– Ладно, пойду я сумку из трактора заберу.
– Давай, давай, – сказала девушка и, проводив его взглядом, присела рядом с Санькой, который продолжал вытирать руки полынью.
– А почему ты тряпочку не возьмёшь? – спросила Катерина, чтобы как-то начать разговор.
– Полынь лучше любой тряпки мазут впитывает. Потом соляркой сполоснул – и всё, – ответил Санька, не поднимая глаз на Катерину.
Девушка пристально посмотрела на него:
– Думаешь, я не понимаю, как ты на меня смотришь?
– Ничего я не смотрю, – буркнул Санька, насупившись.
– Не нужно это. Ни к чему. Взрослая я для тебя, да и скоро в Сталинград уезжаю на тракторный завод.
– Зачем это? – обеспокоенно спросил Санька.
– Буду для фронта танки собирать. У меня же образование техническое, хоть и незаконченное, но есть. Вот так.
Катерина по-дружески приобняла Саньку одной рукой.
– А ты найдёшь себе девчонку хорошую. Парень ты видный, рукастый.
Девушка пристально посмотрела на подростка и поцеловала его в щёку:
– Ну, бывай, танкист. Вспоминай иногда свою прицепщицу Катерину.
3
Осень незаметно сменила лето. После сильного дождя у звена механизации выдался выходной. Санька, Василь и механик Николай возвращались с удочками с рыбалки. На сломленной с ивового куста веточке у каждого висело по несколько хороших карпов, зацепленных через жабры.
Редкие дни отдыха от колхозной работы всегда были заполнены домашними делами, а тут рыбалка. Красота. Парни шли, никуда не торопясь, босиком, подвернув штаны до колена. Мокрая трава приятно щекотала пальцы на ногах удачливых рыболовов. Они уже подошли к хутору, когда им навстречу с расстроенным видом вышла Нина, девушка двадцати с небольшим лет. Она будто спешила куда-то и, отвернув голову, собиралась молча проскочить мимо.
– Здравствуй, Нина. Как поживаешь? – чуть не вслед ей крикнул Николай, – от супруга твоего новостей нету?
Девушка остановилась, обернулась, подошла вплотную к Николаю и с укором посмотрела ему прямо в глаза.
– Как же не быть-то? Есть, конечно, – протянула механику типографский бланк с печатью.
– Что это?
– Весточка, – Нина чуть не разрыдалась, но сглотнула ком в горле и продолжила язвительно, – только он сам, видишь, не смог написать. Закопали его. Вот командиры оповестили. Пишут, что нет у Вас больше мужа. Живите сами.
– Ты не переживай, – попытался успокоить её Николай, – война, что же поделаешь, надо жить как-то.
– Ничего не поделаешь? – сверкнула глазами Нина, – друга твоего закопали, а ты здесь, живой и здоровый, с пацанами на рыбалку ходишь. Много наловили?
– Я же не прятался, – попытался оправдаться Николай, – меня председатель в приказном порядке оставил механиком. Броню сделал.
– Ну, да. У мужа моего брони не было, вот его и пристрелили, а ты броневой, – Нина хлопнула Николая по плечу, – тебя пуля не берёт.
С этими словами девушка тихо заплакала, прикрыв рот руками, развернулась и ушла таким же быстрым шагом.
Николай на секунду о чем-то задумался, затем со злостью закинул в кусты удочку, бросил карпов на дорогу и ушёл, ни слова не говоря, в другую сторону.
– Вот дурная, – буркнул Санька, направляясь за удочками в овраг, – Николай-то при чём, он что ли мужа её убил?
– Горе у неё, понимаешь? – сказал Василь, поднимая карпов, – она не знает, что теперь с этим делать, вот и делится со всеми, кого встретит, как умеет. Одной тяжело такое в себе носить.
– Сейчас всем тяжело. Вот она поделилась, а у нас теперь, похоже, механика не будет. Чую я, пошёл он вещи собирать.
Нина вошла к себе в дом. В комнате на полу возился с нехитрыми игрушками пятилетний мальчик Вовка, её сын. Девушка сняла косынку и села за стол с пустым взглядом. Вовка подошёл и заглянул ей в глаза.
– Ты злишься, мама?
Она погладила сына по голове, посадила к себе на колени, обняла его и грустно улыбнулась:
– Нет. С чего ты взял? Просто дура мамка у тебя.
– Почему?
– Хорошего человека ни за что обидела.
Николай вернулся домой в раздумьях. Его мама, тётя Аня, женщина сорока пяти лет, вдова. Бодрая и решительная в поступках, правдоруб, не уверенные в себе мужики просто меркнут на её фоне. В домашних делах никогда ни у кого помощи не просила. Гвоздь забьёт и крышу перекроет. Сейчас она суетилась у печи.
Николай окинул взглядом комнату, посмотрел на мать, повесил кепку на гвоздь у двери, прошёл к сундуку и достал из него вещмешок. Тётя Аня продолжала свои дела.
– Сегодня на ферме коров забивали, – сказала она, – так мы с бабами потроха разобрали и перемыли. Хоть не мясо, но всё равно картошка не пустая получилась.
Тётя Аня поставила на стол чугунок с ужином и только сейчас заметила, что сын куда-то собирается.
– Ты куда намылился, в район опять, за железками?
Николай сел на лавочку и швырнул на пол вещмешок.
– Не могу я так больше, мам.
– Что случилось-то?
– Мужики воюют, а я здесь. Вон Нине только что похоронка пришла. Стыдно ей в глаза смотреть было. Правильно она мне высказала. Может, если бы мы все, у кого бронь, упёрлись, так и отбились уже. Октябрь скоро, а просвета не видать.
– Так и хлеб растить надо. Кто их всех кормить будет, бабы с пацанами? У нас уже ноги не ходят, от зари до зари на работе, а надо успеть и свой огород обработать.
– Я не об этом, – попытался вставить слово Николай.
– А я об этом. На трудодень ничего не дают, всё на фронт. Ты решил меня совсем одну оставить?
Николай встал и подошёл к матери.
– Воевать пойду. Только не ругайся и не уговаривай. Так надо.
Тётя Аня присела на стул и вздохнула:
– Не буду уговаривать. Иди, раз собрался. Может, ты и прав, надо всем вместе упереться.
У председателя с ним состоялся тоже нелёгкий разговор. Тот метался по кабинету как тигр в клетке:
– Еще раз говорю, что не обязательно тебе сейчас идти. Справляются пока. Будет необходимость, то и меня, и старого Мирона призовут, – председатель остановился и спросил, опершись на рабочий стол, – на кого технику оставляешь? На пацанов? Знаешь ведь, что ситуация хреновая. Рухлядь работает, а план вынь да положь.
– Ну, чего ты, Андрей Егорович, рисуешь такой ужас страшный? Пацаны эти, как ты говоришь, лучше меня трактора знают, потому как интересно им это пока. Не приелось, – возразил Николай, – справятся.
Председатель расстроенно покачал головой:
– Зря ты едешь сейчас. Там бои сильные. Я в районе слышал, что отступают наши по всем фронтам, может, переждёшь?
– Ну вот, а говорил, что справляются. Люди хоть в глаза ещё не говорят, но за спиной шепчут. Вон Нине похоронка пришла, а я здесь.
– На тот свет не опоздаешь. Подумай ещё раз, пока не поздно, хорошо подумай.
– Не рви душу, поеду я, – отрезал Николай.
Санька с Василём смотрели в след подводе, которая увозила их товарища куда-то в неизвестность, так же как их отцов недавно увезла районная полуторка. Что будет дальше – никто не знал. Только ощущение невозместимой потери, пустоты, бессилия перед непреодолимыми обстоятельствами возрастало всякий раз, когда очередной призывник отправлялся туда, откуда ещё никто не возвращался.
Нина шла по улице с ведром воды, левой рукой придерживая ворот телогрейки. Ноябрь вступал в силу. Промозглый ветер и мелкий моросящий дождь били в лицо, заставляя отворачиваться в сторону. Навстречу Нине быстрым шагом шла к себе домой тётя Аня.
– Здравствуй, Анна, – попыталась начать разговор Нина, но та прошла мимо, даже не повернув головы. Подошла к своей калитке, отворила её и прошла дальше в дом, не желая и видеть того, кто надоумил её сына без необходимости уйти на войну.
Нина молча смотрела ей в след, понимая, что Анна имеет полное право на неё обижаться, даже ненавидеть. Она миллион раз пожалела о той минутной слабости, когда обвинила Николая в том, что он живой, а муж её погиб. Конечно, Николай здесь ни при чём. Сердце сжималось каждый раз, когда она вспоминала это всё.
– Здорова, Нина, – раздался голос подошедшего Мирона, – ты Анну не видала?
– Видела, – ответила девушка, – она только что домой прошла.
Мирон, будто смутившись, отряхнул рукой сиденье велосипеда, затем свою почтовую сумку и откашлялся:
– Ты бы домой шла. Она баба решительная, как бы не случилось чего.
– Она добрая, просто обижается на меня и понятно почему, но я вовсе не хотела Николая на войну посылать. Ляпнула, не подумавши, а оно вон как получилось.
Мирон расстегнул сумку.
– Тут другая беда, – он достал знакомый уже девушке бланк, – вот, на Николая пришла.
У Нины из рук выпало ведро и грохнуло об землю.
– Вот так, – сказал Мирон, застёгивая сумку, – как и твой муж, тоже пару месяцев как уехал, и теперь всё, нету. Ты иди, иди.
Нина осталась на месте, а почтальон, ковыляя на протезе и держась за руль своего велосипеда, пошёл дальше.
Тётя Аня стояла рядом с печью у себя в доме. Нужно было немного прогреть, чтобы вечером не возвращаться в холодные стены. Она увидела в окно, что возле калитки топчется и не решается зайти Мирон. Женщина вышла на ступеньки, почтальон, пряча глаза, подошёл.
– Здравствуй Анна. Тут дело такое, – он достал из сумки похоронку и протянул, – прости если что.
Она взяла её в руки, бегло прочитала, взглянула поверх головы почтальона на дорогу, смяла бланк в кулаке и, ни слова не говоря, резко вернулась в дом. Войдя внутрь, она откинула крышку сундука, достала из него завёрнутое в мешковину ружьё, заломила его, заглянула в стволы, резко сложила и спустила оба крючка. Раздался сухой, металлический щелчок. Её сын всегда держал охотничью двустволку в исправном начищенном состоянии. Анна накинула на плечо полный патронташ и направилась к двери.
На ступеньках её встретил старый Мирон. Поняв, что сейчас произойдёт, он кинулся к женщине, выставив вперёд руки, пытаясь схватиться за ружьё.
– Анна, брось! Это же подсудное дело. Дитё у неё малое, Анна.
– Уйди отсюда, – рявкнула женщина и прикладом оттолкнула старика в сторону. Она вышла за калитку и направилась к Нине, которая стояла на дороге с глазами, полными слёз. Анна на ходу вынула два патрона и бросила патронташ на землю, затем вставила их в стволы и резко сложила ружьё.
– Прости, – беззвучно шевеля губами, прошептала Нина.
Анна подошла вплотную:
– У сына моего прощения попросишь, скоро вы с ним увидитесь.
Приложила приклад к плечу и вскинула ружьё, направив его прямо в лицо девушке. Она подняла взгляд к небу и смиренно закрыла глаза. Раздался выстрел. Косынка с головы Нины, сбитая пороховыми газами, метнулась в сторону как беспокойная чайка.
Тут же из соседних дворов выскочили люди и бросились к Анне, пытаясь её удержать. Нина вытерла лицо ладонью и посмотрела на неё, крови не было. Женщина в последний момент, поборов в себе ненависть, увела стволы в сторону, и заряд прошёл прямо над головой девушки, лишь немного опалив ей волосы.
– Чего ты добилась, сука? – взревела Анна. – Чтоб тебе пусто было!
Женщина с отвращением плюнула под ноги Нине и, отмахнувшись от пытавшихся её удержать соседок, направилась к своему дому. Взяла ружьё за стволы и с отчаянным криком ударила о дерево. Приклад разлетелся в щепки. Анна отбросила в сторону то, что осталось от ружья, и зашла в дом, громко хлопнув дверью.
Всё так же стоявшая на дороге Нина беззвучно плакала, опустив голову. Затем обернулась и тихо ушла, забыв про косынку и ведро, лежавшие на дороге.
Того, что произойдёт через несколько дней, никто не мог предположить. Тётя Аня занималась домашней работой, пытаясь отвлечься от тяжёлых мыслей. Когда останавливалась, то снова накатывала обида неизвестно на кого за свою загубленную жизнь. Была одна отрада – сын, но и его забрала тяжёлая судьбина. В такие моменты снова вставала и начинала что-нибудь делать ещё с большим усердием. Она взглянула в окно, у калитки стояла Нина. Анна подошла к окну и демонстративно задёрнула шторы. Сама отошла немного вглубь комнаты, чтобы её не было видно, и наблюдала за незваной гостьей. Та положила что-то в почтовый ящик и ушла.
Анна вышла во двор, достала из скрипучего колодца воды и поставила на ступеньки перед домом. Затем сходила в сарай за зерном и насыпала в кормушки. Беспокойные куры сбежались, махая крыльями, и суетились у её ног.
– Тише, тише вы, шалопутные, всем хватит.
Анна взошла на ступеньки дома, наклонилась за ведром с водой, но остановилась, решив всё-таки посмотреть, что Нина положила в почтовый ящик. В нём была записка следующего содержания:
«Не рви сразу, дочитай, пожалуйста. Я виновата перед тобой очень сильно и не жду, что ты меня простишь. Из-за меня сына твоего убили. Забирай себе моего Вовку, а я пойду у Николая твоего прощения просить».
– Куда это ты собралась, малахольная? – сказала Анна сама себе.
Тут она изменилась в лице, о чём-то догадавшись, и бросилась, очертя голову, к дому Нины.
Забежав внутрь, она увидела сидящего на лавочке Вовку. Он был тепло одет, подпоясан пуховым платком, а рядом с ним лежал узел с вещами.
– Мать где? – спросила Анна, немного отдышавшись.
Вовка совсем не понимал, что происходит, и ответил ей с детской наивностью:
– Мамка сказала, что ей уйти надо, а вы меня заберёте, и я теперь у вас жить буду, – он посмотрел на женщину и спросил, удивлённо приподняв брови, – тётя Аня, а мамка надолго ушла?
– Погоди, может, не ушла ещё, дай Бог.
Анна выскочила во двор и металась из стороны в сторону, заглядывала в каждую дверь.
– Нина, отзовись, не дури, – кричала она, – о сыне подумай, как ему без мамки?
За домом, в дальнем сарае, послышался грохот. Анна побежала туда и влетела внутрь. В привязанной к потолочной балке петле висела Нина и билась в агонии. Анна огляделась, схватила стоявшую у стены косу и с размаху перерубила верёвку. Девушка упала на пол. Анна подскочила к ней, стала ослаблять петлю на шее и хлопать девушку по щекам:
– Дыши, дыши. Пацана полным сиротой сделать решила?
Девушка с хрипом вдохнула и закашлялась. Стала вырываться, пытаясь высвободить руки, и говорила сквозь всхлипы:
– Зачем, зачем ты мне помешала? Ведь это я, паскуда, сына твоего убила.
– С ума сошла? – попыталась разубедить её Анна, – его всё равно забрали бы, он сам собирался. Судьба, наверное, что теперь сделаешь? Это я сгоряча на тебя набросилась, прости.
Нина вырвалась и попыталась встать:
– Пусти, я пойду к Николаю. Буду прощения у него просить. Пусти!
– Сдурела? – вскрикнула Анна уже жёстче.
– Забирай себе Вовку, – не унималась девушка, – я всё равно не смогу одна. Не могу, в груди горит всё! Не могу тебе в глаза смотреть! Людям в глаза смотреть не могу! Пусти, я пойду!
Анна прижала к себе Нину, та залилась слезами и уткнулась женщине в плечо. Анна утешала несостоявшуюся самоубийцу, как ребёнка, поглаживая по голове.
– Ты чего говоришь-то? Никто ему не нужен, кроме тебя. Ты же мамка его. И не одна ты совсем, вон какой у тебя парень растёт. Сидит, не ревёт. Мужик настоящий, весь в отца. И я вам помогать буду, если простишь.
– Мне тебя за что прощать? – спросила Нина.
– Есть за что. Сама на себя чуть грех не взяла, с ружьём кинулась и тебя чуть в петлю не загнала поведением своим, – Анна чуть отстранила от себя Нину, взглянула в её заплаканное лицо и сама разрыдалась, – прости меня дуру.
Санька с Василём сидели на бревне у озера, перед ними потрескивал костёр, лаская теплом подставленные к нему ладони.
– Вообще не думал, что Нина способна в петлю залезть, – рассуждал Санька. – Чуть руки на себя не наложила. Что в голове у неё было?
– Ничего хорошего, – хмуро ответил Василь, – а ты говорил, что ей по шее надо дать за Николая. Она вон сама себе места не находила всё это время, оказывается.
– Просто думать надо, прежде чем говорить. Так легко конечно, натворила беды, а сама в петлю. Тётю Аню чуть под монастырь не подвела. Нервы у человека не выдержали.
Василь посмотрел на сидящего рядом друга и тяжело вздохнул:
– Зима скоро, а победы не видать. Со жратвой вообще туго, из колхоза всё на фронт идёт.
– Пусть хоть картошку последнюю заберут, – отрезал Санька, – лишь бы отбились скорей. Мы тут, если что, сусликов и ежей наловим.
Василь хлопнул в ладоши.
– Всё. До весны ты больше никого не поймаешь, кроме зайца. Только рыбалка остаётся.
– Нужно все сети перебрать, пока время есть.
– Переберём, – ответил Василь и задумался, – если война в скором времени не кончится, Пашку заберут, мать с ума сойдёт.