Buch lesen: «Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма»

Schriftart:

УДК 821.02(47+57)«194/195»Социалистический реализм

ББК 83.3(2)631-003.3

Ц94

Дмитрий Цыганов

Сталинская премия по литературе: Культурная политика и эстетический канон сталинизма / Дмитрий Цыганов. – М.: Новое литературное обозрение, 2023.

Вопрос об эстетическом каноне сталинской эпохи и смежная с ним проблема взаимодействия эстетики и политики в послевоенном СССР – центральные и вместе с тем самые малоисследованные фрагменты культурной истории «малого» ХX века. С помощью каких институций и учреждений обеспечивалось сообщение между политической и эстетической сферами? Какую роль в этом процессе играла Сталинская премия в области литературы и искусства? Книга Дмитрия Цыганова – это первое исследование, целиком построенное на архивных источниках и содержащее подробное описание и всесторонний анализ институционального облика Сталинской премии по литературе. Автор не только рассматривает детали работы Комитета по Сталинским премиям и нюансы присуждения наград, но и реконструирует ключевые культурные тенденции, которые определили динамику развития соцреалистического литературного проекта. Показывая сложное взаимовлияние различных институтов, формировавших канон сталинской эпохи, исследователь уводит читателя от упрощающей схематичности и предлагает ему более комплексное представление о литературном процессе 1930-х – начала 1950‐х годов. Дмитрий Цыганов – филолог, историк культуры, научный сотрудник ИМЛИ РАН.

ISBN 978-5-4448-2323-7

Введение. Соцреализм в отдельно взятой стране

В письме к Л. М. Кагановичу от 15 августа 1934 года И. В. Сталин написал: «Надо разъяснить всем литераторам-коммунистам, что хозяином в литературе, как и в других областях, является только ЦК и что они обязаны подчиняться последнему беспрекословно»¹. Эта фраза наиболее точно характеризует специфику историко-литературного процесса сталинской эпохи. Объем того влияния, которое лично Сталин и ряд приближенных к нему членов Центрального комитета партии оказывали на литературное производство 1930‐х – начала 1950‐х годов, отнюдь не исчерпывается частными санкциями и точечными вмешательствами в общий ход культурного развития: в отношении к сложившейся в Советском государстве ситуации можно говорить о целенаправленном и инициированном высшими структурами власти воздействии на формирование соцреалистического канона сталинской культуры. Механизмами, посредством которых проводилась эта культурная политика, стали многочисленные институции и учреждения (творческие союзы и объединения, съезды писателей, Литературный фонд Союза ССР², «городок писателей» Переделкино³, читатель и писатель как основные институты сталинской культуры, школы и университеты (в том числе основанный в 1933 году Вечерний рабочий литературный университет⁴), «толстые» литературно-художественные журналы и разнообразные газеты, Сталинская премия, литературная критика, цензура и «теория социалистического реализма», составлявшая ведущую отрасль «советского литературоведения»); их совокупность стала ключевым контекстом оформления сталинского культурного канона. Неравномерный характер протекания этого процесса особенно ощутим при сопоставлении хронологически дистанцированных этапов развития режима: полученный в первой половине 1930‐х годов⁵ и очевидно ослабевший к 1936–1938 годам импульс литературного развития к концу десятилетия вновь набирает силу, однако, будучи прерванным начавшейся войной и довольно краткосрочным периодом послевоенного восстановления, достигает апогея уже в период позднего сталинизма, когда и происходит окончательное складывание культурного канона социалистического реализма. Наметившиеся незадолго до судьбоносного XIX съезда партии (октябрь 1952 года) деструктивные тенденции, обозначившие необходимость скорейшей переориентации литературного процесса и как бы завершившие послевоенную «литературу метрополии», позволяют значительно сузить хронологические рамки рассмотрения, сосредоточившись на периоде 1940‐х – начала 1950‐х годов и лишь отчасти привлекая материал, относящийся к ближайшему по времени контексту. Кроме того, в этот же временной промежуток укладывается 14-летняя (1940–1953) история функционирования института Сталинской премии в области литературы и искусства, чьей роли в формировании послевоенного соцреалистического канона и – шире – месту в системе литературного производства и посвящено это исследование.

***

Говорить об исчерпывающем и относительно полном обзоре работ, посвященных проблеме «основного метода советской художественной литературы и литературной критики», на сегодняшний день не приходится: о культуре сталинской эпохи в целом и о множестве ее частных аспектов написано такое количество исследований, что одна их библиография растянулась бы на сотни страниц. Условно весь этот массив текстов, руководствуясь сугубо хронологическим критерием, можно разделить на две части: теоретические работы, созданные в период с середины 1950‐х до начала перестройки, и исследования, написанные в условиях дезинтеграции основных институтов Советского государства и определившие специфику современного освещения сталинской культуры в отечественной и зарубежной историографии.

Первая группа текстов по вполне понятным причинам характеризуется относительной однородностью: большинство из входящих в нее образцов не столько описывает соцреалистическую культуру сталинизма, сколько является ее закономерным продолжением, производной тех «теоретических» установок на «борьбу с формализмом в науке», которые оформились в советском литературоведении и критике в конце 1940‐х – начале 1950‐х годов. Зачастую работы, входящие в эту группу, создавались либо непосредственными современниками и участниками художественной жизни послевоенного периода, либо сотрудниками различных институций и людьми, чья деятельность так или иначе соотносилась с бюрократическим контекстом официального советского литературоведения. К этой группе можно отнести опубликованные ближе к середине 1950‐х годов работы А. А. Фадеева⁶, Ф. В. Гладкова, В. В. Ермилова, Е. Ф. Книпович, В. А. Луговского, В. М. Озерова, П. А. Павленко, В. О. Перцова, А. К. Тарасенкова, А. Н. Толстого, К. А. Федина, М. С. Шагинян, Н. З. Шамоты⁷ и статьи многих видных функционеров Союза писателей или других институций, вовлеченных в литературное производство⁸. Вместе с тем авторы этих текстов ставили своей задачей не осмысление соцреалистической культуры сталинской эпохи, а ее приращение: совокупность подобных работ оформляла теоретическое поле, в пространстве которого разговор о соцреализме как об эстетической системе вообще становился возможным. Иначе говоря, происходила нормализация теоретического дискурса, создававшая (пусть и в ограниченном пространстве Страны Советов) видимость единства и цельности соцреалистического художественного «метода», материально явленного в образцах сталинского искусства. Однако уже в 1930–1950‐е годы преимущественно в критике эмиграции оформляется альтернативный господствующему взгляд на культуру эпохи сталинизма, ставящий под сомнение повсеместно тиражируемое утверждение о безальтернативности «основного метода советской художественной литературы и литературной критики» (А. Жданов). «Молодая» советская литература в русской эмигрантской литературной критике и теории явилась чуть ли не центральным объектом анализа и рефлексии, потеснив и классическое наследие XIX столетия, и даже вопрос о самоидентификации уехавших писателей. Интеллектуальному производству альтернативных точек зрения на литературную культуру сталинизма способствовала и весьма разветвленная институциональная сеть, включавшая кружки, периодику, издательства. Тем не менее, по точному замечанию Г. Тиханова, «фактически лишь три эмигрантских критика – Пильский, Слоним и Юрий Мандельштам – сумели в межвоенный период опубликовать книги новых критических статей и рецензий»⁹. Литературные критики в эмиграции, утверждая принципиальную разницу сложившихся культурных обстановок в сталинском Советском Союзе и за его пределами, как бы обретали право не только на независимые суждения и оценки, но и на самостоятельное определение иерархии, свободное выстраивание внешней концепции эстетического канона. Очевидно, что работы, написанные в таком ключе, не могли без известных последствий для их авторов публиковаться в Советском Союзе, поэтому подавляющая часть не встраивавшихся в санкционированный государством «литературоведческий» дискурс исследований создавалась и печаталась за пределами СССР. Так, в 1951 году вышло третье издание расширенных до формата 400-страничной книги сводных курсов по истории советской литературы Г. П. Струве на английском языке¹⁰. Эта книга «апостола антикоммунизма»¹¹ в Советском Союзе получила негативную оценку¹²; при этом Струве, наряду с другими «белоэмигрантами», оценивался не столько как историк литературы, сколько как американский «советолог». Позднее за рубежом выйдут и другие исследования, посвященные советскому литературному процессу 1930–1950‐х годов, среди которых особенно выделялись книга М. Л. Слонима «Soviet Russian Literature: Writers and Problems»¹³ и опубликованная в 1971 году итоговая работа Г. Струве о литературе сталинского периода «Russian Literature under Lenin and Stalin 1917–1953»¹⁴, которая представляла расширенную редакцию упомянутого выше издания 1951 года. Помимо монографических трудов, на Западе в 1960‐е годы появилось множество менее объемных работ по частным вопросам истории советской литературы¹⁵; именно они и послужили основанием для формирования западной «советологии» как отдельной области исследований (уже в 1970‐е годы в СССР – не без участия А. Л. Дымшица¹⁶ – за термином «советология» закрепится однозначно негативная коннотация). Первым русскоязычным текстом, поставившим под сомнение статус социалистического реализма как эстетической системы, стала статья А. Синявского «Что такое социалистический реализм»¹⁷, написанная под псевдонимом Абрам Терц в 1957 году. Вскоре ее автор был подвергнут жестоким, но вполне закономерным нападкам: в 1962 году в журнале «Иностранная литература» (№ 1) появилась статья его главного редактора Б. С. Рюрикова «Социалистический реализм и его „ниспровергатели“»¹⁸, где Терц объявлялся «эстетствующим рыцарем „холодной войны“», а два его текста – рассказ «Суд идет» (1956) и эссе о соцреализме – оценивались как «неуемные антисоветские фальшивки». Очевидно возросший к 1950‐м годам теоретический уровень создававшихся на Западе исследований, взявших на вооружение «буржуазную» «антимарксистскую» методологию, провоцировал необходимость в создании советской эстетической теории, которая упрочила бы статус соцреализма как доминирующей художественной системы¹⁹. Первые попытки придать разговору о культурной обстановке сталинизма научный характер относятся к началу 1960‐х годов.

Состояние теоретического осмысления соцреалистической культуры в 1960‐е годы характеризовалось отходом от литературно-критических форм в сторону историко-литературной рефлексии: переместившиеся с журнальных на страницы академических изданий под грифом различных учреждений и институтов дискуссии о «методе» советской литературы исходили из положения о завершенности сталинского культурного проекта²⁰. Работы, созданные в этот период, свидетельствовали об окончательном выведении разговора о соцреализме за рамки соцреалистической художественной практики. Иначе говоря, дискурс о культурном производстве сталинизма перестал быть органической составляющей этого производства, несколько нейтрализовался, приобретя черты историчности²¹. Поэтому доминирующим направлением исследований литературного процесса первой половины ХX века становилось (псевдо)академическое. В конце 1950‐х – 1960‐е годы начинают появляться многотомные издания по истории советской литературы²², а позднее – изрядное количество монографических работ²³, составляются и издаются курсы лекций по литературной истории и «теории социалистического реализма»²⁴, проводятся конференции по «актуальным проблемам» советской литературы и литературоведения, материалы которых также публикуются в формате сборников²⁵. Однако, несмотря на укрепившееся в гуманитарной среде и в известной степени поддержанное хрущевским докладом 1956 года ощущение относительной свободы слова в исследовании литературного процесса сталинской эпохи, многие литературоведы и историки, вопреки открывшимся перед ними возможностям, обратились к хронологически более раннему периоду советской культуры – к 1920‐м годам. Этот парадокс во многом объясняется стремлением исследователей сохранить память о старательно уничтожавшейся в сталинском СССР культуре «нэповской оттепели»²⁶, характеризовавшейся относительной свободой творческих дискуссий и полемик по вопросам эстетики. Тогда и выходят основополагающие работы по истории литературы и литературной критики досталинского периода: публикуются книги Г. А. Белой, Е. Б. Скороспеловой, М. О. Чудаковой и других²⁷. Это направление, расцвет которого пришелся на перестроечную эпоху, ставило своими задачами, прежде всего, расширение поля фактического материала (с чем связана активная публикаторская работа, благодаря которой в научный оборот был введен внушительный массив материалов о художественной жизни 1920–1930‐х годов²⁸) и проблематизацию отдельных тематических участков историко-литературного процесса. В позднесоветский период развитие этой тенденции серьезно осложнялось тем, что в теоретической мысли наметилась апологетическая линия, со временем ставшая доминирующей в пространстве дискуссий о социалистическом реализме в 1970‐е – первую половину 1980‐х годов²⁹. В известной степени этот откат к оправдательной риторике стал возможным благодаря усилиям представителей академической бюрократии, в итоге монополизировавшей сферу до того времени сравнительно свободного изучения официальной культуры 1930–1950‐х годов. Позиции ведущих специалистов заняли академик АН СССР, президент (1970–1986) Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы М. Б. Храпченко, директор (1968–1974) ИМЛИ Б. Л. Сучков, заведующий Отделом советской литературы (1941–1970) ИМЛИ Л. И. Тимофеев, заведующий кафедрой истории советской литературы (1952–1985) филологического факультета МГУ А. И. Метченко, заведующий кафедрой советской литературы (1962–1972) ЛГУ П. С. Выходцев, главный редактор (1959–1978) журнала «Вопросы литературы» В. М. Озеров, член-корреспондент АН СССР В. В. Новиков, а также заведующий сектором ПСС М. Горького в ИМЛИ (1965–1988) А. И. Овчаренко³⁰ и ряд других партийных функционеров от литературоведения.

Конец 1980‐х годов стал во всех отношениях переломным периодом: «поминками по советской литературе»³¹ ознаменовано рождение окончательно отошедшего от жесткой идеологической регламентации подлинно научного дискурса, предметом которого стала сталинская соцреалистическая культура. Именно в те годы начали появляться исследования, радикальным образом пересматривавшие подход к официальному советскому искусству сталинского периода и выводившие разговор о соцреализме за рамки оценочности, равно отдаляясь как от чрезмерно патетических восклицаний о его «передовом характере», так и от огульного поругания, по выражению А. Терца, «мертворожденного» «полуискусства не слишком социалистического совсем не реализма». Эти тексты, которые спешно и массово появлялись с 1989–1990 годов, положили начало второй выделенной нами группе исследований; первым в ряду таковых оказался вышедший в 1990 году 400-страничный сборник под заглавием «Избавление от миражей: Соцреализм сегодня» (М.: Советский писатель, 1990). Общая установка авторов, чьи статьи были собраны Е. А. Добренко в этом полемическом по характеру представленных позиций томе, определяется «необходимостью избавления от догм и нормативности, от стереотипов и голословных, беспочвенных посылок» в разговоре о соцреализме³². Несмотря на характерные для абсолютного большинства изданий той поры методологическую неопределенность (в предисловии она названа «объемным зрением»), ангажированность выводов и публицистичность их изложения, этот сборник по праву может считаться первым специализированным изданием, посвященным официальному искусству сталинизма³³. Кроме того, в издании освещена полемика о соцреализме, развернувшаяся в публицистике конца 1980‐х годов³⁴. В том же году в «Новом мире» (1990. № 2) появилась статья Добренко «Фундаментальный лексикон: Литература позднего сталинизма», об основных положениях которой мы еще скажем особо.

Начало проблематизации теории и культурной практики социалистического реализма в постсоветской науке было положено в № 1 журнала «Вопросы литературы» за 1992 год, имевшем подзаголовок «Тоталитаризм и культура» (основной раздел состоял из десяти статей российских и западных исследователей и примыкавшего к ним эссе А. Камю «Бунт и рабство»)³⁵. В этом же году вышла монография М. М. Голубкова «Утраченные альтернативы: Формирование монистической концепции советской литературы. 20–30‐е годы» (М., 1992), где автор предложил взгляд на соцреализм через призму общих тенденций историко-литературного процесса первой половины ХX века. Все стремительнее возраставший интерес к деидеологизированному изучению тоталитарного искусства сталинизма привел к появлению первопроходческого сопоставительного³⁶ исследования И. Н. Голомштока «Totalitarian Art in the Soviet Union, the Third Reich, Fascist Italy, and the People’s Republic of China» (London, 1990), в 1994 году переведенного на русский язык и напечатанного под названием «Тоталитарное искусство» (М., 1994). В нем ученый выстраивает убедительную концепцию генетической связи художественных практик четырех стран, где тоталитаризм, с его точки зрения, в ХX веке возымел значение определяющей политико-эстетической тенденции. В этом же направлении А. А. Георгиев рассматривает организацию советских творческих союзов как одну из стратегий насаждения в СССР тоталитарной идеологии и эстетики³⁷. Обсуждая понятие «тоталитаризм», Л. Д. Гудков пишет о том, что «к середине 1990‐х годов интерес к данной концепции заметно ослабел, само понятие к этому времени уже исчезло из публицистики»³⁸. И действительно, в конце 1990‐х годов наблюдается снижение интереса к обобщающим работам теоретической направленности³⁹, а внимание ученых все чаще привлекают частные вопросы (стремление к формату case studies). На первый план выдвигаются исследования, осмысляющие ранее недоступный для ученых материал. Неслучайно именно в этот период появляются «Писатели и цензоры: Советская литература 1940‐х годов под политическим контролем ЦК»⁴⁰ (М., 1994) Д. Л. Бабиченко, «Писатель и власть» (М., 1996) Н. Н. Примочкиной, «Русская литературная критика 1930‐х годов: Критика и общественное сознание эпохи» (СПб., 1997) В. В. Перхина, «Формовка советского читателя: Социальные и эстетические предпосылки рецепции советской литературы» (СПб., 1997) и «Формовка советского писателя: Социальные и эстетические истоки советской литературной культуры» (СПб., 1999) Е. А. Добренко, «Сумбур вместо музыки: Сталинская культурная революция, 1936–1938» (М., 1997) Л. В. Максименкова, «Сталин: Власть и искусство» (М., 1998) Е. С. Громова.

Но уже в 2000 году в издательстве «Академический проект» под редакцией Е. Добренко и Х. Гюнтера вышел 1000-страничный труд – сборник статей «Соцреалистический канон», в своих методологических установках последовательно развивающий, реактуализирующий те исследовательские стратегии, которые наметились еще в упомянутом выше номере «Вопросов литературы» и к тому моменту отчетливо были резюмированы И. Голомштоком. Изданию сборника предшествовала работа пяти научных конференций в Университете и Центре междисциплинарных исследований германского Билефельда в 1994–1998 годах. Издание это уже в момент своего появления вызвало известный резонанс в научном сообществе: с того момента ни одно (!) исследование, посвященное советскому официальному искусству эпохи сталинизма, не обходится без ссылок на этот труд. Масштаб «Соцреалистического канона» настолько потряс ученых как широтой привлеченного материала, так и неожиданностью ракурсов, что от их внимания ушел один принципиально важный момент: собственно, о каноне сталинского искусства в этом сборнике почти ничего не сказано. А немногочисленные высказанные Х. Гюнтером соображения о характере и объеме понятия канона в отношении к советской культуре при их критическом осмыслении недвусмысленно демонстрируют несостоятельность.

Спустя некоторое время в научном сообществе наметилась тенденция к переосмыслению взгляда на советскую официальную культуру, оформившегося в работах авторов «Соцреалистического канона». Одним из первых скептических откликов стала книга М. М. Голубкова «Русская литература ХХ в.: После раскола» (М., 2001), в которой ученый, учитывая опыт западных славистов, предложил свой взгляд на проблему социалистического реализма, противопоставив «нейтральный стиль» официальной культуры «новому реализму» русской прозы ХХ столетия⁴¹. А уже в 2003 году в свет вышла монография профессора МГУ Е. Б. Скороспеловой «Русская проза ХХ в.: от А. Белого („Петербург“) до Б. Пастернака („Доктор Живаго“)», где соцреализму посвящен раздел «Литература социалистического выбора: Мифотворчество советской эпохи». В нем последовательно проводится дифференциация «социалистического реализма», основанного на властной интенции, и литературы «социалистического выбора», создавшей и оформившей, по Скороспеловой, «советскую мифологическую систему»⁴². (Заметим, что такое деление хоть и несколько неудачно с терминологической точки зрения, но тем не менее во многом отвечает специфике соцреалистического канона, о чем мы еще скажем подробнее.)

Диаметрально противоположных взглядов на эстетическую значимость явления придерживается Добренко, критически отозвавшийся об основных положениях концепции Скороспеловой⁴³; он выдвинул тезис об «отсутствии (в эпоху сталинизма. – Д. Ц.) литературы»⁴⁴ как таковой. В монографии Добренко «Политэкономия соцреализма» (М., 2007), которая последовательно развивает систему теоретических установок более ранней его книги «Метафора власти: Литература сталинской эпохи в историческом освещении» (Мюнхен, 1993), предложена точка зрения на соцреализм (если попытаться ее метафорически сформулировать) как на механизм, работающий на идее топлива: исследователь старательно проводит сомнительную мысль об изолированности литературного производства сталинизма от сугубо экономических вопросов распределения прибыли. Между тем этот аспект оказывается одним из ключевых в вопросе организации художественной жизни сталинского СССР⁴⁵. В последние годы все яснее наблюдается отход от больших обобщающих проектов, интерес к которым начал иссякать к концу 2000‐х⁴⁶, в сторону частных разысканий в области советской официальной культуры первой половины прошлого столетия⁴⁷. В это время вышли сборник «Образ врага» (М., 2005) под редакцией Н. Конрадова, монография Т. А. Кругловой «Советская художественность, или Нескромное обаяние соцреализма» (Екатеринбург, 2005), были переведены работы Ш. Фицпатрик⁴⁸, напечатаны книга А. И. Куляпина и О. А. Скубач⁴⁹, местами спорный в методологическом отношении сборник статей В. Ю. Вьюгина «Политика поэтики: Очерки из истории советской литературы»⁵⁰, активно публиковались историко-документальные исследования в серии «История сталинизма»⁵¹, готовились учебные пособия⁵² и т. д. Отдельно стоит упомянуть фундаментальное двухтомное исследование В. В. Петелина «История русской литературы ХX века»⁵³, которое явилось итогом многолетних историко-литературных и архивных разысканий автора. Между тем сомнителен тот ракурс, который автор выбирает для освещения весьма противоречивой культурной истории прошлого столетия, поэтому оба тома неоднородны в содержательном плане. Ценные и подчас весьма оригинальные наблюдения в них перемежаются псевдонаучными выкладками о великой тысячелетней культурной традиции России, о «коренной русской жизни» в духе почвеннического «юродства», которым по сей день «славится» журнал «Наш современник». В 2015 году свет увидела книга О. И. Киянской и Д. М. Фельдмана «Очерки истории русской советской литературы и журналистики 1920‐х – 1930‐х годов», послужившая прологом к исследованию «Словесность на допросе: Следственные дела советских писателей и журналистов 1920–1930‐х годов», увидевшему свет в 2018 году⁵⁴. В этих работах внимание сосредотачивается на неочевидных контекстах сложных и подчас парадоксальных отношений советской власти и некогда «выброшенных» из историко-литературного процесса писателей.

Не менее значимым событием в области изучения культурной истории сталинской эпохи стало появление в 2011 году в издательстве Гарвардского университета работы К. Кларк «Moscow, the Fourth Rome: Stalinism, Cosmopolitanism, and the Evolution of Soviet Culture, 1931–1941», явившейся продолжением ее публикации 1995 года «Petersburg, Crucible of Cultural Revolution». Обе книги переведены на русский язык и опубликованы в 2018 году. В 2020‐м в издательстве «Новое литературное обозрение» вышло двухтомное исследование Е. Добренко «Поздний сталинизм: Эстетика политики», общий объем которого составляет более полутора тысяч страниц. Такой масштаб позволяет слависту не только попытаться легитимировать применение им метода аналитики «политической тропологии соцреализма» (этот метод в зачаточном виде предложен уже в упомянутой монографии 1993 года, которая не случайно озаглавлена «Метафора власти»), но и на частных примерах проиллюстрировать ключевой аспект своего труда, состоящий в определении позднесталинского периода как времени создания «советского человека» и «советской нации» в целом. Большая форма дает читателю возможность ознакомиться с методом работы Добренко над материалом. Прочтение столь объемного труда на фоне множества ранее написанных исследований позволяет говорить, что ученый прибегает к приему компиляции фактов, ранее отмеченных в специальной литературе. Иначе говоря, «Поздний сталинизм» – в большей степени результат обобщения и систематизации материала, а не специальных разысканий в первоисточниках (как архивных, так и литературных). Приоритет в двухтомнике отдан историческому и социально-политическому планам⁵⁵, тогда как культура во многом мыслится как производная от идеологии. Почти полностью игнорирует Добренко и институциональную сторону культурного производства позднесталинского периода (о Сталинской премии говорится лишь в контексте обсуждения «Молодой гвардии»⁵⁶). Новинками 2022 года стали книга А. Васькина «Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки» (М., 2022), явившаяся своеобразным сиквелом к исследованию В. Антипиной 2005 года⁵⁷, и внушительный том «Госсмех: Сталинизм и комическое» (М., 2022), написанный Е. Добренко в соавторстве с Н. Джонссон-Скрадоль и опубликованный сначала по-английски (New York, 2022), а затем и по-русски. Если первое исследование ориентировано на массового читателя и не претендует на статус научного, то второй труд представляет собой попытку ученых осмыслить сталинскую культуру через трансформации комического и изменение функций смешного в сталинизме. Однако «Госсмех» лишен единого сюжета и является скорее тяготеющим к всеохватности и методологически разобщенным «собраньем пестрых глав», чем образцом многостороннего фундаментального исследования сталинской массовой культуры.

На фоне этого внушительного корпуса научных и кажущихся научными сочинений доля тех, которые имеют своим предметом соцреалистическое искусство как особый канон, оказывается едва ли не самой скудно представленной. Не изучена и институциональная сторона советского культурного производства. Предпринимаемые в актуальной литературе попытки анализа институционального комплекса сталинской культуры неудовлетворительны как с точки зрения скудности привлекаемых фактических сведений, так и с позиции методологии: доминирующим подходом оказывается «теория поля» П. Бурдье, попросту не приспособленная для анализа тоталитарно ориентированной культуры⁵⁸. Закономерности, выведенные Бурдье из анализа принципиально иной (!) историко-культурной ситуации, не работают на советском материале. Так, творческая репутация М. А. Булгакова не может быть объяснена в терминах «теории поля»: безусловно талантливый писатель, временами имевший возможность публиковать собственные тексты, – автор любимой пьесы Сталина, с которым он не только созванивался, но и, по воспоминаниям современников, встречался лично, тем не менее приобрел репутацию опального писателя, не став советским «классиком».

До сегодняшнего дня не становились предметом специального историко-литературного исследования «толстые» литературно-художественные журналы периода позднего сталинизма как институциональное ядро советской литературы. Вообще, издательский процесс сталинской эпохи изучен крайне слабо: современная наука обладает минимумом сведений об организации книгоиздания в СССР в 1930–1950‐е годы⁵⁹. Такое положение объясняется не только банальной невозможностью сформировать представление о выходившей в период сталинизма книжной продукции ввиду колоссальных объемов ее производства⁶⁰, но и известной брезгливостью многих специалистов, с позиции современности предпочитающих «высокую» (и зачастую непечатную) литературу «макулатуре» советских «классиков», печатавшейся тиражами в сотни тысяч экземпляров. В этом перекосе обнаруживает себя прагматически мотивированное нежелание понять культурную ситуацию первой половины прошлого столетия и, как следствие, определить эту «высокую» литературу как периферийную по отношению к сталинскому литературному проекту⁶¹.

Это малозначимое для компаративистских опытов или штудий по теоретической или исторической поэтике обстоятельство оказывается ключевым для историко-литературных разысканий: появление текста в периодическом издании (в газете, «толстом» литературном журнале или альманахе) и тем более его последующее издание отдельной брошюрой/книгой в реалиях сталинской эпохи оказывались фактами, свидетельствовавшими о признании автора писательским и партийным истеблишментом. Наиболее осмысленным на сегодняшний день оказывается лишь один из фрагментов этой большой темы – цензура и репрессивные механизмы недопущения «вредоносных» текстов до части читательской публики, чей круг чтения не определялся приматом «снабжения» и формировался, насколько это позволяла обстановка, самостоятельно. Однако и эта волнующая умы ученых тема разрабатывается лишь в тех направлениях, которые затрагивают «большие имена»; вопросы же, связанные с практиками производства и распределения печатной продукции, оказываются вне поля зрения специалистов.

1.Шифротелеграмма И. В. Сталина Л. М. Кагановичу, 15 августа 1934 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Ед. хр. 83. Л. 67. Подробнее о предыстории сталинского тезиса см.: Юрганов А. Л. Как товарищ Сталин стал руководить литературным фронтом // Россия и современный мир. 2017. № 3 (96). С. 200–221.

2.С 23 сентября 1940 года Литфонд Союза ССР лишился прежней автономности и был передан в ведение Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР.

3.См.: Талавер А. В. Писательский поселок Переделкино как утопия управляемого творчества // Конструируя «советское»? Политическое сознание, повседневные практики, новые идентичности. СПб., 2014. С. 177–182; Кознова А. А. 1) У истоков «Городка писателей» в Переделкине // Знамя. 2022. № 1. С. 172–194; 2) Переделкино 1936–1940 годов: Первые поселенцы // Новый мир. 2022. № 5. С. 151–163.

4.Осенью 1939 года ВРЛУ был реорганизован в дневное учебное заведение и стал называться Литературным институтом Союза советских писателей.

5.Неслучайно Х. Гюнтер определяет в качестве центральных в истории критики первой половины 1930‐х годов именно «процессы канонизации» (см.: Гюнтер Х. Советская литературная критика и формирование эстетики соцреализма: 1932–1934 // История русской литературной критики: Советская и постсоветская эпохи. М., 2011. С. 251). Ключевым в процессе упорядочения литературного поля событием может быть назван Первый Всесоюзный съезд советских писателей, состоявшийся в августе 1934 года.

6.На сегодняшний день роль Фадеева в становлении и «оправдании» соцреализма не изучена вовсе. Так, в статье О. В. Богдановой и А. В. Святославского 2022 года представлена попытка указать на необходимость решения этой проблемы и в то же самое время доказать и без того очевидный тезис о слабой теоретической базе советского официального искусства довоенного времени (см.: Богданова О. В., Святославский А. В. Александр Фадеев как теоретик социалистического реализма // Русская словесность. 2022. № 3. С. 47–54).

7.См., например: Фадеев А. А. 1) За тридцать лет: Избранные статьи, речи и письма о литературе и искусстве. М., 1957; 2) О литературном труде. М., 1961; Гладков Ф. В. О литературе: Статьи, речи, воспоминания. М., 1955; Ермилов В. В. 1) Самая демократическая литература мира. М., 1947; 2) Против реакционных идей в творчестве Ф. М. Достоевского: Стенограмма публичной лекции, прочитанной в Центральном лектории Общества в Москве. М., 1948; 3) Избранные работы: В 3 т. М., 1955–1956; Книпович Е. Ф. В защиту жизни: Литературно-критические статьи. М., 1958; Луговской В. А. Раздумье о поэзии. М., 1960; Озеров В. М. 1) Творчество А. Фадеева. М., 1952; 2) Д. А. Фурманов: Критико-биографический очерк. М., 1953; 3) Проблема типичности в советской литературе: Лекции 1-я и 2-я. М., 1953; 4) Образ коммуниста в советской литературе: Литературно-критические очерки. М., 1954; 5) Некоторые вопросы социалистического реализма. М., 1958; 6) На путях социалистического реализма: Сб. статей. М., 1958; 7) Александр Фадеев: Творческий путь. М., 1960; Павленко П. А. Писатель и жизнь. М., 1955; Перцов В. О. 1) Подвиг и герой: Этюды о советской литературе. М., 1946; 2) Писатель и новая действительность. М., 1958; Тарасенков А. К. 1) Идеи и образы советской литературы. М., 1949; 2) О советской литературе: Сб. статей. М., 1952; 3) О поэзии М. Исаковского. М., 1954; 4) Статьи о литературе: В 2 т. М., 1958; Алексей Толстой о литературе: Статьи, выступления, письма. М., 1956; Федин К. А. Писатель, искусство, время. М., 1957; Шагинян М. С. Об искусстве и литературе. 1933–1957: Статьи и речи. М., 1958; Шамота Н. З. О художественности. М., 1954.

8.Зачастую тексты «литературных работников» объединялись в сборники, рассчитанные «не только на литераторов, но и более широкие круги читателей»; см., например: О писательском труде: Сб. статей и выступлений советских писателей. М., 1953 (2‐е изд. – М., 1955).

9.Тиханов Г. Русская эмигрантская литературная критика и теория между двумя мировыми войнами // История русской литературной критики. С. 339. Речь идет о следующих сборниках: Пильский П. Затуманившийся мир. Riga, 1929; Слоним М. Портреты советских писателей. Paris, 1933; Мандельштам Ю. Искатели. Шанхай, 1938. Однако объем написанного о русской литературе в эмиграции чрезвычайно велик, о чем свидетельствует хотя бы библиографическая статья О. Коростелева (см.: Коростелев О. А. Литературная критика русской эмиграции: Материалы к библиографии // Классика и современность в литературной критике русского зарубежья 20–30‐х годов. 2004. № 1. С. 132–181).

10.См.: Struve G. Soviet Russian Literature 1917–1950. Norman, 1951. Первое издание книги Струве с таким же заглавием вышло в 1935 году и по очевидным причинам не могло включать анализа литературного процесса интересующего нас периода (см.: Struve G. Soviet Russian Literature. London, 1935). О литературоведческой деятельности Струве см. подробнее: Лаппо-Данилевский К. Ю. Глеб Струве – историк литературы // Русская литература. 1990. № 1. С. 99–107.

11.Именно так Г. Струве прозовут в 1970‐е годы; ср.: Беляев А. А. Глеб Струве – апостол антикоммунизма // Москва. 1971. № 5. С. 193–204.

12.Ср. хотя бы характеристику работы «белоэмигранта» Струве в: История русской советской литературы. М., 1968. Т. 3. С. 92.

13.См.: Slonim M. Soviet Russian Literature: Writers and Problems. New York, 1964.

14.См.: Struve G. Russian Literature under Lenin and Stalin 1917–1953. Norman, 1971.

15.Подробную библиографию этих работ см. в: Ермолаева В. Н., Толстых В. И. Социалистический реализм и штампы буржуазной эстетики. М., 1967.

16.В середине 1970‐х в издательстве «Художественная литература» (!) появился сборник статей к тому времени уже умершего Дымшица «Нищета советологии и ревизионизма» (М., 1975).

17.Терц А. Что такое социалистический реализм. Париж, 1988 (машинописные копии этой статьи распространялись в самиздате уже в 1960‐е годы).

18.См.: Рюриков Б. С. Социалистический реализм и его «ниспровергатели» // Технология неправды: Сб. статей. М., 1968. С. 9–28.

19.Характерную реакцию советской стороны на построения западных «советологов» – «„доброжелателей“ советского искусства» – см. в: Ермолаева В. Н., Толстых В. И. Социалистический реализм и штампы буржуазной эстетики. М., 1967.

20.См. об этом: Кормилов С. И. Споры о методах советской литературы в критике и литературоведении 1960‐х – первой половины 1980‐х гг. // Известия Южного федерального университета. Филологические науки. 2009. № 2. С. 24–38.

21.Ср. заглавия появлявшихся в 1960–1970‐е годы работ: Иезуитов А. Н. Об историческом изучении социалистического реализма // Русская литература. 1965. № 2. С. 218–230; Сучков Б. Л. Исторические судьбы реализма: Размышления о творческом методе. М., 1967 (ранее именно Сучков заявил об «осознанности» историзма как о специфическом свойстве соцреализма; см.: Сучков Б. Л. Жизнеутверждающее искусство нового общества // Правда. 1963. № 279 (16500). 6 октября. С. 3); Александрова Л. П. Советский исторический роман и вопросы историзма. Киев, 1971.

22.См., например: Очерк истории русской советской литературы: В 2 т. М., 1954–1955; История русской советской литературы 1917–1957: В 3 т. М., 1958–1961 (2‐е изд.: История русской советской литературы 1917–1965: В 4 т. М., 1967–1971); История русской советской литературы. М., 1974; История советской многонациональной литературы: В 6 т. М., 1970–1974.

23.См., например: Ломидзе Г. И. Единство и многообразие: вопросы национальной специфики советской литературы. М., 1957; Эльсберг Я. Е. О бесспорном и спорном: Новаторство социалистического реализма и классическое наследие. М., 1959; Социалистический реализм и классическое наследие (Проблема характера). Советский роман: Очерки. М., 1963; Тимофеев Л. И. Советская литература: Метод, стиль, поэтика. М., 1964; Муратова К. Д. Возникновение социалистического реализма в русской литературе. М.; Л., 1966; Ломидзе Г. И. Пути развития советской многонациональной литературы. М., 1967; Андреев Ю. А. Революция и литература: Октябрь и гражданская война в русской советской литературе и становление социалистического реализма (20–30‐е гг.). Л., 1969; Петров С. М. Возникновение и формирование социалистического реализма. М., 1970; Шешуков С. И. Неистовые ревнители: Из истории литературной борьбы 20‐х гг. [М.], 1970; Гей Н. К., Пискунов В. М. Художественное богатство литературы социалистического реализма. М., 1971; Гура В. В. Роман и революция: Пути советского романа 1917–1929. М., 1973; Иезуитов А. Н. Социалистический реализм в теоретическом освещении. Л., 1975; Акимов В. М. В спорах о художественном методе: Из истории борьбы за социалистический реализм. Л., 1979.

24.См., например: Лекции по истории русской советской литературы: В 4 кн. М., 1951–1955; История русской советской литературы: Курс лекций. М., 1958; Курс лекций по теории социалистического реализма. М., 1973.

25.См., например: Творческий метод: Сб. статей. М., 1960; Проблемы социалистического реализма: [Сб. статей]. М., 1961; Социалистический реализм в литературе народов СССР. М., 1962; Советское литературоведение за пятьдесят лет: Сб. статей. М., 1967; Советская литература и новый человек: Сб. статей. М., 1967; Технология неправды: Сб. статей. М., 1968; Актуальные проблемы социалистического реализма: Сб. статей. М., 1969; Часть общего дела: Проблемы советской литературы. М., 1969; Проблемы художественной формы социалистического реализма: В 2 т. М., 1971; Литература созидания и борьбы. Социалистический реализм сегодня: Сб. статей. М., 1973; Актуальные проблемы советской литературы (Методологические и методические аспекты их изучения в социалистических странах). М., 1977; Социалистический реализм сегодня: Сб. статей. М., 1977; Советский роман. Новаторство, поэтика, типология: Сб. статей. М., 1978.

26.Это обозначение предложено Н. В. Корниенко; см.: Корниенко Н. В. «Нэповская оттепель»: Становление института советской литературной критики. М., 2010.

27.См., например: Белая Г. А. 1) Закономерности стилевого развития советской прозы двадцатых годов. М., 1977; 2) Из истории советской литературно-критической мысли 20‐х гг.: Эстетическая концепция «Перевала». М., 1985; 3) Дон-Кихоты 20‐х гг.: «Перевал» и судьба его идей. М., 1989; 4) О внутренней свободе художника: Из опыта критической мысли 20‐х гг. // Контекст: Литературно-критические исследования. М., 1989. С. 128–157; Скороспелова Е. Б. 1) Идейно-стилевые течения в русской советской прозе первой половины 20‐х гг. М., 1979; 2) Русская советская проза 20–30‐х гг.: Судьбы романа. М., 1985; Чудакова М. О. 1) Мастерство Юрия Олеши. М., 1972; 2) Поэтика Михаила Зощенко. М., 1979; 3) Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1988; 4) Без гнева и пристрастия: Формы и деформации в литературе 20–30‐х гг. // Новый мир. 1988. № 9. С. 240–260; 5) Сквозь звезды к терниям: Смена литературных циклов // Новый мир. 1990. № 4. С. 242–262; Кищинская Л. А. Борьба за теоретические основы советской журнальной критики: 1917–1932. Свердловск, 1967; Бузник В. В. Русская советская проза двадцатых годов. Л., 1975; Филимонов О. В. Время поиска и обновления: Из истории советской литературной критики: 20‐е гг. М., 1989.

28.См., например: Из истории советской эстетической мысли, 1917–1932: Сб. материалов. М., 1980; Русская советская художественная критика. 1917–1941. М., 1982; Из советской литературной критики 20‐х гг. М., 1987; Судьбы русской интеллигенции: Материалы дискуссий 1923–1925 гг. Новосибирск, 1991.

29.См. об этом: Отказаться ли нам от социалистического реализма? «Круглый стол» «Литературной газеты» // Избавление от миражей: Соцреализм сегодня. М., 1990. С. 373–380, 402–412.

30.См., например: Храпченко М. Б. 1) Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы. М., 1970; 2) Художественное творчество, действительность, человек. М., 1976; 3) Горизонты художественного образа. М., 1982; 4) Познание литературы и искусства: Теория. Пути современного развития. М., 1987. Интересна характеристика, которую В. В. Виноградов давал «научной» деятельности Храпченко. Л. И. Скворцов вспоминал: «Про академика Храпченко и его „науку“ язвительный В[иктор] В[ладимирович] говорил мне так: „Удивительная эта наука – наше литературоведение! Вот мне Михаил Борисович [Храпченко] сказал на днях, что едет в творческий отпуск в наш дом отдыха ‘Узкое’ на 20 дней, чтобы написать там книгу в 20 печатных листов. Как это можно (В. В. картинно удивлялся, разводя руки), как можно написать за 20 дней книгу в 20 печатных листов? Какая же это наука?“» (цит. по: Скворцов Л. И. Наставники – соратники —друзья: О тех, кто нас учил // Моховая, 9–11. Судьбы, события, память. М., 2010. С. 173). Сучков Б. Л. Исторические судьбы реализма: Размышления о творческом методе. М., 1967. Тимофеев Л. И. 1) Советская литература: Метод, стиль, поэтика. М., 1964; 2) Советская литература и художественный прогресс // Новый мир. 1973. № 11. С. 254–263. Метченко А. И. 1) Завещано Горьким: Роль А. М. Горького в развитии социалистического реализма. М., 1969; 2) Кровное, завоеванное: Из истории советской литературы. М., 1971; 3) Мудрость художника: О творчестве М. А. Шолохова. М., 1976. Под редакцией Метченко в его бытность заведующим кафедрой вышло также несколько учебников по советской литературе для студентов-филологов. Выходцев П. С. 1) Русская советская поэзия и народное творчество. М.; Л., 1963; 2) Новаторство. Традиции. Мастерство. Л., 1973; 3) В поисках нового слова: Судьбы русской советской поэзии 20–30‐х гг. ХХ в. М., 1980; 4) Земля и люди: Очерки о русской и советской поэзии 40–70‐х гг. М., 1984. Озеров В. М. 1) Полвека советской литературы. М., 1967; 2) Литературно-художественная критика и современность. М., 1972. Новиков В. В. 1) Художественная правда и диалектика творчества. М., 1971; 2) Движение истории – движение литературы: Наследие и стилевое богатство современной советской литературы. М., 1979. Овчаренко А. И. 1) Социалистическая литература в современных спорах. М., 1972; 2) Социалистическая литература и современный литературный процесс. М., 1973; 3) Социалистический реализм: Проблемы, анализ произведений, споры. М., 1977; 4) Большая литература: Основные тенденции развития советской художественной прозы 1945–1985 гг.: В 3 т. М., 1985. См. также: К истории партийной политики в области литературы (Переписка И. Гронского и А. Овчаренко) // Вопросы литературы. 1989. № 2. С. 143–166.

31.Именно такое заглавие имела статья Виктора Ерофеева, опубликованная в «Литературной газете» 4 июля 1990 года (№ 27 (5301)). С. 8).

32.См.: Избавление от миражей: Соцреализм сегодня. М., 1990. С. 4.

33.Уже в наши дни Добренко признается: «…назвать дискуссии эпохи перестройки полноценными нельзя. Это было скорее прощупыванием почвы: насколько далеко можно было продвинуться в критике. Говорили тогда все, по сути, одно: надо ломать старый каркас истории русской литературы ХX века, долой сталинские схемы, да здравствует „настоящая“, „возвращенная“, „потаенная“, „великая“ литература. Напор этот был настолько сильным, что смолкли даже записные обскуранты, поняв, что пришло какое-то невероятное время. Помню, каких трудов мне стоило найти кого-нибудь, кто заступился бы за „метод“: для „дискуссии“ нужны были „разные точки зрения“… разности достичь между тем было невозможно. По существу, разными были лишь степени отрицания ненавистного соцреализма» (Добренко Е. А. Читая сталинизм: Сталинская культура как исследовательское поле // Новое литературное обозрение. 2022. № 6 (178). С. 105).

34.Подробнее о литературно-критической обстановке 1980‐х годов см.: Кормилов С. И. Прощание с соцреализмом: Споры в критике второй половины 1980‐х гг. о методах советской литературы // Известия Южного федерального университета. Филологические науки. 2010. № 1. С. 18–31.

35.Подробный анализ вошедших в номер публикаций см. в диссертации Д. Земсковой, выполненной под руководством проф. М. М. Голубкова: Земскова Д. Д. Советский производственный роман: Эволюция и художественные особенности жанра: Дис. … канд. филол. наук. М., 2016. С. 14–21.

36.Позднее разработанный Голомштоком подход будет использован в объединившем русскоязычных и иностранных ученых издании: За рамками тоталитаризма: Сравнительные исследования сталинизма и нацизма. М., 2011.

37.Георгиев А. А. Творческие союзы СССР как элементы тоталитарной системы (1932–1941 гг.): Дис. … канд. ист. наук. СПб., 1999.

38.Гудков Л. Д. «Тоталитаризм» как теоретическая рамка: Попытки ревизии спорного понятия // Гудков Л. Д. Негативная идентичность: Статьи 1997–2002 годов. М., 2004. С. 371. Все чаще западные ученые начинают говорить не о тоталитаризме, а о сталинизме; см., например: Kotkin S. Magnetic Mountain: Stalinism as a Civilization. Berkeley, 1995. См. также: Эпоха Иосифа Сталина в России: Современная историография. М., 2009. Подробнее о соотношении тоталитаризма и сталинизма см.: Кацис Л. Ф. «Тоталитаризм» Ханны Арендт в современных спорах о гитлеризме и сталинизме // Поиск. Альтернативы. Выбор. 2016. № 3. С. 104–145.

39.Но их поток не иссякает полностью. Например, в 1995 году выходит сборник статей «Знакомый незнакомец: Социалистический реализм как культурная проблема».

40.После публикации монографии Бабиченко представил ее основные положения в виде доклада (см.: Бабиченко Д. Л. ЦК ВКП(б) и советская литература: Проблемы политического влияния и руководства. 1939–1946: Дис. … канд. ист. наук в виде научного доклада. М., 1995).

41.См.: Голубков М. М. Русская литература ХХ в.: После раскола. М., 2001. С. 130–174. См. также: Голубков М. М. О литературе социалистического реализма // Наука о литературе в ХХ в.: История, методология, литературный процесс. 2001. № 1. С. 245–262. Понятие «новый реализм» впервые в том же значении было употреблено Метченко в монографии «Кровное, завоеванное: Из истории советской литературы».

42.Подробнее о разнице во взглядах Скороспеловой и авторов «Соцреалистического канона» см.: Выгон Н. С. Два взгляда на историю русской литературы ХХ в. // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2004. № 6. С. 172–179.

43.См.: Добренко Е. А. Сталинская культура: Двадцать лет спустя (Обзор) // Новое литературное обозрение. 2009. № 1 (95). С. 320–322.

44.Там же. С. 321.

45.См. об этом: Ильюхов А. А. Как платили большевики: Политика советской власти в сфере оплаты труда в 1917–1941 гг. М., 2010.

46.Финальным всплеском такого интереса стало появление сборников «Советское богатство: Статьи о культуре, литературе и кино» (СПб., 2002) и «Советская власть и медиа» (СПб., 2006).

47.Закономерным следствием этого отхода стало появление весьма сомнительных концептуальных построений, основывающихся не на анализе фактического материала, а на обсуждении ранее высказанных в специальной литературе гипотез; см., например: Булавка Л. А. Социалистический реализм: Превратности метода. Философский дискурс. М., 2007. Подобные работы больше походят на аннотированные библиографии, а не на самостоятельные исследования сталинской культуры.

48.См., например: Фицпатрик Ш. 1) Сталинские крестьяне: Социальная история Советской России в 30‐е гг.: Деревня. М., 2001; 2) Повседневный сталинизм: Социальная история Советской России в 30‐е гг.: Город. М., 2001; 3) Срывайте маски! Идентичность и самозванство в России XX в. М., 2011.

49.См.: Куляпин А. И., Скубач О. А. Мифология советской повседневности в литературе и культуре сталинской эпохи. М., 2013.

50.См.: Вьюгин В. Ю. Политика поэтики: Очерки из истории советской литературы. СПб., 2014.

51.См., например: Культура и власть в СССР. 1920–1950‐е гг.: Материалы IX междунар. конференции. М., 2017.

52.Так, на филологическом факультете МГУ было подготовлено несколько изданий, посвященных литературному процессу минувшего столетия, среди которых: История русской литературы ХX века. 20–50‐е годы: Литературный процесс. М., 2006; История русской литературы XX века. 20–90‐е годы: Основные имена. М., 2008. В 2014 году в свет вышло двухтомное учебное пособие для бакалавров-филологов под редакцией Н. Л. Лейдермана, М. Н. Липовецкого и М. А. Литовской (см.: Русская литература ХX века: 1930‐е – середина 1950‐х годов: В 2 т. М., 2014). Этот учебник сразу же приобрел статус полноценного научного издания.

53.См.: Петелин В. В. 1) История русской литературы XX века. М., 2012. Т. 1: 1890‐е гг. – 1953 г.; 2) История русской литературы XX века. М., 2012. Т. 2: 1953–1993 г.

54.Киянская О. И., Фельдман Д. М. 1) Очерки истории русской советской литературы и журналистики 1920‐х – 1930‐х годов: Портреты и скандалы. М., 2015; 2) Словесность на допросе: Следственные дела советских писателей и журналистов 1920–1930‐х годов. М., 2018.

55.О явном смещении интересов ученых в эту область говорит и появление перевода работы Ш. Фицпатрик 2015 года (см.: Фицпатрик Ш. Команда Сталина: Годы опасной жизни в советской политике. М., 2021).

56.Интересно, что и в этом случае Добренко основывается на сборнике материалов по истории Сталинской премии, подробнее о котором мы еще скажем отдельно. Специальных разысканий в области истории институции исследователь не проводит, ограничиваясь трансляцией ранее полученных выводов и последующей их концептуализацией в нужном для подтверждения собственных идей направлении.

57.См.: Антипина В. А. Повседневная жизнь советских писателей, 1930–1950‐е гг. М., 2005. Монография Антипиной выросла из текста одноименной кандидатской диссертации, защищенной в ноябре 2005 года в МГПУ.

58.См., например: Геллер Л., Боден А. Институциональный комплекс соцреализма // Соцреалистический канон: Сб. статей. СПб., 2000. С. 289–319. Критика подобного подхода предлагалась раньше и С. Ловеллом – см.: Lovell S. The Russian Reading Revolution: Print Culture in the Soviet and Post-Soviet Eras. New York, 2000. P. 18–24.

59.Такое невнимание исследователей к производственной стороне вопроса выглядит по меньшей мере странным на фоне внушительного корпуса источников, которые начали появляться уже в 1950‐е годы. Именно тогда выходят книга А. И. Назарова «Очерки истории советского книгоиздательства» (М., 1952), сборник документов «О партийной и советской печати» (М., 1954), появляются библиографические работы Н. И. Мацуева. Позднее появилось и справочное издание «Книгоиздание СССР: Цифры и факты. 1917–1987» (М., 1987).

60.Только за 1946–1947 годы в СССР было издано 47 000 наименований книг общим тиражом 905 000 000 экземпляров.

61.Убедительнее всего о действительной расстановке сил на культурном поле тех лет позволяют судить письменно зафиксированные читательские отклики. 1 ноября 1958 года в «Литературной газете» (№ 131 (3942)) в разделе «Гнев и возмущение: Советские люди осуждают действия Б. Пастернака» под заголовком «Лягушка в болоте…» было опубликовано письмо старшего машиниста экскаватора Филиппа Васильцова из Сталинграда. В нем «возмущенный читатель» с вполне искренним, как кажется, недоумением отметил: «Газеты пишут про какого-то Пастернака. Будто бы есть такой писатель. Ничего о нем я до сих пор не знал, никогда его книг не читал. А я люблю нашу литературу – и классическую, и советскую. Люблю Александра Фадеева, люблю Николая Островского. <…> С детства читаю и люблю Михаила Шолохова. <…> А кто такой Пастернак?» (С. 3).