Buch lesen: «КГБ против СССР»

Пролог

20 мая 1976 года, Москва

Май – обманчивый месяц. Казалось бы, весна уже подходит к концу и стремительно приближается жаркое лето, как вдруг грозы превращают столицу в сплошную плавающую средь каналов Венецию, тучи сгущаются над привычно солнечным московским небом, ветра усиливаются, и вся природа словно бы говорит уставшим от слякоти и зимне– весенних холодов жителям самого прекрасного города Земли: «Не спешите. Лето в этом году отменяется». Ну или: «Переносится на неопределенный срок». Людям с метеорологической зависимостью переносить такие времена бывает тяжело – и особенно тяжело вечерами, когда вынужденное безделье заставляет сосредотачиваться на некстати обостряющихся недугах, а ливни и грозы заряжают свои мощнейшие бомбардировки на целую ночь, заставляя несчастных, измученных хроническими болезнями людей, ворочаться с боку на бок в тщетных попытках уснуть.

Председатель КГБ СССР Юрий Владимирович Андропов был из их числа – и потому ужасно не любил вечерами возвращаться домой. В такие минуты его охватывала хандра – все говорило о том, что вот– вот придется лечь в постель, а это значит, снова ноющие боли во всех без исключения больных органах его. Болезнь не разбирается в чинах и не знает классовой теории – и потому почки всемогущего главы силового ведомства всю ночь будут ныть, отдаваясь нестерпимой болью в спине; диабет, словно сговорившись с ними, устроит ему всенощную изжогу; а позвоночник и ноги просто будет ломить от ветра и слякоти. Именно поэтому в такие периоды Андропов старался допоздна задерживаться на работе, а, если таковой не было, посвящал свои вечера театру – если представление хорошее, то неприятное ощущение от боли словно бы отступает. Конечно, это самовнушение, но в конце весны заснуть у Юрия Владимировича получалось только с его помощью.

Сегодня же, в пику обычно приподнятому настроению, сопровождавшему Андропова после свиданий с Мельпоменой, он вышел из здания МХАТа имени Чехова в компании своего заместителя Чебрикова в подавленном состоянии. Вышел – и посмотрел на небо. Средь непроглядной темноты виднелись тучи, которые не обещали ничего хорошего. Видавшему виды, хоть и не коренному, москвичу казалось в такие минуты, что лето и впрямь никогда не наступит. Вдобавок к отвратительной погоде неприятный осадок оставил сам спектакль – давали «Свадьбу Кречинского».

– Что это за спектакль такой? – пробурчал Андропов. – Кто автор?

– Сухово– Кобылин, русский драматург начала ХХ века, – ответил Чебриков.

– А что у него в жизни такого ужасного случилось, что он так ненавидел правоохранительные органы?

Заместитель улыбнулся– он начал понимать, почему произведение классика русской драматургии привело Андропова в такое негодование.

– Он несколько лет провел в тюрьме по ложному обвинению в убийстве своей любовницы, французской актрисы…

– Теперь понятно, – брезгливо отмахнулся Андропов, косо взглянув на своего заместителя. После спектаклей они обычно делились впечатлениями, прогуливаясь вокруг театра или в его окрестностях, не спеша по домам. Чебриков не был метеозависимым – он больше зависел от своего начальника, и потому всегда охотно составлял ему компанию как в прогулках, так и в сомнительно– квалифицированных его критических откликах об увиденном. – Все– таки правильно революция этого дурака Николашку уничтожила. Что значит «по ложному обвинению»?

– Значит, не доказали.

– Вот именно, что не доказали. А это никак не означает, что события преступления не было или он был в нем невиновен. Значит, плохо работали. Значит, не место на земле такому государственному строю. Вот у нас, например, какой процент оправдательных приговоров, когда не доказывают?

– Если по стране, то процентов 18%. Если вы говорите о работе Комитета, то ноль.

– Вот. Значит работаем сносно.

– Ну зачем так критично, Юрий Владимирович? Работаем неплохо.

– До «неплохо» нам еще дожить надо… Нет, ты как хочешь, а я больше в театры ходить не буду.

– Почему? Вам же так нравилось всегда…

– Всегда нравилось, а теперь разонравилось. Ложи все сроду заняты, так я сижу в партере сразу на трех рядах – на первом мы с тобой, а на двух остальных охрана. Краснеть скоро начну – все зрители только и смотрят, что не на игру актеров, а на меня. А мне хоть сквозь землю провалиться в такие минуты.

– Ну почему? Сами же говорите, что работаете сносно…

– Это вы, Витя, работаете сносно. Вы, заместители, на чьих плечах, по сути, организация всей работы Комитета. А я как первый человек есть лицо, скорее, государственное. Я все больше на трибуне Мавзолея да в ЦК. А вот эти организации, милый мой, работают как нельзя хуже. Ну что это такое? Ты когда последний раз в магазине был? Пустые полки там видел? А еще что видел? Ничего? Вот и я ничего, если бы не спецзаказы, давно бы уже или с голоду опух или от хронических болезней умер, а их у меня, ты знаешь, немало. Вот и выходит, что люди смотрят мне в спину критичными взглядами, в которых читается один и тот же вопрос, а ответить– то я им только и могу, что: «Извините, граждане, я в КГБ работаю, я к Госплану и к ЦК отношения не имею». А им– то какая разница?! Для них мы все одним миром мазаны. И потом – что значит «Я – ни при чем»? В полномочия КГБ входит охрана социалистической законности и собственности. Если бы на местах все делалось в строгом соответствии с указаниями того же Госплана, не было бы взяток и воровства, то, наверное, и продовольственное обеспечение у нас не хромало бы! Богатейшая в мире страна, и до такого уровня жизни людей довели! Уму непостижимо! Так вот, если бы нарушений законности не было на всех этапах реализации продовольственной политики КПСС – от высших кабинетов до сельмагов, – то все было бы иначе. Не краснел бы я до ушей, если бы работал Комитет как положено…

– Юрий Владимирович, вы ведь делаете все, от себя зависящее. Но и вы не всесильны. Есть люди с большими полномочиями, которые, к сожалению, думают иначе, и вы это знаете…

Андропов с чувством обреченности посмотрел на Чебрикова и кивнул в сторону машины. В салоне андроповской «чайки» разговор продолжился.

– Знаете и о том, что покровительствует всему этому воровству сплошь и рядом МВД…

– Да уж, знаю. Смотри, Щелоков – наглец, никуда от него не денешься. Совсем страх потерял. В самом центре Москвы, у нас под носом свою контрразведку создал, особый отдел! – Андропов кивнул за окно. Взгляды его и Чебрикова устремились на 11 этаж гостиницы «Россия», которую они сейчас проезжали. – Информацией едва ли не больше нашего обладает! Такую агентурную сеть развел, столько дел благодаря ей раскрыл, что мама не горюй! Да еще, мерзавец, добился у Генсека запрета Комитету вербовать сексотов в своем Министерстве…

– Ну против Генсека мы бессильны, а в остальном все в наших руках, – еле слышно процедил Чебриков. Голова председателя КГБ после шумного и эксцентричного спектакля болела, звуки внутри нее сливались в единую какофонию, но эту фразу своего заместителя он разобрал четко.

– Что ты сказал?

– Я говорю, что этому его спецотделу мы запросто кислород перекрыть можем. И в прямом, и в переносном смысле. Тут все в наших руках, Юрий Владимирович, все в наших руках…

На следующий день

Совещание у министра внутренних дел СССР Николая Анисимовича Щелокова подходило к концу. Общие сводки, цифры, результаты работы, краткие отчеты по наиболее резонансным делам. Министр дополнительно проверил условия содержания в некоторых ИТУ Украины, результатами проверки остался недоволен и поручил начальникам отделов провести дополнительную инспекцию, после чего объявил, что все члены коллегии Министерства свободны, попросив остаться двух своих заместителей – Крылова и Папутина.

– Ну как. Виктор Семенович, дело «Океана» продвигается? – спросил министр, глядя на Папутина.

– Так точно, товарищ генерал армии. Агентурный отдел, – он сверкнул глазами в сторону сидящего напротив Крылова, – сообщает, что, помимо хищений рыбной продукции в сети магазинов «Океан» Фельдман и Фишман причастны также к незаконному экспорту черной икры за рубеж.

– Вот даже как?! Очень интересно. И с чего все началось?

– Видите ли, специальным приказом Министерства рыбной промышленности сети магазинов торгово– производственной фирмы «Океан» установлена довольная значительная, в масштабах отрасли, процентная степень допустимой усушки, утруски, порчи продуктов – 10%. На деле объективно порче подвергается не более трех процентов, но списывают под это дело торговцы рыбой все десять, ни граммом меньше. Почти всегда списанию подвергается икра, которую, как известно, очень сложно испортить ввиду большого содержания в ней соли. Списанная икра по актам утилизируется, хотя, по сведениям того же агентурного отдела, нет ни одного реального доказательства уничтожения хотя бы тонны ценного морепродукта.

– Куда же она девается?

– Уходит за рубеж.

– В обход КГБ? – удивленно вскинул брови министр. – Это как такое возможно?

– Просто. Рыболовецкий сейнер, уходящий в путину в свободную экономическую зону, в порту выхода досматривать никому в голову не взбредет…

– Хитро придумано, – улыбнувшись, Щелоков откинулся в кресле. – Выходит, что несколько лет назад, когда министр рыбного хозяйства Ишков настоял на передаче всех функций по добыче и реализации рыбной продукции от Минторга его министерству, он просчитал все на шаг вперед. Якобы испорченная икра грузится на сейнер – даже если кто– то досмотрит, вот вам, товарищи проверяющие, акт о списании. Куда ее девать, как не в море? И, если она испорченная, зачем же засорять отечественные водоемы? Выкинем ее в Японии…

– Совершенно верно. В Японии к сейнеру, на котором, как известно, функционирует рыбный завод – именно здесь, в момент добычи, рыбу моют, солят, в общем, приводят в полный товарный вид, а также отгружают на торговые корабли, возвращающиеся в СССР и отплывающие из него с официальными государственными контрактами на поставку рыбной продукции, – подходит советский корабль, который должен доставить партию полученной здесь же рыбы, скажем, в Турцию или Францию. Грузится – все честь по чести. И тут же в его трюмы сгружается списанная икра, которую в порту приема встречает уполномоченное лицо Минторга…

– Значит, верхушка тоже вовлечена в эту преступную схему?

– Без верхушки ничего бы не было. Никто бы просто не позволил списывать столь дорогостоящий продукт. Так что, я думаю, без нашего дорогого Юрия Владимировича, здесь не обошлось…

– Но– но, – одернул подчиненного Щелоков. – Чтобы обвинять членов ЦК, нужны веские доказательства…

– Они есть, но о них чуть позже. Так вот. Встречает эту нашу якобы списанную икорку кто– нибудь из начальников отделов ишковского министерства, торгпред какой– нибудь, которому поручено сдать партию рыбных товаров местному покупателю и получить с него по счету. А одновременно с этим и икру ему, что называется, загоняет.

– А как он потом провозит валюту в СССР?

– А никак. Он прямо там затаривается дефицитными в СССР вещами и спокойно провозит их в чемоданчике. Картины, джинсы, драповые пальто, кожа на меху – все это за определенный процент возвращается Фельдману и Фишману, которые спокойно распихивают полученное среди своих знакомых и, тем самым, возвращают себе похищенные честным трудом у государства деньги.

– И сколько, по твоим подсчетам, за одну путину уходит икры? Списание– то ведь происходит каждый месяц? А путина – раз в два или в три месяца, так? Это же фантастическое количество накапливается по всей сети розничных магазинов, открытых во всех крупных городах Советского Союза!

– Да, сумма немаленькая.

– Так как же тогда этот твой торгпред провозит такое количество вещей? У него личных вещей на границе получается целый эшелон, не меньше?

– Не совсем. Определенную часть он спокойно провозит через границу…

– Взятка КГБ?

– Нет, Николай Анисимович. Взятка – это небольшая часть от целого, отдаваемая, чтобы только это большое целое сохранить…

– Хочешь сказать, что КГБ забирает себе едва ли не половину суммы, вырученной от продажи икры в валюте? Но кому это надо? Я не думаю, чтобы Андропов…

– Конечно, не в собственный карман. А спецоперации? На их проведение обязательно нужна валюта, а ее в советском бюджете очень ограниченное количество – и вы, как член ЦК, это знаете. Здесь же валютная подушка практически неконтролируемая. Подумайте сами – в честь чего Ишкову разрешили нагрузить на его крохотное и убогое министерство такие функции? Без поддержки членов ЦК, особо приближенных к Леониду Ильичу, эта цель была бы недостижима.

– Думаешь, Андропов принял в этом участие?

– Без сомнения. Интерес – пусть не свой личный, а своего ведомства, но тоже корыстный, – он всегда преследовал.

– Но, как ни крути, получается, что берет он эту валюту не из воздуха и не за счет каких– нибудь неучтенных ресурсов, а напрямую из казны? Обворовывает государство, прикрываясь благими намерениями?

– Вы – министр, лицо, ему равное. Только вам судить о квалификации подобного рода действий. Я лишь докладываю вам обстановку и излагаю свои соображения.

– Послушай, Виктор, – от волнения, навеянного услышанным, обычно сдержанный и тактичный министр перешел на «ты», – ты должен разрабатывать это дело очень и очень активно. Без железобетонных доказательств, на одних только догадках, какими бы приближенными к реальности они ни были, такого обвинения нам не построить! И оставлять это дело, спускать его на тормозах – означает вступить в негласный сговор с преступниками, начать их покрывать.

– Согласен с вами, Николай Анисимович. Опасную и сложную цепь ведем. А ведь мы смогли выйти на нее, сугубо благодаря агентурному отделу… – Папутин с одобрением в глазах взглянул на Крылова.

– Да, Сергей Михайлович нам очень помог. Такую службу внутри МВД завели, что Андропов с Чебриковым локти себе до сих пор кусают! Главное, ведь, что? Что у них, с их сверхмощным аппаратом, который еще со времен СМЕРШа ковался, таких результатов нет, как у нашего особого отдела за считанные месяцы его работы! А все почему? Потому что, как прав Виктор, там не хотят работать. Верхи. А низы, как водится, не могут. А мы и хотим, и можем! – министр рассмеялся, встал, вышел из– за стола, подошел к сидящему напротив Крылову и дружески похлопал его по плечу.

– Тут целый ряд факторов, и не на мне сошелся клином белый свет, – смущенно отмахнулся Крылов. – Преступности у нас действительно через край, и понятное дело, что без покровительства правоохранительных органов такого уровня она достигнуть сама не могла – по крайней мере, об этом говорит международный криминологический опыт. Поэтому и нужен был прорыв, и мы его сделали. Но не без вашей помощи, товарищ министр – если бы не вы, не было бы указания ЦК о запрете КГБ вербовать сотрудников в рядах МВД, а без него работа всего нашего секретного или агентурного, как говорит Виктор Семенович, отдела, пошла бы насмарку.

– Типун тебе на язык, Сергей Михайлович, – посмеялся Папутин. – Даже вслух таких вещей не произноси…

26 мая, 00 час 30 мин

Пожар на 10 этаже гостиницы «Россия» вспыхнул как гром среди ясного неба. Постояльцы улеглись, самая большая гостиница страны заснула, когда в соединительных стенах 10 и 11 этажей северной башни, в вакуумном плинтусе, через который проходила проводка, внезапно возникло короткое замыкание. Оно быстро распространилось на включенные в верхних этажах электроприборы и вызвало практически полное выгорание трех этажей гостиничного крыла. Позже начальник отделения пожарной охраны Кулымин, прибывший на место, доложит следователю по особо важным делам Генпрокуратуры СССР Владимиру Колесниченко:

– Тут тонкость в чем. Если это и поджог, то поджигатели настолько профессиональные, что буквально прямо разведчики какие– то. Я вам расскажу, а вы сами соотнесите факты и цифры, как говорится. Снизу, с 10 этажа, был подан в проводку ток высокой мощности. Обычно проводки в гостиницах устанавливаются по одной на этаж, а здесь почему– то проводка соединяла 10, 11 и 12 этажи северного крыла… Ну это ладно, гостиничный электромеханик чего– то намудрил, Бог ему судья… Так вот на 10 этаже включили какой– то мощный аппарат. Знаете, в деревнях, когда валенки валяют, ток такой мощности подается, что свет вырубает чуть ли не во всей округе. Или, если у вас сосед– сварщик, то вы тоже, наверняка, хоть раз становились свидетелем такого вот номера… Включили, значит, на минуту буквально, а потом выключили сразу, но разряд был дан такой мощности, что электросистема, соединяющая почему– то – непонятно, почему, – три этажа, не выдержала. Она бы вырубилась сразу, сработала бы автоматическая система отключения, если бы где– то на этих этажах не стояло столь же высокомощное оборудование, по несчастью включенное в этот самый момент. Получается, система была запитана и готова к таким перепадам и ориентирована на то, чтобы не выключаться ни при каких обстоятельствах. Что там именно стояло, нам выяснить не удалось – когда мы приехали, все три этажа полыхали так, что света белого не видно было.

– Скажите, – спросил Колесниченко, – а, если бы кто– то находился в это время на 11 и 12 этажах и смог бы выключить эти приборы, пожара можно было бы избежать?

– Сложно сказать, – задумался инспектор. – Понимаете, мы же не знаем, что именно за приборы там были – ручные, автоматические, соединялись параллельно, последовательно… Кто ж теперь разберет? Мы было хотели свою службу дознавателей подключить, чтобы они с обгоревшими остатками приборов поработали, но тут набежали сотрудники милиции, да вроде как даже из Центрального аппарата приехали, вроде бы сам замминистра – понятное дело, пожар в такой гостинице, где столько народу, в том числе оттуда, проживает. Все изъяли, сказали, на экспертизу. Мы противиться не стали – у них специалисты более квалифицированные… Да и потом, знаете – баба с возу, кобыле легче…

Собеседники улыбнулись. Следователь задал последний вопрос:

– Вы человек опытный. На ваш взгляд, что все– таки, пусть даже по вашему предположению, могло быть включено на 10 этаже, что привело к пожару?

– Сложно предположить, но здесь же очень много иностранцев живет. Привозят с собой разную аппаратуру, электроприборы. Знаете, у них сейчас электрочайники появились – не такие, как у нас, что воткнул в розетку, он и кипит, а умные какие– то, сами включаются, сами выключаются. Им больше электричества нужно. А магнитофоны? Не просто стереофонические, а с какой– то цветомузыкой – страшно сказать, сколько он мегавольт жрет! Прошлый раз на 5 этаже замыкание было, вызывали – выяснилось, что там какие– то музыканты остановились, включили свои гитары да синтезаторы и репетицию устроили. Так что в этом, думаю, не есть камень преткновения. Важно, что таких приборов набито было на трех этажах полно и ни один не был выключен. Потому я и говорю вам – если рассматривать версию поджога таким образом, то кто, кроме разведчика, мог знать, что целая сеть запитана на 120% включенными мощными аппаратами в ночное время суток? Кто? Исключено, чистая случайность… Я вот тоже думаю… Не мое это дело, но… Вы же знаете, сколько последнее время ввозится в страну электроприборов с Запада, чтобы здесь продавать? Вы следователь, вы знаете. Фарцовщики вокруг «России» километровые круги нарезают. А, когда берешь товар, его надо проверять. Может, большую партию привезли, а наши умельцы тут решили их опробовать? Вот и наделали пожару.

Закончив беседу с инспектором, Колесниченко проверил работу оперативников МВД, которых действительно кишмя кишело на месте пожара, убедился воочию, что его присутствие здесь и сейчас роли не играет и уехал домой, чтобы проанализировать все услышанное и подготовиться к утреннему докладу Генеральному прокурору Руденко. Ночное дежурство по Прокуратуре СССР выпало для молодого следователя неудачным, но делать было нечего – следовало готовиться к тому, что с утра пораньше все подчиненные, не исключая начальника Следственной части, традиционно получат на орехи за допущенный пожар. Ну или за то, что через секунду не нашли поджигателя. Ну или за то, что в течение ночи не установили самовозгорание. В общем, найдется за что. Как обычно в таких случаях, ЧП влечет за собой шапочный разбор во всех ведомствах, так или иначе задействованных в последствиях трагедии – от гостиничного буфета до Министерства транспорта СССР. Однако, планам следователя как следует все обдумать не суждено было сбыться – стоило ему доехать до своего дома на Новоясеневском проспекте, как машина с милицейскими мигалками нагнала его.

Следователь вышел из своей машины, из сопровождающей – а вернее, преследовавшей, навстречу ему вышел человек в форме полковника милиции.

– Товарищ Колесниченко?

– Он самый.

– Полковник Макаров, адъютант министра.

– Очень приятно.

– Скажите, вы дежурили ночью по городу от Прокуратуры СССР и выезжали на пожар в гостинице «Россия»?

– Я.

– С вами хотел бы поговорить министр внутренних дел Николай Анисимович Щелоков.

– Пожалуйста, я утром могу к нему приехать.

– Если возможно, сейчас. Моя машина к вашим услугам, после беседы мы вернем вас к вашему дому.

Колесниченко с шофером прокурорской машины переглянулись – ночь следователю все равно предстояла бессонная, так уж лучше провести ее в сборе информации, чем в переливании из пустого в порожнее, ведь пока ему удалось выяснить практически мало. Он кивнул головой и шагнул навстречу министерскому адъютанту.

Через полчаса они поднимались по лестнице в здании МВД на улице Житной, где ночного гостя ждал Николай Щелоков.

Он принял его в комнате отдыха – ночной пожар застал министра дома, как пожилому человеку ему сложно было подорваться с места и сразу приступить к работе в кабинете, а может быть, он просто не хотел, чтобы все подчиненные понимали, что случилось ЧП. Хотя, Колесниченко показалось, что спящее министерство давно всю ночь стоит из– за произошедшего на ушах.

– Здравствуйте, Владимир Иванович, – министр протянул руку следователю, обратившись к нему очень уважительно, чем немало удивил его.

– Здравия желаю, товарищ генерал армии!

– Вольно. Садитесь.

Министр указал ему на резной стул напротив небольшого столика у дивана, на котором сидел сам. На столике расположились две чайные пары, сахарница, нарезанный лимон.

– Чаю, кофе?

– Нет, спасибо. Если можно, ближе к делу. Зачем вы меня вызвали?

– Я вас не вызывал, это не в моей компетенции. Я попросил вас приехать с тем, чтобы услышать ваши впечатления от пожара… Каковы ваши предварительные выводы, если, конечно, это не тайна следствия…

– Ну что вы, товарищ министр… Вывод сделать сложно. Инспектор пожарной охраны – единственный разумный человек, с кем мне удалось переговорить на месте происшествия, – утверждает, что речь идет о трагической случайности. Хотя много в его рассказе и нестыковок…Основной вопрос все же в том, что именно было включено на трех этажах гостиницы и что, в конечном итоге, и повлекло возгорание? Инспектор утверждает, что в момент замыкания на всех трех этажах работали какие– то сверхмощные электроприборы, запитка которых и не дало системе выключиться при перепаде напряжения. Они работали, как я понял, принудительно, но от общего гостиничного генератора…

– Я вам расскажу, что там стояло.

Колесниченко опешил, но прервать министра не решился.

– Понимаете, несколько месяцев назад я, вместе со своими заместителями Крыловым и Папутиным, заручившись поддержкой Леонида Ильича, создал под эгидой Министерства своего рода особый отдел – эдакое подразделение контрразведки, которое запустило, если можно так сказать, щупальца в дела криминальных структур. За несколько месяцев раскрываемость выросла в разы, мы окончили фактом ряд давно подвисших уголовных дел…

– Вы сказали «контрразведка». Но это же дело КГБ!

– Именно. Мы тогда задумались – если преступность в стране так высока, то не может быть, чтобы не покрывалась она со стороны силовых министерств и ведомств. Вскрыли очень много коррупции в собственных рядах, что доселе недоступно было органам КГБ – еще в начале 1970– х я ходатайствовал перед ЦК о принятии постановления, запрещающего КГБ вербовать сотрудников в рядах МВД. ЦК тогда пошел мне навстречу. Так вот. За это непродолжительное время, что существовал спецотдел, мы выявили также преступления коррупционной направленности в высших сферах Комитета…

– Ну и ну…

– Именно. И отдел этот, скрытый от посторонних глаз, находился как раз на 10, 11 и 12 этажах гостиницы «Россия». Теперь вы понимаете, какие приборы там стояли и почему они не могли быть выключены?

– Да. Также понимаю и слова инспектора о том, что сотрудники вашего министерства сразу же произвели выемку всех останков сгоревших помещений…

– Верно. Но вы не знаете главного – неделю назад мы добыли… практически добыли доказательства причастности высшего руководства КГБ к беспрецедентному хищению государственных средств. Как и откуда и кем они похищались, я вам рассказывать не буду, ради вашей же безопасности. Но я думаю, что Андропову стало известно о нашем расследовании…

– …как, наверняка, ему было известно и место дислокации отдела.

– Совершенно верно.

– Потому случайно и был подан ток высокого напряжения именно в сторону проводки северного крыла, соединяющей 10, 11 и 12 этажи…

– Комментарии излишни.

– А зачем тогда вы меня сюда пригласили?

– Чтобы предостеречь от ошибки, которую вы можете совершить, объективно и беспристрастно расследуя это дело. Следов сотрудников КГБ там оставлено великое множество – Папутин и Крылов мне уже доложили, что за несколько минут до пожара по пожарной же лестнице проследовали несколько человек, не проживавших в гостинице, согласно показаниям администратора. Но все другие сотрудники отеля это упорно отрицают – значит, понимают, о ком идет речь. Казалось бы, дело за малым – провести оперативные мероприятия внутри КГБ и усадить виновных за решетку. Но я не дал им этого сделать и вас предупреждаю – не надо. Андропов заявил о себе очень громко, он сказал, что пойдет на любые жертвы, ни перед чем не остановится, чтобы спасти свою репутацию. И вас прошу – если хотите сохранить себе жизнь и работу, утром доложите Роману Андреевичу, что речь идет о бытовом возгорании. Он очень влиятельный человек, и своим расследованием вы можете навредить и себе, и нам.

– Но ведь, создавая отдел, вы понимали, что натолкнетесь на его противодействие… Изначально это было попыткой выхватить из рук КГБ часть их функций, а значит, часть их власти.

– Да, но я не думал, что все зайдет так далеко. Обычное противостояние двух силовых ведомств – когда такого не было? Социалистическое соревнование, подстегивание друг друга – во всем мире такой противовес рождает только новые успехи в борьбе с преступностью. Но, как видно, не у нас. Недооценил я врага. Для него человеческие жизни ровным счетом ничего не стоят…

– Согласитесь, странно слышать это из уст министра внутренних дел о начальнике контрразведки.

– Согласен, но это странно при обычных обстоятельствах. А мы с вами давно уже поставлены за их рамки. Понимаете, о чем я говорю?

Колесниченко подумал и тихо произнес:

– Да. Думаю, что понимаю.