– И все–таки…рокабилли – лучшая музыка! А все остальное лишь жалкая пародия!
– Отста–а–а–нь…сноб старомодный! И где ты только просидел эти тридцать лет!
Чего–то я не понял, ты какого черта мне такую претензию кидаешь? Задаю я в своей голове вопрос Глену. Где я мог еще просидеть, довольно смешной вопрос, который не требует слишком умного ответа.
– Ах да…забыл… – сам отвечает на свой вопрос Глен, видимо, как и я, обдумав все в голове.
На часах наступает время, когда вот–вот уйдет последний ботаник и школа начнет потихоньку закрываться: завершит обход Фрэнк, допишут свои бумажки учителя и докурят последние сигареты наши дорогие футболисты и их дружки хулиганы. И я ловлю себя на мысли, что моему другу, у которого нарушен музыкальный вкус, пора уже домой. Хотя мне должно быть абсолютно до лампочки, но отправить домой хотелось. Плюс ко всему, ему еще дома этот чертов портрет рисовать. Жду не дождусь этого зрелища, портрета старого призрака с гитарой, Дориан Грей не иначе.
– А–а–а–а…Ну…ясно, я тогда…пошел. – Резко и как раз вовремя сам сказал мне Глен.
– Ну что же…удачи тебе, друг мой! Смотри кисточки не потеряй! – прощаюсь я.
На сей раз Глен попрощался еще раз и сегодня не возвращался, стуков не было, и криков я не слышал. Я закрыл за ним дверь, пожелал удачи и попытался снова усесться за гитару, но поздно. Настроение упало на уровень расстроенного старого контрабаса. Для меня мысль, что старый Ив не сохранил свою лавку, выглядит трагичной, а еще хуже мне представляется этот клуб. Ну что же, придётся просить Глена ехать в другой город, слезно умалять его, стоя на коленях, может быть поможет. А до тех пор, придётся мало того, что позировать с расстроенной гитарой, так вообще сам факт игры в модель мне не очень нравится.
Последние лучи солнца еще пробивались сквозь окна спортивного зала, слегка освещая его, создавая блеск яркой краски на полу. Фрэнк сидел в своем «кабинете» и читал книгу по истории американского капитализма, он весьма интеллектуален как всегда. А я прогуливаюсь по своей школе, которая стало моей обителью. Эту мысль я вновь прокручиваю в своей голове каждый вечер и каждую ночь. Но при этом, глядя на закат сквозь душевой спортивной команды, я невольно улыбаюсь, глядя как все–таки этот мир может быть прекрасен. Вряд ли людям, что здесь моются, понравился бы факт наличия невидимого гостя, особенно девушкам.
– Вероятно…в этом что–то есть! – в очередной раз смотрю в окно я.
Такой момент может испортить только Фрэнк, который опять прошел сквозь меня. На него за это я сердится, не могу, также как и привыкнуть к тому, что он– мистер Каннинген. Никогда бы не подумал, что уборщика зовут Фрэнсис Каннинген и что он разбирается во многих темах лучше, чем учителя в мое время.
Глава VI. Эффект ночных огней
На Глена и правда, можно рассчитывать, он настоящий друг, не забыл про меня. Мигом достал мне струны. На вопрос, где он их достал, Ен ответил, что ему помог отец. Тот уехал в большой город ненадолго, по работе и в процессе пребывания купил мне, точнее Глену, ценный товар. Качество у этих струн высокое и результатом я доволен. Но не все было так безоблачно, как мне показалось на первый взгляд.
– Вот сегодня…а нет…нужно еще пару штрихов… Прости!
– Думаю, вот сегодня! Черт…я забыл, нужно еще пару деталей.
– Ну встречай свой…а нет! Прости, это еще совсем не то. – вот такие фразы теперь яслышу постоянно, когда Глен заходит ко мне в каморку. И эти красноречивые объяснения касались портрета.
И главное, я ведь даже не спрашиваю, он сам эту тему начинает, словно нарывается на очередное поучение или грозный взгляд. Может быть, ему захотелось полетать, или он не видел, как я виртуозно играю на огне. Сроки уже поджимают, сегодня 12-ое, а этого, так называемого, произведения искусства до сих пор нет.
Сегодняшний день я встречал с мыслями, что хоть сегодня будет какой-то прогресс. И о чудо, я слышу до боли знакомые неуклюжие шаги, которые все ближе и ближе к моей двери. Глен вошел в мой бункер так, словно уже к себе домой. Он по привычке знает, что дверь для него будет распахнута. Поэтому, входя в комнату, он не обременяет себя словами "привет" или "доброе утро"…
– Вообще, когда заходят, надо говорить добрый день! – упрекнул его я.
– Ой, прости…не вспомнил. – легко и быстро ответил Глен.
– Да ладно… – раздраженно пробурчал я, вспоминая, что хотел спросить. – Ах да! Как твой портрет?
– Слушай…(пауза), он еще не готов.
Мой пристальный взгляд уже сделал дыру в коробке с завтраком Глена, на что он еще не сумел обратить внимание. Он гневной волны с полки упала какая-то старая пластинка.
– Эй…ты чего завис? – стал щелкать пальцами и спрашивать юноша, параллельно проводя другие манипуляции с пальцами. Затем перестав что-то делать, он провел рукой около моего лица и что-то стал смеясь говорить. – Это не те дроиды, которых вы ищите…
– Ч–е–г–о?! – воскликнул я.
– Да расслабься, это из одного фильма… Боже! Ты что сжег мой завтрак!? – издевательским сарказмом пытался привлечь внимание Глен, показывая на свою коробку с едой.
– О чем это ты говоришь! Все претензии насчет завтрака…обычно…вручают женам. Уж прости, но ты не в моем вкусе!
– Ха. Ха. Ха. Это что, твой загробный юмор? Или ты этим шуткам тридцать лет учился?
– Опять насчет призраков остришь! Сколько раз повторять, я не загробная жизнь… Господи, сколько можно еще твердить! И ты…уже съезжаешь с темы! Где портрет, ты, чертов Пикассо!?
Глен угрожающе посмотрел на меня – в твоих же интересах, чтобы я не подражал Пикассо, иначе будешь похож на чертежи из этой коробки! – проговорил он.
Он указал мне на старую пыльную коробку. В ней был какой–то геометрический чертеж, скорее всего, для урока математики, где сине–красные квадраты с цифрами напоминают мне об учебе в первом классе. Тогда мама купила небольшую брошюру с занимательной математикой, с фразой "будь как папа".
– И все–таки, дружище, где твоя работа? Конкурс ведь скоро, через 6 дней! – слегка успокоившись, задал я, уже надоевший нам обоим, вопрос.
–Да…знаю я… – отвечает Глен, присаживаясь за табуретку. – У меня слегка…проблема.
– Какая?
– Уильям с дружками мне всю работу испортили. Пытались толкнуть…а там дожь…и тут…лужа…краски…эти придурки. Ну вот теперь твой портрет похож на какое–то произведение сюрреализма. Вряд ли я смогу написать новую… – разводя руками, торопясь и тараторя говорил свой монолог Глен.
Я решил, что надо его поддержать все-таки. Ситуация и правда противная, тут пару слов, думаю помогут.
– Не можешь…не успею…тьфу на тебя! Ты перестанешь ныть! Звук расстроенного пианино и то приятнее. Хочешь всю жизнь быть лишь псевдо–художником, м?! – с напором стал говорить я. – Ну…я жду от тебя ответа! Давай быстро!
– Нет… – тихо отвечает Ен.
– Я не слышу! Или Анна–Мария с Уильямом хорошая пара!? Так и будет, если ты останешься слюнтяем!
– А они тут причем?!
– Все твои хорошие мечты взаимосвязаны… Так ты хочешь, чтобы они сбылись?
– Да…
– Мне снова тебя к потолку прилепить? Я не слышу, черт тебя дери!
– Да!
– Чего да?
– Я нарисую картину! Я также хочу, чтобы мои мечты стали сбываться!
– М–о–л–о–д–е–ц! Вот и превосходно! Кисти в зубы и бегом рисовать! Конечно…если кто–то меня спросит, я даже под пытками буду отрицать сказанное мной!
– А еще я не хочу, чтобы ты когда либо использовал на мне свои способности! – с небольшой долей страха выдал Глен.
– Это еще надо обсудить…
Когда он завершит эту картину, мне не понятно. Чувствую, сегодня он заново написал основу, фон и части тела будущего меня. Он сам так сказал, не показав мне портрета, но успев заверить, что все успеет. Глен бы успел больше, да его спалила Анна–Мария, которая, подобно…мне, кокетливо появилась из–за угла с вопросом – а ты что делаешь и откуда у тебя ключ?
– Откуда она тут взялась?! – раздраженно спрашиваю я во весь голос.
– Не знаю… – тихо, но заметно, сболтнул он.
– Ты дурак!
– Что? – переспрашивает девушка.
– ОЙ…То есть…А…Фр–э–энк дал! Я тут…(пауза, слегка неуверенно) картину рисую… – бормотал Глен, в глазах которого, застыл какой–то страх.
– Вот как! Очень интересно, а что ты рисуешь? – спрашивает с улыбкой дружелюбно девушка.
– Портрет одного…
– Захлопни пасть…меня тут нет! – прерывая, стал нашептывать я, чтобы он не сказал, что рисует призрака, иначе это будет выглядеть странно.
– Портрет…рисую…одного человека из газеты 40–вых годов. – продолжает парень.
– 60–ых…кавалер… – шепчу я.
– А покажешь? – спрашивает Эн Мари.
– Да! Только…когда завершу эту картину. Там пока ничего нет, похоже на какую–то мазню…
– Ну тогда…увидимся на выставке?
– На выставке? А! Да… Ты идешь на выставку?
– Конечно! Ведь я обожаю искусство! Плюс, мне будет приятно увидеть и твою картину, Палмер говорил, что ты неплохо рисуешь.
– До встречи в таком случае…
– Пока!
– Ты мой друг, тот еще…смельчак. Она тобой интересуется, а ты? – из–за спины шепчу я.
– Знаешь как это не просто?! Мне и общаться с ней трудно. А уж признаваться кому–то в симпатии…! Это тебе не…контрольную написать по физике, тут любо будущее, либо хана!
– Представь себе, знаю! Но это…надо сделать. Разумеется, если тебя тянет именно к ней. А то мы можем поискать…
– Н-Е-Е-Е-ЕТ!
– В-о-о-о-т! Можешь в любой момент все бросить, только вот толку? Не сможешь сейчас с ней, а как с другой получится, если ты опыт не приобрел. Вот в чем ловушка.
Глену мои слова явно не по нраву пришлись, он резко изменился в лице и стал смотреть на меня с выражением лица, словно я сказал ему, что стать миллионером за день очень просто. Или можно одним солдатом выиграть войну.
– Вот скажи честно, если ты весь такой из себя мудрец, какого черта с собой покончил?! – скрыто упрекая, задает мне вопрос Ен.
– Как я уже говорил, все приходит с опытом. А мой опыт пришел ко мне после того, как я пулю в голову пустил. До того, я был таким же импульсивным недотепой как ты! – спокойно объяснил позицию я. – Имел бы такой взгляд, как сейчас, остался бы жив!
Меня до чего этот вопрос раздразнил, что в воздухе буквально на пять минут зависла старая карта штата Техас. Медленно, но верно она приближалась к парню и ни с того ни с сего ударила его по голове так, что очки на пол упали. Снова. Правда в этот раз я успел и подхватить и трещины на них не появилось. Затем я посмотрел на него и грубо, но очень спокойно сказал – и хватит со мной спорить, пока карта не поменялась местами с контрабасом!
– Весьма веский аргумент… – скептически пробормотал Глен, обматывая свою картину полиэтиленовой пленкой и собирая различные предметы себе в сумку.
Порой вечерами, глядя на свое старое, почему–то избегаемое Фрэнком окно, на ум мне приходит вопрос, а что такое смерть? Казалось бы, абсурдно, спрашивать такое человеку, который, грубо говоря, этот аттракцион уже посетил. Кому как не мне знать, как это происходит, но не все так просто. Я – не видел настоящую смерть. Это звучит очень дико, но я чувствую, что это происходит по–другому. Я знаю это, моя душа это знает. Много лет назад, после долгого дня, когда мы с парнями вернулись от очередного похода на озеро, я так быстро заснул, что мне сразу же приснился странный сон. В нем был я, который сидел за каким–то табуретом в центре зала, напоминающим зал заседаний конгресса США, весь украшен золотой лепниной и красным бархатом. А вокруг меня были люди, которых я любил, ненавидел и которым я что–то хотел доказать. Они мне аплодировали, улыбались, а те, кого я завистниками называл, сидели с такими лицами, будто я в золоте купаюсь. Самое интересное, за что и главное, почему они мне аплодируют, я не знаю, в этот самый момент я в эти грезы и попал.
Так о чем же я, приводя в пример картину моих сновидений, думаю, это так и выглядит. Возможно в момент, когда ты переходишь из мира нашего в мир, где твоя душа получит новое назначения, тебе будет отведен такой момент – триумфа. Когда ты будешь сидеть в центре такого зала, а вокруг тебя люди. Все: кого называл друзьями, кому ты что–то хотел доказать, кто тебя считал никем, чье внимание ты хотел привлечь и кого хотел уделать, девушка, в которую был влюблен, но она предпочла другого или прямо тебя оскорбила, все! И тут ты их всех разом впечатляешь чем–то, каким то талантом. Ты в центре внимания, ты один из великих, ты все доказал, ты лучше всех и всего на этот миг и все твои враги повержены, признали твое поражение. Так думаю должен выглядеть переход к тому самому покою, он с этого начинается. Лично я бы хотел играть в этот момент на гитаре и скакать по сцене как Элвис, выделывая всевозможные трюки. И, конечно же, аплодисменты, гора аплодисментов.
Почему то мне кажется, что из этого ничего хорошего не выйдет. О чем я? А о том самом "портрете", что в данный момент пишет Глен, заставляя меня застывать на одном месте. Краски этого горе художника пахнут странно, словно пирожное с лимоном, но при этом без запаха выпечки, остался один лимон и ощущение, что это все–таки пирожное, а не один естественный фрукт.
– Deborah, oh oh you so fine
There's only…one girl
In my dreams!
Wonder of my mind… – от скуки я стал напевать песню, которую однажды мне поставил Ив.
Он сказал, что это самый настоящий эксклюзив. Потому что этой записи даже в продажах не было, Бадди Холли умер, а ее еще не успели издать, да и вряд ли сделают так. Сама песня была кустарного исполнения, ничего сложного, замысловатого, виртуозного или еще того, что могло бы привлечь внимание публики и сделать ее синглом. Но что–то в ней было. Это как с водой или берегом моря, кажется, что все такое простое и не оригинальное – но цепляет всегда и можно смотреть на это все часами.
– Ты что это делаешь…?! – мои воспоминания прервал стон Ена.
– А разве не видно! Всем своим видом показываю, что мне ску–у–у–у–чно! – отвечаю я, продолжая наигрывать. – Truly dear…
– Перестань!
– I do love you…
– Прекрати!
– А ты другие слова знаешь? Не на букву "П"? Deborah, don't make me blue…
– Ты мне надоел!
– Это ты мне надоел! Сколько можно уже малевать эту чертову?! Я скоро уже состарюсь, черт возьми! Мы уже, который вечер здесь ничего не делаем, даже не общаемся!
– Может ты ничего и не делаешь…а я лично занят.
– О боже…
Шел второй час. И мне кажется, он прогуливает уроки, вечер еще не наступил, а он тут сидит уже два часа и даже не торопится уходить. Похоже, что он здесь на долго. А мне даже нечем развлечься, все попытки дотянуться до книги или запустить в воздух какой–либо из предметов пресекаются одной фразой – положи на место и вернись, а исходное положение! Иногда добавлялись слова "быстро" или "назад", а временами он и вовсе отделывался одним словом "нет".
– Ну вот и все я....Эй…ты что, умер что ли?! Я закончил! – к вечеру, как я предполагал, к моменту, когда даже Фрэнк школу не обходит, когда солнце целует землю в районе болота, он закончил свою картину.
Хотя за это время болото успело бы высохнуть, но надеюсь результат того стоит. После того, как он закончил я еще минут пять стоял в своей обычной позе и только после того, как Глен швырнул в меня свою тетрадь, я стал двигаться и моргать, если, конечно, можно так сказать.
– А–а–а–а…что?! Поздравляю! Давай показывай! – говорю, выходя из своего состояния.
– Вот смотри! – кричит радостный Глен, разворачивая в мою сторону свой холст.
Моим глазам предстало то, чего я никак не ожидал увидеть – себя! Именно то, как меня видел Глен. И мое изображение представляло собой человека с слегка бледной кожей и синяками под глазами, как будто он видел меня уже умершего. Это было странно и очень жутко. Но самое жуткое это мои глаза, они были не как обычно, голубыми, а фиолетовыми, по своему пугающими. В остальном я удивлен не был, я был в той же одежде и с той же самой гитарой. Но выражение лица составляла тоска и грусть.
– Я что…действительно так выгляжу?! – с удивлением спрашиваю я.
– Да, а что? – в лёгком недоумении Глен.
– Просто я выгляжу как–то…полу–мертвым…
– А как ты должен, боюсь спросить, выглядеть!?
– Не смешно! Это немного странно…
– В любом случае, завтра я зарегистрируюсь на конкурсе, и мы зажжем эту выставку!
– Мне нравиться твой оптимизм!
– Ага…ну что же мне пора. А то меня и так все спрашивают, чего я в школе засиживаюсь…
Глен со мной быстро попрощался и также быстро ушел, оставив со мной лишь мое изображение красками. Я очень долго смотрел на него, пытаясь в нем, видимо, найти какие–то подсказки или ответы. Но каждая линия, каждый мазок и каждая деталь открывают для меня что–то новое, буквально этот портрет со мной говорит, но я этого не слышу. Весьма странное ощущение, по странности близкое к тем вещам, которые я вижу при перемещении.
– Что здесь слишком холодно… Стоп! Что? Холодно?! Но ведь это невозможно! Здесь не может быть холодно… Холод… А что это такое? Я еще это помню! – внезапно в моей старой коморке, я почувствовал до боли знакомое дискомфортное ощущение.
В помещении стало прохладно, и возможно, у меня пошел бы пар изо рта, но сами понимаете мое положение. Но этот холод меня пугал, не столь страшен был сам, сколько была страшна причина того, что я это ощущаю. Чертовски страшно, первый раз за последнее время, словно я снова умер, это было очень мне знакомо. Да еще и в глазах у меня был какой–то блеск, перед глазами были какие–то искры, синего цвета.
– А ты все также не понимаешь или не хочешь понимать то, что происходит вокруг тебя. – и вновь я услышал голос, который буду знать теперь всю свою жизнь, голос Смерти.
Он доносился из коридора. И в попытке проверить, откуда идет сей звук, я распахнул дверь, высунул голову и стал окликать того, кого ожидал там увидеть. Как вдруг, из–за спины послышался легкий и доброжелательный смех, который эхом разносился по коридору. Все вокруг было наполнено ярким голубым сиянием, которые я уже видел, только очень давно, на этом же самом месте, но в совершенно других обстоятельствах. От удивления, я повернулся и увидел его, того самого гостя моей никчемной потерянной души. Второго живого, если можно так сказать, существа. Фигура ангела стояла слегка позади меня, но это не мешало мне слышать все, что он говорит. Ангел стоял в привычных для него рыжих ботинках, только изменился верх.
– А вы как всегда…не умеете предупреждать! Вот никогда не приходите по приглашению! – прокомментировал я фразу, которую мне сказал ангел.
– Вы когда нибудь вообще видели, чтобы кто–то приглашал смерть? Я сомневаюсь, что это вообще возможно… – сказал с улыбкой Ангел.
– А–а–а–а–а… Как же…?
– Нет! Самоубийцы не приглашают меня. Никто и не знает, как я выгляжу на самом деле и просто, они не смерти ищут, отнюдь нет.
– Чего же они ищут тогда? Разве им как раз не смерть хочется найти? Они ведь думают что вы, в данном случае, им поможете в чем–то. Найти те ответы, которые они всю жизнь ищут.
– Покой…они ищут покой. Ведь как многие представляют себе последний путь? Именно как покой. И ты прав, они хотят получить ответы, некоторые хотят сбежать от проблем, а многие просто отчаялись. Тут им и приходят такие мысли – после смерти нет этих проблем, там есть покой… Вот ты скажи, ты обрел покой? Не думаю, что ты скажешь да. – пояснил мне Смерть, словно старому другу, он рассказал мне это спокойно и с теплотой. – И кстати о пути, я не просто так к тебе пришел. Я принес тебе подарок.
– А что толку от подарков, если ты все равно мертв и не можешь насладиться этим даром… – с досадой сказал я, опустив голову.
– Я думал, ты давно понял, что подарок…дар…это не значит что–то материальное. И ты даже не представляешь себе, как выглядит мир, в котором мы живем…
– Но что же это тогда?
– Прошу, иди за мной.
Мой собеседник взял меня за руку и повел в сторону выхода из школы. Затем я шел уже сам, периодически спрашивая, куда мы направляемся и зачем. Вслед за нами шел и поток голубого света и дыма, а точнее он тянулся за медленной походкой Смерти. Не успев понять, что происходит, мы оказались у выхода за пределы двора школы. В один миг, ангел указал пальцем на дорогу и сказал мне – ты можешь прогуляться.
– Простите…что?! – в недоумении спрашиваю я.
– Ты не ослышался, ты свободен…на эту ночь, ты можешь выйти за пределы своего круга и испытать сладость и вкус путешествия. – пояснил ангел.
– Это…не возможно…
– И это говорит мне человек, общающийся со смерть? – с улыбкой уточняет он. – Если ты, конечно не против, то мы совершим прогулку по окрестностям твоего города. Я думаю, ты очень хочешь увидеть, как он изменился за эти годы.
Меня вдруг стала переполнять большая радость, появился шанс увидеть город, мой старый Винсенс. Каким он стал, как изменились его улицы и как изменились лица его жителей. Но меня омрачал один вопрос – а это только сегодня?
– Все зависит, лишь от тебя…все правильно будешь видеть, каждую ночь получишь возможность выходить. Но только ночью! Окажешься днем на улице вне школы – мгновенно окажешься в чистилище и я не смогу тебе помочь. – предостерег меня ангел Смерти. – И смотри, ведь барьер снять, тебя ничто не держит в школе даже днем, исключением будет лишь тонкая линия света, что окружает землю вокруг школы. Это дар и испытание… Я надеюсь на твою ответственность, твоя душа лишь в твоих руках…
– Я? Я очень сильно постараюсь…Для меня это большая честь – с легким стыдом, но одновременно радостно пробормотал я.
– У тебя мудрость взрослого человека, но душа ребенка… Думаю, ты сможешь найти ответ, то что ты ищешь находится под самым твоим носом…
– Знаете, вот задай мне вопрос до того, как я оказался здесь, то я вряд ли бы ответил на этот самый вопрос…
– Мне искренне любопытно, что за вопрос?
– Как выглядит и разговаривает смерть. Вот я бы никогда даже предполагать бы, не смел, что смерть может так просто, по–человечески говорить и почти стильно одеваться.
– Почти стильно? Ты сразу видно, плохо разбираешься в современной моде…За последнее время столько всего ввели, ты даже представить себе не можешь!
– А, то есть, касательно речи и манеры поведения тут вы со мной согласны?
Ангел вновь посмотрел на меня, периодически озаряясь взглядом на звездное небо. Он недолго думал, хотя своим видом показывал, что вопросы поставили его в легкое замешательство, я думаю, он уже имел дело с подобными допросами. Потом он посмотрел на меня и пояснил – ангелы как никто близки к людям, чтобы их понять.
Глазам своим я пока поверить не могу, как, и не верю всему тому, что вижу. Остановившись у самых ворот школьного забора, я посмотрел на свои ноги. Старые синие туфли озарились легким блеском, и я протянул левую ногу за территорию моей тюрьмы. Это было похоже на чудо, одно ногой я стоял за воротами и меня не отшвырнуло назад! Я находился между школой и реальным для меня миром, еще немного и я окажусь за ее пределами и смогу, наконец, прогуляться по Винсенсу спустя 38 долгих лет. И я впервые вижу радость в мелочи, но она чрезвычайно приятная.
– Ты долго будешь пялиться на свои ноги, или мы, наконец, сможешь прогуляться? Эта ночь ничем не отличается от прошлых и будущих ночей, она тоже не вечна! И твое посещение мира не может быть вечно… – мои мысли прервал стоящий около дуба Ангел, он окликнул меня, когда я находился в состоянии шокового восторга.
– Иду…иду… В конце концов, не каждый день такое увидишь, ты должен меня понять! – крикнул в ответ я, направив свой шаг в сторону моего вечного спутника. – И что это значит, посещение мира не может быть вечным?
– Я думал, ты будешь более быстр, после 38 лет заточения!
Но слова моего темного спутника оказались пророческими, я очень быстро вошел во вкус. Меня было не остановить, и мой шаг стал слишком быстрым, что даже пришлось останавливать мою походку. Мои воспоминания тут же напомнили, что за дорога впереди нас. Когда мы с друзьями бегали по этой дороге в сторону болота налево, и в сторону озера направо.
– А мы посетим сам город? Ведь вы ведете меня за город… – робко спросил я у своего спутника.
– Терпение мой друг, терпение… Ты сможешь увидеть и город, и свой дом… Ты все увидишь! А пока наш путь уже задан, нам осталось лишь прийти на место. – спокойно и с радостной улыбкой ответил мне Ангел.
– И все равно…смерть я представлял по–другому… До сих пор не могу поверить! – подумал про себя я, проходя мимо последнего дома в городе.
Меня до мурашек пугал один единственный вопрос – как смерть все успевает. Задавая этот вопрос своему собеседнику, я боялся услышать либо лекцию о том, что он сущий и все такое, в библейском духе. И все же, я спросил ангела смерти, как он успевает все: и поговорить со мной, и за одну минуту проводить еще сотню таких бесед по всему миру!
– Я един, но я не один! – своим мрачным, но одобрительным взглядом, он взглянул на меня и стал объяснять. – Как и у каждого есть хранитель, у каждого свой образ смерти. Мы часть одного ангела, одного духа, но образ у каждого свой. Я – твой образ и только твой. Ангел один – образы лишь играют роль.
Слегка не поняв сначала, я вразумил все сказанное спустя некоторое время: это как электричество. Молния может быть одна, но она может разделиться, проникнуть по проводу в десятки домов, в сотни лампочек и приборов. И силу при этом, не потеряв свою. Этот огромный божественный механизм сложен, но понять его можно. Да и мой небесный спутник не против ответить на мои вопросы, как старый друг.
Дом, что находился на окраине нашего городка, принадлежал когда–то папиному другу детства, но ныне он стоит безмолвный, один, вероятно он давно покинут. Деревья давным–давно загородили досками окна, пальма, упавшая на сарай, успела подняться снова и вырасти, упираясь листьями в крышу фасада. Помнится, мы бывали в гостях у этого человека, имени которого я уже вспомнить не в состоянии. Вот тут мне стало любопытно, давно ли этот старый колониальный особняк покинут. Ведь когда я последний раз тут был, это был красивый белый домик с чудесным маленьким сарайчиком, а его обитатели вешали красивые фонарики на Рождество, которые покупали в Мичигане. Почтовый ящик лежит около дороги, краска давным–давно с него стерлась, фамилии владельца уже не прочитать.
– Знакомое место? – я остановился перед старым домом, и меня окликнул мой спутник.
– Можно сказать и так… Я когда–то был в гостях, в этом самом доме. – отвечаю я, продолжая концентрировать свой взгляд на старом жилище.
– Ах да, владельцы этого дома были чудесными людьми… Я до сих пор слышу этот тончайший аромат лимонных пирожных.
– Да! Точно! Лимонные пирожные! А…погодите, они что, умерли…?!
– Многие да, а многие нет. Но про дом забыли. Уехали давно и забыли. Они живут счастливо, я это вижу, в их семье не было проблем, они уходили на небеса, потому что пришел их срок…
Слушать рассказ смерти было интересно, он всегда говорил о своей «жизни» с такой мягкостью и добротой, словно я был его старым другом или учеником. Мне было очень грустно осознавать смерть многих обитателей домика, но меня и радовал факт, что у них было все хорошо. И все же зря они бросили этот дом, его можно было бы починить. Даже сейчас его можно оживить, попади он в хорошие руки.
– Души добрых людей просто так не уходят, в тех местах, где они были по–настоящему счастливы, они оставляют после себя, частицу свей души – маленькую искру. Этот маленький огонек можно увидеть, если ты сам по–настоящему счастлив, также как этот человек, что оставил огонь… – продолжает пояснять ангел. – А мы видим его всегда, он яркий…
И только я огляделся вокруг, как в одном из окон увидел тот самый огонек, он был маленький, но очень яркий. Это было потрясающе, он святился энергией души этого человека, переливаясь небольшими блестками. Я никогда о подобном не слышал, даже в книгах этого не читал. Быть может, люди, и правда не видят настоящего счастья, кто знает. Ответ на этот волнует меня ничуть не меньше, чем все остальное, что происходит вокруг.
В тоже самое время, пока я думал, мой темный спутник окликнул меня снова. Нам нужно идти дальше. Пройдя мимо старого дома, дорога выводит нас за город. Деревьев и пальм становиться все больше и больше, и мы оказались на перепутье дороги. Либо нам в сторону болота, либо в сторону озера. На секунду мы остановились, и ангел направил свой взор на каждую из сторон. Он внимательно осмотрел каждую из тропинок, что выходят из городка. После он повернулся в мою сторону и указал пальцем на тропинку, что ведет на болото со словами – нам только вперед.
– Но зачем нам в сторону болота?! – спрашиваю я, желая, наконец, получить объяснение нашего пути.
– Вот мне интересно…когда ты уже перестанешь задавать эти вопросы, а будешь следовать за мной! Я понимаю, тебе страшно, но здесь нечего бояться… – слегка ворча, пояснил мне Ангел, смотря на свои часы.
Следуя по узкой тропинке, вытоптанной еще во времена освоения штата Техас, не особо замечаешь, как привычный пейзаж превращается в широкий густой лес. Дорожка с каждым шагом, становится все более грязной, луж становиться все больше – это знак того, что приближается болото. Я не помню, есть ли у него названия, мы с друзьями называли эту местность «Болото огней», так один раз обозвал эту местность дедушка Милза, добрый и старый любитель баек. Дед Милза рассказывал, как он еще мальчишкой видел, появляющиеся в болоте блуждающие огоньки, которых он называл призраками.
Чем ближе к болоту, тем хуже была дорога и гуще старый мох на деревьях. Стволы и ветви леса, подобно старикам заросли серыми пучками мха. Лужи были мне не страшны, было даже весело наступать в воду и чествовать ее, как будто ты босой бежишь по дороге. Вокруг была тишина, только звуки сверчков и крик филина нарушали ее, дополняя особую, зловещи–прекрасную гармонию леса. Издалека можно было услышать, как в болотах поют лягушки, периодически плюхаясь в водную гладь. Если бы мне сказали, описать все это подробно, я бы не смог. Этот перелив красок и звуков нужно увидеть самому.
Мой мрачный спутник, казалось бы, всего этого не замечал. Он шел вперед, вглядываясь вдаль, в уходящую во тьму дорогу. Его, крик филина или звуки плещущихся жаб не интересовали. Походка ангела смерти была легкой, при видимом тяжелом шаге, он шел медленно, так что я, не стараясь, мог его обогнать. Но когда я пытался идти вперед, он поворачивался в мою сторону и смотрел на меня, словно говорил мне – не так быстро, ты должен прочувствовать все! Разумеется, он был безмолвен все дорогу, вплоть до самого пункта назначения.
– Мы пришли… – мы остановились перед самым болотом, в том месте, где, куда не повернешь, везде будет одна сплошная топь да леса.
– Где? Что…? И…? Болото как болото! Ничего тут нет, зачем мы сюда вообще пришли? – спрашиваю я, не скрывая своего непонимания и отсутствия желания стоять тут.