Дочь понтифика

Хитросплетения страсти

Мы совсем забыли сказать, что незадолго до признания детям и признания детей своими Родриго встретил невероятно привлекательную юную красотку. Вот именно, речь идет о Джулии Фарнезе, представительнице семейства, которому в ближайшее время предстоит обрести необычайную силу.

Джулия выросла в деревне недалеко от Каподимонте, однако получила прекрасное образование, неплохо разбиралась в литературе, танцевала и музицировала, особенно хорошо играла на лютне. К моменту знакомства с кардиналом Борджиа девушка только-только достигла половой зрелости.

Джулия Фарнезе

Это была любовь с первого взгляда, способная потрясти горы. Еще бы – такая красота! Сам Рафаэль пожелал иметь Джулию своей моделью^[12].

Вице-канцлер был сражен. Ему пятьдесят восемь, он полон духовной силы, но еще и достаточно крепок телом, чтобы прижать к груди очаровательную нимфу четырнадцати лет.

Однако кто же свел эту сладкую парочку? Об этом позаботилась Адриана де Мила, двоюродная сестра Родриго и одновременно воспитательница Лукреции, а та, в свою очередь, была дружна с Джулией. И вот юной Борджиа неожиданно открываются сразу две тайны: любящий дядюшка – это, собственно говоря, ее отец, а отец – любовник лучшей подруги. Лукреция потрясена до глубины души.

Сложные душевные движения испытывает и Родриго. Он пока еще, увы, не папа – поэтому не может откровенно предаваться незаконной страсти на глазах у всей страны. Альтернатива же такова: либо отказаться от Джулии, либо, как это было уже однажды отрепетировано с Ваноццей, подобрать любовнице фиктивного мужа.

Второй вариант нравится кардиналу больше. Адриана и тут готова помочь. Как говорится, сор из избы выносить негоже, и на этот случай у Родриговой кузины есть сын – Орсино Орсини. Кандидатура подходящая, даже дважды: во-первых, находится, так сказать, в шаговой доступности; во-вторых, предполагаемый жених слеп на один глаз – всего-то и забот, что прижмурить оставшийся. Все складывается как нельзя лучше. Но надо торопиться: Джулия уже беременна – разумеется, от Родриго. Всем хочется, чтобы ребенок родился в законном браке.

Все эти обстоятельства и планы – не секрет для Лукреции, тем более что она живет в это время во дворце Адрианы. Что девушке делать? Как себя вести? По правде говоря, порой ее охватывает отвращение, ей хочется обсудить ситуацию с Чезаре, любимым братом, – ему она всегда доверялась в трудную минуту. Увы, тот в Пизе, учится в университете. Лукреция решает снова перебраться к матери, в родной дом.

Ваноцца заключает ее в объятия, и девушка заливается слезами: «Мама, у отца молодая пассия!» «Я знаю, – слабым голосом отзывается мать. – Тут целая интрига, и плетет ее твоя тетя Адриана. Я давно это поняла. Боюсь, теперь от меня избавятся».

И она, в свою очередь, разразилась плачем.

Надо признаться, что самые экстравагантные поступки сильных мира сего не вызывали до поры до времени не то чтобы общественного возмущения, но даже простого удивления. Беспринципность и бесстыдство в этой среде настолько были в порядке вещей, что нередко самые скандальные истории считались почти нормой. Старинные хроники повествуют о греховных делах, творящихся в Ватикане, без излишних эмоций. Но вот на исторической сцене под аплодисменты многочисленных клевретов и бессчетных родственников появляются Борджиа. Интерес публики – как в стране, так и за ее пределами – значительно возрастает. Ну ладно еще Каликст III, но уж его племянник Родриго… А Чезаре, сын последнего из названных, ставший, разумеется, кардиналом, а потом военачальником, этот-то каков?

Теперь дело не ограничивается доморощенными и благодушными, в общем-то, пасквилями: в хор вступают профессиональные менестрели и поэты-сатирики, бесстрашно рискуя вызвать гнев семейства Борджиа, безжалостного (как говорят) в преследовании противников и критиков.

Ситуация достигла апогея, когда разнесся слух о двойном инцесте: вы только подумайте, папа совратил дочь, да и родной брат Лукреции не остался в стороне. Какая гнусность! Впрочем, ни одного достоверного доказательства правдивости этих сплетен нет. На чем же зиждутся обвинения?

Свадьба – замковый камень триумфальной арки любви

Начнем со свадьбы Лукреции и Джованни Сфорца, двух подросших внебрачных детей. Дядя жениха, кардинал Асканио Сфорца, немало способствовал избранию на священный престол Александра VI (не стоит забывать, что до того его звали Родриго Борджиа).

Брак заключался по расчету и беззастенчиво преследовал политические интересы. Он был необходим, чтобы крепче связать папу с Лодовико Моро, который, как мы помним, тоже Сфорца. Свадьба, объединившая могущественные семейства, состоялась 12 июня 1493 года. На нее в сопровождении десяти кардиналов (среди которых и братец Чезаре, вступивший в должность несколько недель назад, поздравляем!) чрезвычайно торжественно прибыл понтифик, весь в красном пурпуре. Самим своим присутствием папа официально подчеркивает, что Лукреция – его дочь. Чезаре крепко обнимает сестру, слегка приподнимает над землей и целует в губы. Раздается всеобщее «ой». Брат! Сестру! В губы!

Джованни Сфорца

Чезаре Борджиа, Валентин

«Спора нет, Чезаре действительно любил Лукрецию, любил как брат. Может быть, даже больше – как десять тысяч братьев. Но… Она была для него единственным исключением из всех женщин, которых он не то чтобы ставил ни во что (что хотел, он от них брал), но за полноценных людей не считал. Чезаре и Лукреция сохраняли верность друг другу до конца жизни»^[13].

Однако вернемся к свадьбе. Итак, всеобщее «ой». Плюс к тому по левую руку от папы сидит Джулия Фарнезе, чья связь с понтификом в этой очередной комедии дель арте – секрет Полишинеля.

Свадебный подарок жениху от Лодовико Моро – город Пезаро. От Александра VI – тридцать одна тысяча дукатов. Но торжество не завершается брачной ночью – Лукреция, как тогда говорилось, еще не оперилась, ей всего тринадцать. По окончании церемонии папа забирает ее с собой, а Джованни отсылают в новоприобретенные владения, приставив для присмотра Чезаре. Свежеиспеченный супруг прекрасно знает, что с таким соглядатаем шутки плохи. И лишь несколько месяцев спустя молодые начинают семейную жизнь в Пезаро.

Прошло четыре года. Муж с женой сосуществуют мирно и спокойно. Хотя скука, конечно, смертная: глухая провинция, развлечений кот наплакал, придворные не отличаются живостью и фантазией. Тем не менее Джованни выглядит счастливым и влюбленным. И неудивительно. Достаточно взглянуть на известный портрет Лукреции, написанный Бартоломео Венето: перед нами прелестная девушка с лицом, обрамленным светлыми мягкими волосами, придающими ему особое очарование. Невозможно удержаться от возгласа: «Кто устоит пред этой красотой?»

Тем временем политические планы Александра VI неожиданно меняются. Что такое? Что случилось?

Театр марионеток в театре военных действий

Несмотря на предостережения осторожных советников, король Франции Карл VIII Валуа решил вторгнуться в Италию и подчинить себе Неаполитанское королевство, отобрав его у Альфонсо II. Исторические хроники рисуют двадцатидвухлетнего французского монарха человеком туповатым и страдающим манией величия. Из-за некоторой расхлябанности в движениях его прозвали roi guignol^[14].

Король-марионетка привел в готовность сорокатысячную армию. Кое-кто в Италии горячо сочувствовал планам Карла – например, Лодовико Моро, Джулиано делла Ровере и Эрколе д’Эсте (с их именами мы еще встретимся). При чем тут предательство? Просто разумные тактические и меркантильные соображения.

Лукреция

Начинается война. Французские морские силы разбивают неаполитанский флот, папское войско окружено в Романье, семейство Орсини тоже переходит на сторону неприятеля, присоединившись к прежним непредателям. Александр VI чует, чем все это пахнет, удаляется в замок святого Ангела и ожидает там лучших времен.

Карл VIII под овации «пятой колонны» (теперь к ней добивалось и семейство Колонна) с триумфом входит в Урбе^[15]. Первым побуждением папы было бежать, но он взял себя в руки, вспомнил о былой гордости и чувстве собственного достоинства и стал разыгрывать оставшиеся карты.

Для начала Александр VI отправил к Карлу VIII делегацию, состоящую из наиболее продвинутых представителей лучших фамилий. Переводчиком к ним был назначен Чезаре. Он хоть и учился в Пизанском университете, но по-французски изъяснялся так, будто окончил Сорбонну.

Встреча состоялась в палаццо Венеция, которое король-марионетка избрал своей временной резиденцией. Чезаре представил монарху делегатов. Начались переговоры.

Переводчик честно переводил, но иногда добавлял (по-французски) кое-что от себя. Например, спросил:

– Обратило ли внимание ваше величество, какую симпатию выразил к вам народ Рима? Надеюсь, вас порадовало всеобщее ликование? Кое-кто даже кричал: «Этому достойному человеку место в Ватикане! Чего мы ждем? Давайте сделаем его папой!» Ваше величество, на вашем месте я бы подумал об этом предложении серьезно: король, ставший понтификом, – это нечто небывалое!

Карл Валуа расхохотался и ответил:

– Вы очень милы и к тому же говорите на нашем языке почти без акцента. Может быть, вы мой подданный?

– Нет, ваше величество, мне бы хотелось им быть, но увы, я родился в Риме. Ах, совершенно забыл: я должен передать вам привет от моего отца.

– И кто же ваш отец?

– Папа, ваше величество, я сын Александра VI.

– Боже мой! Я и не знал, что у папы есть сын! Вероятно, вы появились на свет до того, как он начал свою духовную миссию?

– Нет, сир, я родился, когда отец был уже кардиналом. Видите ли, у нас это обычное дело. Думаю, святой престол не занимал еще ни один папа, у которого бы не было детей, любовниц и даже жен.

– Ха-ха! Какой же вы остроумный! Но можно ли говорить в подобном тоне о верховном первосвященнике Вселенской церкви?

В общем, беседа с королем Франции прошла весьма успешно. Встретившись по ее окончании с отцом, Чезаре сказал: «Этого Карла ты сумеешь проглотить со всеми потрохами. Я сервировал, можешь приступать к трапезе».

Понтифик принял монарха в Ватикане. Карл Валуа входит в крытую галерею Апостольского дворца, фанфары папского войска исполняют нечто донельзя французское, и уже одно это производит на молодого короля-марионетку неизгладимое впечатление. Он всплескивает руками и склоняется перед папой, тот идет ему навстречу, а следом на некотором расстоянии движутся не епископы, как можно было бы ожидать, а самые выдающиеся дамы ватиканского двора.

Кот начинает игры с мышкой.

Александр VI обращается к молодому монарху на латыни: «Exceslis rege qui degna stibus descendere hic Italiae magno honore civitas nostrum exultes menom matus!»^[16]

На лице Карла написан ужас непонимания. Папа громко смеется, перейдя на итальянский: «Хо-хо, я, кажется, вас напугал, мой мальчик? Не бойтесь, ваше величество!» Он помогает себе жестами. Мол, смотрите – вот мой сын, он вам будет толмачом. Карл: «Votre fils? Oh, je suis bien content de ça! Il est tellement aimable!»^[17]

Улыбающийся Чезаре изящно делает вид, что хочет преклонить колено перед королем, но тот просит его встать и заключает в объятия. Воспоследовал сеанс одурачивания.

В результате достигли такого соглашения: понтифик пропускает французскую армию через папские владения, в обмен на что король соглашается немедленно покинуть Рим с обещанием покровительства семейству Борджиа и вечной дружбы. Чезаре же последует за монархом – формально как папский легат, на деле в качестве привилегированного заложника.

Карл VIII

Карл VIII триумфально вступает в Неаполь. Альфонсо II бежит на Юг, оказывается в Сицилии и отрекается от трона. Король Франции становится единовластным правителем еще и Неаполитанского королевства.

Но Испания и другие близлежащие государства обеспокоены растущим влиянием французов на Апеннинах. Принято согласованное решение в зародыше задушить эту гадину. Так создается Священная лига. Ее заявленная цель – защита от воинственной Османской империи, но и ежу понятно, что самый опасный турок родом из Парижа, его зовут Карл, или попросту король-марионетка. Тот понимает, что ему может изрядно не поздоровиться, и как истинный стратег отводит свою армию обратно на север, то есть бежит сломя голову.

Понтифик поручает тридцатилетнему Джованни Сфорца, своему зятю, возглавить обновленное неаполитанское войско, усиленное папским контингентом, и напасть на французов. Но Джованни, следуя испытанной тактике Квинта Фабия Максима, прозванного Кунктатором, что означает «медлитель»^[18], старательно избегает прямого соприкосновения с противником: прославленный древнеримский военачальник завещал нападать на врага не раньше, чем тот окажется в затруднительном положении. Сфорца-медлитель неукоснительно преследует Карла, но, к его сожалению, затруднительных положений у французов не наблюдается.

Тем временем Валуа узнает, что навстречу ему движется еще и армия Венецианской республики. Ох, как не хочется с ней столкнуться! Нужно убираться восвояси как можно быстрее. Французы вступают в Пизу. Их и здесь встречают с восторгом, местные красавицы славят и обнимают солдат, особенно кавалеристов. Но монарх торопит свое воинство: «Любовные победы оставят нас без обеда. Впрочем, обед здесь только для рифмы, он ни при чем, речь скорее о голове», – и поспешно ведет боевые порядки к Паданской равнине.

Иногда и королю полезно склонить голову

6 июля 1495 года французская армия спустилась в долину. Но здесь близ Форново-ди-Таро ее уже поджидало войско Священной лиги, которым командовал Франческо Гонзага, маркиз Мантуи. Разразилось жестокое сражение. Французы, хоть и оказались в меньшинстве, сумели избежать разгрома и вырваться из окружения, понеся большие человеческие потери. С итальянской стороны погибло столько же народа. Потрепанный, но непобежденный, Карл VIII переходит через Альпы и таким образом возвращается на родину.

Он отправляется залечивать душевные раны в Амбуаз. Здесь с ним случается происшествие, которое можно было бы назвать комическим, кабы не последствия: проезжая верхом под каменными воротами, не склоняющий головы король-марионетка бабахнулся лбом о низкий свод и пал замертво. Конь остался невредим.

В добром здравии пребывал и зять Александра VI, правда, неизвестно где. Наконец его находят и вручают послание понтифика с настойчивым пожеланием передать командование более искусным полководцам и немедленно возвращаться в Рим. Джованни Сфорца не смеет ослушаться.

Поначалу папа внешне не выказывает ни малейшего неодобрения медлительному зятю. Напротив, в Вербное воскресенье мы видим так называемого синьора из Пезаро в базилике святого Петра, где он сидит рядом с Чезаре среди самых влиятельных людей и даже принимает во время службы освященную пальмовую ветвь из рук самого понтифика. Оттуда он спешит во дворец Адрианы де Милы к поджидающей его там жене. Лукреция взволнована: она тревожится о дальнейшей судьбе Джованни, столь неудачно проведшего военную кампанию. Как бы, не задавая прямых вопросов, узнать о намерениях папы? Способ тут же найден – иначе Лукреция не была бы Борджиа.

Джованни уходит, а дочь папы, проливая горючие слезы на глазах Адрианы и прислуги, сетует, что нет уже сил терпеть постылого супруга – трусливого и никчемного как в бою, так и в мирной семейной жизни.

Утешая Лукрецию, одна из служанок (а римские служанки знают всё) говорит:

– Не волнуйтесь, скоро вас от него избавят.

Та в ответ:

– Избавят? Как? Может быть, убьют?

Тетушка Адриана спешит прервать опасный диалог:

– Ну, не надо говорить глупостей! Зачем же так сразу – «убьют»! Есть много способов попроще и помягче, чтобы избавить. И вообще, хватит сплетничать.

На этом разговор окончен, но информация уже получена.

Когда Джованни возвращается домой, Лукреция предупреждает его:

– Милый, плохи наши дела. Отец и Чезаре намерены от тебя избавиться. Они не угрожают открыто, а это значит, что у них уже есть тайный план, хитрый и, наверное, жестокий.

Он смеется:

– Кто тебе такое напел? Прислуга?

– Послушай, дорогой, судя по твоему тону, я понимаю, что мои слова тебя не убедили, но все же прими совет: в ближайшие дни держись поближе к конюшне, и пусть там стоят оседланная лошадь и сумка с провизией на первое время.

И, поцеловав мужа, опечаленная дочь папы удаляется, шепча: «Клянусь, мне будет очень больно, если тебе причинят зло».

Как говорится, помяни волка, а он и тут. Через некоторое время в покои Лукреции входит Адриана (нет, она не волк, а всего лишь интриганка) и сообщает:

– Во дворец прибыл твой брат.

– О, какой приятный сюрприз! – восклицает сестра самым искренним тоном и отправляется в зал скульптур, приказав Джакомино, любимому слуге, принести ей туда длинный плащ.

Когда просьба выполнена, Лукреция велит:

– Спрячься за статуей Геркулеса, удушающего Какуса, и внимательно слушай.

Входит Чезаре. Она встречает его нежной улыбкой и, обнимая, громко произносит:

– Какой прекрасный подарок твой визит!

Чезаре нежно целует сестру и без долгих вступлений сразу же переходит к делу:

– Мы с отцом решили, что твой муж больше нам не нужен. Теперь он лишь помеха. Тебе предстоит снова стать незамужней дамой, а точнее говоря – вдовой.

Лукреция хочет было что-то возразить, но брат не дает ей сказать ни слова:

– О подробностях после. Не бойся, все будет шито-крыто, ни на кого не падет ни тени подозрения, на тебя уж точно.

И, быстро попрощавшись, Чезаре удаляется.

Лукреция обращается к Джакомино:

– Ты слышал? Ступай и расскажи это синьору Сфорца.

Слуга повсюду ищет Джованни и наконец находит в конюшне, где тот уже предусмотрительно вскочил на своего турецкого скакуна. Джакомино передает услышанное, и муж Лукреции, дав коню шенкеля, галопом уносится прочь. Он летит стрелой без устали, не останавливаясь даже затем, чтобы дать рысаку напиться. Хроники утверждают, будто Джованни добрался до Марке за сутки. Ни один конь не смог бы такого выдержать. И точно: в воротах Пезаро скакун рухнул замертво.

Лукреция исчезает

А мы опять вернемся в Рим. Снова конюшня дворца Адрианы, но теперь здесь Лукреция с большим баулом в руках. Ее никто не сопровождает. Она приказывает седлать и легко, как настоящая амазонка, взлетает на спину лошади, укрепляет поклажу и, пришпорив, стремительно покидает столицу.

Только в сумерках Адриана де Мила заметила, что Лукреции нигде нет, а когда зазвонили к вечерне, уже по-настоящему разволновалась и послала слугу узнать, не задержалась ли дочь папы в гостях у матери. Нет, у Ваноццы в тот день она вообще не появлялась.

Дрожа от ужаса, Адриана сообщает о случившемся святому отцу. Тот в это время ужинает с послами, но немедленно отдает начальнику охраны приказ провести расследование. Разыскные мероприятия поручаются людям опытным, и вскоре становится известно, что госпожа выехала на лошади с поклажей по направлению к Аппиевой дороге. Может быть, просто на прогулку? Тогда поклажа зачем же? Выходит, сбежала.

Джоффре Борджиа

На следующий день папе доложили, что его младшенький, Джоффре, еще накануне вернулся из Неаполя и, вероятно, виделся с сестрой. Сейчас находится в доме матери.

Молодого человека доставляют в Ватикан. Сначала Джоффре отрицает, что вчера общался с Лукрецией, но отец грозен и настойчив – приходится сказать правду.

– Да, папа, мы с ней общались. Она была очень взволнованна. Говорила разное. Например, что вы с Чезаре задумали убить ее мужа.

– Экий вздор! Факты-то, факты где?

– Ну не знаю. Я в подробности не вникал, – отвечает молодой человек, – не до того как-то. У меня свои проблемы.

– У тебя? Какие же?

– Ты не знаешь? А ведь весь Рим считает, что папа Александр VI способен мгновенно проникать в самые сокровенные мысли и тайны!

– О чем это ты? О каких таких тайнах говоришь?

– Лично я – о тех, которые касаются нашей семьи.

– Слушай, нечего крутить вокруг да около. Не юли. Говори прямо.

– Прямо так прямо. Разве не проблема, что Чезаре просто так, забавы ради, силой овладел женой собственного брата, моей Санчей?

– Да ты что?

– Брось, отец, теперь ты сам начинаешь юлить. До свидания, я возвращаюсь в Неаполь.

– Стой! – понтифик хватает младшенького за руку. – Я узнал об отвратительном поступке Чезаре только недавно. От-вра-ти-тель-ном, так ему и было заявлено. Я отругал его самым основательным образом. Знаешь, что он мне ответил? «Будь ты хоть сто раз папа-распапа, не смей соваться в мои дела. Занимайся лучше своими делишками. Я ведь никогда не читаю тебе морали, а вообще-то, мог бы». Ну что на это скажешь?

На это растроганный Джоффре сказал, что после того, как он поведал Лукреции о своей проблеме, она стала проклинать всех и вся, включая отца и старшего брата, яростно крича во весь голос: «Довольно! Я убегу! Не хочу больше жить в этой мерзости! Какая подлость! За один день я узнала, что самые близкие люди замышляют убить моего мужа, а Чезаре еще и насильник! С меня довольно!» – и при этом доставала из сундуков верхнюю и нижнюю одежду, бросая то и другое в баул и многократно повторяя: «Лучше умереть в монастыре, чем жить в таком позоре!»

– Вот оно! – вскочил понтифик. – Ага, значит, она укрылась в монастыре. И как это мне раньше не пришло в голову?

Воспоследовал приказ прочесать все городские женские обители. Вскоре место, где скрывалась дочь папы, было обнаружено: Сан-Систо.

Папа немедленно туда направляется – один, безо всякого сопровождения. Может быть, боится лишних глаз и ушей, опасных для вынашиваемых планов и скрываемых тайн. Может быть, действительно испытывает искреннюю отцовскую любовь, чурающуюся посторонних.

– Я же тебя люблю! Я на все готов ради тебя!

– Отец, любовь, которую ты мне демонстрируешь, меня не устраивает, – говорит дочь. – Это не настоящая любовь. Тебе кажется нормальной та жизнь, которую ты мне навязываешь? Все детство я думала, что жалкий человечек, называвшийся мужем моей матери, мой папа. Ничего себе любовь! Мы с братьями считали, что высокочтимый кардинал, могущественный и умудренный, – наш добрый дядя. Как вдруг выясняется, что никакой не дядя, а материнский любовник с двадцатилетним стажем, понаделавший ей четырех ребятишек. А потом оказывается, что все это не в счет, а вот пассии дамского угодника от святой церкви поистине бессчетны. А потом ты сходишься с моей подругой-красавицей, совсем молоденькой, да еще и подыскиваешь ей подставного мужа, у которого нет ни гроша за душой и всего один глаз. Чего только ни сделаешь ради соблюдения приличий! Потом наступает мой черед. Вы с Чезаре придумали, как привлечь на свою сторону герцога Миланского, Лодовико, который иногда мешал вам творить все, что заблагорассудится. Почему бы не породниться – и все дела? У Лодовико есть племянник, правда бастард, но и Лукреция незаконнорожденная – славная выйдет парочка. Ничего, что он вдвое старше, обоюдная выгода налицо. Моего мнения, заметь, никто не спрашивает, вот это любовь! А кого тут спрашивать – много ли понимает девчонка тринадцати лет? Когда-то ты учил меня в папской конюшне, как выбрать жеребенка для выездки. «Все они, в общем-то, хороши. Для начала попробуй хоть этого, а если он чем-нибудь не подойдет, укажи на другого, вели почистить как следует – и он твой». Но Джованни выбирала не я – за меня это сделал ты. Я не спорила, я была послушная дочь, хотя мечтала (маленькие девочки тоже мечтают) совсем не о таком муже. Странно, но твой выбор оказался не столь уж плох. Во-первых, Сфорца меня полюбил, а во-вторых, с ним я почувствовала себя живым человеком, а не шахматной фигурой, которую передвигают по клеточкам туда-сюда.

После долгого молчания папа задумчиво произнес:

– Должен сказать, что, судя по всему, ты знаешь меня лучше, чем я сам. Следовательно, оправдываться бессмысленно и глупо. Я сделал то, что сделал, и жил так, как жил. Но клянусь тебе, что, блуждая по лабиринту, упираясь в тупики то здесь то там, искренне надеюсь из него выбраться.

– Оставь, отец. Что значит «выбраться»? Может быть, сделать выбор? Какой? Отречься и самому уйти в монастырь? Смешно. Но я не в том настроении, чтобы веселиться.

– Ладно, понял. Сегодня не мой день. Надеюсь, что, живя в этих стенах, ты будешь иметь время для раздумий и, поразмыслив, сумеешь понять и простить всех нас. Ради всех нас, милая.

Завершая мизансцену, достойную лицедеев высшей квалификации, понтифик ушел, напоследок обернувшись так, чтобы видны были слезы, обильно текущие по щекам.