Buch lesen: «Кольца Сатурна»

Предисловие от автора

Добро пожаловать в жизнь!

В жизнь, где, поначалу, все идет по прямой линии.

Аккуратно. Без кривизны. Без изломов.

Спокойно и, более или менее, безмятежно.

Но… рядом с этой прямой будет идти Параллельная.

Невидимая. Не приметная. Словно несуществующая.

Но… ее значение исключительно.

Оно не в размере, оно в сущности.

Параллельная знает об этом.

Параллельная набирает силу. Мощь.

Прямая безропотно вливается в Параллельную

и другой линии больше нет.

Есть только Параллельная.

Но… Параллельная превращается в прямую…

и так бесконечно.

А где же во всем этом Ты?

Льюис Кэрролл «Алиса в Стране чудес»

Интересно было бы поглядеть на то, что от меня останется, когда меня не останется.

PS Не примеряй на себя то, о чем написано ниже, даже если все указывает на тебя

Я бодро зашел в студию, неся за собой шлейф позитивной энергии успешного человека. Пожал руку Саше, который через пару минут возьмет у меня интервью.

Это будет необычное интервью! Интервью на самом популярном интернет канале в стране о бизнесменах, добившихся ярких успехов в своем деле. Аудитория более миллиона человек

Александр Орловский – отличный ведущий. Он олицетворение лучшей части нового поколения около тридцати – работает по всему миру, любит Россию, ведет здоровый образ жизни и счастлив в браке!

Студия небольшая. Приглушенный свет. Камеры готовы. На столе вода, микрофоны в стиле ретро. С такими микрофонами хочется петь. Сейчас начнется интервью. Ощущение «чума»!!!

Я предприниматель. Мне сорок пять. Занимаюсь производством растительных масел и жиров. Развиваю крупнейшую розничную сеть продуктов питания от Калининграда до Южно-Сахалинска. Мне есть, что рассказать людям. В этой готовности я чувствую себя серфером. Соленые морские капли, скорость, мощная закручивающаяся волна и я, проходящий через этот водный туннель, молодой, хорошо сбитый, поджарый. Если упаду, быстро всплыву, дерзко улыбнусь, стряхну воду с головы и заберусь на следующую волну.

– Начали! – объявил Саша. – У нас, мои дорогие, сегодня в студии эксклюзив! Предприниматель, человек с нуля, создавший крупнейшую розничную сеть….

Я немного подтаяваю под таким представлением и уношусь мыслями к началу моей жизни, к моему пацанскому детству.

Мне девять лет. Я – Сережа Фролов. Лето 1985 года. Я с родителями отправляюсь на отдых в Прибалтику. Мы едем на «412-м Москвиче» синего цвета. Стартуем с друзьями мамы и папы прямо из центра Ленинграда, с Миллионной. Десять наполированных атлантов из серого гранита, прикованные навечно, держат портик Нового Эрмитажа и с завистью смотрят на нас большими суровыми глазами.

В машине пахнет булкой с маслом и докторской колбасой. Задние сиденья машины предоставлены в моё полное распоряжение, и я раскладываюсь на них в полный рост. Солнце хорошенько прогрело автомобиль. Никаких кондиционеров. Никаких стеклоподъемников. Никаких тач скринов. Кандовая приборная доска, рычажок подсоса бензина под рулем, палка с набалдашником для переключения скоростей, длинная радио антенна, прикрепленная дугой от переднего крыла к задней части машины.

Открытые окна «Москвича», а за ними… лето в Ленинграде! Дворцовая набережная, неспешная, утомленная жарой Нева, а далее Невский проспект, Лиговка, Московский проспект и… погнали в Эстонию! Города с двойными «л» и «н», тянущиеся «я» в перемешку с «э», пляшущие друг с дружкой гласные «а» и «у». Таллинн, Вихтерпалу, Валгамаа, Раннакула, Силламяэ, Хаапсалу и так далее.

Автомобиль несется на скорости восемьдесят километров в час в сопровождении с его реэкспортным собратом нового поколения «Москвич-2140». За рулем «нашего Москвича» молодой папа с большой копной волос, справа от него штурман мама, худенькая такая, красивая, а сзади я – кожа да кости, с частой простудой на губах. Во второй машине наши друзья Фима, Ира и их сынок – вечно ноющий Алик.

Автомобили едут по отличной советской трассе 66 с Востока на Запад на встречу Прибалтике. На встречу вкусному кофе из небольших глиняных чашечек и свежему творогу, костёлам и трикотажу, частному сектору, на встречу к курортному побережью Балтийского моря, иностранному «тере-тере», к границам «загнивающей Европы».

Мы въехали в Пярну. От одного произношения этого места у меня появлялось ощущение булочки со взбитыми сливками. Пярну, пярный, пряный, парный, ярый.

Небольшой уютный город с морским ветром раскатал для нас аккуратные автомобильные дороги, педантично расположил уличные кафе и двухэтажные эстонские домики с бордорвой черепицей крыш. Ветер пролетел с тряпочкой и убрал все пылинки с мостовой, дверей и окон.

Наши автомобили неспешно двигались по улице Супелузе к дому Андрес и казалось, что фары Москвичей с таким же вниманием как и мы оглядывают дома, цветы и людей этого загранично-советского города.

С Андрес мы познакомились еще в прошлом году, когда я с папой приехал в Пярну на автобусе. В толпе пассажиров мы вышли из венгерского Икаруса. Андрес сразу подошла к нам и с приятным эстонским акцентом на ломанном русском спросила:

– Здраафствуйте, будеэт нужнаа комнаата?

Женщина была немного скована и постоянно поправляла челку, которая то и дело падала на глаза. Папа договорился с Андрес об условиях аренды комнаты в частном двухэтажном доме, и мы положили начало многолетней традиции семейного отпуска в Пярну.

Часовые стрелки пробежали по окружности жизни триста шестьдесят пять делений и мы с друзьями снова подъехали к знакомому двухэтажному коттеджу, который со всех сторон окружали кусты крыжовника. Вышли из машин, наполнив спокойную улицу хлопками закрывающихся железных дверей наших «Москвичей», и позвонили в ворота частного дома. Нас встретила Андрес, мягко улыбнулась и озвучила своё фирменное «Здраафствуйте!»

– Маашиину моожите положить таам – и махнула рукой под навес около дома.

Начался отдых! Мы окунулись в fare niente. Пляж, Пепси-Кола, горький кофе с шоколадным ароматом, встречи с прошлогодними друзьями, Том и Джерри в видеосалонах прибрежных кафе, веселые посиделки родителей с друзьями под портвейн и их непонятные разговоры, то и дело сопровождающиеся дружным молодым смехом вперемешку с интеллигентным матом.

Деньги легко вошли в мою жизнь… Началось все со сбора пустых бутылок на пляже. Было азартно и весело.

В кампании с Аликом мы в течение пару часов оббегали пляж и наполняли наши пакеты пустыми бутылками из под лимонада «Золотой ключик» и пива Saku Hele. Бизнес цепочка была проста – собираем по двадцать бутылок, сдаем в прием стеклотары по 12 копеек каждая, выручаем на брата по два рубля сорок копеек и заходим в кафе «Зеленый попугай», где смотрим заграничные мультики с мороженым и газировкой. Никаких мобильных телефонов, никаких с ума сходящих родителей, всё под нашу девятилетнюю ответственность. Часам к двум мы с Аликом возвращались к пляжному лежбищу наших родителей, и все вместе шли на обеденный перекус домой.

Несмотря на несколько порций мороженого, аппетит у меня был зверский. Нас с Аликом сажали за стол первыми и заботливые руки наших мам быстро выставляли на стол легкие салатики, холодный суп и пару упитанных сарделек с вареной картошкой, посыпанной укропчиком и украшенной медленно тающим желтком сливочного масла.

Перекусив, мы с Аликом убегали обратно на пляж собирать наш товар. Иной раз, нам попадались серьезные конкуренты, которые пользуясь своим возрастом и физическим превосходством отбивали у нас заработок, отпугивая подальше от доходных точек.

Бывало мы хулиганили и пускались в ненужные приключения. То ли желая покорить Алика своей изобретательностью, то ли от нечего делать, я продемонстрировал ему пример заработка из воздуха. Зайдя на задний двор пункта приема стеклотары, я увидел стоящую в ряд тару, полностью заставленную бутылками из под лимонада. Товар был отменный, без сколов, мечта любого сборщика стеклянной посуды. Я взял четыре бутылки и уверенно пошел к кассе. Приемщица в этот раз была новая, раньше мы с ней не пересекались. Алик опасливо сопровождал меня, надеясь, скорее всего, увидеть как мне надерут задницу. Девушка за кассой лениво посмотрела на нас. Я поставил стеклотару на прилавок в ожидании сорока восьми копеек. Алик смотрел то на меня, то на девушку. Я упорно смотрел на бутылки.

– Отткудаа тарраа? Оттудаа? – испытующе спросила хозяйка стеклотарного пункта и указала большим пальцем на складской двор.

Алик уже был наготове, чтобы драпать. Я насупился и исподлобья ответил «Нет! Оттуда» – и указал в сторону пляжа – «Вымыли», – добавил я и в знак подтверждения проведенной работы вытер локтем нос.

Горсть монеток упала в плошку на прилавке и руки приемщицы схватили бутылки как двух зайцев за уши, отправив их в соты деревянных ящиков.

Алику мой трюк понравился, а у меня настроение было гадкое. Уже ничего не хотелось и вместо привычного просиживания денег в автоматах мы отправились на пляж к родакам.

Заработанные деньги легко разлетались, и мы с Аликом каждое утро были на мели. Однако для юнца моих лет два рубля сорок копеек «в то время» были большими деньгами, и я мог позволить себе купить любую вкусняшку на пляже и от души наиграться в игровые автоматы.

Эстонские летние каникулы были моим лучшим отдыхом в детстве.

По завершению каникул я погружался в обычную ученическую и дворовую жизнь на улицах Ленинграда.

Родители не заставляли меня учиться и ходить на внеклассные кружки. После школы я гонял в футбол, учился «средне», но любил пионерскую организацию всей душой.

Посвящение в пионеры стало для меня одним из самых ярких событий в жизни. Помню хорошую погоду и заветные слова присяги:

«Я, Сергей Фролов, вступая в ряды всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина перед лицом своих товарищей торжественно клянусь горячо любить и беречь свою Родину, жить, как завещал великий Ленин, как учит коммунистическая партия, всегда выполнять законы пионеров Советского Союза».

Белая рубашка, красный галстук, пионерский значок с тремя языками пламени, символизирующих нерушимую связь коммунистов, комсомольцев и пионеров. Я почувствовал вкус свободы взрослого человека, который может вершить свою судьбу! Да что уж там свою! Судьбу всего мира! Плечом к плечу с Лениным и Че Гевара!

Я был социально активным мальчишкой и каждый учебный год выбирался в школе в совет дружины пионерской организации. Иногда мои товарищи в классе узнавали о моем успешном самовыдвижении в общественные образования нашей школы, как говорят, «задним числом».

Случилась и первая большая любовь. Счастливая, детская. Мы с Юлькой Лисицыной сидели на ближайших партах у прохода, она с левой стороны, а я с правой. Юлька сидела ближе к окну, и я, частенько, засматривался на ее светлые волосы, на которые из-за окна падали солнечные лучи. Нередко мы с ней болтали в столовой и любили вместе съесть теплые, сдобные булочки с белой сладкой посыпкой, которые готовили здесь же в школе.

Было же время! Звезды сошлись и однажды, поедая замечательные булочки, я повернулся к Юльке и увидел отпечатки белой пудры на ее лице в форме бороды и усов. Юлька, скорее всего, лицезрела такую же картину у меня, и я откровенно признался Юльке, что люблю её, и зажевал последние, самые аппетитные остатки булочки. Юлька, пожевывая улыбнулась, и призналась мне, что: «Я тоже», и посмотрев на остатки булочки, уже в статусе возлюбленной, спросила: «Хочешь?», а я ответил: «Неа».

Что может сравниться с теми булочками за десять копеек из нынешнего ассортимента школьных столовых? Эх, чудо булочки, пробуждающие любовь… Рецепт потерян, ибо в нем ингредиентом было то «самое время» и неповторимая сахарная пудра.

Первая любовь была самой веселой и самой беззаботной. Моя бабушка, по маминой линии, подкидывала мне мелочью около рубля, и я приглашал Юльку к киоску с мороженым, где мы могли испробовать фруктовое за семь копеек и сахарную трубочку копеек за двадцать пять.

Папа от работы получил трехкомнатную квартиру, и я вместе с родителями и бабушкой, по папиной линии, переехал из Московского в Кировский район Ленинграда.

В моей жизни все обновилось. Я перешел в другую школу. Любовь с Юлькой незаметно испарилась. Меня окружали другие дома, другие люди, другие чувства.

Новая школа стала для меня серьезным испытанием. По началу было впечатление, что я один и меня окружают интересные, но равнодушные ко мне люди в количестве тридцати девяти человек. Однако я был автономен и активен. Не обращая внимания на сложившиеся в классе за последние годы отношения, я сам себя выдвинул в Совет дружины пионерской организации школы. Когда меня выбрали в Совет дружины, для класса это стало сюрпризом, так как мою кандидатуру в классе не обсуждали и за меня не голосовали. После успешных выборов я почувствовал себя мишкой в улье с враждебными пчелами. Особенно старались девчонки, которые пускали по партам петицию по сбору подписей за «исключение Сергея Фролова из нашего дружного класса».

И все же, мне удалось влиться в коллектив и занять свое место в стае. Помогла любовь, нежданная, трогательная, и как нередко водится, несчастная.

Маша была королевой нашего класса. Это звание закрепилось за ней не столько из-за внешних качеств, сколько из-за особенной комбинации девчачьей храбрости, ответственности, пионерского задора и раскрывающейся женской зрелости.

Никто из ребят не покушался на право считать ее своей девушкой. Но в один из осенних дней я затесался в кампанию ребят, провожавших девчонок домой, и среди них была Маша. Мы шли небольшой группой, человек шесть. Неожиданно Маша остановилась и предложила всем откровенно сказать, кто кому нравится. У нас был джекпот – три девочки и три мальчика. Никто не решался озвучить свои чувства первым. Мы стояли перемежаясь с ноги на ногу. Я пытался судорожно понять, что говорить, но терялся в выборе. Маша взяла инициативу на себя и смело заявила: «Мне нравится Сергей Фролов».

Никто не ожидал такого ответа и более всех такого ответа не ожидал я. В смятении чувств я ответил, что мне нравится Лена. В итоге, пары ни у кого не сложилось.

Я брел домой один, с грузом размышлений о свалившихся на меня чувствах. Мне бы так хотелось вернуться на двадцать минут назад и сказать Маше, что я люблю ее. Мои дальнейшие попытки передать ей, что она мой единственный выбор на всю жизнь, не приводили к успеху. Я боялся высказаться напрямую, а друзья, которых я просил рассказать о моих чувствах Маше, были сами в нее влюблены и нагло перевирали ей мои послания.

Мне было плохо. Я переживал и не мог понять как добиться расположения любимой девушки. Правда, я не мог себе представить, чтобы я стал делал, если бы Маша ответила мне взаимностью.

Есть булочки с сахарной пудрой было уже не интересно. Но с другой стороны, в одиннадцать лет я еще и не был готов к отношениям, и находил отдушину в страданиях.

Несмотря на мой юный возраст, ожог той любви долго томил мое сердце и впервые дал мне понять насколько болезненными могут быть отношения между людьми.

Дальше были другие любови, разные но, в основном, безответные. Я влюблялся в тех, кто не отвечал мне взаимностью. В меня влюблялись те, кому я не отвечал взаимностью. Но было и так, что вначале я не обращал внимания на девушку, а девушка, как выяснялось позже, томилась от сердечных мук, вызванных моим равнодушием. Сказка заканчивалась как только я начинал понимать, что нравлюсь девушке, ибо с этого момента я становился заносчивым и глуповатым. Девушки тотчас теряли ко мне интерес, а у меня пробуждались к ним самые искренние чувства любви. Такие качели долго сопровождали мою юношескую жизнь.

Я подрастал. Мне открывались некоторые тайны взрослого мира. Хотелось носить крутые футболки, хотелось кроссовки и джинсы. Хотелось бегать быстрее всех, стать непобедимым бойцом, провести ночь с девушкой и чем дальше, тем больше хотелось хотеть.

Лет в пятнадцать я стал читать, точнее вчитываться в то, что читаю, и без принуждения брать книги в руки. Если раньше чтение было мукой, то испытав очередной любовный катаклизм, я вдруг проникся литературой и книги прочно вошли в мою жизнь. Я впитывал нектар мудрости, страданий, слов и сюжетов от Достоевского до Бунина, от Толстого до Булгакова и даже пытался читать Бердяева и «Розу мира» Андреева. Но сколько бы я не читал, все время оставалось впечатление как много упущено, не понято, забыто, несмотря на все усилия, потраченные на изучения стоиков и попыток пробурить тоннель в трудах Ницше и Шопенгауэра.

В очередной раз долото любви коснулось моего сердца в июне 1990 года. Чемпионат мира по футболу в Италии! Хорошее лето! Победа сборной ФРГ над сборной Аргентины!

Я отправился на сборы в спортивный лагерь труда и отдыха, сокращенно ЛТО. В Советском Союзе любили использовать аббревиатуру их трех букв, даже в отношении хороших учреждений.

На тот момент я уже лет семь занимался самбо, дисциплинированно ходил на занятия. Мышцы жадно впитывали технику борца и нагрузку перворазрядника. Тело становилось упругим, наливалось рельефной массой. Я занимался без перенапряжения, звезд с неба не хватал. Просто был хорошим середнячком и у меня не было отогематомы ушей.

В ЛТО я оказался наряду с другими инициативными ребятами, которые зарекомендовали себя в жизни пионерской организации и занимались спортом.

Лагерь формировался по принципу сборной солянки. Юные дарования съезжались из разных городов и по разным спортивным дисциплинам.

Гимнастки разительно выделялись на фоне других спортсменов, особенно на утренней тренировке.

Пятнадцатилетняя Светлана с ногами от ушей, длинными волосами и точеной фигурой сразу привлекла к себе внимание. Она была похожа на француженку, на запрещенную иностранку. Она рождала томящий соблазн у всех мальчишек пубертатного периода, вызывая неконтролируемую ломоту в чувствительных местах тела. С виду застенчивая, но, как говорят, с чертиками в глазах. И самое сногсшибательное было присутствие в ее упругом теле двух волнующих грудей, которые нежно проявлялись через спортивную футболку.

Я влюбился в гимнастку Светлану. В ней все привлекало, начиная от ее будоражащих форм до одежды, которую она носила. Мои чувственные переживания сдерживались моими благородными устремлениями, более характерными для тимуровца или настоящего русского офицера.

Одним словом, пребывание в лагере запомнилось мне не столько спортивной, сколько сердечной напряженностью и хорошим синяком под глазом. Именно Светлана подарила мне первое яркое впечатление от женского прикосновения, нежного запаха молодой кожи и прерывистого дыхания.

В заключительный день смены для всех отрядов организовали дискотеку. Играли произведения зарубежных исполнителей и ребята отрывались по полной программе. Лучи светомузыки скользили по танцующим и в этой пятнистой темноте я поймал в свой блуждающий прицел Светлану. Я боялся потерять ее из виду и глазами охотника вновь и вновь выхватывал из темноты вожделенный образ.

Для разрядки эмоций молодежи включили медленный танец, и я решился пригласить Светлану. Она согласилась, и я ощутил неимоверно близко запах ее вспотевшего тела и касание ее чуть растрепанных волос. Она положила мне руки на плечи и мило улыбнувшись сказала мне на ухо: «Ты давно за мною следишь».

Мое сердце стучало так, словно буддийский монах бил со всей мочи в бонсё. Мы вышли на улицу, и я поцеловал ее. Сзади раздались шаги. Кто-то грубо дернул меня за плечо и ударил в лицо. Машинально я прошел к невидимому врагу в колени, но меня колотили с разных сторон. Я отключился. Бедный самбист, бесславно проваливший важное выступление…

Солнце пробивалось через белые занавески. Утро выдалось хорошим, свежим как и все мы пятнадцатилетние ребята, у которых на щеках «кровь с молоком», и, которые жадно и необдуманно хотят новых ощущений.

Я проснулся. Оглядел комнату, увидел какие-то склянки на тумбочке. Понял, что нахожусь в лазарете. Через некоторое время в комнату зашла медсестра, женщина в теле и бойко спросила:

– Как дела, герой? Не тошнит?

Я ответил, что все нормально, и что не тошнит. Медсестра замерила мою температуру и, посмотрев на градусник, также бойко отрапортовала, что жить буду.

– С кем дрался-то помнишь?

– Ничего не помню, – ответил я.

– Ладно, там к тебе посетитель, – лукаво произнесла медсестра и удалилась.

Тишина, как фанфары, ударила в уши в ожидании гостя. Кто?! Какой посетитель?

Ручка двери медленно опустилась вниз, створка приоткрылась. Женская головка несмело выглянула из-за щелки дверей. Зашла Светлана. Аккуратная, еще более притягательная и нерешительная.

Она присела на мою кровать, как провинившаяся ученица, и сказала:

– Прости, что так получилось.

– Да ты что? Я не жалею, – от нее нельзя было отвести глаз, – Ты, – неуверенно начал я, – такая красивая. Я взял ее за руку и попытался приподняться, чтобы поцеловать, но пульсирующая головная боль вернула меня к подушке.

– Лежи, дурачок, – и Светлана сама поцеловала меня, накрыв мое лицо своими длинными волосами.

Я ощутил как ее рука коснулась моей ноги и дальше случилось, то о чем я мечтал и не надеялся.

Светлана не оставила свой адрес, и я только узнал, что влетело мне на дискотеке от главного боксера команды из Рязани Бориса Лебедева, которого я знать не знал, но который считал, что Светлана его девушка.

Однажды я увидел Светлану по телевизору. Такая же притягательная русская француженка. Восьмое место во всесоюзном первенстве. Моя третья большая любовь, моя прекрасная чемпионка. Передавай привет Борьке…

После накрывших меня эмоций взаимной близости с девушкой и последовавшего исчезновения прекрасной Светланы, я опять на долгое время обрел печаль. Возможно, по совпадению событий и предстоящих выпускных экзаменов в школе, я забросил борьбу, стал активно заниматься с репетиторами. Когда выдавалось свободное время, погружался в чтение трилогии Теодора Драйзера. Я был в вымышленном мире больших денег, масштабных проектов, банкротств, продажных политиков, гангстеров и красивых женщин. Образ Фрэнка Каупервуда стал для меня навязчивым альтер эго моей жизни…

Год от года менялся облик страны, все чаще и чаще жалобные сирены раздавались в городе в знак скорби об очередном ушедшем навсегда генсеке. Немощные старики пытались рулить страной, в которой постепенно отключали аппарат искусственного дыхания. Страна уныло плыла куда-то по инерции и люди все более смелели от возможности безнаказанно говорить, что думают.

В мою жизнь, стремящуюся к плотской любви, ворвался фильм «Маленькая Вера» и «ЧП районного масштаба». Как раньше детвора до дыр пересматривала Чарли Чаплина, так и я со своими товарищами всеми правдами и неправдами пытался многократно перерассмотреть все подробности происходящих на экране интимных сцен. Колющее возбуждение активного полового взросления требовало самореализации. Юношеский огонь разогревал фильм «Девять с половиной недель» и музыкальные группы Depeche Mode, Pet Shop Boys, Rolling Stones, Scorpions, Алиса, Наутилус Помпилиус, Кино, ДДТ. Душу рвало от песен Ласкового мая.

Бесформенная масса людей входила в мясорубку невостребованности и новых возможностей, получался фарш на костях, да с кровушкой.

Мы с друзьями приобретали опыт перепродажи сигарет, походов в ночные клубы, дерзкого молодого мордобия и первых настоящих сладостей взрослой жизни.

С Владом было интересно. Он был дерзкий, сексуально озабоченный, и к тому же страшно дрался. Мы учились в одном классе и часто гуляли по нашему району, тайно надеясь встретить каких-нибудь жриц любви, которые осчастливят нас своими талантами. Книги на обозначенную тему были прочитаны, фильмы просмотрены, тело просилось в бой.

В один из зимних вечеров нас угораздило познакомиться с молодыми мамашами лет шестнадцати, которые мирно выгуливали своих детей в колясках. А другим милым вечером мы с Владом оказались наедине с теми же юными мамами в большой квартире, заполненной книгами, на интеллигентной улице Декабристов. Квартира с высокими потолками располагалась напротив Мариинского театра. Из ее окон мы наблюдали как люди спешат познать высокое искусство балета в одном из лучших театров мира, в то время как мы с Владом готовимся овладеть низким искусством плотских утех.

Все случилось быстро и нелепо. Как домушники, которые в суете обчистили чужую квартиру, мы с Владом незаметно ретировались из роскошной квартиры с мешком украденного опыта и быстро перебирая ногами ступеньки лестницы оказались на свежем воздухе вечернего Петербурга.

Мы удалялись от квартиры любви, позади была Мариинка, а вслед нам звучали аплодисменты благодарных ценителей балета и классической музыки.

Предпоследний класс школы с углубленным изучением английского языка. 1991 год. Со скрипом открылись ворота железного занавеса. Наша школа в числе первых в России направляет делегацию школьников в Соединенные Штаты Америки! Я среди них и будучи учеником специализированной школы с углубленным изучением английского языка отвратительно говорю на этом иностранном языке. Самый распространенный вариант поддержания разговора с моей стороны: «Оу е», «Е ее», «Ок» и тому подобное.

Но я ликовал! Наконец-то я окажусь в стране, где раздают заграничные джинсы, продают дешевые двухкассетники и на каждом углу процветает свободная любовь.

Приближение поездки волновало и наполняло ожиданиями реализации самых смелых материальных и сексуальных желаний.

Поездка была и в самом деле необычная. Америка оказалась крайне пуританской страной.

Пролетев через Атлантику мы оказались в штате Мэриленд под Вашингтоном. Нас распределили по семьям, развезли по домам и оставили адаптироваться в домашней обстановке средней американской семьи.

Я находился в ожидании, когда откроется дверь моей комнаты и в нее вбегут распутные негритянки, а отец семейства презентует мне двухкассетной магнитофон «Сони» и кроссовки Nike.

Время шло, но никто ко мне не заходил. Отчаянно хотелось есть. Возможно, эта поездка лишили меня наивности ожиданий подарков от судьбы.

Надо признать, что мне досталась хорошая семья с одноэтажным коттеджем в зеленом районе Potomac City и длинным Ford Country Squire, кузов которого был отделан деревом. В семье были две девчонки, которые меня почему-то невзлюбили, и я каждый день отправлялся с ними на деревянном форде в колледж.

Америка начала девяностых переживала бурный рост. Уже гремел Стив Джобс, лунной походкой ходил Майкл Джексон, Жан-Клод Ван Дамм стал кумиром мальчишек, Михаил Горбачев с большой родинкой на лбу произнес «Перестройка» …. Наша страна таяла как мороженое в лучах «разлагающего влияния Запада». Штукатурка былого коммунистического задора сыпалась, обнажая убогий советский быт.

Я сидел за партой последнего класса школы номер двести семьдесят пять. Передо мной раскрытая тетрадь в линейку. За окном май 1992 года. Облака плывут в сторону моего дома, где мы живем с мамой, папой и бабушкой. И также у меня плывет поток сознания о запретной любви, планах на лето, выборе института.

Пишем экзаменационное сочинение.

Сочинение давалось мне с трудом. Помню в шестом классе нам задали на дом написать рассказ о любимых цветах. Любимых цветов у меня не было, и о чем писать я не знал. Пришлось обратиться за помощью к маме. Мама, недолго думая, нарисовала мою бабушку, Розу Герцеливну 1925-го года рождения, с которой у нее были отношения, мягко говоря, натянутые. Бабушка была нарисована с большой халой на голове и выдающейся попой. Внизу мама не постеснялась оставить дарственную надпись: «Мой любимый цветок – Розочка» и передала мне сочинение. После этого я стал сочинять, как Бог на душу положит.

Так, вот….На парте открытая тетрадь в линейку, облака плывут к моему дому, и у меня экзамен по русскому и литературе.

В том году в нашей школе проходили необычные выпускные экзамены. Школьные оценки приравнивались к результатам вступительных экзаменов в Ленинградский финансово-экономический институт им. Н. А. Вознесенского.

Дружно классом пишем сочинение на глобальные темы человеческой судьбы в романе Льва Толстого «Война и мир».

Вспоминаю тяжело раненого Андрея Болконского, который лежа на сырой земле, пропитанной порохом и кровью, смотрит в небо Аустерлица и размышляет в бреду о том, что все тщетно и нет ничего кроме неба, и неба тоже нет.

Я был впечатлен образом этого героя, не состоявшимся гедонистом, Фрэнком Каупервудом. Болконский представлялся мне стареющим мужчиной тридцати пяти лет, богатым, но потерявшим интерес к жизни. Почему он не радовался жизни? Почему не пользовался своим богатством? Зачем отправился на войну, на верную смерть? Чего ему не хватало?

Мое сочинение превратилось в набор вопросов, витиеватых размышлений и тупиковых констатаций о смысле жизни. Вопросов было много, я не знал ответов, я даже не чувствовал их на ощупь. Помню как вышел из потока размышлений, пробежал по написанному и честно в конце сочинения признался, что ответы на эти вопросы я буду долго и упорно собирать в своей жизни и, возможно, никогда не соберу. Да, Андрей Болконский, подкинули Вы с Львом Николаевичем вопросов…

Я поступил в Ленинградский финансово-экономический институт им. Н. А. Вознесенского, который через двадцать три дня после начала моей первой сессии, переименовали в Санкт-Петербургский государственный экономический университет или, проще, в Финэк.

Пять лет сессий, зачетов, экзаменов, дипломов, рефератов, спирт Royal, сникерсы, первые йогурты, преподаватели с грустными, нередко хмельными глазами, второй этаж с перемежающимся запахом дешевого кофе и туалетного омбре. Студенты ходили по коридорам института и «в ус не дули», что мы ходим по этажам Ассигнационного банка восемнадцатого века, построенного Джакомо Кваренги. Знал бы итальянец, что построил он это здание не для Екатерины второй, а для голодных студентов, в большинстве своем разгильдяев тысяча девятьсот «девяностых».

Началась студенческая жизнь с колхоза, который оставил впечатление республики Шкид и самого крутого из всех возможных вариантов тимбилдинга.

Шесть раз в неделю мы выезжали на поля собирать картошку. Новобранцев Финэка разделили на полевых работников и грузчиков. Полевые работники объединялись в бригады по десять человек с равным включением парней и девушек. Ударной группой, приравненной к высшей касте, считались грузчики.

В каждой комнате по восемь коек в два этажа. Наше жилье напоминало временный городок хиппи. Ребята без разрешения убегали в ближайший поселок, затаривались водкой, привозили трехлитровые банки с салом. Ходоков ждали и чуть ли не на руках носили по возвращению. Грузчики шалили – воровали и перепродавали картошку. Смотрящие за нами ребята старших курсов неплохо наживались на организации работ студенческих отрядов и за пару месяцев колхозной жизни покупали себе ушастых запорожцев, которые в то время по цвету и по расположению двигателя отдаленно напоминали Porshe Carrera.