурь.

Но я успел свести предплечья вместе, слегка пригнулся, тем самым закрыв живот и грудь.

Пятно еще не успел восстановить равновесие, как я его толкнул, налетев всей своей массой. Он бы устоял – все же он привык к дракам, но ему помешал Лысый. Тот, барахтаясь, пытался встать и стоял на карачках, как боксер после нокдауна. Пятно зацепился за него и почти упал.

Мне этого времени хватило. Быстрым движением я залез рукой под матрас и вытащил веревку.

Я перешел в наступление и ринулся вперед. Веревка легла на грязную шею Лысого, и я резко дернул ее в разные стороны. Пятно же успел сориентироваться: в голове моей от его удара раздался гул, словно в ней начал бить церковный колокол. Я повис мертвой хваткой на Лысом, стягивая веревку на его шее все сильней и сильней. Упал, увлекая за собой наглого «деда», не давая ему подняться. Лысый завалился на меня сверху. Пол, который не мыли, судя по всему, годами, явно удивился такой чести. Пятно же начал лупить меня по бокам. «Черт! Берцы, оказывается, безумно больно бьют!» – промелькнуло в моей гудящей голове.

– На, тля! – заорал я.

– Душара! – провопил мне в ответ Пятно.

А Лысый, пытаясь стащить веревку-удавку с шеи, бессвязно хрипел. Этот хрип напомнил мне шипение старого патефона.

Сколько времени заняла эта бестолковая борьба? Минуты четыре? Вспышка боли пронзила грудь и прокатилась по всему моему телу. Я слегка ослабил хватку, уже почти ничего не соображая от боли. Лысый дернулся в сторону и, потащив веревку из моих рук, завалился ближе к стене.

Пятно вдруг замер.

– Какого черта вы тут творите? – раздался голос Баранова.

От боли я не услышал, как открылась дверь.

– Дверь закрой с той стороны! – попытался рявкнуть Пятно. Не получилась – голос у него был писклявый, как у комара.

Я не лежал без дела – пытался встать. Но при каждом движении ребра входили глубже и глубже, пронзая легкое. По крайней мере, мне так казалось.

– Я тебе рот сейчас закрою! – взъярился Баранов. Вот за что он мне внезапно стал нравиться: за нужным словом он в поисковик не полезет.

– Не мешай духа жизни учить! – продолжал пищать Пятно.

Мелькнула тень – и Баранов смачно приложил «деда». Пятно отлетел и, как пивная пена, осел возле стены с окном.

– Идиоты! Сегодня мое дежурство, и я за него отвечаю! – четко, с металлом в голосе произнес Баранов. Не ожидал я от него такого. Нет, не заступничества, а наличия интеллекта. «Верно мыслит, – сквозь боль подумал я, – его завтра спросят, почему запертый дух побит как собака, укравшая последнюю колбасу».

Баранов похрустел шеей и добавил:

– Свалили отсюда.

Пятно благоразумно промолчал. Лысый что-то пытался сказать, но из его горла вырывался только сдавленный хрип. Дежурный не стал повторять, а начал по одному их выволакивать в коридор. Между тремя старослужащими начался высокоматюкальный разговор с угрозами. Я же обессиленно прислонился к холодной стене.

Голова кружилась, грудь болела. С проникновением ребер в легкие я, конечно, перегнул.

Баранов заглянул, вырвал у меня из рук веревку. Замахнулся ей, но бить не стал.

– Тушканчик, повезло тебе, что я ненадолго отходил, – сказал он.

Логично, вот только он вообще не должен был покидать пост.

– Это им повезло, – произнес я.

Баранов хмыкнул, поражаясь моей наглости, посмотрел на перевернутый стол и, перед тем как закрыть двери, сказал:

– Ужина не будет.

3

Ужин и не понадобился. Меня мутило.

«Сволочь офицерская, – злился я. – Сам, значит, не стал руки пачкать. Логично. Шакалов прислал, чтобы поломали мне характер. Уроды. Нет, все же проведенное с бандитами время наложило на меня отпечаток. Я ведь чуть не задушил Лысого, и мне было плевать, что потом произойдет. Да и полковника надо бы пробить по печени – пусть знает, на кого рыпается».

Мне не нравилось, что случилось, и не нравилась та буря ненависти, которая жгла мне нутро. Нет, там, конечно, еще от ударов Пятна болело, но вот ненависть… Хаотичная. Я ненавидел всех, начиная от начмеда, который засунул меня в Зону. Ненавидел Зону, этот гнойник на теле земли. «Что, мало я на Топях оставил крови? Не наестся все никак, хочет еще ломать судьбы?! Собака женской породы. Мало ей Трофимыча, мало солдатика на блокпосте, мало адептовца, Дельного, Чеса…»

Я со злостью глянул в окошко. Солнце освещало деревья. Верхушка тополя качалась, словно махая мне и предупреждая: не о том думаешь, не на тех злишься.

«Черт. Я становлюсь как урка. Весь мир мне должен, а я ему – ничего. Нет, злость хороша для драки. Без злости я бы сейчас лежал в луже кровавой мочи».

Кроме урки, по Зоне ходил и Дельный – торговец с низкими моральными принцами, но с хорошо работающими мозгами. Для того чтобы продавать наркотики в нашем криминальном мире, надо уметь крутиться. «Что бы сделал он в такой ситуации? – думал я. – Пора звонить родителям, пусть вытаскивают меня из этой выгребной ямы. Нет, не хочу. Беспокоить мать, которая будет плакать, понимая, какое мрачное будущее меня ждет. Отец – простой работник НИИ. Что они сделают? Да ничего. Пора взрослеть. И для начала надо как-то подняться».

Начало холодать. Окрашенная противным зеленым цветом камера напомнила мне Топи. Птичка за окном перестала чирикать, а верхушка тополя словно обиделась на меня и неподвижно застыла. Ветер утих.

Я встал с третьей попытки. По-нормальному не получилось, приходилось изображать пьяного медведя: сначала на бок, потом на четыре конечности и, карабкаясь по стене, как альпинист на тренировке, я поднялся. Голова закружилась. Я медленно направился к перевернутому столу.

– Молодец, хорошо помешал Пятну, – прошептал я, нагнулся, через боль поставил его на ножки, поковылял к кровати.

Скрипнули пружины. Лежать оказалось неудобно, и я сел, примостив под спину по-жлобски тонкую подушку. Начал размышлять.

Мне казалось, я упустил основной момент, что-то важное – как в детективах, какую-то детальку, которая меняет вектор направления. Стараясь вдыхать неглубоко, под свет луны я заснул.

А утром ко мне в гости пожаловал начмед. В повседневной форме: наглаженные брюки, китель с нашивками на рукавах.

Я, недовольно кривя губы от боли, встал. Военное приветствие еще никто не отменял. Вспомнил историю, когда в большом городе патруль остановил девушку-солдатика, и та не отдала вовремя честь. Залет! Она выкрутилась, ответив: «Свою честь я парню отдала», – и, по-озорному козырнув, пошла без замечания. С чувством юмора попался ей патруль.

– Что с лицом, младший сержант Новиков? – сразу задал вопрос начмед.

– Упал с кровати, – ответил я и решил добавить: – Сергей Петрович.

– Раздевайся, – приказал он и начал проводить осмотр.

Заглянул Баранов, четко представился. От его голоса у меня разболелась голова.

– Что надо, Баранов? – устало спросил начмед.

– Да доложить хотел. Чест слово, это не я вашего фельдшера отлупил, – угрюмо доложил он.

– Уверен? – Начмед щупал мои ребра, но крепитации я не слышал: часто при переломах обломки костей при пальпации скрипят, как снег.

– Я ж знаю, с кем можно ссориться, а с кем нет.

– Хочешь мне втереть, что он сам упал с кровати? И так пять раз подряд?

Баранова я понимал – закладывать «дедов» он не хотел.

– Это… Кузьма, скажи, что я ж помог тебе отмахаться, – попросил он вдруг меня.

Начмед оскалился:

– Твоя версия отпала, Новиков. Или тебе Баранов помогал от стола отбиваться?

– Помогал, – ответил я. Хотелось сказать больше, но не при сержанте. Хотя что уже мне было терять?

– Разрешите обратиться?

– Нет, – ответил начмед.

Я все же продолжил:

– Трофимыч за мной на Топи притопал и помог с бандюгами расправиться…

Баранов превратился в одно большое ухо. Сергей Петрович сквозь зубы процедил:

– А ты его в благодарность под собак бросил.

Голос его изменился, стал строже.

– Нет… – успел ответить я.

– Собирайся. В госпиталь. Там и ребра просветим, и еще дело одно есть.

– Скоро ты светиться в ночи будешь от радиации, – пошутил Баранов.

Начмед щелкнул его по зимней шапке:

– Баранов, твоя честность тебя и погубит. У меня уже утром два идиота сидели в медпункте. Говорят, что побил их ты, когда они навещали своего друга.

– Козлы! Да я их! – взъярился дежурный.

– Ничего ты им не сделаешь. Я уже мозги им вправил, – сказал начмед. Казалось, он даже не услышал мое признание. Он уже поставил диагноз: я преступник – и даже назначил лечение: тюрьма. Не верил он мне.

Я, одеваясь, вспоминал Трофимыча: «Да, становится ясно, что связаны они были с начмедом и с черным прапорщиком. Контрабанда? Не факт. Трофимыч, конечно, опытный сталкер, но сам же говорил, что далеко в Зону он не ходок, а значит, и дорогих артов не носил. Черт! Мертвый он. И собаки кости его погрызли. Два раза с того света не возвращаются. Трофимыч! А я даже не знаю, как тебя звали, а ты за мной поперся на Топи, понимая, что это может плохо закончиться».

Меня вывели на свежий воздух, но подышать, конечно же, не дали. Старая «санитарка» покорно ждала будущего зэка.

Я осмотрелся. Поспешили в этом году, раньше перешли с зимней формы одежды на летнюю. Вариант определяется головным убором: шапка – значит, зимний вариант, а надел кепку, то все – летний. И без разницы, есть на тебе тулуп или нет.

Я усмехнулся. Еще и расческа должна обязательно присутствовать, и в шапке подколотые иголки с нитками, и носовой платок… Это армия.

На меня смотрели с настороженностью, в курилке, расположенной под ветвями каштанов, при моем появлении установилась тишина.

– Давай быстрей, мне еще заправляться, – крикнул шофер. «Гражданская личность в кепке. Ба! Знакомые люди. Именно он вез меня в Зону!»

Начмед кивнул, намекая, что надо грузиться. Водитель же продолжил:

– А чего без оружия, товарищ капитан? Этот-то, душегуб, в наручниках?

– Когда мне понадобится оружие, чтобы солдатика усмирить, я напишу рапорт на увольнение, – резко пояснил Сергей Петрович.

Да, я знал, что он вроде по рукопашному бою призовые места брал, а года два назад перестал ездить на соревнования. Говорят, попытался вступить в спецназ, но, на удивление, не прошел отбор – и все, как отрубило. Перестал интересоваться, хотя на турниках и брусьях проводил времени не меньше, чем в медпункте.

В машине с широко распахнутой, как будто пасть льва, дверью, сидел Лысый – с подвязанной бинтиком нижней челюстью. Он заметил меня, заметно напрягся.

Я распрямил плечи, повращал кулаками.

– Сейчас кто-то ответочку поймает, – сказал я и понял, что скалюсь от радости.

– Отфали! – прошмякал Лысый.

«Челюсть болит? Сейчас усилим эту проблему». Говорят, лобная кость – пластинка, настолько крепкая, что в боксе без перчаток ее специально подставляли под кулак противника. И косточки разлетались, как щепки.

Я ринулся в машину. Ударить Лысого головой мне не дали. Начмед, как котенка, дернул меня за шиворот:

– Успокойся, я сказал. Сел с другой стороны, и чтобы ни звука.