Buch lesen: «Виадук»
В полусфере ночного небосвода то скрываясь за жидкими облаками, то появляясь вновь, словно межзвездный корабль, плыла холодная луна. Молочная пелена окружила меня со всех сторон, лишая малейшего ориентира на том, казалось бы, бесконечном поле, от чего складывалось пьянящее ощущение отрешенности от реального мира. Только замерзшие ноги, промокшие от росы, не давали мне остановиться. На лбу выступила испарина. Я спотыкалась, падала на колени в пожухлую траву, затем тяжело поднималась и снова шла. Где-то далеко за спиной с разбитой фарой и парящим радиатором осталась торчать в кювете моя машина. Не самая страшная потеря, хотя копить на поддержанную иномарку мне пришлось несколько лет. Да и ремонт нынче дело не из дешевых. Несмотря на это, гораздо больше опасений у меня вызывало совсем другое. Становилось по-настоящему холодно. Я потеряла счет времени, но продолжала слепо двигаться вперед, стараясь не выпустить из рук живое тепло. Обмякшее тельце еще хранило жизнь, и я чувствовала, как бьется маленькое сердечко. Птица была жива. Это радовало.
А вот, казалось бы, какого чёрта я так за неё переживаю? Моя голова кружится от боли, саднит плечо, болит спина, а машина – и того хуже – искореженный кусок железа. И что же я? Пытаюсь спасти сбитую мной сову, несу её, раненую, покорно лежащую на руках, как самое дорогое сокровище. Я не знаю, сколько времени прошло с того момента, как произошла авария. Последнее, что помню, это серые распростертые крылья на лобовом стекле, затем поворот руля – и снова удар. Как оказалось позже, от внезапной встречи с ночной хищницей я врезалась в бетонный отбойник. Освещенная последней уцелевшей фарой бедняга пыталась подняться. Теряя перья, спотыкаясь, птица норовила вернуться в небо, а я, еще не до конца придя в себя, наблюдала за ней. По всей вероятности, я была в глубоком шоке, иначе не сделала бы того, что сделала. В клубах сгущающегося тумана, стоя рядом с разбитой машиной, я вдруг ощутила огромную ответственность за произошедшее. Словно я, пусть не специально, нарушила некое незыблемое природное равновесие, жертвой чего стала ни в чем не повинная птица.
