– Всем привет ребята…! Я что–то пропустил? А где же попкорн? Мистер Бессер, я разочарован… Так! Подождите… – наконец, я набрался наглости и как к себе домой, походкой павлина, вошёл в кабинет к преподавателю и сел за свободную старую табуретку. – Эх…все, можете продолжать!
Рядом со мной стояло небольшое, однако новое радио, или это магнитофон, до конца еще не разобрался, да и не интересно особо. То ли дело зрелище, что я наблюдал с высоты сидящего призрака. Очень быстро я смекнул, что человек, который орет на Уильяма – это его отец. Потому что тренер, периодически рукой чуть–чуть касается его, приговаривая– тихо Джошуа, не ори так сильно на сына!
– Да как же мне не кричать! Если мой собственный сын…полный ноль! – в порыве гнева сказал он. – Черт возьми… Да я…я… У меня слов нет…
– Это всего лишь биология, па… Я легко ее исправлю! – не умело пытается защищать себя Уильям.
– Да чихать я хотел на эту биологию… с этой женщиной я разберусь сам! Я про то…Дилан…в смысле, мистер Бессер не даст соврать, что ты прогуливаешь тренировки…причем не первый раз!
– Это правда… За этот месяц, максимум три из 10… А то и меньше… – сидит и высокомерным тоном говорит тренер.
– Я же говорил…не раз! И еще раз повторю! Мне. Не. Интересен. Футбол! – сказал со страхом Уильям, от которого у него садился голос.
– Вот о чем я хотел вам сказать… – продолжает комментировать тренер.
– Ч–т–о–о–о!!! Да как ты… Ты… – стал еще более грубым мистер Родс.
– Да… Я давно уже хожу в театральную студию и хочу стать актёром… – продолжает Глен.
– Ах ты…я сейчас тебе устрою драму!
– К твоему сведению, наш педагог говорить, что драматические роли у меня выходят лучше всего, плюс он сказал мне, что надо подучить вокал… Если я хочу играть в мюзиклах.
– В…мюзиклах!!!
Дальше их разговор трудно передать. Это было похоже на начало драки между отцом и сыном, во время которого первый не закрывая рот, кричал так, что мне самому стало страшновато. Затем Уилл попытался уйти из кабинета, но папа последовал за ним, догнал его и одним ударом по лицу заставил того упасть на пол.
Отец Уильяма не стал от этого мягче, схватил его за руку и сказал до боли знакомую фразу – запомни, в этом мире есть два вида людей, великие и сырье для великих…и ты сейчас, еще…всего лишь сырьё…
– Вот откуда эта фраза! Черт возьми! – вскрикнул я, затем сунул руку в магнитофон. – Ах…это у вас оказывается семейное…!
От создаваемого мною напряжения энергии, его закоротило, он заискрился и издал сильный грохот на весь кабинет. Все на мгновение остановили выяснение отношений. Но позже, словно маленький взрыв, это создало цепную реакцию. Тренер вскочил как ошпаренный и стал останавливать уже своего друга, мистера Родса, говоря ему, что–то перегибает уже. Знаю я нашего учителя по физкультуре, иногда он радостный, а иногда редкостный садист, за что он получил прозвище "немец", по аналогии с офицерами Гитлера. А тут он, правда испугался, даже такой холодный человек, как Дилан Бессер понимает что к чему. Они все стали загораживать мне вид, и я решил выйти из кабинета. К сожалению, пришлось пройти сквозь них всех и ощутить холод, боль и злобу. Хотя, лёгкий мандраж не позволил мне стоят слишком близко, да и желание уйти возрастало, и я отошел ближе к окну, где холл разворачивал дорогу к стороне столовой.
Еще около пятнадцати минут вся эта чехарда продолжалась, пока они не стали собираться по домам. Да и к слову, там скоро Фрэнк должен сдать дежурство, так что все. Но я долго не мог от такого зрелища отойти, и стоял как столб вкопанный.
– Он часто это делает…поднимает руку на своего сына…думает, раз у него детство было ужасным, то он может сделать своему сыну такое же… Не осознает и эту вещь… – очень знакомый голос услышал я за спиной.
Сначала я не поверил своим глазам, а до этого, своим чувствам. Ведь я чувствовал, что за мной кто–то наблюдает. Кто–то, кто пахнет очень знакомыми запахами каморки, моющего средства и старого американского парфюма, что в купе с запахом мыла дает образ доброго и интеллигентного человека, который за свою жизнь повидал очень и очень много всего. Вы не поверите, ведь это был не ангел смерти, и не Глен, это был Фрэнк.
– Не могу поверить своим глазам…Фрэнк! То есть…кхм…мистер Каннинген! Как…но как?! – не скрывая своего удивления, спрашиваю я.
– Все в порядке Дэвид… – мягко сказал мне уборщик, смотря мне в остатки души своими мудрыми и выразительными голубыми глазами. – Я все понимаю… Тебе, я думаю, многое кажется странным…
– Эх…знаете…после всего, что было за тридцать восемь долгих лет… я уже ничему не удивлюсь… А откуда вы меня знаете?
Мистер Каннинген приятно удивился, улыбнулся. Его слегка озадачил мой вопрос, но на грубый ответ я вряд ли бы нарвался, только не от него.
– А ты не узнаешь меня? – спрашивает Фрэнк.
Я, как и прежде показываю своей мимикой, то не понимаю, о чем идет речь.
– Ну как же? Я тот самый парень, которого в 1968 году девушка изменила! Ты еще тогда кричал тогда по этому поводу… Можно сказать, что ты меня тогда от плохого шага спас… Убить себя я бы не убил…но покалечить смог бы! А когда тебя увидел, как то передумал, особенно, когда ты сквозь стены прошел! – поведал свою историю Фрэнк и когда он стал рассказывать обо всех фактах, смех его было сдержать трудно. – Я так испугался…что забыл даже об этом на долгие месяцы, пока снова тебя не увидел. Очень долго хотел прогнать эту мысль, мы тогда с родителями уехали в Остин.
– Ох… Да, это и правда, смешно. Я ведь много кого спасал…так сказать…от этого дела, мало кого запоминаю… – комментирую я.
– Понимаю… Я когда вернулся вновь увидел тебя, и только потом все о тебе узнал потом…Дэвид Хейли.
– Чего же вы со мной не заговорили?
– Не знал…
– Солидарен, что это похоже на бред сумасшедшего…жаль конечно, ведь я всегда тут и без общения.
– Не хотел нарушать твой покой.Да и ты остался тем, кого я долгое время пытался забыть…боялся наверное… Я думал это не хорошо. Мир мертвых не должен соприкасаться с миром живых…
– Ох, уж это точно…
– В свое время я научился одному правилу – иногда лучше не вмешиваться, когда не знаешь. Поэтому, я – сторонний наблюдатель… Хотя, оказывается это правило работает не всегда, не зная что ты…прошу прощения, из себя представляешь…так не решился с тобой поговорить… – уборщик сделался стыдливым, начал пояснять с большей скоростью речи и интонации, делая паузы для защитной усмешки. – Понимаешь…издержки книг, которые я после прочитал…
– Все хорошо, сэр… Все сейчас хорошо…
– Точно?
– Да…
Мы с Фрэнком вновь посмотрели туда, в сторону того кабинета, где только пять минут назад развивалась нелицеприятная сцена ссоры Уильяма и его папы. Порой, очень противно и страшно видеть такое, и это без преувеличения ужасно. Забавно, но я как–то пересмотрел свое отношение к Уильяму. Чисто как к человеку, как скорее жертве, нежели реальному злодею.
– А бедный Джош так и будет долго мучать своего сына…пока тот не станет таким как он… – проговорил мой собеседник. – Ты ведь его знаешь?
– Ой…сегодня столько вопросов…я знаете, в растерянности… Нет, не знаю. – слегка хихикая про себя, отвечаю я. – Я ведь не всех помню…кого видел в этой школе, понимаете…
– Странно, потому что он учился здесь… Всю свою жизнь здесь пробыл. Его отец был военным, вернулся домой с вдребезги разбитой психикой и травмой ноги. Он часто пил и кричал на маму, но маленький Джош любил его и искренне, восхищался им, считал его настоящим героем. И он долго жил в своих мечтах, в которых папа в красивой форме с медалями ведет своего сына на рыбалку, пока ему эту мечту не разбили…
Чем больше Фрэнк рассказывал мне историю, тем больше перед моими глазами проносились картинки, где мальчика высмеивали в школе, за то, что тот слишком фанатично считал отца героем войны, той войны, которую вскоре ненавидели все «цивилизованные и нормальные слои населения». Да, он сильно вырос, прошло почти тридцать лет.
– Удивительно…насколько комиксы могут быть близки к жизни, казалось бы. Ведь многие из злодеев, на деле являются всего лишь людьми, которые потеряли мечту, которых сильно обидели. И только?! Все так просто! – это мой последний комментарий к данному вопросу. –Ну что же, я тогда пойду прогуляюсь по ночному городу…уж слишком много информации…надо переварить так сказать!
– В таком случае, мне следует пожелать тебе удачи… До скорой встречи! – попрощался со мной уборщик и поспешил на свое вечернее дежурство, после того, как все учителя уйдут – останемся только мы.
Меня будет долго мучить вопрос касательно Фрэнка, как и зачем он вернулся, что в его жизни такое произошло, почему он вернулся сюда и работает в хозяйственной части на не самой оплачиваемой должности. Н раскрывать я их не буду, на мой взгляд, это будет не слишком интересно. Должно же быть в моей жизни, если так можно вновь сказать, что–то, чего я не могу узнать путем манипуляции, шпионажа и т.д. Мистер Каннинген прав, иногда в жизни лучше не вмешиваться, когда не знаешь куда. Но это и не значит, что я так просто оставлю в покое Глена…
– Эх…со всеми этими разговорами… – вновь выходя на крыльцо стал говорить сам себе в слух я. –…я чувствую себя каким–то стариком с лицо семнадцатилетнего парня! Любопытно только, у нас в городе, что есть театральный кружок? Невероятно, как наш город преобразился за все время, пока я просидел тут и составлял расписания каждого события в жизни школы, от уроков химии, до привоза воды в кабинет директора…
Глава X. Распевка
– Что же…мы можем начинать, присаживайся за это…аааа.... – запланированная с Гленом репетиция в коморке пока проходит хорошо, если не задумываться о таких мелочах, что я просто предлагаю ему сесть за стул, а он оказался грязным стоял и в другом конце каморки. – Вот…тьфу, чертова пыль, теперь садись пожалуйста…
– Так… Хорошо. Я усаживаюсь! – говорит Глен, мгновенно падая на старый табурет с мягкой сидушкой, поднимая еще больше пыли.
Он следить внимательно за всеми движениями, что я ему показываю. Видать его пугает наше занятие. Плюс, он пытается высказать недовольство, только делает это как всегда противным нудным тоном. Да, эта манера говорить ерунда, обычное дело для Ена, но с другой стороны, раздражает.
– И так, с чего начнем? – спрашивает мой первый и единственный ученик. – Как…и что…? Подвохи…?
– Для начала, покажи, что сам умеешь? – спокойно и размеренно указываю я на клавиши фортепиано. – Хотя я подозреваю, что ничего, но все же…
– Ну ладно…посмотрим…
Он подвинулся по ближе и не стесняясь, стал импровизировать. То есть, как импровизировать… Таким термином я называю беспорядок, который творит этот художник на моем (ладно, не моем) старом пианино. Глен лупит своими длинными пальцами по белым клавишам. Но не долго, а пока не понял, что мелодия, или то, что выходило, получается лучше, если ударять по черным. Быстрая хитрость со стороны Глена, ведь на расстроенном инструменте, зажав два басовых аккорда черных клавиш, можно без конца выдавливать звуки из верхних черных, двигая назад или вперед один басовый аккорд. Это я еще заприметил, когда от скуки, стал над фортепиано издеваться. И над Эми.
Сначала, это было смешно, но потом становилось страшно неприятно. А вскоре стало невыносимо, Глен стал ускорять свои движения пальцев. Но стоит признать, у него весьма хорошие данные для игры на фортепиано, эх, мистер Браун бы оценил его пальцы. Раз так быстро он перемещается от одной октавы к другой, значит, обучение будет не таким сложным. Хотя нет, черт возьми, его надо остановить, он вошёл во вкус, сейчас сломает нафиг все…
– Глен…хватит… – резко прошу я прекратить.
Он не реагирует, а продолжает ускоряться. Соскальзывая, его руки создают очень неприятный звук, к которому принято предъявить термин "сфальшивил".
– Глен с–т–о–о–п! – во второй раз, я пытаюсь его остановить.
То ли я стал немым, то ли он меня больше не видит, но он не среагировал и упорно продолжает стучать по черным, словно молотом в парке аттракционов. С такой силой, что неприятные звуки усилились десятикратно.
– Да сколько можно! – не выдержав наконец, я засунул руку в затылок Глену, создавая ему короткую боль, пытаясь его окликнуть. – Глен Петти! Прекрати немедленно издеваться! Третий раз повторяю…
– Ай! Ч…черт…! – кричит от боли Глен. – Господи… Зачем же так? Можно же было просто попробовать попросить…
Да он издевается, подумал про себя я, закипая от раздражения. Размахивая руками, меня мучают желания его придушить или заставить вновь полетать. Но в силу того, что я добрый, я просто злобно таращусь на него, держа руки полусжатыми около горла на несколько секунд отвернувшегося Ена.
– А ты прав… Это оказывается просто! Мне даже понравилось! – ответил легко Глен, тихонько нажимая на клавиши.
– Да уж… Точно… – ворчу про себя я.
– Знаешь, а ведь ты прав, я могу!
Глен словно беседует со статуей, поскольку у меня, в данный момент, отнюдь не доброе выражение лица. Думаю, оно максимально похоже на иллюстрацию к Шекспировскому Гамлету, для описания призрака отца Гамлета.
– Заждались… – максимально неприятным тоном, я прокомментировал фразу своего друга и, к сожалению, ученика.
– Так что? – пожал плечами Глен.
– Прежде всего, тебе нужно запомнить, что ты играешь лирику. Там ничего сложного, смотри и повторяй за мной! – теперь наступает мой черед показывать и рассказывать. – С твоего позволения…
Да уж, а ведь я заточен в школе, дурной пример заразителен, стал превращаться в учителя. И в потоке мыслей мелькало не самое приятное – а вдруг, я стану похож на Брауна…ой гадость!
– Подвинуться не хочешь?! – без каких–либо норм этикета, я пытаюсь спихнуть Ена со стула, чтобы сесть самому.
– А тебе…разве…нужен…с…стул? – сопротивляясь, говорил Глен.
– Не смешно…
– Да вот там еще есть…! Своим телекинезом его сюда приведи…
– Опять сарказм!?
– Нет…возьми себе другой стул!
Как благородный человек, а вернее, то, что от него осталось, я решил уступить. Не спеша, я поставил второй стул слева от Глена, присел, состроил аристократичные манеры и стал показывать первые ноты.
– Все просто и ничего сложного… Кроме соло…(пауза) да! – рассказываю я. – Вот теперь, каждый день, вечером, будем это учить…
– Каждый…день??? – удивительно, а он этого не знал что ли, возмущается слегка.
– А я что, забыл сказать?
– Как бы…да…
– А мне кажется я упоминал… Но вот теперь ты в курсе. А чего ты хотел? Это требует усилий…
Я уже хотел начать играть, как Глен ударом среднего пальца по клавише до, меня слегка сбил. Ударил так сильно и громко, я удивился, как только струна выдержала.
– Чувствую, это будет долго и мучительно… – закатив глаза, сказал я низким тоном.
– Кажется это чувство взаимно… – согласился со мной Глен.
Невыносимо уже говорит об одном и том же, но приукрашивать я не буду, я честный. Моя жизнь, оговорки не будет, представляет из себя рутину, сплошную и нудную рутину. Это из серии "в голову пришел очередной нудный и грустный монолог о том, как мне тут плохо". Никаких приключений возникнуть просто не может; мой обычный день это простая формула: утренний кавардак, дневная работа, во время которой я прохожу весь школьный курс заново, из года в год и смело мог бы стать учителем…всего и конечно же, вечернее прощание. Но теперь, с появлением Глена все стало иначе, это точно, никаких сомнений. К сожалению, моя проблема никуда не делась. Поэтому я так часто думаю обо всем. Смерть отказывается мне объяснять, как мне выбраться отсюда, упорно отказывается, оставляя мне парочку фраз в духе тайн и загадок, его копия каждый раз затевает философский разговор и потом просто исчезает. Что поделать, работы у него может и много, но и со мной уже надо что–то сделать. Неужели так трудно назвать условие моего освобождения из школы, после чего я наконец обрету покой, свалив отсюда.
Один раз, я видел очередную несостоятельность слова "самоубийство", очередная девочка лет 15. Да, проблемы, да гнобят и да, это типичная история, доведение до отчаяния. Но ее вовремя, не без меня конечно и не без моего нажатия на кнопку пожарной сирены, вытащили. Так вот, женщина, тогда еще психолог школы, сказала, что все, кто пытаются убить себя автоматом садятся в поезд в один конец до Ада. Я как всегда это бесцеремонно комментирую – ада нет, есть только стены…! Да и странный психолог, говорить о том, что из-за этого в ад попадешь…
С тех пор ничего не изменилось, я могу бросить эту фразу без изменений, еще раз и могу продолжать…
Ох, как же я же устал! Мне кажется, если бы синяки на моих глазах на портрете Глена были бы настоящими, мои глаза давно бы в них утонули. Плюс, в эти две огромные черные дыры я бы смог уместить пару учебников по квантовой физике, математике, английскому и коробку с завтраками в придачу. А ботинки давно бы уже отсутствовали, по причине того, что они просто бы стерлись. Это невыносимо, иной раз хочется заглянуть в зеркало и сказать самому себе – ну вот посмотри, что ты наделал, сволочь ты этакая!
Как–то раз мы с друзьями поставили парочку автографов на своей беседке. Я видел этот участок на деревянной конструкции недавно, надпись еще сохранилась: Здесь были Милз, Гордон, Джозеф и Дэвид, будущие суперзвезды.
Я решил еще исправить. Огнем дополнил, поставил запятую и дописал: Остался только Дэвид… Вот пишу, эти маленькие и черные буковки и размышляю, а что было бы если…? Думаю, все любят этот ужасный вопрос. Не раз я его слышал, не раз произнёс.
– Что если я не сдам?
– Что будет, если он мне изменяет?
– А если все не так?
– Что если…что если…что если…
И знаете, какую самую легкую вещь я понял? Нет, так просто сказать ее нельзя, ведь ее должны все знать. Вот прямо сейчас, встаньте и скажите, что нужно делать с фразой что если? А просто все, ничего! Не нужна она, это лишь страх перед будущем, которого еще нет. Это все равно, что бояться пришельца из комикса, которого придумал художник.
Черт, с этим Гленом уже совсем ушел в сторону глубокого лирического отступления. Как всегда. Минуту назад, я проводил Глена. О чудо, за время нашего занятия кое-что произошло! Глен выучил первые 25 секунд моей песни, а она длится 3.28, специально измерили с ним. У него стало получаться, есть шанс, что я не зря его надоумил и хоть кому то в жизни пригодится моя песня. Для меня даже это праздник. И на этой прекрасной ноте, я завершаю этот день. Потому что, больше криков "я не могу", "я не умею" не стерплю, нужно 8 или 9 часов передышки.
Как бы то ни было, с Гленом мы занимались оставшиеся дни до самых выходных. Таким образом, занимаясь с ним по четыре часа после и без того сложных уроков, я добился существенного прогресса. Правда для выступления еще очень мало сделано, а пятница движется очень быстро, неумолимо приближая меня к тому, прав я или нет. До соло мы еще не дошли, хоть и Глен прекрасно все учит. Беда в том, что является главным компонентом номера, в пении. Дело обстоит так, что у моего юного друга неплохие вокальные данные, у него мягкий, приятный и сладкий голос, который очень неплохо сочетается с его очень плохими низами, то что как правило называют мужским тембром. В купе, все эти части соединяются в один серебристый голос Глена Петти. Но проблема, петь и играть одновременно очень сложно. Я – призрак, законы, вообще–то для меня не писаны, плюс я был музыкантом и у меня есть навыки. А Глен – новичок, абсолютный ноль, о чем я не сразу подумал, когда все это затевал. Медленно, но я пытаюсь этот навык у него развить, через огромное количество криков, нюней и ударов по клавиатуре.
– Черт возьми! Как это сложно! Да это…это…не…не…не возможно! Может бросим? Ты же видишь, что это пустое… – подобные вопросы стали нормой для наших внеурочных встреч, практически каждая третья фраза заканчивается такой вставкой.
Но каждый раз, терпеливый и жизнерадостный я, отвечаю грозно и резко, вот так – даже не думай! Ни за что! Не в этот раз! Я слишком много вытерпел, чтобы просто взять и бросить все…
А если простой способ "накричи и надави" не работает, то в использование идет другая фраза. Она как раз, срабатывает безотказно – ты ведь помнишь, что Анна–Мария в курсе, что твое имя стоит в списке выступающих? Тогда вперед! Назад пути нет! Уже нет!
В силу того, что слова не всегда работают, или по причине того, что внутри нас живут маленькие кретины, которые в минуты, когда у нас что–то не получается, включают в нашей голове кнопку с надписью "Стресс и нытье". Но мы снова, спустя пару минут начинаем сомневаться в себе. Даже Анна–Мария работает максимум двадцать минут. Нет, эти маленькие карлики сильны…
– Я уже устал…ну неужели ты не видишь, что это бесполезно?
– Бесполезно, это бросать в меня яблоками, если я вдруг буду работать 4 июля в качестве мишени, вот это пустая трата времени. А это можно освоить… Соберись, дурак! Убей в себе кретина… Или несколько кретинов…
– Из тебя выйдет отличный тренер по футболу…
– Да и учитель тоже, или оратор… Льстить мне не надо, я и так знаю свои достоинства, так что продолжай.
Слова меняются местами, фразы длиннее или короче, а мысль всегда одна. Звуки мелодии становятся лучше и максимально приближенными к моей песне. Я уже думаю, что затея с управлением пальцами при помощи себя не так уж и плоха. Но Господи, это же не красиво, да и мы не в безвыходном положении, такой расклад вещей вычеркнули из списка предположений.
– Ты вообще как эту песню написал…
– Не поверите, мистер Петти, случайно!
– Как же так можно, просто взять и случайно написать песню…Боже мой… – на самом деле, он это не со зла, он устал просто уже учится, в его положение войти я могу, но осталось совсем чуть–чуть.
– Знаешь, мой друг…это ведь просто, если ты только попробуешь… – отвечаю я, не без иронии в своем голосе.
– Супер просто… – проворчал Глен.