Борис Немцов. Слишком неизвестный человек. Отповедь бунтарю

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав.

Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя.

Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

© Дегтев Д. М., Зубов Д. В., 2017

© «Центрполиграф», 2017

© Художественное оформление «Центрполиграф», 2017

* * *

Предисловие

«В России, как известно, две проблемы: дороги и дураки. С дорогами еще можно как-то разобраться. Что касается дураков, то здесь все гораздо сложнее», – говорил Борис Немцов в марте 1995 года.

Спустя ровно 20 лет, 3 марта 2015 года, нам довелось побывать в Москве, на похоронах политика. То был довольно теплый весенний день. Зима закончилась непривычно рано (обычно в марте еще лежит снег), а в столице, во всяком случае на Садовом кольце, уже было сухо и чисто. Путь к нужному месту было легко отыскать даже человеку, плохо ориентировавшемуся в московских просторах. Среди толпы, сновавшей рядом с Курским вокзалом, отчетливо выделялись граждане с серьезными лицами и красными гвоздиками в руках. И все они спешили в одну и ту же сторону. Иногда из непрерывного гула, который стоит на этой магистрали, слабо доносилось: «Немцов…» Ну а вскоре показалась живая очередь, тянувшаяся вдоль старых домов внешней стороны Кольца, уходящая вниз и влево – к Сахаровскому центру. Первое, что бросилось в глаза, – это невероятная разношерстность публики, стоявшей там. И гламурные красотки с дорогими дизайнерскими букетами, и беременные женщины, и поэты, тут же публично читавшие стихи о Немцове, и антивоенные активисты с украинскими флагами на одежде, пенсионеры и типичные интеллигенты, странные оборванцы и стар и млад. Столь же пестрым был и поток ВИП-персон: высокопоставленные чиновники, скандально известные оппозиционеры, послы ведущих мировых держав. Были там замечены и нижегородцы, в основном работавшие с Немцовым в бытность его губернатором.

«Кем был для вас Борис Ефимович?» Такой вопрос я задавал многим присутствующим. «Душа компании, невероятный оптимист, отличный и добродушный парень!» – отозвался о нем типичный представитель столичного протестного движения, много раз встречавшийся с Немцовым на митингах. «Для меня это был просто красивый мужчина! – сказала жительница Улан-Удэ, ныне проживающая в Москве. – Я всегда любила его и любовалась им. Как можно такого умного, образованного, доброго человека убить?! Страшные люди у нас!» «Немцов – это яркая, крупная фигура, – отозвался о нем молодой человек, представившийся антивоенным активистом. – Он консолидировал либералов. Его убийство – это скрытая гражданская война, которая уже давно идет в России». При общении со многими людьми, пришедшими проводить Немцова в последний путь, бросилась в глаза одна важная особенность. Москвичи с трудом вспоминали о его губернаторском, реформаторском и нижегородском прошлом и считали именно своим, настоящим московским парнем.

Надо отметить, что организована панихида была из рук вон плохо. Ведь заведомо было понятно, что Сахаровский центр, на деле представляющий собой обшарпанный старый особняк с пристроем, не очень вписывающийся в облик современной Москвы, не сможет вместить всех желающих. В результате получилось, что чем ближе был вынос тела, тем длиннее становилась очередь, растянувшаяся практически до Курского вокзала. Ну а в конце происходящее вылилось в настоящую душераздирающую драму. Ограничительные заборы были отодвинуты, и не успевшие возложить цветы стали кидать их «оптом» прямо к двери. Началась давка, при этом часть людей полезла на склон парка с криками: «Герои не умирают!» Полиция, как могла, пыталась оттеснить людей от выезжавшего из Сахаровского центра катафалка. Однако, несмотря на большое число сотрудников, толпа быстро прорвала оцепление и устремилась вслед за машиной. «Борис, прощай!» – кричали плачущие женщины. А когда катафалк с трудом вырвался из объятий и свернул на Садовое кольцо, толпа вышла на проезжую часть, где скомканная панихида мгновенно превратилась в шествие, которое дополнялось гудками десятков автомобилей, ехавших по внутренней, не перекрытой для движения стороне Садового кольца. Вот таким громким в прямом смысле слова получилось народное прощание с Немцовым.

Спустя два года после трагической гибели политика страсти и споры вокруг его личности не утихают ни в России, ни на Западе, где его считают чуть ли не «отцом русской демократии». Для одних имя Немцова стало символом «борьбы за свободу» и «либерализма», для других, напротив, синонимом «предательства России» и «развала страны». Прошедшие очередные «марши Немцова», совпавшие с премьерой фильма «Немцов. Слишком свободный человек», показали, что этого человека не забудут еще очень долго. В Москве и других городах идут бесконечные баталии за «народные мемориалы», а в некоторых городах власти и активисты ведут борьбу за увековечивание памяти Немцова. Кое-где даже предлагают называть в честь его проспекты и площади, а Большой Замоскворецкий мост в Москве и вовсе неформально зовут «Немцов-мост». Пожалуй, ни об одном из политиков эпохи «лихих девяностых» не говорят и не пишут так много, в то время как имена других уже позабыли.

В то же время, когда автору довелось общаться с многочисленными поклонниками Немцова, всплыла парадоксальная вещь. На вопрос «А что конкретно сделал Борис Ефимович и чем прославился?» никто не смог дать вразумительного ответа. Заявляют, что он был «реформатор», «умный», «красивый», «добрый», «смелый», «обаятельный», «честный», «удивительный», «дружелюбный» и т. п., но при этом никто уже не помнит, что конкретно Немцов «реформировал» и, главное, как и зачем. А под «либерализмом» почему-то понимается бесконечное хождение на митинги, марши, крики, вопли и бичевание власти. Это, собственно, то, чем и занимался Немцов все последние годы. Что касается губернаторства, то этот период оброс многочисленными мифами и легендами в духе «область стала передовой», «там была столица реформ», «Немцов все поднял» и т. п. Противники Немцова, наоборот, обвиняют его во всевозможных «предательствах», деятельности в интересах «мирового капитала» и США («агент Госдепа») и т. п. Но при этом никто не отрицает, что Немцов все же был «яркой личностью», «реформатором» и вел некую деятельность.

Так ли это на самом деле? То есть был ли Немцов реформатором, либералом, выдающейся личностью, смелым и честным, а главное – был ли он умным и интеллектуально развитым человеком? В данной работе, являющейся первой книгой о скандально известном реформаторе, впервые подробно рассказано о биографии и политической деятельности Бориса Немцова с начала его карьеры до краха правительства молодых реформаторов в августе 1998 года. В ней также приведены малоизвестные и неизвестные факты, касающиеся работы Немцова на посту губернатора и вице-премьера, его многочисленные высказывания и заявления, характеризующие его истинную сущность, раскрыты неизвестные психологические особенности личности Немцова, причины его привлекательности и подлинные мотивы, двигавшие им. Кроме того, книга совершенно по-новому показывает события страны эпохи «лихих девяностых», рассказывает, как жили люди и как менялось их восприятие действительности на фоне грандиозных перемен, происходивших в стране. Читателям предлагается как бы заново пережить это время и переосмыслить происходившие со страной катаклизмы. Кроме того, работа отвечает на ряд интересных вопросов: был ли Немцов демократом, действительно ли он сделал свой регион отдельно процветающим, но потом был «съеден» в правительстве, почему Ельцин хотел сделать его своим преемником, а потом отказался от этого шага, какую роль сыграл Немцов в продвижении на политический олимп различных личностей (например, Сергея Кириенко) и низвержении других (например, Андрея Климентьева), не был ли образ Немцова искусственно создан им самим и его окружением, был ли Немцов «образцом честности» и т. д. и т. п. А также зачем Немцову было нужно столько женщин?

Глава 1
Эффект опрокидывания

«Критическая волна»

1989 год. Это был рубеж, точка невозврата, пройдя которую объявленная генсеком Горбачевым перестройка из поверхностной демократизации по типу хрущевской «оттепели» превратилась в неконтролируемый распад всей советской системы. На зданиях по-прежнему реяли красные флаги, десятиклассники ради успешного поступления в вуз все так же подавали заявления в комсомол, на каждом шагу стояли памятники Ленину, а предприятия и организации все еще отмечали коммунистические праздники.

Однако при сохранении этих привычных атрибутов в нашу жизнь все сильнее и смелее вторгались явления и события, которые еще пару лет назад показались бы просто невозможными. Наряду с госсобственностью стала действовать аренда, а у овощных баз и гастрономов появились настоящие конкуренты – кооператоры. А в закрытом городе Горьком – одном из центров советской военной промышленности – вдруг состоялся митинг в память о жертвах политических репрессий. Прошел он в парке Кулибина. Место это было по-своему символическим. Бывшее городское кладбище, где за два столетия было похоронено несколько поколений нижегородцев, от купцов и чиновников до нищих и бунтовщиков, повешенных в 1907 году на «столыпинских галстуках», которое в 1940 году было превращено в парк, в годы застоя ставший излюбленным местом пьяниц и местом проведения дискотек с традиционным мордобоем. Выступали на митинге отнюдь не представители обкома и горкома партии (той самой, которая вроде бы инициировала этот процесс и осудила репрессии), а, напротив, представители так называемых «неформалов» – различных движений, зарабатывавших славу как раз на разоблачении всего коммунистического и советского. Среди прочего в месте, к репрессиям в общем-то отношения не имевшем (в парке никого не расстреливали и не закапывали), кое-кто даже выкрикивал совсем уж кощунственные лозунги типа «Советы без коммунистов!». Услышав это, одни восторгались пьянящим вкусом свободы, другие, наоборот, вздрагивали и ужасались. Это как же так?! А завтра скажут: «Советская власть без Советов»?!

Компартия в это время стремительно теряла авторитет и влияние, и этот факт был очевиден ее функционерам. «Надо признать, что для „неформалов“ складывается крайне благоприятный фон, – констатировал первый секретарь Горьковского горкома КПСС Ю. А. Марченков. – Не дождавшиеся реальных улучшений от перестройки, люди раздражены и настроены только на критическую волну. На этой волне довольно успешно идет атака на партию». Однако горком сдаваться пока не собирался и вырабатывал, по его собственному выражению, тактику «объединенного наступления по всему фронту наметившегося идеологического противостояния»…

Как раз в это время среди горьковской общественности развернулась бурная дискуссия по вопросу возвращения городу его исторического названия. Причем позиции сторонников и противников переименования были не просто противоположными, а даже враждебными. Первые писали письма в Москву, в том числе в газету «Известия», а также демонстративно украшали автобусы и грузовики надписями «Нижний Новгород». Вторые по старинке жаловались в обком и строчили гневные письма в газеты в духе «Не допустим!», «Не смейте трогать имя Максима Горького!». «Не можем продолжать осквернять имя города, данное нашими предками 760 лет назад! – возмущался некий Ю. Суханов в письме в „Горьковский рабочий“. – Это же кощунство – плевать на память русичей!» «Наш город не должен быть горьким, он должен быть светлым, безоблачным, радостным, в котором люди должны жить счастливо и с радостью трудиться для приумножения благосостояния и славы родного края», – полагала горьковчанка Вера Гежес. «Взять у старого славного города имя, которое он с достоинством и честью носил семь веков, зачеркнуть его и дать совершенно другое – это все равно что украсть чужое!» – вторил ей журналист В. Ларцев. «Мне как-то странно, что в последнее время очень много внимания уделяется вопросу нездоровой ностальгии по Нижнему Новгороду, – отвечала им Э. Красильникова, переехавшая в Горький из Москвы в 1955 году. – Такая „память“ необоснованна и вредна, она уводит нас от основных проблем перестройки общества, на нет отбрасывает завоевания социализма». «Если уж на то пошло, то почему мы, „канавинцы“ из Канавинского района, сормовичи и автозаводцы, словом, жители заречной части города, должны превратиться в нижегородцев? – возмущался подполковник в отставке А. Батищев. – Ведь наши предки никогда не жили в Нижнем Новгороде». Некоторые и вовсе предлагали разделить город на две части, а потом одну назвать Нижним Новгородом, а другую оставить Горьким! Либо оставить оба названия, а второе писать в скобках…

Сейчас, спустя четверть века, понятно, что ожесточенная дискуссия вокруг названия города всего лишь отражала незримый раскол, даже пропасть, образовавшуюся к тому времени в обществе. Между теми, кто по инерции и в силу воспитания и убеждений еще продолжал, несмотря ни на что, верить в социализм, и теми, кто уже готов был плюнуть на него и растоптать все то, чему учили в букваре и школе. Хотя многие, конечно, не осознавали, что, ратуя за такую, казалось бы, мелочь, как смена названия, они тем самым ставят под сомнение сами советские ценности и идеалы. Ведь переименование улиц, городов и поселков на самом деле было важнейшей частью коммунистической идеологии, символом отказа от «темного прошлого» и показателем незыблемости советского строя.

А социализм тем временем рушился не только у нас. О тревожном положении в странах так называемого соцлагеря горьковчане впервые узнали из статьи «Польский пасьянс. Кто укрепит „карточный домик“?». Оказывается, пресловутый дефицит самых необходимых товаров добрался даже до таких с виду благополучных стран, как Польша. Там исчезли с прилавков простые спички! «Вообще же обстановка в Польше за последние месяцы приобрела черты, печально знакомые всем нам, – писала газета „Горьковский рабочий“. – Из магазинов исчез сахар. Можно увидеть очередь за мясом, обувью, сигаретами. Пустые полки в магазинах (в первую очередь государственных) стали обычным явлением. И это в Польше, где в былые времена покупатели привыкли к чуть ли не еженедельной смене ассортимента! „Магазин закрыт ввиду отсутствия товаров“ – такие таблички изредка появляются на улицах». К осени 1989 года дефицит не затронул лишь некоторые виды товаров: мыло, стиральный порошок, чай и школьные тетради.

Для жителей СССР прочитанное стало настоящим шоком! Ведь раньше все завидовали гражданам, которым посчастливилось съездить по турпутевке или в командировку в страны Восточной Европы. Ибо оттуда всегда возвращались с горами дефицитных товаров, которых в самом Союзе днем с огнем не сыскать. И вдруг «магазин закрыт ввиду отсутствия товаров»… А чего нам тогда ждать, к чему готовиться?! Ведь к уже введенным годом ранее талонам на сахар и водку осенью 89-го добавились такие же «карточки» на масло животное, мыло и колбасу. Партия, как и в суровые военные годы, призывала к стойкости, терпению: мол, бывали времена и похуже, но народ выстоял, выстоим и теперь! Даже если голод начнется…

Однако народы Восточной Европы «стоять до последнего» за идеалы социализма не хотели. Выстроенная Сталиным, укрепленная Хрущевым и тщательно сохранявшаяся Брежневым и Андроповым система просоветских режимов начала разваливаться как тот самый «карточный домик». Именно в 1989 году произошло то, что потом назвали антикоммунистическими революциями, а в западных странах не иначе как «Осенью народов». Отреагировав на горбачевскую политику «нового мышления», оппозиционные силы начали раскачивать и рушить социализм. Раньше всех советские идеалы предали Польша и Венгрия. В первой было сформировано первое некоммунистическое правительство, а власти второй 11 сентября объявили об открытии границ. Пресловутая Берлинская стена, десятилетиями являвшаяся символом холодной войны и границы между социализмом и капитализмом, после этого потеряла свой смысл: в течение трех дней из ГДР через территорию Венгрии сбежали сразу 15 тысяч граждан. А в октябре венгерская правящая партия собралась на свой последний съезд и добровольно трансформировалась в социалистическую. 16–20 октября парламент одобрил многопартийные парламентские выборы и прямые выборы президента, а страна была переименована в Венгерскую Республику. Вслед за этим массовые протесты охватили уже соседнюю ГДР. 24 октября генеральный секретарь ЦК СЕПГ Эрих Хонеккер вынужден был покинуть свой пост, что фактически означало крах просоветского режима в Восточной Германии.

А что же СССР? А там 25 октября Михаил Горбачев официально заявил об отказе от использования силы против своих союзников! И это стало поворотным моментом в советской внешней политике. Сейчас многие обвиняют последнего генсека в «предательстве» и «слабости». Однако нашлись ли бы у тогдашней голодающей и томящейся в пятичасовых очередях за сахаром страны силы для подавления очередных восстаний, да еще и сразу во всех странах-сателлитах одновременно, если бы такое решение было принято? Ведь фактически это была бы целая война с тысячами жертв. Весьма сомнительно. Ну а на очереди были Чехословакия, Болгария и Румыния. Впрочем, тогда, несмотря на все эти, как казалось, удивительные и «невозможные» события, еще никто не задумывался: а не постигнет ли вскоре судьба стран Варшавского договора и сам Советский Союз? Ведь все поколения граждан были воспитаны на том, что лучше советского строя ничего нет и все народы живут в СССР сугубо добровольно и счастливо. Разве «союз нерушимый» только на штыках и грубой силе стоит? Как оказалось, да…

Под влиянием событий в Восточной Европе осенью 1989 года украинское движение «Народний рух» открыто объявило своей целью восстановление независимости страны. Изначально эта организация именовалась «Народное движение за перестройку» и декларировала «содействие коммунистической партии в демократизации общества». Но теперь на волне революций приставка «за перестройку» исчезла, аналогичным образом это произошло в известном «Саюдисе» в Литве и Народном фронте в Белоруссии. Маски были сброшены, и сепаратисты (ну или национально-освободительные движения, это уж как кому больше по душе) начали открытую борьбу за независимость республик. При этом ЦК компартии Украины скромно заявил, что мешать созданию новых политических движений в республике власть не будет. Ну а 28 октября был принят закон «О языках в Украинской ССР», который стал первым серьезным вызовом Союзу. Поскольку именно Украина являлась его, так сказать, основным конструктивным и важным опорным элементом, фактически именно эти события дали незримый старт к распаду страны.

Стремительно менялись и другие стороны жизни. В 1989 году на экраны вышла 22-я часть сериала «Следствие ведут ЗнаТоКи. Мафия», которая стала последней из «классической», советской части фильма. Она снималась в разгар перестройки и поэтому весьма сильно отличалась от первых фильмов сериала, выходивших с 1971 года. Зрители увидели там все приметы времени – нарождающаяся организованная преступность, торговля и употребление наркотиков, подростковые банды, распоясавшиеся спекулянты. Однако милиция, как и в былые времена, все равно победила, а справедливость, как и положено, восторжествовала. И советские граждане были по-прежнему уверены: «Наша милиция нас бережет»… Тем временем каждую неделю в Горьком совершалось по нескольку убийств, разбоев и изнасилований, а также десятки грабежей и сотни краж. При этом в конце 80-х преступников интересовали в первую очередь не деньги (большие суммы тогда в карманах не носили), а личное имущество: часы, одежда, золотые украшения, водка и продукты. Стремительный рост преступности объяснялся не только сложной экономической ситуацией, как это объясняли в те годы, но и озлобленностью, разочарованием, которые овладели большой частью общества. Ведь столько лет говорили: мол, идем к светлому будущему, строим коммунизм, потерпите чуток… А вместо этого получили пустые полки магазинов, талоны на водку и сахар и… новые обещания. В этих условиях нарастали самые разные формы социального протеста против надоевшей и серой действительности, которую уже не скрашивали по-прежнему реявшие над зданиями красные флаги. Одни шли на митинги, вторые в преступники, третьи попросту хулиганили.

Как-то теплым осенним деньком два ветерана войны и труда, Валентин Михайлович и Николай Ефимович, пошли прогуляться по откосу. А потом решили присесть на лавочку воздушком подышать. Но не тут-то было! Престарелые защитники родины с изумлением увидели, что все садовые диваны, как тогда называли массивные деревянные скамейки с металлическими ножками и боковинами, почему-то валяются внизу! «Пошли дальше. И опять видим – лежат под горой еще несколько садовых диванов, – возмущался Валентин Михайлович в своем письме в газету. – Пока шли до кафе „Чайка“, таких валяющихся под откосом скамеек мы насчитали пять. Там же лежали и урны. Аналогичная картина была и за „Чайкой“ в сторону трамплина». В 70-80-х годах садовые диваны стали одним из непременных атрибутов Верхневолжской набережной. Выглядели они, конечно, кондово и весили не меньше чем полтонны, в связи с чем представлялись чем-то незыблемым. Однако в 1989-м, как и казавшийся таким же незыблемым советский строй, эти скамейки полетели под откос. Чем вам не символ эпохи?