. Маятник
Если кто-нибудь плавал на «Ракете» на большие расстояния, то, наверное, знает, как это нудно и утомительно. В самом начале путешествие захватывает своей новизной и романтикой. Каждый поворот реки таит в себе неожиданность нового открытия, а река завораживает своей силой и величавостью. Дальние берега манят неизвестностью, и всегда один почему-то красивее или ближе другого. Потом все надоедает и хочется спать. Блики солнечного света, отраженные от воды, прыгают по белому потолку, а пассажиры маются от безделья. На время пути в маленьком пространстве собирается самая разношерстная публика, имеющая только одно общее – конечный пункт. Одни успокаивают изнывающих от жары грудных детей, другим все время хочется в туалет, а третьи просиживают на корме и курят, одну за одной, сигареты. А есть и такие, кого вообще ничто не волнует. Они спят в своих креслах с закинутой головой и полуоткрытым ртом, в который вечно норовят залететь вездесущие мухи.
На дебаркадере, как всегда к полудню, толпился народ. Несколько баб, нагруженных сумками, да пара военных. Обычная картина для небольшой деревушки на берегу Амура.
Дед, старый моряк, с загорелыми и натруженными руками, в стареньком поношенном пиджаке и бесформенных штанах, похожих на галифе, возился со снастями и ворчал на изнывающих от ожидания «Ракеты» людей.
– Напрасно ждете, – ворчал себе под нос старик. – «Ракета» битком будет, и не возьмет никого. Даже причаливать не будет.
– Это как же не будет? – вспыхнули тетки. – Мы тута с утра стоим. Ей положено причаливать. А на чем еще добираться-то? Пусть только не возьмет.
– Жалобу напишите? Тута. – Старик посмотрел на реку, – вон хоть палкой по воде.
– Э-эх, юморист!
Все-таки тетки волновались всерьез:
– Ну, может, сходить будет кто?
– Кому ваша дыра нужна! Люди в города, по делам едут. Вы ведь тоже, поди, в город собрались?
Тетки молча вглядывались в слепящую до слез гладь реки.
– Говорю вам. По рации сообщили, местов нет. Коробочка полна.
– Это он нарочно, – тихо ворчали меж собой бабки. – Небось, в своей будке прячет кого, а потом подсадит.
Дед улыбался своими пожелтевшими, но все еще крепкими зубами.
– Скажите спасибо, что пустил вас на пристань. Не положено ведь.
– Это почему же? – взъелись бабки.
– А потому! Не положено. Читайте, если грамотные.
Глянув краем глаза вывеску, давно выцветшую на солнце, бабки притихли.
– Сам читай, если такой умный. А мы народ темный и грамоте не обучены.
Старик покачал головой.
– Вот тогда сидите и помалкивайте. Пустили вас, как людей, а они же и обвинять тебя в своих бедах.
Тетки все понимали, но нервы их потихоньку сдавали. Ко всем бедам назойливые слепни донимали, пытаясь укусить в незащищенные ноги. Вдруг народ оживился. Кто-то заметил на горизонте маленькую белую точку. Разрезая крыльями гребешки волн, по искрящейся глади реки летела «Ракета». Еще несколько минут ожидания, и всем станет ясно: есть места или нет.
Старик грустными глазами посмотрел на пассажиров и вздохнул:
– Все. Можете по домам. Держит курс по фарватеру. А то бы свернула.
– Ты давай-ка, флажком-то помаши, – засуетились бабки. – Может, ей нужно знать, есть пассажиры или нету.
Старик уже сжимал в костлявых пальцах белый флажок.
– Да знаю. Учить вздумали. Курицы нещипаные.
– Это кто нещипаный! Да ты сам петух, без гребня!
Дед оскалился и рассмеялся беззлобным, хриплым смехом. Подойдя к краю берега, он сделал отмашку флажком. Через несколько секунд «Ракета» поравнялась с пристанью и сбавила ход.
– Здорово, Степаныч, – прозвенел в рупоре голос капитана. – Сегодня никого взять не смогу. Иду перегруженным. Всё забито. Студентов на практику везу. Бывай.
Двигатели заурчали, и «Ракета», набирая скорость, стала быстро удаляться от берега.
– Бывай, – вздохнул дежурный по пристани, стараясь не смотреть на пассажиров.
Толпившиеся на барже бабки с грустными лицами начали собирать свои вещи.
–В другой раз приходите. Послезавтра. На буднях-то места всегда есть, -уже повеселевшим голосом сказал Степаныч, провожая взглядом удаляющуюся «Ракету».
– Да уж придем. Готовь самовар, пердун старый! – рассмеялись тетки и потянулись по узенькому трапику, соединявшему баржу с песчаным берегом.
– Ну, народ. Это не так, то не этак. Сами вы, – но увидев перед собой двух молодых офицеров, старик осекся на полуслове. – А вам, ребята, чего?
Молодые лейтенантики в смущении переглянулись:
– Мы с точки. А обратно не на чем доехать. Да и домой мы. Отпуск у нас. Так и так ехать надо. Может, батя, у тебя пересидим? Переночуем на палубе. Мы, если что, и по хозяйству можем помочь.
Старик в нерешительности вертел белым флажком, не зная, куда приложить свои длинные, привыкшие к пеньковым канатам и веслам руки:
– Так ведь не положено.
Однако ласковое «батя» сделало свое дело.
– А, ладно. Только на барже не курить и не распивать, – при этом старик сглотнул накатившую слюну.
– Да за компанию, отец. За здоровье-то. По стопочке, – просияли ребята.
– А, Степаныч?
Услышав свое отчество, и не уразумев, откуда оно им известно, дед махнул рукой:
– Ну, тогда я, может, рыбки пожарю? Карасиков. Оголодали, небось.
Офицеры просияли и, как по команде, полезли в свои новенькие чемоданы за закуской.
В «Ракете» было душно и жарко. Окна, по распоряжению капитана, можно было открывать только во время стоянки, поэтому пассажиры шли на корму, глотнуть свежего воздуха и покурить. Когда дверь открывалась, в салон врывался резкий шум двигателей, работавших в полную мощность. На корме курили и молча смотрели на уже поднадоевшие однообразные берега. С одной стороны берега высокие, с другой – низкие. Получив очередную порцию свежего, еще наполненного утренней прохладой, воздуха, публика исчезала в глубине «Ракеты». Но больше ходили от безделья, разбив всю территорию на три пункта. Кресло, корма, туалет. Или наоборот. Кресло, туалет, корма. В любом случае, все возвращались обратно в кресло.
Добрая половина пассажиров, если не больше, были студенты худграфа, ехавшие на свою первую учебную практику – пленэр. Этюдники, зонтики, холсты, натянутые на рамы и увязанные в толстые пачки; огромные сумки, набитые чем попало, – все это с трудом разместилось среди кресел и мешало людям, снующим в проходе туда-сюда.
Где-то в уголке бренчала гитара, собрав своим мелодичным звоном почти всю женскую половину курса. В противоположном углу, уютно уединившись, сидели преподаватели. Вагин Николай Иванович и его старший коллега, Евгений Иванович Фентисов, он же ответственный за проведение пленэра. Для них это была не первая практика, поэтому ни шум, ни свободная одежда подопечных нисколько не волновали и не удивляли преподавателей. Привыкнув за долгие годы к веселой студенческой жизни и свободному от комплексов худграфовскому духу, они лишь изредка оборачивались на очередную реплику или недовольство в адрес ребят.
Больше всех ворчал дедок, похожий из-за своей белой бороды на Деда Мороза. Чтобы как-то усмирить старика, к нему подсела с планшетиком для набросков самая яркая и бесшабашная из девчонок, Оленька Иевлева. Среди других студентов Оленька отличалась огромными веселыми глазами и длиннющими ногами в коротеньких шортах.
– Дедушко, – ласково проворковала Оленька. – Хотите, я вас набросаю на бумаг?
Не дождавшись согласия, она начала живо наносить линии, лишь изредка вглядываясь в морщинистое лицо деда.
Дедок засуетился, не зная, в какой руке лучше держать такую же древнюю, как и он сам, клюку. От волнения дед забывал протирать платком седую бороду, и для важности, покрякивал.
– Эх, дедуля, был бы ты лет на сорок моложе, ты бы, наверно, продохнуть тут никому не дал, – игриво подмигивая, дразнила Оленька свою жертву. Старик крякал от удовольствия, глаза его сияли, а рука с клюкой не находила места от волнения. Вряд ли его когда-нибудь рисовали.
Через несколько минут, вырвав из блокнота готовый набросок, Оленька поставила дату и подписала в уголке: «Герою Гражданской войны Климу Ворошилову от благодарного потомства».
Дед долго всматривался в свое изображение. Он то удалял листок на вытянутые руки, то подносил к самому носу, пытаясь там что-то разглядеть. Рисунок ему явно нравился. Когда он все же разобрал надпись, нижняя губа его отвалилась от удивления:
– А ты откуда же знаешь, как меня зовут?
Тут и Оленька открыла рот. Все, кто был рядом, прыснули от смеха. Оленька просияла, хлопая своими густыми ресницами, не зная, что и ответить.
– Ну, с Гражданской ты погорячилась, я тогда еще молокососом был. А в Отечественную воевал, – с гордостью произнес дедок. – И назвали меня, в аккурат, Климом. А Ворошиловых у нас полдеревни было, потому как Ворошилово деревня-то была. Да не здесь, на Волге. На Амур-то нас в двадцать восьмом сослали.
Старик еще долго крутил листок в потрескавшихся пальцах, высматривая все до мелочей.
– Отец мой, – говорил сам себе старик. – Вылитый.
Глаза его блестели от накатившей слезы.
Самым главным местом на корабле был туалет. Народ постоянно толпился возле двери, делая вид, что просто дышит свежим воздухом. Дверь была все время заперта изнутри, а публика ворчала от недовольства, называя все это безобразием. Как только кабинет освобождался, в него нырял очередной счастливчик, а все не успевшие замирали в ожидании, делая вид, что им это не интересно.
В один такой момент, когда к очереди пристроился герой Гражданской войны, дверь не открывалась особенно долго. Выждав время, старик нерешительно постучал клюкой по железной двери. На его удивление, дверь сразу приоткрылась и оттуда высунулось миленькое личико все той же Оленьки Иевлевой. Осмотрев толпу и увидев старого знакомого, Оленька сверкнула глазами и ласково прошипела:
– Что дедуля, так уж невтерпёж? – потом мило улыбнулась всем, кто был рядом, и опять захлопнула дверь ещё на десять минут.
Когда терпению старика подошел предел, а сам он готов был лопнуть от злости, дверь неожиданно распахнулась, и из туалета грациозно выпорхнули две особы, одарив публику особенно теплой улыбкой. Каково же было их удивление, когда из гальюна появилась курчавая белобрысая голова молодого паренька с шальными, выпученными глазами.
–Курить чтоль негде? Моду взяли! Безобразники. – Разгоняя газетой едкий табачный дым дед прошаркал в долгожданный толчок, махнув на все рукой.
Герка, курчавый, светловолосый и беззаботный, был самым молодым на курсе. Он был вроде дежурного клоуна, и вокруг него всегда крутилась пара девчонок. Там, где был Герка, всегда стоял дикий хохот и бесшабашное веселье. Так же, как и многие, Герка бегал меж пассажиров и без всякого смущения делал наброски. Это были шаржи, и на всем курсе лучше Герки их делать никто не мог. Его яркую внешность еще более усиливали потертые до невозможности джинсы и обвисшая хипповая майка.
Все парни на курсе делились на две группы: на тех, кто только закончил школу, и тех, кто успел отслужить армии. С виду они казались более взрослыми и рассудительными. Однако отношения между группами были самыми теплыми и мирными.
Дети все время крутились под ногами у студентов, трогали этюдники и вечно просили, чтобы их нарисовали. Счастливчик сидел, не шевелясь, и светился, как лампочка, на весь салон. Ворчавшие поначалу мамаши, возмущенные внешним видом студентов, постепенно свыклись и только вполголоса обсуждали поведение молодежи.
– Учителя будущие, – шептались они меж собой, стараясь удержать изнывающих от любопытства чад.
– Глянь-ко… Девки-то почти все без лифчиков. А парням хоть бы что. Ну и мода пошла! А эти два! Видать, ихние преподаватели. Наверное, умные. Читают да спят. Творческий народ. Одно слово – художники. Чему только научат? Вот вопрос.
– Как одеваться. Да ржать, как лошадь. Им бы в театральный. А тому, курчавому, хоть сейчас в цирк. Но уже художник. Малого моего нарисовал, что фотография. А этот, с бородой? Мужик, да и только. Нерусский, что ли?
– Хорошо, хоть матом не ругаются.
– Это-то да. А было как-то, ехала, так везли какое-то училище. Всю дорогу ругались, как собаки. А в конце еще и подрались. Не поделили что-то. И дрались-то девки. Во как! А эти просто молодые, потому и веселые. А там, глядишь, ветер из головы выдует.
– Дай-то бог!
Артёма разбудил чей-то дикий смех. Во рту от жары пересохло, но ещё больше хотелось курить. Он размял затекшие ноги и прошёл на корму, прихватив на всякий случай свой «Зенит». На удивление, на корме никого не было. Похрустев суставами и смачно зевнув, он сунул в зубы сигарету и прикурил. Глубоко затянувшись, с удовольствием выпустил облако белого дыма.
Проплывали небольшое село, каких по берегу встречалось не так уж много. Берега, в основном, были дикими и безлюдными. Поравнявшись с небольшой пристанью, «Ракета» сбросила скорость, и из рупора металлический голос что-то проорал. Что, Артему разобрать так и не удалось. В этот момент на палубе появился Валерка Блохин. Он был намного старше Артёма, невысокого роста и крепкого телосложения. Успев где-то поработать и даже отслужить в армии, Валерка всегда напускал на себя нарочитую деловитость. Очки и маленькие аккуратные усики лишь подчёркивали его солидность, и хотя на курсе к нему относились с уважением, для Артёма это ничего не значило.
Блеснув очками и хитро улыбнувшись Артему, он тоже облокотился локтями о железный борт и стал рассматривать людей, столпившихся на дебаркадере:
– Что это они флажком машут? «Ракеты», что ли, никогда не видели?
Баржа быстро осталась далеко позади.
– На тебя пришли поглядеть, – ляпнул Артем, рассматривая уплывающий берег.
Валерка вопрошающе посмотрел на Артема, но ничего не сказал.
– Они к «Ракете» пришли, – глядя на оставшихся далеко позади людей, словно выискивая знакомое лицо, сказал Артем. – Здесь другой дороги нет. Только по Амуру.
– Бывал что ли здесь? Откуда знаешь?
Артем, казалось, не слушал Валерку, пытался посчитать количество домов, сам не зная, для чего это делает.
По реке плыли разные предметы: большие и маленькие коряги, обрывки сетей с поплавками, даже бревна. Некоторые из них плыли вертикально, иногда полностью уходя под воду, проплывая почти у самого борта. В эти моменты капитан резко отворачивал, чтобы не налететь на такую «мину». А всему виной было коварное солнце и серебристая гладь реки, таившая в себе тысячу опасностей. Случись что с «Ракетой» на середине реки, и мало кому из пассажиров удалось бы доплыть до ближайшего берега. Артем слышал про такие случаи и крепко держался за железные перила.
Во время одного из кренов на корму ворвался резкий и мощный поток воздуха и сорвал очки с Валеркиной головы. Артем стоял немного позади и стекляшки просто чудом оказались в его руках, ударившись о грудную клетку. Растерявшийся и наполовину ослепший Блохин стал всматриваться в воду, надеясь увидеть там свои очки.
Пока Валерка шарил вокруг поглупевшими без очков глазами, Артем очередной раз закурил.
–Может закуришь с горя? – не выпуская из зубов сигарету, спросил Артем. В кармане куртки он сжимал Валеркины очки, и ему было чертовски весело оттого, что Блохин влип в маленькую историю.
– Очки высматриваешь? – продолжал донимать Валерку Артём. – В следующий раз ты к ним круг спасательный привяжи или буек.
Глядя на ухмыляющегося Артема, Валерка все больше злился, но на правах старшего товарища старался не показывать вида.
– Может, нырнешь? Вдогонку. Их как раз какой-нибудь сом примеряет.
– Ну хватит дурака валять, – не выдержал Валерка. –Не смешно. – Он в досаде сжал перила своими сильными квадратными ладошками так, что костяшки на суставах стали белыми.
Неожиданно дверь распахнулась, и на палубу влетел очумелый Герка. Рот его, как всегда, был широко открыт. Увидев Артема в компании с Блохиным, Герка осклабился. Он вынул из папки очередной свежий набросок и со смехом развернул перед Валеркой. Артем отвернулся, чтобы не выдать своей естественной реакции. Его распирал смех. Хотя Герка был безобидным человеком, за год он порядком надоел ему со своими хамскими шутками и болтовнёй.
Этот рисунок был идеальной копией молодой толстой нанайки, сидевшей в окружении кучи детей. В который раз глянув на свою работу, Герка схватился за живот, вновь закатившись своим заразительным смехом. Артем сделал вид, что рисунок ему не интересен. С трудом сдержав смех, он стал ковыряться в фотоаппарате, не давая Герке никакого повода разделить с ним свой восторг.
В своей привычной манере Герка принялся что-то нашептывать Блохину прямо в ухо, замечая при этом всё, что происходит вокруг. По мнению Артёма Герка был пустобрёхом и бабником, и не заслуживал того внимания и любви, которые к нему проявляли на курсе. Но врагов на курсе у Герки не было, и это вызывало у Артёма недоумение. Неожиданно появившиеся на палубе девчонки схватили Герку под руки, и веселая компания исчезла где-то в глубине «Ракеты».
– Клоун, – с облегчением вздохнув, сказал Артем.
– Да ладно тебе. Нормальный парень. Весёлый. Работает не в пример многим. В армии таких любят. Завидуешь ты Герке.
–Любят женщин, а мужчину уважают -не скрывая раздражения сказал Артём, мимолётно разглядывая проплывающие утесы. Целая гряда высокого берега притягивала внимание. Утесы, как спина дракона, чередовались друг с другом. Отвесными стенами они уходили прямо в воду, создавая впечатление невероятной крутизны. Где-то на самой вершине толпились, как будто в очереди на смертельный прыжок, невысокие деревья, делая очертания скал похожими на сказочных великанов.
Артем прикинул на глаз высоту утесов. Получалось вполне прилично.
– Неплохие места для тренировок, – отметил про себя Артем, вспомнив о своем прежнем увлечении.
За утесами, в глубине, начиналась нетронутая тайга, и теснившие друг друга исполинские кедры молчаливо говорили о том, что край этот дикий, и ничего хорошего не сулит случайному бродяге.
Блохин, шокированный величавым пейзажем, молчал.
– Красиво у вас!
– Почему у нас? Мы все здесь гости. Но ты прав Блохин, это тебе не Воркутинский угольный бассейн.
Немного обидевшись на Артема, Валерка попробовал возразить:
– У нас тоже есть красивые места, но по-своему.
– Чего же не сиделось в своём красивом месте? – Артем выплюнул давно потухший бычок и инстинктивно потянулся за новой сигаретой. Щелкнув замком дедовского подарка, он стал рассматривать наизусть знакомый рисунок на серебряной крышке.
– Ух ты! Дай глянуть, – Валерка протянул свою квадратную руку за портсигаром. У Валерки была страсть к ювелирным украшениям. Он был знатоком этой темы, много читал, и собирал картинки по народным промыслам.
Сделав вид, что не расслышал, Артем молча сунул вещь во внутренний карман самопальной куртки с кучей карманов и заклепок и прикуривая от зажигалки, искоса наблюдал за однокурсником.
– Что ты говорил? – хитро улыбаясь и выпустив сноп дыма сквозь зубы, проговорил Артем.
Валерка так и остался с протянутой рукой, делая вид, что выполняет какое-то сложное гимнастическое упражнение.
– Высота! – протянул Блоха. – Не меньше полсотни метров.
– Думаю что восемьдесят.
Искоса глянув на Артема, Блохин не стал оспаривать этого заявления:
– Да… Вот бы спрыгнуть с такой высоты, а?
– У тебя ещё будет такая возможность, – заверил улыбаясь Артем.
– Ты думаешь?
– Уверен.
Один из утесов, почти отвесная и необычайно гладкая скала, выделялся на фоне других. Почти в центре огромной, отшлифованной временем плоскости, едва различимые, проступали буквы. Даже на большом расстоянии от берега их величина представлялась значительной. Но время так поработало над словами, что букв было почти не разобрать. Не написанные краской, а выбитые на отвесной стене, они бросались в глаза любому проплывающему по реке. Но от времени почти все стерлось. Артём не стал ломать голову над чьим-то творчеством, считавшимся традиционным среди любителей острых ощущений, и повернулся спиной к берегу. Блохин тоже заметил надпись и, несмотря на то, что был слеп, как крот на солнце, тоже пытался прочесть слова:
– Бред какой-то. Кому-то же надо было рисковать башкой.
Артема почему-то задело: «Его-то какое дело, кому рисковать».
– Ты хоть знаешь, что такое риск? – глядя в незащищенные глаза Блохина, чуть ли не проорал Артем.
Обхватив крепко железные перила, он легко оттолкнулся ногами и, выбросив ноги наружу, зафиксировал чёткий уголок. Мощный поток воздуха был готов оторвать его от железных прутьев, но Артем удержался и, развернувшись по ветру на одной руке, ловко приземлился на железную палубу.
Блохин некоторое время молчал. Потом лицо его сделалось красным, а руки сжались в кулаки. Неизвестно, чем бы все это закончилось, не появись на корме первая тихоня на всем факультете Инка.
Увидев парней и сообразив, что что-то неправильно, она ойкнула от неожиданности, и тут же исчезла. У Инки были великолепные, немного вьющиеся, почти чёрные, волосы, красивое личико с аккуратным носиком и тёмные как бусинки глаза.
– Соскучилась, поди. А, Блохин? – глядя на Валерку исподлобья, прокомментировал появление Инки Артем.
Валерка немного стушевался, а кулаки его разжались.
– Ты на что намекаешь? Давай без намёков. Если тебя что-то волнует, говори прямо. И вообще, тебе–то какое дело?
Валерка вдруг осёкся, поняв, что наговорил лишнее.
– Дело может и не моё, – ухмыльнулся Артем, – но за ней весь год ухаживал Андрюха с третьего курса. И ты об этом знаешь. И все об этом знают.
– А с чего ты решил, что я ее собираюсь отбить у него? Мы с Андреем друзья. Я друзьям подлянок не делаю.
– Не слепой, – Артем вынул очки из бокового кармана куртки и сунул их прямо под футболку Блохину.
– В таком деле, Болохин, друзья не в счёт. Носи и не кашляй. Папочка!
Артем щелчком, пульнул бычок за борт и прошел мимо опешившего Блохина в салон.
Очнувшись от спячки, в ужасно неудобном положении, Артем увидел, что народ вокруг суетится. Глянув в окошко, он увидел берег. «Ракета» потихоньку причаливала. Сбросив обороты и покачиваясь на волнах, судно медленно шло против течения, хлюпая плоским днищем по воде.
По свету в салоне он догадался, что дело уже шло к вечеру. Солнце клонилось к горизонту, а в «Ракете» было немного сумрачно. Голова раскалывалась от постоянного сна, и Артем подошел к боковому выходу. Там уже суетился парнишка, одетый в тельник и спасательный жилет ярко-оранжевого цвета. Борта коснулись пожеванных резиновых покрышек, привязанных к барже, и парень ловко бросил толстую веревку береговому. Не мешая матросу делать свое дело, Артем молча наблюдал за всем тем, что делал парнишка.
– Что за дыра, Сэр?
Пареньку понравилась манера обращения, и он улыбнулся:
– Нормальная деревня. Село Нижне-Тамбовское. Сэр.
– Здесь, наверное, волков море?
Парень застыл в недоумении:
– А, – дошло до него, и он рассмеялся. – Между прочим, старинное село. Красивое. Ночуем здесь. Ночью-то нельзя идти.
– Я в курсе, – кивнул Артем. – Топляки и всякая дрянь.
– Точно. Лучше тише, да надежнее, – подытожил матросик.
На дебаркадере суетился еще крепкий дедок. Артёму показалось, что где-то такого же кряжистого и загорелого старикана он уже видел. Из-под его синей речфлотовской кепки торчала прядь седых, но густых волос.
Под ногами крутилась босоногая детвора, и дедок, не церемонясь, покрикивал на любопытных мальчишек, пытавшихся проскользнуть в «Ракету».
– Ну-ка, шалопаи, сгиньте с глас моих, чтоб я вас больше не видел, – по-особому, с каким-то местным акцентом говорил старик.
Мальчишки отбегали от деда на почтительное расстояние и ждали момента, чтобы сделать очередную попытку проскочить.
Подойдя к матросику, дед по-свойски протянул ему руку:
– Дай закурить, что ли.
Артем достал портсигар. Увидев редкую вещицу, дед аккуратно открыл ее привычным движением и достал пару сигарет. Глубоко втянув носом табачный дух, он смачно чмокнул губами:
– Вот это по-нашему.
Шаря по карманам спички, дед поковылял на другой край баржи.
При виде портсигара глаза матросика заблестели:
– Ух ты! Где откопал? – покрутив вещицу в руках, он вернул ее хозяину.
– Серебро, что ли?
– Оно самое.
– Дорогая, наверное, штуковина?
– Дело не в металле.
– Понимаю. Подарок, наверное.
Артем кивнул и спрятал портсигар во внутренний карман:
– Как достаю, деда вспоминаю. Давно бы бросил курить, а не хочу. Приятно таскать с собой.
– Веселая у вас компания, – глядя на студентов, выглядывающих из открытых окон, произнес паренек. – Девчонки все как на подбор.
– А, – с равнодушием протянул Артем. – Болтуши.
– Ну и что. Умная баба наказание для мужика. Главное, чтобы всё при ней было, -провожая взглядом одну из студенток, сказал матросик.
– Нравятся, что ли? – спросил Артем, разглядывая берег и людей, столпившихся на барже.
– Да есть кое-что.
– Смотри. С ними надо осторожней. Обломают в момент. Потом краснеть будешь.
– Куда им, – сделав надменную мину, цинично произнес матросик. – Не таких обламывали.
– Ну-ну!
– Завидую я вам, – не обращая внимания на иронию Артема, с тоской в голосе продолжал паренек. – Целый сезон отплавал на этой развалине. Все осточертело. Каждый день одно и тоже. Старухи. Дети. Даже свиней умудряются затащить.
– Зоопарк, – вставил Артем.
– Точно. А сегодня просто здорово. Особенно над вашим кудрявым ухохочешься. Он мне портрет сделал. Показать?
– А это пассажиры? – спросил Артем, указывая на людей, толпившихся на берегу.
– Да ну, что ты. Ребятня по жизни всегда крутится на пристани. А эти в буфет, за колбасой. Здесь же в магазинах шаром покати. Всё своё. А ваши ребята зря время не теряют. Очкарик весь день с чернявенькой воркует. Губа не дура.
Артем сжал плотно губы:
– Из Воркуты, вот и воркует. Ладно, бывай, – он выбросил окурок и спустился в салон.
Загородив проход, парень закричал на мужиков и баб, толпившихся у трапика:
– Ну, куда, куда? Буфет не работает. Колбасы нет. Не видите, что ли. Студентов везем. На практику.
Услышав про студентов, люди почему-то быстро разошлись. Открыв дверь, парень, как из рупора, проорал в салон:
– Ночуем. Часок можете погулять. Потом «Ракету» задраиваем. Кто не успел, тот опоздал.
По салону прокатилась волна эмоций и скрип сидений. Студенты высыпали на берег. Все остальные, за немногим исключением, остались в своих креслах, доедая оставшиеся припасы еды.
Последними вышли преподаватели, как всегда, о чем-то беседуя и не обращая внимания на возбужденную толпу подопечных, носившихся по берегу.
Берег был высоким. С него хорошо просматривался Амур. Чувствовалось его дыхание и сила. Под дальним берегом, касаясь краешком синих гор, висело ярко красное солнце. Артём с удовольствием смотрел на него, даже не напрягая зрения. Он сделал несколько кадров на разных выдержках и пошёл вдоль домов, тянувшихся односторонней улицей вдоль Амура. Деревня, действительно, была чем-то привлекательна. Во дворах суетились люди, бросая любопытные взгляды на незнакомых. Они подходили к калиткам и, облокотясь на них, вертели головами, разглядывая веселую публику.
Внизу уже бренчала гитара. Артем узнал любимую песню курса. «Провансальский звонок». Её с удовольствием пел весь курс. Звуки разносились в тишине, вызывая у Артема приятные воспоминания о прошлом.
На пристани стоял все тот же моряк и что-то высматривал, принарядившись в свой парадный костюм.
«Снимается», – догадался Артем и посочувствовал бедолаге.
К морячку подскочили девчонки, среди которых больше всех щебетала Оленька.
– Сама ты калоша речная, – расслышал Артем голос моряка.
– Ну, и пешочком пойдем, – слышались обрывки фраз.
Девчонки наседали, облепив парня со всех сторон.
– Да, все мои, – уже набычившись, отвечал паренек, явно проигрывая в интеллекте. -Уберем трап, а там, как хотите, – уже чуть ли не рычал парнишка.
– А если я попрошу? – звонко пела Оленька.
– Берём только натурой, – продолжал игру матросик.
– Хам и дурак, – бросила Оленька. – Пошли, девочки, вон Верхолат с фотоаппаратом. Пусть нас сфотает на память об этой дыре.
Парень так и остался стоять с разведёнными руками и открытым ртом.
Артёму немалых трудов стоило отвязаться от весёлой компании. Пару кадров всё же пришлось сделать. Сам того не желая, он отсёк из кадра всех подруг и оставил только Ольгу. Под защитой объектива он мог свободно смотреть в её глаза, большие и лукавые, способные свести с ума любого. Словно библейская Ева, вогнать в искушение. Было поразительно, как это имя подходило к ней. Он намеренно долго выбирал ракурс, наводил резкость, словно испытывал её терпение, и всё это время её глаза сверлили объектив, словно пытались пробить толщу стекла. Ему совсем не хотелось делать преждевременных выводов и обольщаться вниманием со стороны однокурсницы. Скорее всего, это была игра. Чтобы не выглядеть идиотом, Артём решил не обращать внимания на подобные знаки внимания. Да и с некоторых пор вера в дружбу утратила в нём своё значения. Одному было проще. Правда, иногда приходилось сталкиваться с пустотой. А с ней бороться было почти невозможно.
Оставшись один, он поплелся вдоль деревни. Пели вечерние петухи. Во дворах тявкали, переходя на затяжной вой, собаки. Почти в каждом дворе на привязи бегали изнывающие от безделья лайки, с точеными ушками и хвостами в два кольца, прилипшими к спине. Некоторые, отвязанные, перемахивали без особых усилий высокий забор и обнюхивали чужака, при этом не проявляя никакой агрессии. Но близко к незнакомцу они не подходили, а лаяли, скорее всего, по привычке. На то они и были лайки. Заметна была особая, зверовая стать этих собак, отличавшихся от городских особой легкостью бега и пружинистостью ног. Все в них говорило о крепко устоявшейся местной породе.
Дома стояли добротные, но небольшие. По одну сторону широкий двор с поленницей дров вдоль забора, по другую – огромный сад с высокими и густыми грушами.
От моряка он узнал, что село это старинное, и проживали в нём потомки забайкальских казаков, расселившихся по Амуру еще в прошлом веке. Дома они рубили из плотов, на которых спускались сами по реке, перевозя с собой не только скарб, но и скот, включая лошадей. Для жизни они всегда выбирали высокие берега и места, удобные для ведения хозяйства и охоты.
Дома украшали резные фронтоны с богато украшенными карнизами. У каждого окошка по бокам висели ставни, защищавшие от холодных зимних ветров, а летом от нестерпимого зноя.
В глубине села, немного особняком, стояли новые блочные двухквартирные дома. В этом нетронутом цивилизацией краю они смотрелись дико и нелепо. Во многих местах осыпанная штукатурка, обшарпанные углы; все говорило о неряшливости хозяев и неудобности жизни в таких домах. Во дворах, заваленных разным хламом, было грязно и неуютно. Кое-где не было даже заборов. Вокруг бегали ребятишки, и Артем поинтересовался о такой разнице.