Клуб банкиров

Москва в те дни была городом контрастов. Хрущев заявлял, что СССР превзойдет Соединенные Штаты по объему валового национального продукта, однако он сделал это заявление в городе, погрязшем в экономическом застое и страдающем от десятилетий отсутствия заботы и внимания. Элегантные здания, оставшиеся со времен царизма, стояли неокрашенные и неотремонтированные; офисные здания и многоквартирные дома, построенные позднее, во время сталинской эпохи, выглядели убогими и неприветливыми. Имелись немногочисленные автомобили, однако центральные полосы на широких основных магистралях были открыты для проезда несущихся с большой скоростью лимузинов ЗИЛ, построенных в России и перевозящих членов Политбюро по официальным делам. Люди стояли в длинных очередях, чтобы купить скудные количества некачественных продуктов, а полки в универсальных магазинах практически были пустыми. Во время этой своей первой поездки в сердце советской империи я начал сомневаться в экономической мощи страны, которая была предметом хвастовства Хрущева.

После обычных любезностей Хисс сказал мне, что я избран в совет Фонда Карнеги, и он надеется, что я соглашусь стать его членом. Фонд был создан Эндрю Карнеги в 1910 году в интересах предотвращения войны и создания эффективной системы международного права.

15 годами раньше предшественник Садата Гамаль Абдель Насер национализировал не только иностранные, но и все египетские банки. А теперь его преемник приглашал «Чейз» стать — как это было с нами в России и Китае — первым американским финансовым учреждением, которому разрешают вернуться в страну.

Подобно многим другим людям моего поколения я вернулся со Второй мировой войны, считая, что международным отношениям должна быть придана новая архитектура и что Соединенные Штаты несут моральные обязательства по обеспечению руководства направленными на это усилиями. Преисполненный решимости сыграть определенную роль в этом процессе, я обнаружил, что Совет по внешней политике в Нью-Йорке — это организация, наилучшим образом отвечающая моим интересам к глобальным вопросам.

Как Пегги, так и я были воспитаны в отношении расходов в духе экономии, однако мы оба желали, чтобы предметы, которыми мы владели, были высокого качества. Нам повезло, поскольку вскоре после войны мы встретились с Сесилом Тернером, английским брокером, который организовал ярмарку для дилеров, торгующих старинными предметами, в лондонском отеле «Дорчестер». Сесил понимал наши бюджетные ограничения, однако на него производило впечатление то, что мы настаивали на мебели хорошего качества. Он взял нас под свое крыло и научил распознавать качество и выявлять подделки. На протяжении ряда лет он помогал нам покупать многочисленные прекрасные предметы английской мебели XVIII века по ценам, которые мы могли себе позволить.

Наша страсть к старинным предметам распространялась также на фарфор, серебро и стекло — вкус, который поддерживался моей матерью и тетушкой Люси, — они обе были страстными знатоками и коллекционерами. Вероятно, также было удачно, по крайней мере с точки зрения нашего кошелька, что до тех пор, пока мы не завершили обставлять наши дома, нас не захватил интерес к полотнам французских импрессионистов и постимпрессионистов.

Мы — ньюйоркцы — решительные люди, и мы как американцы являемся по природе оптимистами. Поэтому у меня нет сомнений, что из пепла разрушения и личных потерь поднимется новый, еще более исполненный энергии Нижний Манхэттен. Процесс, по существу, уже идет. И когда новый Манхэттен в конце концов «возродится вновь», у меня есть все основания надеяться и ожидать, что я буду здесь, чтобы быть свидетелем этого.

Дэвид Рокфеллер (старший)

Я впервые встретил Джона Кеннеди в Лондоне в 1938 году, на балу в американском посольстве, посвященном выходу в свет его сестры Кэтлин. Хотя мы одновременно учились в Гарварде, вращались в совсем разных сферах. Прошло почти двадцать лет, прежде чем мы встретились вновь.

К 1948 году я стал много ездить в Латинскую Америку по делам «Чейза», начиная со стран Карибского бассейна, Панамы и Мексики. Постепенно освоил в необходимом для работы объеме испанский язык и быстро попал под очарование теплоты латиноамериканского гостеприимства.

Именно мои родители дали мне первые представления о важности мира за пределами Соединенных Штатов.

С 1920-х годов в районе Уолл-стрит практически не было нового строительства. Финансовый район был тесным, грязным и скученным, кроме того, после 5 час. вечера он представлял собой город-призрак. Было легко понять, почему столь много банков, страховых компаний и других корпораций решили оставить его.