Обыкновенная война

– Честно говоря, проворонил, когда они раненых и убитых уволокли. Утром смотрю, а они ещё и не подбитые машины втихушку утащили. Да и чёрт с ними, мало им не показалось. – Мы ещё в таком духе немного поболтали, обговорили все возможные вопросы взаимодействия. Игорь предупредил, чтобы ночью я поглядывал за арыком: а то по ночам духи пробираются по ним в расположения войск и вырезают наших. Вскоре Кириллов ушёл к себе, а я начал проверять подготовку взводов к ночи. Прошёлся по позициям, проинструктировал не только командиров взводов, но и весь личный состав. По радиостанции доложил командиру о занятии района, а через какое-то время стемнело.

Как обычно в 23 часа я с сержантом Торбан заступил на дежурство. Небо было чистое и всё усыпанное частыми и яркими звёздами. Из-за горизонта вылезла багровая и огромная луна, обещая яростно освещать своим призрачным светом всё вокруг на протяжении всей ночи. Это меня особо радовало, так как осветительных ракет у меня было уже мало. Но они и не нужны были. Раз в три – пять минут с мягким шелестящим звуком прилетали с огневых позиций около станции Примыкания осветительные снаряды и освещали всё кругом: Чечен-Аул, поля, кладбище, хребет с лесом, да и нас тоже. Через минуту, как гас осветительный снаряд, высоко в небе разгорался факел осветительной мины, который медленно и величаво опускался на парашюте к земле, освещая всё вокруг в течение сорока секунд. А в перерыве между ними в небо взлетало две-три осветительные ракеты, которые пускала пехота. Так что с освещением местности проблем не было. Дежурство проходило спокойно. Тревожили только отсветы фар машин боевиков, которые шастали на противоположной стороне Чечен-Аула, но с ними работал Игорь. Из недалеко стоявшей КШМки, из открытого люка, изредка доносился голос Кириллова, подающего команды на огневую позицию своей батареи. Как правило, после команды, со стороны станции Примыкания прилетали снаряды и рвались в деревне или на противоположной окраине населённого пункта, пытаясь нащупать машины. После разрывов отблески фар гасли, а потом вновь возникали, но уже в другом месте. Ночь перевалила на вторую половину, всё реже и реже стали доноситься команды Кириллова, а солдат, охраняющий его машину, стал всё чаще и чаще прислоняться к броне и дремать. Ушёл спать, сменившись Торбан, а вместо него в стороне от меня по дороге стал выхаживать Чудинов, прикрывая командный пункт батареи со стороны зелёнки, в ста метрах от нас. Луна находилась в зените и освещала землю таким ярким светом, что было видно километра на три вперёд, а я уже какое-то время ощущал, что мне пора бы облегчиться по большому и поэтому приглядывался, где это можно лучше сделать. А лучше чем берег арыка ничего поблизости не было. Осторожно спустился по крутому, каменистому спуску к воде, тихо звенящей среди камней, и настороженно присел, помня о вполне возможно пробирающихся боевиках с большими ножами в руках. Но всё было спокойно и тихо, ничего не предвещало каких-либо подвохов. Уже спокойно разложил оружие и другое имущество на берегу около себя, спустил штаны и с удовольствием присел, подтащив к себе автомат. В руках вертел заранее приготовленную бумажку и при ярком свете луны даже попытался прочитать, что там написано, но от этого увлекательного занятия меня отвлекла громкая брань капитана Кириллова, который материл своего задремавшего солдата.

– Солдат, ты идиот. Ты, что хочешь, чтобы нас, как чапаевцев вырезали? Скотина, если о себе не думаешь, то подумай хотя бы о других. – Послышался звучный удар оплеухи, который я полностью одобрил.

– Товарищ капитан…, товарищ капитана…, да не спал я. Я лишь крепко задумался…. Да, да.., я вас видел, видел…, но задумался, – я похохатывал и наперёд знал, что будет дальше – как будет оправдываться солдат и что будет дальше делать Кириллов. Но война и здесь внесла свои коррективы в эту извечную армейскую быль.

– Как задумался? А почему ты, сволочь, не контролируешь арык? – Теперь задумался я. А как нужно контролировать арык?

Щёлкнул запал, тёмной тенью граната прочертив плавную дугу, упала в десяти метрах и взорвалась, обдав меня брызгами и осколками, которые защёлкали вокруг по каменистому обрыву.

– Товарищ капитан, – послышался голос солдата, – я сейчас с автомата ещё прочешу арык…

Послышался звук передёргиваемого затвора и пошла первая длинная очередь. Фонтанчики от пуль стремительно ринулись в мою сторону и тут мне стало не до размышлений. Схватил в охапку автомат, одним движением накинул на шею портупею с подсумками под патроны и гранат. Другой рукой подхватил штаны. Бросил мгновенный взгляд через плечо на стремительно приближающуюся автоматную очередь и, понимая, что через пару секунд она перечеркнёт меня, на полусогнутых ногах ринулся по крутому берегу вверх.

– Вижу, вижу…, – радостно завопил солдат и дал вторую длинную очередь, – душара к противотанкистам побежал.

Пули защёлкали сзади по камням и несколько осколков от камней больно ужалили меня в голую задницу, но это только придало мне резвости и сил. Пули били всё время сзади и не успевали за мной, я их опережал на какую-то секунду. И если бы кто-нибудь мне сказал, что гусиным шагом так быстро можно бежать, да ещё вверх, да по крутому склону, я бы никогда не поверил. Но сейчас пять метров крутого берега арыка преодолел в течение, наверно, трёх секунд и когда клацнул затвор, выстрелив последний патрон, я уже перевалил насыпь и сидел в её тени.

– Ни хрена себе, «по большому» сходил. Чуть не убили…

Около своей КШМки шумел Кириллов, собирая солдат и выстраивая их в цепь для прочёсывания территории, по дороге растерянно бегал Чудинов и робко звал меня. Из землянки доносился взволнованный голос Кирьянова, подымающего солдат по тревоге, но меня сейчас занимали другие вопросы.

Первый – Посрал или нет? Второй – Если посрал, то куда? На берег вывалил или всё-таки в штаны? Этот момент я вообще не помнил. Осторожно потянул перед штанов вперёд, чтобы туда заглянуть, или хотя бы понюхать, но из этого ничего не получилось. Тогда, набравшись духу, решительно сунул руку в штаны и зашарил там, ожидая каждое мгновение вляпаться во что-нибудь липкое и противное, но облегчённо выдохнул. Всё было нормально – штаны чистые и сухие. Значит – успел все дела сделать ещё на берегу. Я выпрямился и стал спокойно застёгивать брюки, когда на меня с трёх сторон с автоматами наизготовку выскочили солдаты, Кириллов, Чудинов и замполит, последний, правда, был без автомата и сонно щурился на меня.

– Боря, к тебе душара в батарею заскочил из арыка. Давай, прочешем твоё расположение, – заполошно стал объяснять мне Игорь.

– Игорь…, какой душара? Это я посрать пошёл на берег, а вы меня чуть не убили. Как в штаны не навалил – не понимаю? – Такого хохота этот берег арыка наверно никогда не слышал. Но когда прибежали на шум солдаты второго взвода с командиром взвода и я показал, как бежал на полусогнутых ногах вверх по склону, да со спущенными штанами – мы завалились от смеха по новой. В конце я сам уже руками держался за щёки, так их заломило от смеха. Насмеявшись, мы разбрелись по своим местам и продолжили нести службу.

В семь часов утра вызвал к себе санинструктора, воткнул лопату в землю в тридцати метрах от землянки: – Товарищ сержант, вот здесь через два часа оборудовать добротный туалет. Я его первый и испробую.

Погода стояла солнечная и к десяти часам утра солнце пригревало уже вовсю. Замполит со старшиной ушли в штаб полка, а я начал проверять инженерное оборудование позиций взводов. Третья рота уже снялась и ушла, так что теперь нам надо было надеяться только на себя. Пришёл Кириллов и огнём из противотанковой установки мы взорвали ещё две цистерны на складе ГСМ, четвёртую сумели добить танкисты. После таких праведных трудов я сидел в землянке и пил кофе, когда услышал с улицы весёлые крики, свист и улюлюканье солдат. Быстро поставив кружку с ароматным напитком на стол, выскочил на улицу и увидел, как со стороны штаба по дороге замполит со старшиной за верёвку ведут достаточно упитанного бычка.

– Борис Геннадьевич, раздавали там, вот я на батарею и взял. Тут мяса на неделю. – Алексей Иванович с гордостью, как будто он сам его вырастил и выпоил со своих рук, по-хозяйски похлопал бычка по крупу, а я обошёл животину кругом. Бычок огненно косил на меня фиолетовым глазом, но стоял спокойно.

– Старшина тащи сюда мой фотоаппарат – фотографироваться будем около первой добычи.

Солдаты весело засуетились и начали принимать различные позы около животного. А когда отщёлкал пять кадриков с солдатами, то решил сам сфотографироваться. Водитель со второго взвода Валера Большаков взял в руки фотоаппарат, приготовился снимать, а я направился к бычку. Но бычок, до того стоявший смирно и спокойно, внезапно сорвался с места и, наклонив низко голову с уже приличными рогами к земле, ринулся на меня. Я только успел протянуть руки вперёд и крепко схватить его за рога, но тот уже набрав скорость, сбил меня с ног и потащил по земле, мотая головой, пытаясь освободиться от тяжести, но я понимал, что если отпущу руки, то он меня банально затопчет или запорет рогами. Все заполошенно кричали, суетились, не зная как меня выручить. Кто-то попытался ухватить бычка за хвост, кто-то гулко огрел его палкой по боку, отчего тот ещё больше взъярился и бешено замотал головой.

В этой ситуации не растерялся только один Чудинов, мгновенно скинув с плеча автомат, он подскочил сбоку к бычку и тремя выстрелами в ухо застрелил его. Я едва успел увернуться от рухнувшей туши. Встал, тяжело дыша: – Блин, суток не прошло, а меня второй раз чуть не убили. Молодец, Чудинов, если бы не ты, так он меня на рогах к духам и утащил.

Отдав распоряжение старшине, чтобы он организовал разделку туши, отошёл с Кирьяновым в сторону: – Ну что там, в штабе, Алексей Иванович, слышно?

– Просили вам передать, что совещание будет каждый день два раза. Утром в девять часов и вечером в семнадцать часов. А так, в принципе ничего. Артиллерию подтянут к нам, с нашим взводом – дня через три. Да и всех остальных к этому времени сюда перетащат. А всё остальное в рабочем порядке. Да, ещё говорят, что первый батальон занял коньячный завод в Гикаловском. Коньяка – до фига и нам бы неплохо коньячка перехватить, а то этот спирт уже в глотку не лезет.

Через два часа бычок был разделан, а мясо было развешено на ветвях дерева в расположении командного пункта. Каждому взводу было выделено достаточное количество мяса и целый день солдаты варили себе мясную похлёбку в котелках и кастрюлях. После обеда старшина привёз на машине дополнительный паёк на батарею, куда входила колбаса сырокопчёная – палок десять, целых два круга сыра, с десяток банок сгущёнки и несколько десятков яиц. Если так и дальше будут кормить, то воевать можно.

Я сходил в штаб и доложил начальнику артиллерии о том, что развернулся в указанном районе и выкопал позиции. Честно говоря, оборудованием позиций взводов был недоволен, считая, что укрытия для машин вырыты мелковато и окопы для стрельбы из стрелкового оружия тоже мелкие. Но считал, что в процессе дооборудования позиции мы этот недостаток устраним. На выходе из штаба я столкнулся с Санькой Филатовым. Мы поздоровались и я попросил рассказать о бое, когда сожгли его танки. Филатов посмотрел в сторону южного перекрёстка: даже отсюда были видны остовы несколько сгоревших танков.

– Да тут и рассказывать нечего. Пришли на перекрёсток, командир батальона указал место, где должна была развернуться рота. Там за перекрёстком и развернулись: как бы полукругом. Половина танков была развёрнута в сторону Чечен-Аула, а другая часть в поле и в сторону Старых Атагов. Пехоту не дали. Так получилось, что первая танковая рота действовала с первым батальоном, третья рота с третьим батальоном. Ну, а я как бы и без пехоты оказался. Правда, недалеко от меня штаб батальона встал, но толку от них мало было. Нужна был пехота, чтобы надёжно прикрыть танки. Да, ещё между арыком и дорогой на Старые Атаги поставили танк третьей роты. Спешно стали закапываться с помощью самозакапывателя, но не успели. Духи стали обстреливать нас из пулемётов. А тут со стороны Старых Атагов стал стрелять в нашу сторону духовский танк: снаряды от него в основном недолетали или падали в стороне. Я на своём танке выскочил на дорогу и стал вычислять его позицию, но наступали сумерки, поэтому пришлось целиться по его вспышкам. Дал несколько выстрелов туда и сразу же прекратился огонь. Разведчики в эту ночь туда ползали, говорят, что я его достал. Нашли они окоп: танка самого не было, но валялись разбитые катки и повреждённые звенья гусениц, гильзы от танковых снарядов и куча следов от тракторов, которыми они и утащили подбитый танк.

Когда стемнело, организовал своими силами охранение, доложил командиру батальона. Всё вроде бы нормально было. Правда, здорово меня беспокоил большой разрыв между моей ротой и третьим батальоном: они стояли от нас в метрах четырёхстах, и почему-то стояли в колоннах. Опять началась стрельба со стороны Чечен-Аула – били в основном из пулемёта. Я на своём танке переместился на поле и встал около вон того ангара, – Филатов показал рукой на высокое и большое здание, стены которого были обиты рифленым железом, – и в ночник стал вычислять позиции боевиков. Видно было плохо, в основном здания и тёмные силуэты, но неясно. И давай я их с танка обстреливать. Боря, азарт был – словами не передать. И так почти всю ночь, а к утру всё стихло. Уж какая обстановка в остальных подразделениях полка была – я не знаю. Сам пойми, сидя в танке мало, что можно увидеть да ещё ночью. К утру упал небольшой туман, постепенно стало рассветать. И тут началось: боевики по арыку подобрались практически вплотную к моим танкам, как со стороны Старых Атагов, так и со стороны Чечен-Аула и с расстояния метров сорок-пятьдесят стали их расстреливать. Били между катками, где располагалась боеукладка. Первый танк сразу же взорвался. В радиосети роты началось твориться невообразимое: крики «горим», «помогите», «сейчас будем взрываться» забили весь эфир. Я поворачиваю командирский прибор на свою роту, а там всё взрывается и всё горит. Бой идёт капитальный. Смотрю и не знаю, что делать, потом несколько успокоился и стал наблюдать и прикидывать, откуда боевики могут стрелять. Тех боевиков, которые стреляли по танкам со стороны Старых Атагов, достать не мог, мешал штаб батальона и мои танки. Да тут ещё зампотех батальона Андрей Филатов вскочил на свой БРЭМ и с пулемёта стал «гасить» духов и откинул их от того фланга роты. Через несколько минут я уже обнаружил духов со стороны Чечен-Аула и начал их обстреливать с пушки, но в этот момент туда примчалась чья-та БМП и высадила пехоту, теперь я мог работать только пулемётом. А тут по радиостанции приходит команда командира батальона: – Уходи с позиции, тебя пристреливают с гранатомётов.

Я только сейчас обратил внимания на взрывы вокруг меня. Рванул с места и зигзагами стал уходить в поле, а когда понял, что ушёл от обстрела, остановился и продолжил поливать духов с пулемёта. Через несколько минут всё закончилось. Открываю люк, смотрю, а рядом с танком четыре моих окровавленных и обожжённых солдата, которые выползли и приползли к своему командиру роты.

Боря, это была страшная для меня минута. Там где моя рота всё затянуто дымом, много огня, слышны взрывы и я осознаю – рота погибла. А я, её командир – живой. Смотрю, а пехота вылезла на броню, стоят и смотрят на всё происходящее, как в театре. Посадил бойцов на броню и поехал на перекрёсток. Тяжело. Шесть танков уничтожено, у меня пятнадцать человек убито и двенадцать ранено. Подбиты танки были только с краёв, те которые были посередине, сумели отбиться. Когда перестали гореть остатки танков и остыло железо, стали собирать останки людей. Боря, мы их собирали в цинки из-под патронов: так мало осталось от солдат, – Саня махнул рукой и замолчал.

– Саня, ну а что полк? – Филатов нервно закурил и выдохнул клуб дыма, – А что полк? Полк получил опыт, дорогой ценой, но бесценный опыт. Представили погибших к наградам, написали письма. В роте теперь четыре танка. Вот такие дела, Боря, – Мы помолчали, а когда сигарета была выкурена, распрощались и разошлись по своим подразделениям….

После обеда в батарею пришёл Олег Акулов, которого прислал замполит полка, чтобы тот проверил, как мы расположились и проинструктировать Кирьянова по работе с личным составом. Узнав, что Олег был свидетелем гибели танков Филатова, попросил его рассказать об этом поподробнее.

– А что я тебе могу рассказать? Могу рассказать только про себя и то только про тех, кто был рядом со мной. Мы ведь пришли на перекрёсток, уже в два часа ночи с остатками колонны. Только там расположились, практически в тридцати метрах от перекрёстка, как нас Кутупов, замполит полка, сразу же послал по позициям пехоты. Я не знаю чья это пехота была, какого батальона, но когда лазил в темноте – пехота была на позициях и выкопала совсем мелкие, одиночные ячейки, чтобы уже днём их углубить и соединить траншеями. После чего вернулся к своему БРДМу, где уже был Вадим и наши бойцы. Быстро перекусили сухим пайком, залезли во внутрь машины и легли спать. Ничего не слышал, но проснулся от того, что как будто, кто-то сильно камушками кидает в броню. Щелчки такие резкие и багровые отблески через триплексы пробиваются. Что за чёрт, смотрю в командирский прибор, а в тридцати метрах от нас на перекрёстке ярко горит танк. Доворачиваю прибор влево, а там всё горит и взрывается, и главное почти ничего не слышно. И уже достаточно светло. Ещё засёк, откуда пулемёт духовский стреляет. Растолкал всех и в башню к пулемётам, пока заряжал, пока наводил: Вадим разобрался в обстановке и кричит: – Не стреляй, мы сейчас единственная броня на перекрёстке – сразу же спалят. Давайте выбираемся на улицу с огнемётами и оттуда будем гасить духов.

Открываем люк, а вылезти не можем: пули стучат по люкам и нам не дают выйти. Но всё-таки изловчились и удачно выскочили, да ещё несколько огнемётов с собой вытащили, а в это время на перекрёсток, рыча двигателем, медленно выезжает танк, останавливается и давай крутить во все стороны башней, но ни хрена не стреляет. А чеченский пулемёт «поливает» от него всего в ста пятидесяти метрах. Мы по нему дали несколько очередей, а он по нам как врежет и давай нас мочить. Мы минут семь, уткнувшись головами в землю лежали, так он плотно нас обрабатывал. Потом всё-таки я сумел к танку подскочить, и как раз в это время командир танка открыл люк: я ему ору: – Ты чего, гад, не стреляешь по пулемёту? Гаси его, – и показал, куда надо стрелять. Тот чётко навёл, бабахнул, – больше пулемёт не стрелял. В принципе, больше и рассказывать нечего.

– Честно говоря – это был наш первый серьёзный бой, да ещё такие понесли потери. Но чисто психологически мы сумели переломить себя, не упали духом и не стали разбираться кто виноват, а сумели извлечь из этого боя выводы. Поняли, что в бою не надо ждать команды от какого-то начальства, а нужно действовать самостоятельно: увидел противника – уничтожь его, не жди когда тебе прикажут его уничтожить. Вот я уверен: если бы не приказал стрелять танкисту по пулемёту, так он и не выстрелил бы, пока его не сожгли….

– Ты про развед. роту слыхал, как Олег Холмов роту под миномётным обстрелом построил и ругал их? – Я отрицательно качнул головой, а Акулов довольный рассмеялся, – когда отряд обеспечение движения прошёл через дачи, там ещё поле здоровенное перед Пригородным, так разведчики залегли под огнём боевиков и не идут вперёд. И никто их не может поднять, ни командир взвода, ни командир роты и огонь то не особо сильный. Тогда начальник разведки берёт с собой троих человек, пересекает поле и занимает перекрёсток дорог. Когда туда подтянулась остальная рота без потерь, взбешённый Холмов строит роту на дороге, сам по стойке «Смирно» стоит и давай их ругать, типа: – Я не позволю, чтобы в развед. роте были трусы. Мне согласно боевого устава положено идти сзади подразделения и я буду идти: и кто струсит получит от меня пулю. – А боевики вокруг них мины кладут, и ты представляешь, ни одна в них не попала. Зато рота потом попёрла до самого перекрёстка, да ещё в пешем порядке.

….В течение нескольких дней полк перетянул все подразделения, которые оставались около станции Примыкание в свой район. Сзади нас на поле встали два дивизиона: дивизион Климца, который был нам придан и наш дивизион – Князева. Слева от позиций второго взвода и дальше встала восьмая рота Толика Соболева. Остальные подразделения третьего батальона пододвинулись к Чечен-Аулу ещё на четыреста метров вперёд и уплотнили свои боевые порядки. Прибыл и мой третий взвод, но без происшествий здесь не обошлось. Командир взвода лейтенант Мишкин, когда мы ушли на новое место, нашёл где-то спиртное, здорово выпил. Сел за руль и пьяный стал гонять по полю, в результате чего запорол двигатель на машине Снытко и её притащили на буксире. Автомобилисты посмотрели движок и решили отправить в ремонт, в какой-то прибывший ремонтный батальон. А так стало веселей. Начали подходить и другие части. С развёрнутым флагом мимо нас с «помпой» проехал «разбитый» 245 полк и ушёл на Урус-Мартан. Зашла мотострелковая бригада с московского округа и встала за нами фронтом на Новые Промыслы. Я как раз оказался на стыке нашего полка и бригады. Правда, туда потом поставили один взвод восьмой роты и теперь стало поспокойнее за свой тыл.

Так как вдоль моего расположения по асфальту проносились на большой скорости машины, я решил снизить их скорость, а то не дай бог собьют кого-нибудь из моих солдат или влетят на полной скорости в расположение командного пункта батареи. Вокруг перекрёстка было много брошенных легковых автомобилей, причём большинство из них иномарки. Зацепив за УРАЛом, стащил легковушки на дорогу и выстроил из них примитивный «ментовский лабиринт». Теперь машины, подъезжая к моему расположению, снижали скорость и медленно проезжали вдоль моего командного пункта. А я хвастался и гордился, показывая своим гостям коллекцию иномарок. Но продолжалось это всего три дня. В одну из ночей по всей моей коллекции проехали напрямую три танка и расплющили автомобили. Теперь на дороге громоздились куча автомобильного хлама и хвастаться было нечем. Жизнь в полку тоже постепенно налаживалась и как-то успокаивалась, что здорово расслабляло. Чеченцы прекратили активные боевые действия на нашем участке и действовали больше исподтишка. В основном работали снайпера и каждый день наши потери составляли 1-2 человека убитыми и человек пять ранеными. Я первые несколько дней очень возмущался тем, что как только выйду на насыпь у арыка, так сразу же начинают посвистывать вокруг меня пули. Пехота от безделья на переднем крае изголялась. Выставляли банки, бутылки и целыми днями стреляли и я считал, что это пехота начинает стрелять к нам в тыл. Но оказывается, это были чеченские снайпера. Зашёл как-то в девятую роту, когда они перемещались на триста метров вперёд. БМП зацепила вагончик, в котором проживали офицеры роты и потащила его на новое место. На крыше вагончика в это время молодцевато стоял под солнцем голый по пояс солдат, уткнув руки в пояс. Внезапно он резко согнулся, схватился руками за живот и как в замедленной съёмке упал с крыши на землю. Когда мы подбежали к нему, то оказалось, что ему в живот попала пуля.

Из-за безделья и в поисках новых острых впечатлений солдаты стали разбредаться по округе, шариться по деревням и у нас появились первые без вести пропавшие. Как правило, их вылавливали, оставшиеся местные жители в деревнях при мародёрстве и зверски казнили тут же на месте. Потом изуродованные трупы мародёров мы часто находили в зелёнках. В третьем батальоне солдат и сержант ушли на мародёрку в Чечен-Аул, были отловлены боевиками и когда стали их допрашивать, то солдат раскололся быстро и стал отвечать на все вопросы чеченцев, а сержант отказался. Его очень сильно и изощрённо пытали, но не смогли сломить. После пыток его прибили к дверям дома и стали в него метать ножи, пока не убили. Потом собрали иностранных журналистов и, оставшийся в живых запуганный солдат, стал рассказывать о том, как русские убивали мирных жителей. Как офицеры заставляли насиловать перед строем чеченских женщин и девочек. Короче, спасая свою шкуру, говорил журналистам всё, что ему приказали говорить, а после этой импровизированной пресс-конференции его обменяли в нашем полку на несколько трупов убитых боевиков.

Видел в нашем расположении и офицера другой части, которого боевики тоже обменяли на своих. В первые дни штурма Грозного взвод этого лейтенанта зажали в депо в районе железнодорожного вокзала. В результате многочасового боя, боевики сумели вытеснить взвод с первого на второй этаж. Вызвали на переговоры командира взвода и предложили ему сдаться: мотивируя тем, что они окружены и помощи ждать неоткуда, а боевики хотят спасти жизни молодым парням. Дали на раздумье тридцать минут, предупредив, если не сдадутся, то всех уничтожат. Лейтенант поднялся к своим и предложил сдаться, но этому воспротивился заместитель командира взвода и отказался сдаваться. Порешили так – кто хочет сдаваться, пусть идёт с лейтенантом, а кто хочет драться до конца – остаётся с сержантом. Через двадцать минут лейтенант и ещё восемь солдат сдались. А через три часа сержант организовал контратаку и сумел выбить боевиков из здания депо. В течение трёх суток они бились в окружении, потеряв ещё троих человек убитыми, пока к ним не пробились наши. Лейтенант судьбу остальных солдат, кто сдался с ним в плен не знал и сейчас слонялся по расположению полка в старом женском пальто, ожидая, когда его переправят в штаб группировки. Уже гораздо позднее, я узнал дальнейшую судьбу этого лейтенанта. После нашего полка его отправили в пункт постоянной дислокации, где он был помещён в госпиталь, но после излечения был отдан под суд военного трибунала за добровольную сдачу в плен.

Начиналась опасная расслабуха и я как мог у себя старался занять бойцов и пока держал их в узде. Но солдаты, видя кругом бардак, тоже постепенно начинали хаметь. Чтобы как-то усилить своё влияние на них я устроил «карусель». Каждые три дня менял взвода на позициях. Так чтобы один из взводов постоянно жил со мной в землянке и был всегда под моими глазами, и моим контролем. Через несколько дней, как мы закрепились на перекрёстке, решил повторить попытку организовать баню для солдат своими силами. Заставил старшину вытащить на берег арыка две ёмкости по двести пятьдесят литров нагреть в них воду и в палатке помыть солдат, а потом самим помыться.

Я прогуливался не спеша по насыпи, наблюдая за своими солдатами, которые занимались повседневными делами. Несколько водителей собрались около двух УРАЛов и вместе с Карпуком бурно обсуждали, как поменять бочата на двигателе. Первый взвод, который в тот момент проживал со мной, занимался обслуживанием своей техники, а остальные взвода на позициях заканчивали инженерное оборудование окопов для пусковых установок. То, что все были заняты делами, радовало меня, но группа солдат и сержантов восьмой роты, которая бесцельно слонялись недалеко от моего расположения раздражала и злила.

– Куда, Толик, смотрит? Не может, что ли озадачить своих солдат? Что они там маются от безделья? – Возмущение и раздражение распирало меня и когда солдаты после небольшого колебания свернули в мою сторону, чтобы через командный пункт батареи пройти в третий батальон, я ещё больше разозлился и решил их поучить.

– Товарищ сержант, – подозвал к себе высокого бойца, который щеголял в богатой норковой шапке и явно ею гордился, – подойдите ко мне.

Сержант подошёл ко мне с видимым пренебрежением, чувствуя на себе поддерживающие взгляды своих товарищей и любопытные моих солдат. Остановился, независимо отставив ногу в сторону: типа – Ну.., что ты мне майор скажешь? Я, едва сдерживая бешенство, протянул руку и жёстко потребовал: – Шапку мне, сержант, сюда….

– Эту шапку мне наш прапорщик подарил, – попробовал с апломбом заявить боец, но шапку всё-таки послушно снял и протянул. Дальше всё пошло автоматически: я выхватил из подсумка гранату, сунул в шапку, выдернул кольцо и отпустил спусковой рычаг. Щёлкнул гранатный запал и мгновенный испуг плеснулся в глазах у сержанта, видя, что я медлю с броском гранаты.

– Двадцать два, двадцать два, – отсчитал про себя две секунды и резким движением метнул гранату в сторону арыка. Расчёт оказался верным: шапка с гранатой внутри, описав красивый полукруг, взорвалась в воздухе, эффектно раскидав в разные стороны остатки меха и ваты.

– Сержант. Да эту шапку твой прапор из мирного дома украл. Смародёрничал, а ты тут, герой, в ней красуешься. Пошёл вон отсюда, чтобы я тебя не видел, но только сейчас идёшь обратно в свою роту. Тебе ясно?

– Майор, ты тут особо не дёргайся, а то мы тебе …, – что он хотел пообещать я так и не узнал. Даже не раздумывая, резко развернулся и заехал ему в челюсть, а затем пинками погнал его в сторону моста и восьмой роты. Остальные его товарищи не стали дожидаться аналогичной участи, под свист и улюлюканье моих солдат, припустили в ту же сторону.

Вернувшись на своё место, с удовлетворением осмотрел ошмётья от шапки на берегу арыка и снова стал прогуливаться по насыпи.

– Товарищ майор, – ко мне подошёл сержант Торбан, – я всё удивляюсь тому, как вы легко обращаетесь с гранатами, а я вот до ужаса боюсь их.

Надо сказать, что санинструктор Торбан по характеру был сугубо гражданским человеком, отчего у него были всегда нелады с оружием. Плохо стрелял, гранаты метал, даже не прицелившись, лишь бы бросить, а куда она упала: не важно. Чувствовал себя в боевой обстановке неуверенно, поэтому я всегда и дежурил с ним, чтобы рядом со мной он набирался уверенности и пообтёрся.

– Торбан, да ведь это же так легко, – я обнял сержанта за плечи и достал из подсумка ещё одну гранату, – если правильно с ней обращаться, то ничего страшного не произойдёт. Вот смотри. Разгибаю усики, пальцами руки прижимаем этот рычаг к корпусу гранаты. Дёргай теперь кольцо.

Торбан дёрнулся из моих объятий, пытаясь вырваться от меня, но я его держал крепко и с металлом в голосе произнёс: – Дёргай, товарищ сержант, за кольцо – это приказ. – Сержант просунул дрожащий палец в кольцо и дёрнул. Глаза его расширились от ужаса, когда он увидел в своей руке кольцо.