Buch lesen: «Бей в сердце»

Глава 0

– Павел Юрьевич, а вы были на войне, да? – спросил своего научного руководителя лаборант Вадик, проходивший у него преддипломную практику. Они вдвоём разгружали пришедшую в институт машину, привезшую партию научного оборудования – уже после окончания рабочего дня. Все научные работники давно разошлись по домам, подсобные рабочие ушли и подавно, вот им двоим – профессору и практиканту, – оставшимся в целом институте одним, и пришлось заниматься разгрузкой опоздавшей машины.

– А? – профессор Шаманов не сразу понял, о чём его спрашивают. И с чего это студент вообще решил его о таких вещах спрашивать. Завтра ответственный эксперимент усовершенствованной установки, вспоминать прошлое не хотелось. Наверное, в институте ходили слухи, вот он и решил… Профессор, помимо своей воли, задумался. Он застыл, держа коробку с каким-то измерителем в руках. За секунду перед его глазами пронеслись события последних месяцев.

– Вы воевали? – повторил свой вопрос Вадик.

– Нет, – наконец ответил профессор и продолжил разгружать машину.

Глава 1

В лучах фонарей светились белые человеческие кости – их было много, так много, что они устилали каменистое дно пещеры сплошным ковром. Группа из двадцати пяти серых аквалангистов словно парила, плавно двигаясь в прозрачных водах, играющих искусственным светом и светом, идущим откуда-то сверху – из проломов-колодцев в сводах пещеры. Они плыли, выстроившись в клин: впереди и по бокам двигались пловцы, держащие в руках длинные автоматы, имеющие магазины чудной формы, стреляющие специальными боеприпасами с длинными, как штыри, пулями. Внутри вооружённого треугольника прятались пять мирных пловцов: они двигались с такой же скоростью, как и остальные, но движения у них выходили более резкие, неуклюжие, им, в отличие от бывалых пловцов, очень мешали рюкзаки, висевшие у них спереди, на груди.

Из бокового ответвления пещеры ударили белые столбы света от фонарей, оттуда вываливалась, накатывала орда чёрных аквалангистов с какими-то ящиками за спиной вместо баллонов. Их, наверное, было человек тридцать: преимущество за ними. Первыми начали стрелять они, используя эффект неожиданного нападения чёрные, не выдерживая строя, открыли шквальный, но неприцельный огонь. В воде выстрелы звучали иначе, чем на воздухе, – они хлопали, ухали и хлюпали на границе звука. Треугольник шеврона, не потеряв ни одного человека, совершил ловкий, отработанный сотни раз на тренировочной базе манёвр, и остриём повернулся в сторону атаки. Чёрные стреляли из своих подводных пукалок резво, но низкая убойная сила их автоматов не позволяла на такой дистанции поражать серых с гарантией, а вот их противник первым же залпом вывел семерых агрессоров из строя. Галочка боевых пловцов отплывала назад, держала расстояние и расстреливала чёрных с расстояния, оставаясь недосягаемой для них. Чёрные пошли клещами; заклубивишись грозовыми тучами, они разделились и пошли на фланги упрямой серой галочки; пожертвовав ещё несколькими бойцами, навалились на борта защитников. Забурлил рукопашный подводный бой: лопались редкие выстрелы, но пловцы предпочитали выяснять отношения на ножах. Автоматы стали бесполезны, а пистолеты были лишь у немногих, и только некоторые из них успели их достать, а вот ножи – безотказное оружие, которым мастерски владели бойцы двух противоборствующих сторон – замелькали.

Вода окрасилась в красное, рубиновое и алое, постепенно оплывая розовым туманом, распространяющимся от булькающего смертью и немыми криками клубка взбесившейся разумной плоти. В битве не принимали участие лишь пятеро серых аквалангистов, которых защищали и прятали бойцы шеврона.

Порядок бьёт число. Серые, выдержав первый натиск чёрного спрута, заплатив за стойкость трупами товарищей, пройдя толпу клинком рубки, начали одолевать. Оставшихся чёрных аквалангистов, бросившихся в заплыв наперегонки со смертью, пристрелили – неудачники и слабаки окончили дни трусами. В царство воинов не берут тех, у кого прострелены спины.

В скоротечном, кусачем бою боевые пловцы шеврона потеряли четверо человек убитыми и пятерых раненными. И раненных, и своих мёртвых забрали с собой. Поплыли вперёд – всегда вперёд. Пещера сузилась до тёмного туннеля, сверху свет больше не падал, потолок приблизился, навис, давя почти осязаемой клаустрофобией. Пять минут и отряд серых уткнулся в необыкновенно гладкую, словно отполированную, стену. С правой стороны, в сочленении туннеля и стены чернела щель – туда-то и отправились. Строй клина пришлось вытянуть в две параллельные нити и так, шеренгой, вплыть в мрак. Фонари, казалось, не могли справиться с текучей, холодной тьмой, подъедающей свет, заполняющей сознание, заползающей ледяным онемением под синтетику защитного костюма и дальше всасывающейся порами кожи как дым, поближе к мясу, костям, хрящам, жилам и сердцу.

Щель извивалась зигзагом, коротким с острыми, изломанными под крутыми углами поворотами, и вывела в надутую шишку аппендикса кишки прохода. Здесь вода уступала место пустоте и обнажала козырёк выступа, за которым, на расстояние десяти метров, в скале пряталось овальное углубление. Пловцы по очереди выбрались на каменный приступок, вытащили мертвецов, помогли раненным и тем пяти неуклюжим, которых они оберегали ценой собственной жизни.

Маски, баллоны и ласты сняты, рюкзаки – тоже, в сумраке белеют лица славян, неизвестно зачем забравшиеся в эту опасную южноамериканскую глушь. Широкоплечий мужчина, ниже среднего роста, коротко стриженный, волосы запорошены заслуженной за сорок лет сединой, с худым лицом и внимательными серыми глазами, протолкавшись через ряды бойцов, подошёл к пятёрке подзащитных, продолжающих неловко разоблачаться, избавляться от атрибутов подводного плаванья. Звали мужчину, ведущего себя по-хозяйски, уверенно и как-то даже нагловато, Ян Глинко – командир ЧВК «Штраус». Ян – ветеран девяти полномасштабных военных компаний – побывал, наверное, во всех главных горячих точках планеты, наёмник от бога, беспощадный, злой, умный, он умел беспрекословно исполнять приказы своего непосредственного руководителя, главы ЧВК, олигарха Владимира Ярыгина. От подчинённых Глинко требовал того же – слепой веры и чёткого выполнения приказов. Будучи начальником личной охраны олигарха, он эту должность совмещал с должностью командира спецгруппы, выполняющий самые сложные задания Ярыгина: выполнял любые поручения, пускай они даже и не касались войны, выполнял и держал язык за зубами. Его отряд отправили в Южную Америку – он не возражал, хотя цели похода ему были непонятны, чужды, да ещё пришлось через джунгли тащить с собой гражданских – по виду совершенных студней в штанах, – защищать их, нянчится, как с детишками, следить, чтобы они не поранились, не потерялись. Роль няньки не пришлась Яну по душе, но не его это дело – давать оценку распоряжениям руководства. Он, как делал это всегда, взял под козырёк и пошёл выполнять приказ – святой закон службы – службы не за совесть, а за деньги, хорошие деньги.

Глинко подошёл к пятерым учёным, осмотрел их на предмет ранений – так, на всякий случай, и обратился к формальному главе экспедиции – Шаманову Павлу Юрьевичу:

– У вас всё в порядке? – обратился, а сам подумал, что у них-то всё отлично – прогулялись по местному лесу (прорубали дорогу и впахивали за учёных его люди), подзанялись дайвингом, посмотрели кино про подводную войнушку – и вот они уже на месте, а у него в отряде потери – четыре элитных бойца. Раненные ещё, но там всё больше ножевые, ничего критичного, выживут. Но не в этом соль. Кто на них напал и зачем? Напавшие были злые волки, а не зелёные сосунки. Откуда они здесь взялись? Или они пришли сюда за тем же, что и они, или целенаправленно поджидали их в засаде.

– Да. Спасибо.

– Угу. Тогда действуйте, профессор.

– Куда?

– Что – куда?

– Извините, я имею в виду… э-э… где, то есть, вы нашли?

«Удивительная мямля, и почему он очки не носит, ему бы с его рыбьей физиономией пошло», – подумал Глинко.

– Да. Собирайте вашу научную банду и пошли. – Предупреждая неизбежные вопросы – «куда», «что», «зачем», – командир добавил: – Там, – он показал рукой – где ниша и плита. Я осмотрел – рисунки, знаки. Это по вашей части. Мы вас сюда довели, теперь дело за вами. Ни у меня, ни у моих ребят нет никакого желания торчать в этой мышеловке больше положенного.

– Хорошо, конечно, конечно. Мы сейчас.

– Гидрокостюм не снимайте – только баллоны и ласты.

– Понял.

Глинко отошёл, а профессор руками, как крыльями наседка, стал подгонять своих сотрудников. Физику Шаманову недавно исполнилось пятьдесят два года, для своих лет он выглядел нормально – поджарый, без обмоток лишнего сала на боках и животе, высокий, длиннорукий. Профессор гордился своими длинными волнистыми волосами до плеч, не потерявшими своего блеска и антрацитового цвета, которые он предпочитал держать распущенными, исключая те случаи, как сейчас, когда они могли ему помешать, тогда он их собирал в пучок. Глинко был не совсем прав относительно него: Шаманова нельзя было назвать мямлей, в научных кругах его считали чуть ли не за тирана, жёсткого, принципиального новатора, не умеющего идти на компромиссы с начальством, но трепетно относящегося к своим ученикам – трепетно и строго. Но сегодня Шаманов чувствовал себя не в своей тарелке: в армии он служил – ещё в советской, – но участвовать в настоящих боевых действиях не приходилось. Так близко насильственную смерть он не видел, и во время боя, там, под водой, он так переживал и так испугался, что и сам мог отправиться на то свет, сердце вполне могло не выдержать таких нервных перегрузок.

Да, что-то рыбье было во всегда затуманенном взгляде учёного физика, чему способствовало как лицо вытянутое, так и вертикальные овалы глаз, а ещё пухлые губы и незаметная пуговка носа – ну вылитый карась. Этот карась занимался пограничной тематикой элементарных частиц, пытаясь связать их взаимодействие в стройную теорию образования потока времени. Теоретически он доказал обратимость потока и работал на созданием установки способный отправлять кирпичики самых маленьких частиц, известных науки, выбитых им протоновой пушкой – пушкой собственного изобретения – из фундамента нашей реальности, в прошлое время – назад, и в будущее время – вперёд.

Под его начало, в группу, собрали нескольких специалистов – настоящих специалистов своего дела. Первый – инженер, доктор технических наук, Игорь Стольников – умница, изобретатель, механик, великолепно разбирающийся в любых машинах. Игорь уже к тридцати защитил докторскую, а к тридцати пяти стал заметной фигурой в среде интеллектуальной собственности, записав себе на счёт двенадцать знаковых патентов на изобретения, среди которых был усовершенствованный 3-D принтер, работающий со стволовыми клетками; солнечная батарея, запасающая в три раза больше энергии, чем самые лучшие на тот момент; индивидуальную динамическую броню пехотинца, с которой теперь солдату перестали быть страшны попадания пуль крупного калибра. Игорь следил за собой, носил аккуратно подстриженную бороду и а-ля французские усики, закрученные в колечко.

Второй член группы – Сергей Тимофеев, специалист по биоорганическим системам, созданию искусственного интеллекта (ИИ) на основе химерных живых клеток. В этой области он считался лучшим из молодых учёных и, до того как ему предложили (настойчиво попросили) присоединиться к группе Шаманова, работал в закрытом НИИ на оборону страны. Сергею не было и двадцати пяти, а он уже получал грант индивидуального оклада от президента, как работник, от которого, возможно, зависит будущее страны пшеничных полей и голубых рек.

Третий кубик научного здания группы Шаманова – Виктория Симонова, медик, психотерапевт, социолог, кандидат медицинских наук, работающая на стыке научных дисциплин. Виктория создала теорию формирования личности в результате влияния социума, в котором человек вынужден существовать, и общества в целом, как решающего фактора, определяющего характер, устремления, крайние поступки, идеологию развития. А также она предложила эффективные меры контроля и влияния на отдельные социальные группы населения с целью увеличения эффективности их деятельности, где конечным продуктом является прибавочное благо, оцениваемое в единицах полученной энергии, обеспечения стабильности процесса жизнедеятельности и развития. Только косность аттестационной комиссии не позволила Симоновой сразу получить доктора. Коллеги посмотрели косо на выскочку, а вот компетентные органы взяли на вооружение методы, разработанные Викторией, и дали ей возможность их совершенствовать, выделив ей бюджет и назначив главой спецлаборатории (а по сути, исследовательской базы) – новой единицы в когорте наук, где Симонова экспериментировала, объединяя методы психиатрии с социологическими теориями влияния. Получалось у ней на загляденье (особенно радовались её успехам кураторы из органов).

Четвёртый боец на интеллектуальном фронте, пасынок группы – Яков Вязов. Молодой компьютерный гений, который трудился в одном заведении вместе с одногодкой Тимофеевым, и считал его своим лучшим другом. Он мог взломать любую программу и написать любой протокол. Он сам создавал архитектуру новых электронных систем, обеспечивая её кровью собственноручно нащёлканных на клавиатуре программных продуктов. Универсал, весёлый раздолбай, наивный, принципиальный и верящий в достижение любых целей. А ещё он любил играть в сетевые игры: особенно он хорошо чувствовал себя в зарубах на стрелялках. Геймер с восемнадцатилетним стажем. С семи лет он уничтожал монстров и аватаров своих конкурентов. Но папа с мамой наградили его не только высоким уровнем интеллекта, а ещё и подарили отменное здоровье вкупе с красивым телом, которое Яков не забывал развивать: ходил на плаванье, бегал, в меру тренировался с железом.

Шаманов потянулся, взял себя в руки и, немного нервничая, сказал:

– Ну что, ребята, пошли? – Сам задал вопрос, сам на него и ответил: – Пошли.

Учёные двинулись к углублению в скале, бойцы «Штрауса» перед ними расступались, поглядывали, кто как: кто – с интересом, кто – с неприкрытым снисхождением, кто – с иронией. В нише они увидели прямоугольник гладкой, как и та стена перед поворотом к кишке, плиты, преграждающей проход, стерегущей дверной проём. Тонкая, как волосок, щель обегала плиту по прямоугольнику периметра. На самой плите были нанесены искусно выполненные рисунки, которые, надо думать, судя по яркости красок, нисколько не выцвели за прошедшие столетия (а может, тысячелетия?). На картинах носатые, краснокожие люди, жгучие брюнеты, одетые в необычные рифлёные комбинезоны, преклоняли колени перед костром, в огне которого сгорали три большеголовых, голых человека с разными гротескными выражениями на синих лицах, и без ярких половых отличий. В небе парили конусы и огурцы воздушных кораблей, а высоко в облаках на землю струило свет огромное око, лишённое век, косо смотрящее в левый угол картины, в зрачке у которого отражались какие-то значки. По краям картины стояли вроде как часовые, закованные в латы прозрачных доспехов и шлемов. Каждый часовой смотрел в свою сторону – влево, направо, вверх, вниз. Спины у краснокожих людей выпукло выделялись, тоже было и с поленьями костра, и с обводами кораблей, и по каменному полотну тоже были разбросаны блямбы барельефов значков, некоторые из которых были похожи на иероглифы, а другие – на геометрические фигуры, символы: что-то, похожее на штурвал; что-то, похожее на сосок женской груди; какой-то немыслимый декайдр, выстроенный из перекрещивающихся игл; спирали, лежащие на боку, и перекрещивающиеся спирали, стоящие рожками, торчащие из плиты; и лица разных цветов и гримас – с открытыми глазами, с закрытыми, с одним открытым глазом, с пустыми глазницами, смеющиеся и ревущие, корчащиеся, как от боли, и опять смеющиеся. Лица шли по несколько в ряд либо в столбик, образуя как бы строчки. Особенно их много скопилось сверху картины и внизу – там они шли в ряд, а в окне самого изображения выстраивались в столбик. Фигуры группировались по три или четыре.

– Это код, да? – выдвинул предположение Стольников, приблизив своё лицо к плите.

– Очень возможно, очень. – Шаманов потёр указательным пальцем переносицу, что у него значило наивысшую степень нервного напряжения. Профессор думал. – Но… не только.

Пока старики размышляли, примеривались, молодёжь пошла в атаку. Геймер Яков прислонился плечом к плите и надавил: ничего, конечно, не вышло, плита с места не сдвинулась.

– Может, её взорвать? – послышался из-за спины учёных голос Глинко.

Обернувшись, Шаманов, нахмурившись, ответил:

– Не говоря уже о том, что это произведение древнего искусства неизвестного науки народа, да, навряд ли вам удастся взорвать плиту. Скала… и толщина.

– Да, вы правы. – Согласился с Шамановым Глинко, а про себя подумал: «Старая перечница». – Ну и что вы предлагаете предпринять?

– Не торопите нас, не торопите. Не мешайте нам, мы же вам не мешали.

– Хорошо, хорошо, – недовольно пробурчал командир наёмников и отошёл к своим людям.

– Что скажите, коллеги? – дождавшись ухода Глинко, поинтересовался у учёных Шаманов.

– Я не знаю, – честно признался Яков.

– Хе. Ну ты же любитель погамать, кстати, – удивился ехидный Тимофеев, решивший подколоть своего друга. – Квесты – это твоё всё, а?

– Я шутер-игрок. Warzone, Overwath. Квесты – это всего лишь приложение, не совсем моё… И ты это знаешь, кстати.

– Да ла…

– На этой картине зашифровано послание. Комбинация, – уверенно заявил Стольников, перебив Сергея Тимофеева.

– Пожалуй. Виктория, твоё мнение?

– Моё мнение: композиция таких образов указывает на религиозный культ тоталитарного толка.

– Ну, я не об этом. Хотя… не без этого. Плита – это вводная панель; выпуклые фигуры на ней, думаю, – это что-то вроде кнопок. – Задумчиво проговорил Шаманов.

– Надо пробовать, – предложил Яков.

– Чего пробовать-то? – спросил Сергей так, будто Вязов предложил редкостную тупость. – Просто рандомно херачить предлагаешь?

– Иди ты, – вяло отмахнулся от критика Яков.

– А Яков прав. Надо пробовать, – согласился с Вязовым профессор. – Но для начала попытаемся понять логику кода.

Следующие три часа ушли на расшифровку картины, на поиск тайного смысла. Параллельно пробовали нажимать на фигуры в разных комбинациях – всё безуспешно. Наконец профессор, больше не слушая чужих предложений, абстрагировавшись от всего внешнего, заблокировав потоки злобного нетерпения, идущего, хлещущего от отряда наёмников, обжигающего лопатки, ещё раз осмотрел панно неизвестного художника затейника, особое внимание уделив оку, парящему над всей картиной, и вынес свой вердикт:

– Коллеги, посмотрите, в зрачке этого глаза отражаются фигуры значков в виде лиц, идущие в определённой последовательности. Так?

Четверо учёных подошли ближе и с интересом стали рассматривать глаз, а профессор, между тем, продолжал:

– Проследив направление взгляда мы видим эти самые лица, столбик. Вот здесь. – Профессор показал где. – Только в зрачке мы видим его зеркальное отображение, что, как мне кажется, указывает на последовательность комбинации, да, комбинации. Так, дальше. – Шаманов увлёкся, он уже ничего не слышал и не видел, кроме панно квеста – панно загадки. – Около верхнего лица-знака, слева, нарисован треугольник, похожий на стрелочку. Проводим от него линию и… находим ещё один треугольник и ещё, пока соединяющая треугольники прямая линия не приводит нас в пламя, к большому центральному синему лицу, которое улыбается и подмигивает, совсем как то, от которого мы начали линию, и цвет у них один – синий.

– Всё ясно. Павел Юрьевич, моё вам уважение. – Изобретатель Стольников искренне восхищался умом профессора – вот что значит академическое образование. Мозг работает на высоких оборотах вычислительной машины по решению любых ребусов, прокручивая сотни комбинация в единицу времени. Молодец профессор!

Сообразив, в чём дело, Яков попросил:

– Разрешите мне, Павел Юрьевич?

– Что, ввести комбинацию?

– Да, нажать.

– А может, я тоже хочу, – заявил Сергей.

Профессор, как и не заметив ремарки Тимофеева, понимая, что это он сказал наперекор, несерьёзно, как и многое, что вообще делал, Шаманов, кивнув головой, обратился ко всем остальным:

– Ну как, коллеги, разрешим молодому дарованию проявить себя?

Никто возражать не стал, и даже Тимофеев промолчал, поняв, что сейчас выступать будет как-то не серьёзно. Против мнения большинства он не бунтовал никогда.

Яков нажал на три разноцветных личика-кнопки (то, что они именно кнопки, а не верньер или рычажок, учёные уже определили путём проб и ошибок) – красную, жёлтую и последнюю – синюю, после чего, следуя указаниям профессора и треугольникам стрелок, надавил на центральное синее лицо – как ему показалось, безумное лицо, принадлежащее демону. Он ещё не успел отнять пальцев, как в стене что-то страшно хрустнуло, дверь тряхнуло и в прямом смысле унесло: вот она была, а вот её нет – унесло порывом горячего урагана, туда, в тёмную неизвестность провала. Впрочем, не такая уж и тёмная оказалась эта неизвестность. Тьма подмигнула белёсым могильным свечением, которое вначале тихо засветившись, потом померкло, чтобы в следующую секунду разгореться в полную силу полинявшим оранжевым. Добро пожаловать! Учёные топтались на пороге, никто из них не решался сделать первый шаг. Тогда вперёд пошли наёмники (варанги) – трое бойцов, взяв на изготовку автоматы, по приказу командира выступили к проходу, но их всех опередил неугомонный Вязов, посчитавший для себя зазорным уступать право первой ночи кирзовым мужланам. Яков вошёл в свет и пропал. Несколько долгих, резиновых секунд его коллеги и бойцы ЧВК «Штраус» томились в тисках напряжения, а потом прозвучал голос:

– Норм. Заходите, здесь ещё одна пещера.

Отряд вошёл внутрь, оказавшись не совсем в пещере, а скорее в сфере помещения искусственного происхождения, вырезанной прямо в скале неизвестным образом. Стены блестели, как будто их облили жидким стеклом, оранжевый свет отражался в них и заливал сферу прозрачным сиропом, но его источник оставался невидимкой: невидимый глазу светильник заглядывал в зеркала стен и там проявлялся, расходясь светящимся туманом по помещению. А вот пол не отражал света вовсе, он чернел как дыра космического пространства, лишённого звёзд. Ступив на него, у многих закружилась голова: им показалось, что они падают, летят в кромешную тьму и нет спасения, и нет смерти, а их поглощает всеобъемлющее одиночество. Наваждение продлилось недолго: стоило сделать пару шагов по космическому окну и ощущение падения пропало.

В центре сферы стоял остроконечный конус, на котором, скрестив руки на груди (острые локти вперёд, ладони обнимают грудные мышцы) и поджав правую ногу, приставив её ступню сбоку от левого колена, стояла фигура человека. Краснокожий мужчина, худой, с впавшими щеками, с выбритыми выше лба волосами, одетый в облегающее голубое трико, застыл в абсолютном покое, как балетный танцор, найдя точку совершенного баланса, стоя на мыске. Глаза прикрыты, веки полуспущены, на висках тускло светятся какие-то два диска размером с хоккейную шайбу. Живой? Сомнительно. Скульптура? Возможно, но очень уж реалистичная для куклы. Вокруг конуса, на полу, были нанесены насечки: четыре больших остроконечных, соответствующих сторонам света, и двенадцать поменьше, короче и менее глубокие, как на циферблате. Единственная тень во всём помещении притаилась под коленом краснокожего, стрелой своего клина указывая на деление, соседнее с насечкой, указывающей на север, упираясь в красную точку с чёрной короной.

За фигурой краснокожего, в стене сферы, зияло овальное отверстие с неровными краями. Как определили специалисты наёмников, в стене раньше пряталась ещё одна дверь – её вскрыли (кто?), судя по всему, лазерным резаком, вскрыли неумело, впопыхах. Значит, в пещере было два входа: один ввёл в неё снизу, второй – сверху. Наскоро обследовав второй вход, обнаружили выбитые в скале ступени, уходящие наверх, в серый полумрак, и да – каменное полотно на дверной плите соответствовало рисунку-загадке, которую они видели на двери, в которую вошли. Полностью ли соответствовали картины определить было нельзя, так как отсутствовала центральная часть двери. Кто-то, не сумев решить квест, недолго заморачиваясь, просто уничтожил произведение искусства, вырезав из двери кусок, причём резали и по овалу, и крест-накрест, так что он развалился при падении на несколько частей. Но почему-то эти неизвестные вандалы не тронули статую? Что им помешало?

Больше ничего в рукотворной помещении сферы члены экспедиции не обнаружили. Да, ещё у краснокожего на затылке нашли круглую нашлёпку белого металла, закрывающую его полностью, именно от неё тянулись толстые, того же цвета и, видимо, материала, усы к шайбам на висках. От затылочной нашлёпки отходила три отростка: два – на виски, а третий более толстый и плоский, как рыбий хвост, с короткими отростками позвонков что ли, тянулся вдоль позвоночника до самого копчика.