– Хотите тоже? – вроде шутя, предложила я. Виктор пожал плечами. Сел рядом. Уставился на меня с ожиданием.
Вот черт! Он реально согласился… Я поспешила уткнуться в письмо. Виктор, с промедлением тоже взялся за свой лист, посмотрел на него и через секунду на меня. Спросил озадаченно:
– Как ты начала?
– Не знаю. Просто написала "уважаемый дедушка Мороз".
– А почему "дедушка"? И почему с маленькой буквы?
– Потому что это социальная роль, а не имя собственное. Как, например, тетушка Марта. Хотя, если так подумать, это неправильно и даже невежливо. Нельзя называть бабушкой и дедушкой просто обычных стариков на улице. Они ведь могут и не быть бабушкой или дедушкой. В смысле, у них может и не быть внуков. Или внуки есть, но тогда старички будут "бабушкой" и "дедушкой" исключительно для их внуков.
– Хочешь скачать, что мне следует начать "уважаемый старик Мороз"?
– Это было бы вежливо.
– Напишу просто "Дед Мороз".
– Хорошо.
– А дальше?
– Ну, я спросила "как дела?" и "как поживаете?".
– В этом есть смысл?
– Нет.
– Понял. А потом пожелания, что бы ты хотела в будущем году?
– Угу.
– И что ты написала?
– Если скажу – не сбудется.
– Что-нибудь про мир во всем мире?
– Ну…
– Точно не сбудется.
– Да ну Вас.
Мы снова замолчали, погружаясь в текст письма.
– У меня не получается придумать ничего существенного. Только пресловутое "быть счастливым, – Виктор задумчиво постучал ручкой по столу.
– Можете попробовать расписать все мелочи, которые делают Вас счастливым. А потом попросить, чтобы в будущем году этого было больше.
– Килька в томате.
Я уставилась на Виктора. Он оставался с самым серьезным видом, на который был способен.
– Вы дурак, – призналась я.
– Что ты написала?
– Не скажу.
– Покажи.
– Нет. Никто не должен читать письмо. Я схожу на почту, куплю конверт, марки и отправлю на север.
– Какая глупость, – мне показалось, что Виктор сейчас назовет меня незрелой, тупой, и никогда больше со мной не заговорит. Но вместо этого, он стал объяснять как правильно связаться с Дедом Морозом: – Письмо кладут под елку. И если хорошо себя ведешь, то после Нового Года рядом с письмом появляется подарок, который ты просила.
– И Вы получаете подарок и от родителей, и от Деда Мороза?
– Нет, понятно же, что это родители покупают.
– Получается в письме Вы просто пишите родителям список того, что хотели бы получить?
– Да.
– Кильку в томате?
– Ну, например.
– А как же элемент волшебства?
– Трах-тибидох килька в томате.
Я посмотрела на Виктора как на дурака. Он рассмеялся.
– Ладно, значит надо поставить елку, – я заерзала на стуле, сразу же представляя куда поставлю в своей крохотной квартире целое дерево. Ставить было категорически некуда.
– У меня нет елки, – признался Виктор.
– Ее ближе к двадцатым числам продают.
– Имеешь в виду живую, срубленную?
– Да.
– Это неэкологично.
– То есть у Вас совсем нет елки? А под что Вы кладете подарки? Или у Вас искусственная ель? Это ужасно. Это ведь все равно что покупать резиновую женщину, когда вдоль трассы есть нормальные. Прозвучало не очень, но суть Вы поняли.
– Я не хочу искусственную елку, мне некуда ее девать. А живые быстро осыпаются, да и мне жалко их ради одной ночи домой тащить. Я имею в виду новогодней ночи. Диалог действительно не очень складывается.
– Значит, никакой елки, – я поглядела на свое письмо, помолчала скорбно, – тогда отправлю по почте.
Виктор поджал губы, но ничего не сказал. Интересно, он что – расстроился?
***
Виктор вписался в игры на выбывание. Простенькое, но яркое шоу на ютубе, с примитивными играми вроде "море волнуется раз", но в цветастых декорациях, с рваным монтажом, пердежными шутками и видеоблогерами в роли участников. Эти игры были обречены на успех.
Виктора быстро согласовали и пригласили на съемки уже на следующей неделе. Почему так быстро? С проекта отвалился стенд-ап комик – ушел в запой, с ними такое бывает – и ребятам срочно требовалась замена.
Виктор был не против – чем быстрее окунется в работу, тем лучше.
Проблем с масштабными съемками у Виктора не было. Он легко подстраивался под ритм ведущих, быстро включался в действия и выполнял задания. Он уже научился на автомате всегда поворачивать лицо к камере, стоять под освещением, не дергать и шелестеть петличкой. В импровизации Виктор был неплох, обычно он спокойно мог выдавать на камеру пару тройку шуток, пока делал то, что попросят. На особенно яркие моменты Виктор старался выдать как можно больше реакции, контента, эмоций, но сам по себе человеком он был спокойным, так что максимум, что из него могли вытянуть организаторы, это вздох удивления при появлении тараканов и злорадный смех, когда Виктору дали возможность подставлять других участников в одном из раундов. С другими ребятами он не конфликтовал, общался дружелюбно, но не дружил, не объединялся, не кооперировался, не подставлялся. В общем, Виктор был довольно посредственным среди других игроков, но он был очень популярным, и зрители его любили просто за одно существование в проекте.
Другим же видеоблогерам повезло гораздо меньше. Вот к примеру, молоденькая певица из тик-тока, получала тонны гневных комментариев при каждом своем появлении на экране.
На второй день съемок, когда они играли третий и четвертый раунд – прыжки по шатким платформам и заплыв в какой-то мерзкой жиже – певица умудрилась похоронить себя в проекте. Прыжки давались ей с трудом, девушкой она была очаровательной, миловидной, миниатюрной и потому низкой; там где Виктор мог сделать обычный шаг, ей приходилось прыгать. Она словно утенок или нерадивый зайчонок следовала за Виктором по пятам, а на финишной прямой, совсем немного не долетела до мужчины. Он схватил ее за плечи, и помог взобраться на платформу. И все. И потекло говно по трубам.
И играет-то девушка нечестно, и пользуется чужой добротой, и лезет, пристает к Викусе, и вообще потаскуха, не сохранила себя для того единственного сопливого фаната, который ее любил. Событие вызвало такой большой ажиотаж среди зрителей, что третий выпуск разошелся по всем желтушным пабликам.
Но, что удивительно, к Виктору реакция была диаметрально противоположная: какой умный, сам все прошел, какой галантный, помог противнику, какой замечательный, красивый, у-тю-тю, так бы его и съели.
В ту секунду, как Виктор ухватил бедную девушку за плечи, он понял на какой холивар она обречена. Он посмотрел на нее с таким сожалением и извинением, будто намеренно провоцировал фикрайтеров.
А уже к заплыву в мерзкой противной жиже певица окончательно устала, заистерила и вообще отказалась проходить раунд, за что и выбыла. Это, конечно, только бросило землицы на крышку ее репутации среди фанатов игры.
А Виктор, будучи способным пловцом, легко преодолел бассейн. Плыл он молча и сосредоточенно, лишний раз не открывал рот, и не вдыхал носом. Он почему-то думал о Васе, которая в этой грязи не только бы плавать, но и подраться бы смогла. И, если так сравнивать, Вася будто была стрессоустойчивее к тем тяготам, который выводили других девушек из себя. И, казалось бы, ему это должно быть совершенно не важно в совместной жизни и отношениях, но Виктор ценил. На контрасте с певицей из тик-тока Вася еще больше понравилась Виктору. Ведь если так подумать, Вася с тик-токершей были ровесницами, обе миловидные, маленькие, обе как будто нуждались в заботе Виктора. Но он все равно выбирал Васю. В ней был характер, юмор, ум.
Да… Виктор совсем постарел. Он искал в спутницах интеллект.
На пятом раунде – в вышибалах, Виктор и выбыл из игры. Иронично. Но каким бы популярным он ни был, оставляли тех, кто делает контент. Конечно, некоторым игрокам подыгрывали, но не слишком, чтобы в конце смог победить организатор, который вбухал больше всего бабла.
Виктор из-за этого не переживал. Он сходил на проект. Повысил упоминаемость, увеличил охваты. Он, пользуясь возросшим вниманием, быстренько доделал свой старенький ролик. Выкатил видео о путешествии в родной город, о том как открывает там кафе, как помогает маме, как продает худи, как посещает любимые места и какая у них историческая ценность, и оно залетело как по маслу.
Так и прошла неделя, в мыле, в поте, в съемках и скандалах.
Только ближе к выходным Виктор смог расслабиться и по-настоящему отдохнуть. Он впервые за последние дни позавтракал дома.
Удивительно.
У него было ощущение, что прошло уже несколько месяцев, тогда как и неделя еще не кончилась.
Плюхнувшись по обыкновению на диван, Виктор включил приставку, полистал игры. Но так ничего и не выбрал. Ему совершенно не хотелось лоботрясничать.
Тогда Виктор растекся по дивану и оглядел квартиру. Она была чистой, опрятной, признаков жизни в его отсутствие не проявляла. Только на кухонной тумбе валялась сложенная вдвое непонятная бумажка. Виктор нехотя встал, чтобы проверить ее и выкинуть, но задержался у мусорки. Вчитался.
Это было его письмо Деду Морозу.
"Дед Мороз,
Сделай так чтобы незамерзайка кончалась не так быстро, а коммунальные службы убрали лед на дороге. Еще можно складной самсунг, но я пока не решил какой версии, так что с ним повремени. И еще: пусть цены на мой любимый сыр перестанут расти, это уже невозможно.
Спасибо".
Виктор усмехнулся. Он, наверное, хотел бы написать, об адекватных отношениях, любящей семье и, возможно, о собаке. Но он почему-то думал, что Вася могла прочитать его письмо, а потому не упоминал ничего душещипательного, не хотел выглядеть в ее глазах отчаянным.
А вот почитать ее изыскания к Деду Морозу Виктор хотел. И еще как. Он был даже готов извернутся и купить елку, только чтобы девушка оставила под деревом свое письмо.
И тогда Виктор вспомнил о новостях годичной давности, где как раз рассказывали как экологичные европейцы ставят себе елки на Рождество. Виктор тут же залез в телефон, чтобы в браузере вбить заветное "СПб живая елка в аренду". И, о чудо! Такое действительно существовало.
Виктор дождался субботы, проснулся, пошарахался по квартире. Он гадал, во сколько было бы вежливо прийти в гости. Но смог вытерпеть только до десяти часов дня, оделся, перекусил, выпил чаю и постучался к Васе.
Из ее квартиры послышался нечленораздельный звук. Скорее всего "войдите" или "уходите" или что-то между этим. Виктор нажал на ручку двери, и та, на удивление, поддалась.
Вася валялась в кровати, укрывшись с головой. Даже чужое вторжение не заставило ее проснуться.
– Доброе утро, – Виктор вальяжно прошелся по кухне, налил воды в чайник, поставил ее кипятиться.
Ноль реакции.
– Будешь просыпаться? – уточнил Виктор. Он не знал, следует ли ему уйти или лучше остаться и растормошить Васю. Она не помогала понять. На вопрос Виктора только вскинула руку под одеялом. И что это значило – догадывайся как хочешь.
– Елку поедешь выбирать?
И тут Вася резко села на кровати. Поглядела заспанными глазами на Виктора. Кивнула.
– Давай, одевайся, я жду.
Достать звезду
За неполный уже отработанный месяц на заводе мне отсыпали тридцать зеленых с копейками. Наличкой. От нее попахивало денежными махинациями. Но такова была любая работа, на ней так или иначе мухлевали с деньгами. Чем выше организация – тем круче обман.
Но я не расстраивалась. Будь я разнорабочей, за целый месяц получила бы только двадцать семь. А тут тридцать за неделю. Грех жаловаться.
Так что я не капризничала, а молча, послушно работала.
Сначала был дорогущий заказ на создание детали иномарки. Такую машину уже не купить в России, а составные части и подавно. Когда показали чертеж – мы рассмеялись. Это был лабиринт, дырявый кусок сыра, но не металлическая деталь. Пришлось извернутся, попортить пару листов, но выточить.
– Вась, бросай, пошли на обед, – звал меня Раиль Ильясович.
И я брала с собой чертеж и шла в столовую.
– Чего ты, так хочешь заказ выполнить? Денег не хватает?
– Деньги это хорошо, но нужно разобраться. Если мы не сделаем, то человеку можно будет машину в утиль сдавать из-за одной поломки.
Раиль Ильясович тогда цокал недовольно языком, гневно пил свой чай с молоком из блюдца, головой качал. Старик даже пытался привлечь внимание других работяг, но они были слишком увлечены стуча нардами.
– Молодец, ребенок, – Владимир Ильич возник за спиной, он ударил меня приободряюще по плечу, – правильно. Ответственность – гарант успеха.
– Тоже мне, молодец, – Раиль Ильясович все равно грозил пальцем, – надо ко всему с холодным сердцем подходить. Не будешь же ты из-за каждого заказа переживать? Так и без нервов можно остаться!
Деталь мы тогда все-таки сделали. Я оказалась полезной, когда перестала мешаться под рукой – со слов Лены и когда предложила рассверлить пройму вручную – со слов Владимир Ильича. К слову, в конечном итоге, он сам и все сделал. Так что сдельную оплату я получила с оптовой закупки другого заказа.
Стояла у станка часами. Чувствовала, как на коже оседает грязь, понимала, что пачкаюсь от масла на руках, ощущала как прирастаю к рабочему месту, и все равно продолжала пахать.
Раньше, я всегда умудрялась скрасить тяжелый труд приятными мыслями. Я размышляла о высоком, о насущном, о важном и смешном. Думала, что приготовить на ужин или о чем написать в сценарии видео или просто воображала сюжеты. Я всегда о чем-то мечтала. И когда спрашивала отца, о чем он думает прямо сейчас, почему он молчит, я всегда предполагала, что он просто не хочет со мной делится. Он говорил "ни о чем не думаю", а сам тяжело смотрел вдаль и наверняка переживал о будущем. А теперь я думаю, что он не врал. Потому что и я сама теперь ни о чем не думаю. Я стою перед очередным заказом и в голове у меня мерный писк. Из слов возникают только протяжные маты и слово: "устала".
В четверг, когда я шла на работу, то поняла, что уже не любуюсь видами. Я остановилась и осознала: я Мартин Иден в прачечной. Я работаю на износ и не могу даже помыслить о творчестве. Вот оно. Я на пути становления каждого вымученного временем писателя.
Я осознала, что тупею, что изнываю на работе, и поняла, что так и надо. Так все и должно быть. Надо просто потерпеть, вот два месяца кончатся, а за ними лучшая жизнь.
– Бляха! – я отпрыгнула от станка, когда резинка на катушке резко лопнула и подлетела. Выключив машину, я огляделась. Повсюду шумели рабочие, пылесосы, лязгал металл.
Делать нечего, надо было идти на склад за заменой резинки.
Я вышла из цеха на улицу, вдохнула поглубже свежего воздуха, прищурилась от яркого света и наобум двинулась к складу. Там было как в жопе у негра, как говорил мой отец. Я всегда считала его экспертом по мужским задницам, так что не спорила.
Но глаза все равно не могли быстро привыкнуть к полумраку. Я достала телефон, посветила фонариком, обнаружила залежи хлама как из выручай комнаты.
Конечно, ни о какой структурированности, систематичности или технике безопасности здесь не шло и речи. Взобравшись по шинам, оперевшись на поддоны, подпирая плечом ящик с гвоздями, я добралась до коробки с резинками. Оглядела пакеты, вчиталась в этикетки.
И тогда мой телефон завибрировал, норовя выпасть куда-то в область шин. Я проверила экран и с замиранием сердце увидела письмо от издательства. Провела по экрану грязным пальцем один раз, второй. Чертыхнулась. Провела носом.
"Бла-бла-бла… Мы готовы взять Вашу рукопись… Бла-бла… Прилагаем договор…"
Я замерла, стараясь справиться с чувствами. Мне нужно было осознать эмоции. Но… Но их не было. Я проморгалась, свыкаясь с пустотой в голове. Постаралась прислушаться к себе. И ничего. Я взяла резинку и вернулась к станку. Нужно было закончить поставку.
Я на автомате продолжала работать. Хотя в этом уже не было никакого смысла – исполнилась мечта всей моей жизни.
Вот только была одна проблема, долго и счастливо не наступило в тот же миг. Жизнь не наладилась волшебным образом и не принесла кучу денег, славы и признания. Я просто добилась издания. И, поставив точку в сложном долгом и трудном пути к цели, я просто избавилась от этой цели. Она уже выполнена, мне уже не надо ради нее стараться, биться головой о закрытые ворота и гореть своим делом. Уже и не хотелось.
Я стала Мартином Иденом, который потерял вкус к жизни. А ведь об этом Джек Лондон и предупреждал. Да, неудобненько вышло…
Рабочая неделя прошла бесцельно, я сомнамбулой просыпалась рано утром, потому что тело привыкло вставать по будильнику, сидела на кровати, пялясь вдаль. Искала, чем бы себя занять, но не находила и поэтому шла на работу.
А на выходных все стало еще хуже, мне даже не на что было отвлечься.
Что я могла бы сделать?
Самое логичное – разрекламировать книгу, которая скоро выйдет. Тем более, что напечатана она будет у именитого издательства.
Но реклама не может быть в лоб, тогда ею никто не заинтересуется. Нативной и скрытой тоже нет, людей такое раздражает.
Я неспешно поставила свет, натянула гирлянду, подключила микрофон и телефон.
Я уселась перед камерой с той самой книгой от видеоблогера, которая знатно потрепала мне нервы одним только своим существованием.
– Что может быть хуже книги от видеоблогера? Пожалуй, ничего. Поэтому я тоже написала свою, предзаказ можно сделать здесь, – я указала пальцем в воздух, стараясь не выдавать стыда от такого тупого действия. Все равно на монтаже добавлю скрин с интернет-магазина, – а сегодня, мы вместе почитаем…
И я пустилась в долгие импровизированные причитания. Благо, половину из них я могла сама же вырезать на монтаже. Но вообще-то ругать роман было за что. Дело в том, что это была объективно плохая книга. В ней сразу чувствовалась рука начинающего автора. И вроде бы нет орфографических ошибок, и половина запятых поставлена правильно, но сам ритм текста, его мелодичность нарушена.
Я могла просто открыть книгу в любом месте, начать читать, и у меня уже находились мысли для обзора.
Сюжет, действия, сцены написаны неграмотно. Начало растянуто, бесконечно долго описаны детали всего гардероба главного героя, особенности его волшебства, источника магической силы, расстановка политических сил его мира и, конечно же, детали лора. Длительный рассказ о звучании языка трех народов, проживающих на одном материке, необычная письменность задом наперед. Даже отрывок есть из конституции магической страны. А сам сюжет начинается только с середины. Да, главный герой выходит из дома, впервые встречается с другим персонажем на сто пятидесятой странице, а потом они идут пить кофе. Можете себе представить – кофейня в фэнтези мире. Не можете? Ничего страшного, автор на четыре страницы в деталях вам расскажет. Потому что понятия не имеет о чем писать и для чего. Не знает как удержать внимание читателя и что же нужно ему рассказать.
В классической литературе тоже могли потратить целую главу на описание комнаты или, к примеру, халата. Но зачем? Для ненавязчивого раскрытия характера. Если бы Обломова описывали наши современники, сказали бы просто: у него затяжной депрессивный эпизод, социальная тревожность и вообще он интроверт. И мы бы все поняли. И даже вспомнили бы такого одноклассника, чуть толстого, ленивого, но в целом обаятельного любителю доты и чебупелей. Но люди за сто лет до нас покрутили бы у виска. И через сто после – тоже бы не выкупили. А потому Гончаров и остается классикой, потому что через время образы понятны, знакомы и актуальны.
А здесь что за герой? Какие проблемы он поднимает, какого читателя описывает, чему его учит?
Раскольников, например, нужен для того претенциозного одноклассника, который носит блестящий костюм, увлекается историей и читает Ницше, ведь ровесники-то с ним не общаются.
А этот пресловутый Лучик света в темном царстве? Он же прямо написан для твоей затюканной одноклассницы, с вечно опущенной грязной головой и сколиозом, которая носит непременно все учебник на день. Представьте, какое родство она бы почувствовала с главной героиней, если бы реально прочитала книгу, а не просто списала сочинение с ГДЗ. Представьте, если бы она впитывала знания не ради очередной пятерки для мамы, а для себя, для развития, для утоления интереса.
А Бедная Лиза?! Ну, ведь это та самая одноклассница, которая забеременела в девятом классе! Ну, вот возьми она – прочитай? А следом и рекламку из женской консультации. Но сначала, пожалуй, Карамзина. Ну, представьте, какие впечатления она бы получила.
Я на секунду замолчала, осознала, что меня окрестят главной душнилой интернета. И скорее всего не станут смотреть. Прямо вижу один просмотр от папы и больше ничего. Ибо нудятина.
Возможно, мне стоило бы порвать пару страниц или просто покричать на книгу, как Энтони. Люди такое любят…
Вот так бездарно я и потратила субботу: съемкой и монтажом обзора. Так что в воскресенье утром даже не хотелось просыпаться, настолько осточертело все на свете. И этот дурацкий фэнтези роман бельмом журил меня, всем своим естеством кричал: "вот твое будущее!", "вот что ты такое!".
Я пыталась заглушить эти язвительные возгласы подушкой, но они раздавались прямо у меня в голове. Ничего не могло спасти меня от этого сумасшествия, но вдруг раздался хлопок.
Это был Виктор. Он пришел в гости. И мне отчаянно захотелось его прогнать. Легче было погрузиться в эпизод самобичевания, слезной истерики и гнева. Но он сказал то, что вернуло меня к жизни:
– Елку поедешь выбирать?
***
Виктор с бахвальством отмечал, как Вася облизывается на его машину. Стоило им только выйти на парковку, и девушка трижды спросила:
– Это Ваша машина?!
Сама Вася никогда на дорогом автомобиле не каталась. Лет в тринадцать отец купил за дешевку разваливающуюся окушку, чтобы ей было на чем тренироваться, но уже за два месяца корыто окончательно бы сгнило, если бы Вася раньше его не разбила. Отцовские лада и газелька Васю впечатляли только первое время. Все очарование разбивалось на глохнущем в морозы двигателе. Так что возможность прокатиться на машине, которая стоит как крыло самолета, было для нее сродни самому полету.
Виктору было приятно такое восхищение. Его умиляло, как Вася следит за каждым движением его рук, как вздыхает восторженно, когда ревет мотор.
За елкой пришлось выехать за КАД, туда, где стояли все Леруа Мерлены и Икеи. Место аренды оказалось скорее огромным складом, оно выглядело как теплица размером с ангар.
– Здравствуйте, хотите взять к праздникам деревце, – на входе Виктора встретила администраторша.
– Да.
– Что предпочитаете? Елочку, пихту, сосну?
Вася хрюкнула, ткнула Виктора в бок, но тот вежливо ничего не заметил.
– Давайте посмотрим елки.
– Конечно, у нас есть очаровательные малышки до метра, отличный вариант поставить на стол или тумбу. Они хорошо дополнят интерьер…
Вася успела ускакать вглубь елочных рядов, когда эхо ее голоса звонко огласило:
– Вот! Настоящая елка!
Виктор бросил взгляд на продавщицу и, будто бы извиняясь, проследовал за Васей.
– Ты шутишь? – спросил мужчина, – она же под два метра.
– Я знаю! Еще и пышная такая, и цвет насыщенный.
– Может посмотреть поменьше, компактнее и уютнее? Тогда мне не придется колоться каждый раз, проходя мимо.
Вася нахмурилась. Сложно было представить, что Петербурге кто-то не хотел колоться.
– Ну, хорошо, это тоже ничего.
– Она с меня ростом.
– Меньше двух метров? Меньше.
– Я предлагаю метр, может метр двадцать.
– Это из-за Ваших комплексов?
В эту секунду продавщица за спиной Виктора хмыкнула, стараясь подавить смешок.
– Метр двадцать, – неукоснительно заявил Виктор.
– Чем выше и старше ель, тем дороже ее аренда. Метр двадцать будет стоить до восьми тысяч в месяц, а два метра около пятнадцати.
Вася округлила глаза. Она подошла к Виктору вплотную и шепнула как можно тише:
– Может ну ее?
– Мы возьмем метр двадцать.
– Нет! Лучше вообще не брать, чем такую.
– Метр сорок?
– Нет.
– Метр шестьдесят?
Вася покосилась на елки. Они были действительно красивые: пушистые, сочные, ароматные. Такие аккуратные, словно игрушечные.
– Метр шестьдесят, – понятливо кивнул Виктор. И когда продавщица отошла, чтобы оформить аренду, Вася обернулась к мужчине. Она заканючила жалобным тоном:
– Может не надо? Дорого очень…
– Не переживай, для меня это нормальная цена.
– Вы сами хотите оплатить?
– А как еще?
– В складчину. Вы половину, я половину.
– Хочешь поровну вложиться?
– Ну, это было бы вежливо, тем более, что Вы берете то, что выбрала я и…
– Ты хочешь платить?
Вася промолчала. Она зыркнула исподлобья на Виктора и он сразу понял, что тратить свои кровно нажитые она не хотела.
– Тогда вопрос закрыт, я сам оплачу.
Вася неловко потупила взгляд. Она не знала куда себя деть от нервозности, и ушла бродить между рядами. Постояла у самой полюбившейся елки. Потрогала ее немного. Еще походила. Вернулась к Виктору, когда он уже оплачивал аренду и доставку.
– Спасибо, – буркнула она тихонечко.
– Теперь за украшениями? – спросил Виктор.
– Зачем?
– А что, она голая будет стоять? – Виктор абстрактно мотнул головой, подразумевая елку. Но на деле кивнул на продавщицу.
– Я не против, мне так даже больше нравится, – отозвалась Вася, оглядев девушку. Та почтенно присела в книксене, будто благодаря за высокую оценку.
– Что? Ох, пошли уже, – взмолился Виктор.
В магазине все для дома было по меньшей мере все на свете. Даже пресловутые фигурки гномов для сада и золотые унитазы, с которыми Васе не преминула сфотографироваться.
Она с превеликой охотой носилась между стеллажей, валялась на диванах и деловито хлопала холодильниками. Днем посетителей было мало, и Вася могла ощутить себя единоличной хозяйкой каждого вантуза и сковородки. Виктор тоже был рад отсутствию людей, лишь изредка чувствуя, как за ним поглядывают и снимают исподтишка.
Виктор выбирал елочные шары, когда рядом возникла Вася с шуршащей дребеденью.
– Дождик!
– Нет, – мягко отозвался Виктор, и продолжил отбор шаров.
– Почему?
– Он выглядит дешево и аляповато. А я пытаюсь собрать лаконичный набор.
– Пока что Вы выбрали просто кучу одинаковых шаров. На них даже ни одной картинки. Поглядите, они даже не блестят!
– Они матовые.
Васе это ни о чем не говорило. Она передразнила Виктора и недовольно протянула дождик к тележке.
– Я не хочу вешать дождик на елку, – снова повторил Виктор и сам почувствовал, как в этой категоричности прозвучало пренебрежение к Васе. Он замер, вглядываясь в реакции ее лица.
– Хорошо, – безэмоционально отозвалась Вася, – я повешу его у себя.
И в самом деле, в своей квартире девушка имела право вешать все, что заблагорассудится.
Виктор поджал губы, мысленно покаялся во всех грехах, чувствуя как тает расположение Васи к нему, и скорбно, извиняясь сложил брови.
Вася же как ни в чем не бывало, с каменным лицом медленно опустила дождик в тележку; она, выдерживая пристальный взгляд Виктора, сказала с самым серьезным видом:
– Вы платите.
Справедливая цена за обиду. Виктор с облегчением выдохнул и кивнул. Вася же сжала рот, стараясь сдержать злорадную улыбку и поскакала дальше.
Теперь они вместе выбирали украшения. Никакой мишуры, наклеек, пластиковых фигурок или цветастых бусин. Только строгие, красные однотонные шары. Когда дело дошло до крохотных алых бантиков, Вася возмутилась:
– Сколько? – в коробочке было всего шесть бантиков на прищепках. Девушка внимательно поглядела на залитые клеем куски ткани и на ценник, – Косарь за ленточки?
Виктор пожал плечами.
– Я за восемьдесят рублей целую бобину куплю, сразу сотню бантиков Вам сделаю.
– Легче купить готовый продукт.
– За тысячу с лишним рублей?
– Это называется капитализм.
– Нет, это называется "без лоха и жизнь плоха". Поставьте бантики на место!
Виктор нехотя повиновался. Он уже успел выслушать, что набор из четырех шаров за полторы тысячи это грабеж, и, чтобы хоть немного унять прения, пошел Васе навстречу.
Они продолжили прогулку вдоль торговых рядов, деловито разглядывали товар. Виктор спокойно держал тележку за ручку, почти не замечая, как Вася стояла на перекладинах колесиков с другой стороны.
Снова остановились только у полок с постельным бельем. Каждая упаковка была угольного цвета с золотыми разводами, текст на них был намеренно нечитаемым, а размер уж слишком раздут. Каждая упаковка занимала отдельную полку, оставаясь в гордом одиночестве своего снобизма. Виктор взял в руки коробку.
– Комплект постельного белья. Подарить тебе?
Вообще-то, у Васи уже был один – с Губкой Бобом. Но он был весь в катышках, уродливый и неприятный наощупь, и ей ужасно не хотелось доставать его из коробок.
– У меня уже есть.
– И почему ты его не постелишь?
Вася смутилась.
– На нем умерла баба Тося.
Виктор посмотрел тяжелым взглядом. Вздохнул. Положил коробку в тележку.
Но девушка тут же выхватила обратно, оглядела и возмутилась со всей яростью, на какую была способна:
– Тринадцать тысяч!
– Что, несчастливое число?
– "Несчастливое"! Как может быть счастливым пятизначный ценник?
– Это подарок, у него не проверяют цену.
– Что там может стоить тринадцать тысяч? – Вася повертела коробку, нашла небольшое круглое отверстие, потрогала ткань через него. С еще большим негодованием зыркнула на Виктора, – оно даже неприятное.
– Это итальянская шерсть.
– Она взята с груди коренных итальянцев? А цвет? Глядите!
– Благородный желтый.
– Это цвет голодной блевотины! Кто захочет себе такое постельное белье? Хотя поглядите, отлично сочетается с Вашим свитером, – Вася приложила ткань к груди Виктора, сравнивая цвета.
– Хватит, женщина. Это бадлон и он цвета слоновой кости, – Виктор забрал коробку и вернул на полку, едва заметно улыбаясь.
– Благородной слоновой кости! – Вася задрала нос, подражая Виктору и он покатил ее к следующему отделу.
Для Васи было странно, что мужчина с такой готовностью тратил на нее деньги.
Ее осенило.
Вася встала на пол, остановив тележку, и спросила простодушно:
– Вы хотите меня трахнуть?
Как известно, правильного ответа на такой вопрос не бывает, поэтому Виктор только приподнял брови, глядя, не отрываясь, на Васю. Напряжение росло, а неловкость крепла. Для Васи было невообразимым, что она – маленькая песчинка, может нравится такому исполину Виктору. Или может Вася просто неправильно все поняла?
Виктор был смущен не меньше. Обычно так резво его ухаживания никогда не развивались. О чувствах и намерениях он говорил ближе к пятому свиданию. Сейчас же он не знал, взаимна ли вообще его симпатия. Может ему стоило бы свести все в шутку? Но Вася опередила его:
– Для этого не обязательно было тратиться, – буркнула девушка и снова встала на тележку. Она отвернулась, показательно не глядя на Виктора и он смиренно двинулся дальше.
– О, верхушки на елку! Как Вам советская звезда?
– Какой ужас, нет.
– Почему? Она тоже красная.
– Лучше вот этот гигантский малиновый бант.