Buch lesen: «Собачья песня»
Пса я назвала Майклом. В честь известного персонажа Джек-Лондоновской повести, в которой рассказывалось о нелёгкой судьбе умной и верной собаки. Тот пёс научился петь под музыку и таким образом выражал свою любовь к хозяину. И кто же мог предположить тогда, что попала-то я в самую точку! Или это имя накладывает свой мистический и неизгладимый отпечаток на характер и судьбу того, кто его носит?
Был он величиной с овчарку, с густой пушистой шерстью палевого цвета, полувисячими ушами, темно-коричневой мордочкой и внимательными карими глазами.
Много лет спустя я узнала, что примерно так выглядят собаки породы леонбергер. Но тогда, пролистав от корки до корки взятый у подруги тощий справочник пород собак и сравнив все предлагаемые картинки с оригиналом, я остановила свой выбор на наиболее с моей точки зрения подходящей, и пёс был гордо наречён кавказской овчаркой. Может быть, не совсем чистопородной – всё-таки рост не дотягивал – но почти-почти…
Честно говоря, на породу мне было глубоко наплевать. Все эти изыскания мною проводились исключительно из-за мамы – чтобы доказать ей, что это не какая-то там бродячая дворняжка, а замечательный благородный породистый пес, которому просто не повезло в жизни. А раз жизнь была так жестока и несправедлива, то мы просто обязаны эту несправедливость исправить и взять собачку к себе.
Надо сказать, что я, как никто, понимала глубокие душевные переживания Малыша, который жаловался Карлсону: «Вот так и проживёшь всю жизнь, без собаки!» Родители Малыша были просто мягкотелые тюфяки по сравнению с моим семейством, дававшим мне суровый отпор всякий раз, как я притаскивала с улицы очередного несчастного щенка или котёнка. Таких заходов, признаться, было уже немало… Мне говорили: «Отдай его хорошим людям». И никакие мои воззвания типа: «Ну ведь мы же и есть те самые хорошие люди!» – не имели успеха, и не могли пробить бетонную стену неумолимого «нет».
Что оставалось? Только ходить по квартирам нашего десятиподъездного дома – пристраивать «найдёнышей». И так было всегда.
Самым непробиваемым и серьезным оппонентом был папа. На все мои просьбы и намёки насчет собаки он, в зависимости от настроения, либо просто махал рукой, сердито фыркал и уходил, либо начинал приводить тысячи доводов «против», просто смехотворных с моей точки зрения. Например: «Собака будет лаять в доме, и я умру от стыда перед соседями!»
С тем, что собаки иногда лают, и в доме тоже, спорить было трудно. Но в том, что за этим следует неизбежный летальный исход, я всё же глубоко сомневалась. Над нами, на пятом этаже, жила старая болонка Ивка, которая цокола своими коготками по линолеуму, положенному на тонкие панельные перекрытия. Иногда она тявкала, но никто от этого почему-то не умирал – ни мы, ни другие соседи, ни, тем более, хозяева Ивки, которые напротив, были неизменно бодры и шумели гораздо громче собачки, выясняя свои семейные отношения. Конечно же, папа этих соседей не одобрял.
Их было четверо: вечно цапающаяся друг с другом немолодая супружеская пара, их дочка Люська, лет под тридцать, и старая восьмидесятилетняя бабка, которую гоняли и на которую почем зря кричали все трое. Она-то и гуляла с Ивкой. Медленно, шаркая, сползала она со своего пятого этажа безлифтовой хрущёвки, а потом ещё медленнее возвращалась назад.
Иногда мы, дети, просили бабку «поводить» Ивку. Когда-то она разрешала, когда-то уклончиво отказывала, перед этим каким-то только ей известным способом спросив разрешения у своей пожилой мохнатой подружки. Я всегда знала, что они прекрасно понимают друг друга. И на меня накатывала грусть, что у меня-то такого задушевного дружка нет и, как мне тогда казалось, никогда не будет. Как же я ошибалась, и как скоро всё переменилось!
Так вот, мне нужен был союзник. И такого союзника, пусть шаткого и ненадежного, я могла получить в лице мамы, если бы убедила её, что: во-первых, подобранная мною собака благородных кровей, во-вторых, замечательного характера и ума, и в-третьих, конечно же, редкостной красоты. То есть у мамы есть все поводы гордиться моей находкой, и нам очень скоро будут завидовать все соседи и знакомые. Если разобраться, насчёт второго пункта – это было истинной правдой, тут я нисколько не кривила душой. Что же касается третьего – в этом ещё предстояло убедиться, ибо в первом предъявлении маме пёс был ровного серого цвета, со слипшейся коркой грязи на боках и столь же грязными лапами. Впрочем, по-порядку. Дело было так.
Я стояла на коленях на низком диванчике и смотрела в окно. На улице было гадко. Мелкий серый дождик окутывал всё видимое пространство. Землю скрывала одна сплошная наледь, покрытая водой пополам с грязью. Был конец марта, школьные каникулы – такие долгожданные… И вот тебе – пожалуйста! Нет, это просто нарочно не придумаешь хуже – с первого дня каникул, и такая погода.
Во дворе – никого. Конечно, какой дурак захочет гулять, когда на улице, как в той песне – «Вода, вода, кругом вода». Вообще-то мне вода не страшна, если б только кто-нибудь из друзей вышел на улицу… Но горизонт был по-прежнему пуст. Вот тоска-то!
В гости к одноклассникам меня отпускали редко и крайне неохотно. Мои родители считали, что мы, конечно же, сразу устроим шум и тарарам и сядем на голову бедным обитателям квартиры, а это неудобно – так что пусть лучше дети общаются во дворе. Да мы бы и не против, чтоб во дворе, только бывают же такие моменты – вот как сейчас, например! И что нам с этой погодой прикажете делать?
Папа с Юркой уехали к бабушке. Юрка – это мой брат. Он на семь лет меня старше, и потому всегда ужасно важничает, изображая из себя совершенно взрослого. И всё на свете он считает ерундой, кроме музыки – классической, конечно. В общем, к бабушке я с ними не поехала, и теперь маялась от скуки перед окном, прикидывая, чем же всё-таки заняться.
Мама в ванной стирала белье. Может, поныть немного, и она меня отпустит к подружке? Впрочем, вряд ли. Сегодня ещё, ко всему прочему, воскресенье, так что у Лены вся семья дома. Мама обязательно скажет: «Будете мешать людям отдыхать». Или попробовать? Эх, была не была, пойду спрошу!
Собираясь слезть с дивана, я кинула прощальный взгляд в окно. И вдруг… Там, у соседнего дома – что это такое? Собака!.. Такая грязная, и без хозяина. Ну конечно, бездомная! Скуки как не бывало – вот оно, долгожданное дело!
– Мам, я пойду погуляю! – воскликнула я, почти бегом направляясь к двери.
– В такую погоду? – удивилась мама.
– Да ничего, дождь почти перестал.
Одеться – двухминутное дело. Печенье уже в кармане. И не забыть верёвку… Только бы не ушла! Собачка, ты подожди, пожалуйста, я сейчас…
Вылетев из подъезда, я бегом огибаю угол дома… Ура! Вот она, стоит себе, что-то нюхает.
Я посвистела, подзывая собаку.
– Эй, я знаю, ты хочешь кушать. Иди сюда, у меня кое-что есть. Эй, Альма!.. – Нет, Альма быть не может, это же мальчик… – Джерри!.. Пират!..
Собака не реагировала.
Перебрав безрезультатно все известные мне клички собак-мальчиков, я озадаченно замолчала – ему было просто не до меня. Казалось, этот спокойный и грустный пёс знает, куда идет. Был он сосредоточен и нетороплив, и совершенно не расположен вступать в какие-либо знакомства или отвлекаться от своего маршрута.
Пёс не проявил ни малейшей агрессии или раздражения, когда я попыталась надеть на него верёвку, чтобы увести с собой. Только опять грустно взглянул на меня и отстранился, неторопливо продолжая свой путь – даже не убыстрил шага. Он не был похож на обычную бродячую собаку – уж мне ли не знать! Скорее, находился в глубоком собачьем горе, потеряв каким-то образом хозяина. Так же неспешно он подошел к проезжей дороге. Остановился, посмотрел по сторонам и, пропустив проезжающие машины, степенно перешёл на другую сторону. Ай да пёс! Он переходил дорогу, как человек!
Я следовала за ним на некотором расстоянии и видела, как он, перейдя дорогу, скрылся во дворе маленького покосившегося домика в Аксиньино.
Мы жили тогда на Речном вокзале. Переехали туда в середине шестидесятых годов, когда я пошла во второй класс. В то время наша панельная пятиэтажка была самым дальним от метро «городским» домом. Ходу до него от метро было минут пять. Дом наш – длинный, десятиподъездный – стоял торцом к дороге. Через дорогу был пруд, вдоль берега которого вытянулась деревушка Аксиньино, возглавляемая небольшой церквушкой. За нашим домом оставался пустырь, огибаемый дорогой, а дальше – сплошь деревенские домики, утопавшие по весне в зелени вишнёвых садов. К моему сожалению, всё это сносили очень быстро, дабы построить панельные многоквартирные коробки, подобные нашей. За несколько лет район стало не узнать…
Город разрастался на глазах, съедая остатки деревни. И только островок Аксиньино довольно долго оставался, «обтекаемый» городом. Впрочем, многие домики стояли уже пустыми, и лишь в некоторых ещё жили.
Да, дома ломали, а людей выселяли в новостройки. Уезжая, новосёлы частенько оставляли на произвол судьбы дворовых псов, верой и правдой служивших им в деревне – мало, кто брал с собой «дружка» в новую квартиру. Таким образом в округе появлялось много бездомных собак. А у нас во дворе стихийно образовался детский «комитет по спасению брошеных животных». Состоял он из таких же как я энтузиастов, которых родители с живностью в дом не пускали, а на улице – пожалуйста. Собранную нами свору мы, по мере сил, обихаживали и кормили, честно делясь своими завтраками и обедами. И вообще тащили во двор всё съестное, что могли выпросить у родителей. Те особо не сопротивлялись и платили продуктовый оброк, видимо считая, что отделываются малой кровью.
Все собачки имели свои клички и, конечно, отвечали нам искренней благодарностью и привязанностью. Но всё равно это были дворовые, общие собаки. А заветной мечтой каждого юного собачника был свой, только его сопровождающий и только в его глаза смотрящий пёс.
Периодически по району проезжала специальная машина – «собачья будка», и страшные люди с крючьями отлавливали несчастных и увозили «на мыло». Как только кто-нибудь из «комитета» такую машину замечал, он обзванивал остальных. Тогда объявлялась всеобщая тревога, и молниеносно все дворовые собаки разбирались по домам, где выдерживались до отбытия врага восвояси. После чего, разумеется, спасатели срочно драили полы и проветривали квартиры, ликвидируя следы пребывания четвероногих гостей.
