Buch lesen: «Голестан, 11»
© ООО «Садра», 2019
О серии
Издательство «Садра» представляет вниманию русскоязычного читателя книжную серию «Военная проза», посвященную событиям Ирано-иракской войны 1980–1988 гг. В эту серию входят художественные произведения иранских писателей, а также документальные и публицистические материалы.
Ирано-иракская война – один из самых жестоких военных конфликтов конца XX века. По сути, он явился попыткой иракского лидера Саддама Хусейна подчинить молодую Исламскую Республику и завладеть богатейшими нефтяными месторождениями пограничной с Ираком области Хузестан. За Саддамом стояли страны Запада, в частности, США и Великобритания, стремившиеся его руками уничтожить в зародыше мятежный революционный Иран. Однако иракское руководство и его западные покровители даже представить себе не могли, с каким мощным отпором придется столкнуться захватчикам, когда иранский народ в едином порыве поднимется на защиту своей страны. Иранцы чуть ли не голыми руками воевали против вооруженного до зубов агрессора, но ни отсутствие новейших вооружений, ни наложенные на страну незаконные международные санкции не могли сломить духа иранского народа. Война, продолжавшаяся восемь лет, с сентября 1980 по август 1988 года, унесла с обеих сторон сотни тысяч жизней, а ее главным итогом стало то, что мир понял: с Ираном нельзя разговаривать языком силы, ибо народ, опирающийся не только на мощь оружия, но и на глубочайшую духовность и жертвенность, непобедим…
В современной иранской литературе военная проза представлена отдельным и очень ярким направлением. Многие авторы, пишущие о событиях тех лет, сами сражались на передовой – именно поэтому их произведения так документально достоверны. Здесь есть всё: и батальные сцены, и рассказ о трагедии гражданского населения, и – самое главное – глубочайший духовный подтекст. В годы тяжелейших испытаний духовное начало нации в целом и каждого отдельного человека принимает особую окраску, становясь тем стержнем, без которого невозможно ни выжить, ни победить. И, как алые тюльпаны из капель крови павших за родину, так и из светлой и трагической памяти вырастают яркие, берущие за душу произведения, заставляющие думать, сопереживать, а главное – помнить…
Во имя Бога
Имя и фамилия: Захра Панахирава
Дата рождения: 07.03.1347
Заключение брака: 07.01.1365
Имя и фамилия: Али Читсазийан (разведчик и генерал 32-й дивизии «Ансар аль-Хосейн» в провинции Хамадан)
Дата рождения: 20.09.1341
Дата смерти: 04.09.1366, во время военной операции «Наср-8», Мавут
Благодарю многоуважаемую Фарзане Марди за работу над первыми интервью, а также выражаю свою признательность многоуважаемому Мохсену Сейфикару за примечания к книге и Голамрезе Солеймани, боевому товарищу покойного генерала Али Читсазийана, за искренние и доброжелательные советы.
Предисловие
Тридцать лет назад в этой квартире с едва заметным за ветками деревьев белым окном жили люди, которых сегодня нет с нами. Здесь жил Али Читсазийан со своими родителями Насером-агой и Мансуре-ханум, с братьями Садегом и Амиром и единственной сестрой Марьям.
Именно из этой квартиры Али отправился на войну, а в одной из комнат жил некоторое время со своей супругой. Мы расскажем о том самом Али, истории о храбрости и мужестве которого будут интересны не только нашим сверстникам, но и детям.
Два года назад, когда мне захотелось записать воспоминания вдов героев, павших на войне, я была в смятении и не знала, с чьей биографии начать. После долгих колебаний я решила обратиться к душам самих героев, попросив отозваться того, о ком я должна написать в первую очередь. Через несколько дней со мной связалась подруга из Тегерана, сказавшая, что её сотрудница провела многочасовое интервью с супругой покойного генерала Читсазийана и записала её воспоминания. Она спросила, могу ли я завершить начатое ими дело. У меня, конечно, не было причин для колебаний. Герой сам обратился ко мне, и я согласилась. Через два-три дня аудиозаписи интервью Фарзане Марди с Захрой (Фереште) Панахирава оказались у меня. Помню свое воодушевление в тот день.
Я начала расшифровку аудиозаписей и приступила к организации дополнительных интервью, ради которых несколько раз ездила в Тегеран. Порой и сама Панахи-ханум приезжала в Хамадан для того, чтобы поделиться оставшимися воспоминаниями.
Однажды, когда мы стояли на улице и уже прощались, она сказала, глядя на окна квартиры в доме напротив: «Какие же прекрасные дни мы прожили в этой квартире… Шестой подъезд, четвёртый этаж… Это была квартира Мансуре-ханум».
Так я узнала, что белое окно, которое можно было разглядеть из нашего дома сквозь ветви и листья деревьев, и было окном той самой квартиры, в которой жил герой войны Читсазийан. Те многочисленные воспоминания, которыми со мной делилась Панахи-ханум, связаны именно с этой квартирой. Услышав эту новость, я испытала необъяснимое чувство, причину которого так и не смогла понять. Там жил мой сосед, которого я никогда не видела… жил в квартире, очень похожей на нашу.
Позже, придя домой, я раздвинула шторы в своей комнате, чтобы снова посмотреть на то самое белое окно. В ту же ночь я передвинула свой рабочий стол к окну и ночами, записывая воспоминания Панахи-ханум, смотрела на соседний дом, представляя, что нахожусь в той квартире. Порой мне казалось, что я вижу за окном Али, поджидающего своих друзей. Я также заметила, что иногда по четвергам ночью у дверей подъезда Али устанавливали объявление, а у окна вешали флаг, на котором была надпись «Общество „Путь мучеников“».
Много дней и ночей я провела за работой, глядя на это окно и сумев пережить вместе с Панахи-ханум её воспоминания одного года и восьми месяцев.
Мансуре-ханум, мать Али Читсазийана, очень любила жизнь и своих детей. Я видела, как сильно она любит заниматься хозяйством и сажать цветы. Когда включался свет в их квартире, я видела цветы, вьющиеся по стенам и стоящие на подоконниках. Все они росли благодаря ласковым и добрым рукам Мансуре-ханум.
Сколько же всего доброго и недоброго успел повидать этот дом… Смерть членов семьи, одного за другим…
Какие тяжкие дни пережила эта улица… Дни прощания с любимыми обитателями этого дома…
Сколько же было печальных ночей в этой квартире, когда свет до утра оставался включённым. Сколько длинных и горьких ночей…
Ныне по ночам почти до рассвета всё ещё горит свет в этой и соседней квартирах.
Бехназ ЗарабизадеОсень 1394, Хамадан
Глава 1
Воспоминания как фильм
Проезжая мимо больницы «Абу Али», я сказала:
– Али, через несколько месяцев тут родится наш малыш.
– Здесь? – с удивлением переспросил он.
– Ну, это ведь частная больница. Она лучшая во всём Хамадане.
Али сбросил скорость машины.
– Нет. – ответил он. – Мы пойдём в ту больницу, в которую ходят бедные, а эта – для богатых. Не все могут позволить себе обращаться в подобные места.
…Я была на восьмом месяце беременности, когда в один из дней мне стало очень плохо. В четверг под вечер 31 декабря 1987 года у меня преждевременно начались схватки. О завещании Али я уже всем рассказала. В те дни квартира свекрови была заполнена гостями, и все, включая мою маму, суетились. Как только я сказала маме, что мне плохо, она тут же вызвала такси, и мы поехали в государственную больницу Фатимийе. Не успела я войти туда, как по всей больнице ураганом разнеслась весть о том, что скоро на свет появится ребёнок героически погибшего генерала Читсазийана.
Персонал больницы был очень взволнован, и я с самого начала оказалась окружена врачами и медсёстрами. Очень скоро весть разошлась по всему городу. Люди звонили в больницу и расспрашивали обо мне и малыше, а мама, которая всё время находилась рядом, была вынуждена периодически выходить и отвечать на телефонные звонки. Хотя врачи констатировали, что время родов ещё не наступило, главврач дал указание уложить меня в больницу.
В ту ночь я не испытывала болей, но они начались на следующее утро. Врачи и медсёстры снова окружили меня и через несколько часов повторили прежние слова о том, что пока нет повода для беспокойства и что у меня нет признаков преждевременных родов. Но, несмотря на все мои уговоры, мне так и не позволили уехать домой.
Через несколько часов мне снова стало плохо, и мама очень встревожилась. Эти приступы повторялись несколько раз, и при каждом из них меня тут же обступали несколько медсестёр, которые после новых осмотров отрицательно качали головами и повторяли всё те же слова.
В предвечернее время в пятницу, первого января, в ночь рождения пророка Иисуса, снова начались длительные и нестерпимые схватки. Я не знаю, почему мне было так страшно, но я стыдилась всех и переживала, что со мной что-то не так и я не смогу произвести на свет малыша.
Мне было очень больно. Я так скучала по Али и ещё не успела свыкнуться с мыслью о том, что его больше не будет рядом. Его смерть стала ударом для всех, в особенности для меня, и рана разлуки в моей душе всё ещё оставалась свежей. Был тоскливый вечер, и я ушла в себя, тихонько плача и в мыслях общаясь с Али. За эти тридцать семь дней я привыкла звать его всякий раз, когда мне становилось плохо. В тот день я говорила ему:
– Дорогой Али, помоги мне! Неужели с малышом что-то случилось?! Мне стыдно перед врачами и медсёстрами. Люди ждут появления твоего ребёнка. Прошу тебя, сделай что-нибудь. Если ребёнку суждено появиться на свет, сделай так, чтобы это было быстро и без трудностей. Мне не хочется никого беспокоить и доставлять неудобство другим.
После вечернего азана боли усилились. Я с трудом встала и еле совершила омовение и намаз. Промежуток между болями вначале составлял час, затем сократился до получаса. Мама всё так же была рядом. Больше не в состоянии терпеть боль, я сказала ей, что мне очень плохо. Как и раньше, она заволновалась и побежала за медсёстрами, которые снова окружили меня, и одна из них после осмотра сказала:
– По воле Аллаха малыш появится на свет этой ночью.
Через некоторое время пришла врач и дала указание подготовить меня к родам. Меня одели в больничную форму, уложили на носилки и повезли в сторону родильного зала. Увидев маму, бежавшую за мной в слезах, я протянула к ней руку, и врач, сопровождавшая меня в тот момент, поручила одной из медсестёр выдать и маме больничный халат.
Чуть позже она пришла в зелёной врачебной одежде и встала рядом. В те затуманенные болью мгновения я молилась только за малыша. Как и все матери, я переживала за здоровье своего ребёнка, так как за эти тридцать семь дней я столько плакала и печалилась, что думала, будто рожу маленького и немощного младенца. Поскольку в те времена не было таких аппаратов ультразвукового исследования, какие мы имеем сегодня, подруги, родственники и соседки определяли пол ребёнка по опыту и форме живота. Согласно мнению многих женщин, на свет должна была появиться девочка.
Я была на третьем месяце беременности, когда погиб Амир, брат Али. Какие тяжкие были дни! Каждая минута проходила в стенаниях, печали и рыданиях, затем… ушёл на небеса Али. После его смерти я очень сильно исхудала, так как около недели ничего не могла есть и лишь пила воду. Внешне я не была похожа на прочих беременных женщин, и многие даже не могли поверить в то, что я ношу под сердцем ребёнка.
Боль, словно кровь, разлилась по всему моему телу. Я не хотела плакать, поэтому кусала губы и изо всех сил сжимала руки плачущей мамы, но когда боль усилилась, у меня тоже потекли слёзы. Мама поднесла мою руку к своим мокрым губам и целовала её. От невыносимой боли я начала звать Али, моля его о помощи.
Левую руку я поднесла к лицу, вдыхая запах обручального кольца, которое, как мне казалось, пахло мужем. Я поцеловала его и внезапно увидела Али. Он стоял передо мной и улыбался. Увидев его, я позабыла о боли и не могла поверить своим глазам! Он пришёл ко мне, живой и невредимый, смеялся и успокаивал меня.
– Али, помоги мне, – молила его я, – помоги выдержать эту боль и не кричать. Я не хочу, чтобы кто-то слышал мой голос. Прошу тебя, помоги мне.
Кусая губы, я продолжала сжимать руку мамы, которая сидела возле кровати на полу и молилась за меня. Представляю себе, как невыносимо ей было видеть мои мучения. Про себя я повторяла: «Йа Али!» – и, ничего не слыша, продолжала смотреть на мужа, который стоял в стороне и улыбался мне. Я была словно оторвана от этого мира и не понимала ничего из того, что он говорит. Окружившие меня акушерки и мама беспрестанно читали вслух салават1.
Когда раздался голос ребёнка, моё тело ослабло и стало лёгким. Какое прекрасное чувство я испытала в тот момент! Изнурённая, я чуть приподнялась на локтях и увидела, как смеются акушерка и медсёстры. Одна из них, радуясь, сказала:
– Это мальчик! Дай ему Аллах тысячу лет жизни за отца!
Все поздравляли друг друга. Акушерка, взяв ребёнка на руки, спросила меня:
– Вы видели своего красавца? Посмотрите, какой он славный!
Мой черноволосый сынок, хоть и был маленьким, но родился розовеньким и пухленьким.
Али, такой красивый и светлый, как в наши последние минуты прощания, всё ещё стоял рядом и улыбался. Он был так близко, что я чувствовала запах его тела.
– Дорогой Али, спасибо… – прошептала я ему.
Ребёнка уложили на стол рядом с кроватью и, взвесив, сказали:
– Два с половиной килограмма!
Несколько медсестёр окружили ребёнка, а мама с сияющим от радости, заплаканным лицом нагнулась и поцеловала меня.
Оглянувшись, я увидела Али, всё ещё улыбавшегося и стоявшего по-прежнему на том же самом месте. Господи, как же я по нему тосковала! Мне так хотелось, чтобы он подошёл ближе, взял на руки своего сына и сказал мне:
– Ангел мой! Мой цветочек! Спасибо тебе за такого сына!
Мама ушла, чтобы позвонить свекрови и поздравить её с рождением внука. Акушерка и медсёстры тоже вышли, забрав с собой ребёнка, а ко мне подошли другие медсёстры и, уложив на носилки, увезли в отделение для родивших женщин. Моё тело было слабым и бесчувственным, но я всё ещё испытывала боль. Снова оглянувшись и посмотрев туда, где стоял Али, я сказала:
– Дорогой Али, спасибо! Не могу поверить, как быстро я успокоилась. Ты тоже иди со мной. Прошу тебя! Не оставляй меня одну. Я так соскучилась по тебе…
Когда мы покинули родильную палату, я уже не ощущала рядом присутствия Али. Слёзы отчаяния наполнили мои глаза и потекли по щекам.
– Дорогой Али! Я столько всего натерпелась. Я сдерживала свой гнев и не давала воли слезам, чтобы единственная память о тебе появилась на свет. Посмотри, как хорошо я справилась. Не оставляй меня, пожалуйста! Не уходи! Или забери меня с собой. Али, я тоже хочу пойти с тобой. Вот как скоро я устала. У меня нет сил перенести разлуку с тобой. Как жаль, что ты был таким хорошим.
Помню, когда я хотела поехать с ним в Дезфуль, он сказал:
– Там идёт война. Днём и ночью падают бомбы. Я не всегда смогу быть рядом, и ты часто будешь одна. Ты сможешь выдержать это?
– Да! Зато там я смогу чаще видеть тебя! – радостно ответила я.
Если в моей жизни и были какие-то счастливые и приятные мгновения, то, несомненно, ими были те пять с половиной месяцев жизни вместе с Али в Дезфуле.
В декабре 1986 года был пик бомбёжек, и снаряды ежедневно сыпались на города Дезфуль и Ахваз. Али тогда спросил меня:
– Поедешь со мной?
– Разве можно? – с подозрением спросила я.
Ночью мы вместе собрали всё необходимое: швейную машинку, утюг, кастрюли, тарелки и другие кухонные принадлежности, а также чемодан одежды и всякой мелочи. Наутро всё это мы загрузили в машину и поехали в Дезфуль.
За последние двадцать семь лет я очень часто размышляла о тех днях. Каждый раз, когда моё сердце тоскует по Али, я вспоминаю декабрь 1986 года, который мы вместе провели в Дезфуле. И вправду, моя счастливая жизнь с Али была именно в те самые дни. Все те воспоминания, которыми я с вами делюсь, до сих пор со мной. Для меня до сих пор удовольствие видеть апельсиновые и мандариновые деревья и ощущать аромат листьев лимонов и эвкалиптов, напоминающий приятный запах той счастливой зимы, которую мы провели вместе.
Первые месяцы после гибели Али я день и ночь часами лежала под одеялом, закрывала глаза и просматривала свои воспоминания, будто художественный фильм. Просмотр периодически прекращался из-за того, что кто-то входил в комнату, или по какой-то другой причине, но я снова возвращалась к нему, как в ту ночь в больнице Фатимийе в Хамадане, когда я была в полусонном состоянии из-за обезболивающих, которые мне вкололи после родов. Как и все беременные, я скучала по своему мужу и очень хотела, чтобы он был рядом. В ту ночь я накрылась больничным одеялом, пропахшим йодом, спиртом и лекарствами, и, закрыв глаза, начала вспоминать день, когда мы приехали в Дезфуль. Я очень люблю этот фрагмент моих воспоминаний…
В пятницу 10 января 1987 года мы прибыли в наш дом в Дезфуле. Он совсем не был похож на то, что я представляла по пути из Хамадана. Это был новый полутораэтажный дом безо всяких удобств в маленьком пригороде Дезфуля под названием Пансад Дастгах. Раньше нас туда приехал вместе с женой и маленькой дочкой Зейнаб друг Али, Хади Фазли2.
Какими же мы были уставшими в ту ночь! Наскоро расстелив постель, мы сразу легли спать, а рано утром проснулись от громкого шума, поднятого Али. После утреннего намаза он пошёл за хлебом, а затем, намеренно шумя, пытался таким образом разбудить всех. Мы спали в холле, а Хади с семьёй – в гостиной. Я проснулась и быстро собрала постель, а Хади помог Али постелить на пол скатерть для завтрака.
Позавтракав, Али и Хади надели военную форму и собрались уходить.
– Когда вы вернётесь? – спросила я.
Али со своим ярко выраженным хамаданским акцентом ответил:
– Неизвестно. Каждый день будет приходить солдат, и если понадобится сделать какие-то покупки или что-то ещё, говорите ему обо всём, что вам необходимо.
Когда Али и Хади, закрыв за собой дверь, ушли, я ощутила одиночество и тут же поспешила чем-то себя занять, решив сначала рассмотреть повнимательнее дом, в котором нам предстояло жить.
Дом имел небольшой, компактный двор, в котором находилась уборная. Я сразу заметила, что стены и кирпичное строение были возведены недавно. Немного прогулявшись по освещённому солнцем двору, я поднялась на маленькую и узкую террасу, через которую можно было пройти в другую часть дома. Относительно просторный коридор вёл к небольшой гостиной. На кухне не было никаких удобств: ни мебели, ни кафеля, и, насколько я могла разглядеть, повсюду лежал слой пыли и свисала паутина. В конце коридора я обнаружила лестницу из двенадцати ступенек, которая вела к подвалу с двумя комнатами: одна из них была большой с маленьким окном, а другая – узкая, с высоко расположенным на стене маленьким окошком, смотрящим на безлюдный небольшой двор. С потолка свисала лампа, еле освещавшая комнату, которая впоследствии стала нашей с Али.
Мы с Фатимой решили, что, пока Зейнаб, которой тогда было полтора года, спит, имеет смысл воспользоваться случаем и быстро привести дом в порядок. Сняв чадры и повязав косынки, мы первым делом убрали грязную скатерть и занялись поисками метлы. Вдруг нас оторвал от дел пронзительный звук сирены воздушной тревоги. Фатима тут же ринулась к дочери, схватила её на руки, и вместе мы побежали в подвал. Помню удивлённые и недоумевающие глазки Зейнаб в тот момент, малышка была ещё совсем сонная. Она заплакала, и как бы мы ни старались, нам не удавалось её успокоить. Звук сирены усилился, дом дрожал.
Мы в страхе сидели на полу. Зейнаб кричала и плакала, а мы боялись того, что происходит снаружи. Спустя полчаса девочка успокоилась, но от голода начала капризничать. Как только шум стих, мы решились подняться наверх. Немного придя в себя, Фатима взяла детскую бутылочку и начала её мыть, а я принялась разжигать плиту, но тут вновь раздался звук сирены. На этот раз мы испугались не так сильно, но всё же снова побежали в подвал.
Прошло ещё около получаса, но солдат, о котором говорил Али, так и не пришёл. На этот раз мы поднялись наверх прежде, чем смолкла сирена. Фатима наполнила бутылочку молоком и начала кормить дочь. Затем, немного переждав и надев чадры, мы вышли из дома и удивились тому, что люди ходят по улице как ни в чём не бывало. Мы не могли понять, как во время налёта люди сохраняли спокойствие и продолжали вести свою обычную жизнь. Пройдя немного выше по улице и дойдя до местной пекарни, мы обнаружили очередь, выстроившуюся за хлебом. Пекарь, высокий худощавый мужчина, с особым наработанным годами мастерством раскатывал тесто, слегка подпрыгивая, подходил к печи и лёгкими движениями набрасывал тесто на раскалённые стенки тандыра.
Напротив пекарни находились фермерское хозяйство и магазинчик, где продавались местное молоко, сметана и масло. Увидев это место, Фатима испытала искреннюю радость, а я обрадовалась магазину в начале улицы, где продавался готовый суп.
– Завтра утром будем есть суп! Я угощаю! – воскликнула я.
…Несколько сестёр вошли в палату, стянули с меня одеяло, вынудив открыть глаза. Медсестра, которая стояла впереди, спросила:
– Вы хорошо себя чувствуете?
Я удивленно посмотрела на неё. Меня словно резко перенесли из другого мира и бросили на эту кровать.
Тут же подошла вторая медсестра и, заворачивая мне рукава тонкого больничного халата розового цвета, который на меня надели в диагностическом кабинете, взволнованно спросила:
– У вас точно всё хорошо?
Я не знала, что им ответить. Одна из медсестёр, видя мою замкнутость и неразговорчивость, достала тонометр и принялась измерять мне давление. Надев на мою руку манжетку и вставив себе в уши трубки стетоскопа, она пристально всматривалась в стрелку на циферблате манометра. Через некоторое время, сняв стетоскоп, она повернулась к другой медсестре и сказала:
– У неё очень низкое давление.
Вторая медсестра в недоумении посмотрела на меня и спросила:
– А где ваша капельница?
Я не понимала, почему мне задают такой вопрос, и просто продолжала молчать. В это время первая медсестра вышла из комнаты и вернулась с тележкой, на которой стояло множество лекарств. Она начала подготавливать капельницу, а вторая медсестра взяла журнал, висевший на моей кровати, и спросила:
– Разве доктор вас не осматривал?
Поставив мне капельницу, первая медсестра, улыбаясь, сказала:
– Появление вашего сына настолько всех обрадовало, что мы совсем позабыли о его матери.
Я улыбнулась в ответ на эти слова и, видя, как она добавляет лекарство в мою капельницу, невольно вспомнила картинку, которую Али нарисовал, когда лежал в больнице в Сасане. Он изобразил раненую птицу с подбитым крылом, из которого текла кровь.
– Как ребёнок? – спросила я у медсестры.
Положив руку мне на плечо и тепло улыбаясь, она ответила:
– Всё хорошо. Он такой игривый и развлекает всю больницу. Ваша мать отправилась в комнату для новорождённых и взяла его на руки, чтобы показать тем, кто стоял за стеклом и не мог войти внутрь.
Затем сестра собрала свои вещи и положила их на передвижной столик.
– Вы должны полежать с капельницей около часа. Я добавила несколько седативных препаратов, так что скоро вас начнёт клонить ко сну.
После того как медсестра ушла, я начала осматривать палату, в которую меня перевели. Круглые белые часы, висевшие напротив меня, показывали 13:30. Я хотела встать и выключить яркую флуоресцентную лампу на потолке, но, как ни старалась приподняться, у меня не хватило сил.
«Где же мама? Почему она не возвращается?» – взволнованно думала я.
Моё терпение истощалось. Глядя на капли, медленно стекавшие по трубке капельницы в мою руку, я раздумывала, почему у меня никак не получается заснуть.
Как же тихо и спокойно было вокруг. Я посмотрела на пустую кровать слева от меня и подумала, что здесь мог бы остаться Али, если бы он этой ночью пришёл ко мне. Хотя… возможно, он и не смог бы приехать, так как был бы в это время на какой-нибудь важной военной операции. В тот момент мне страшно захотелось, чтобы время повернуло вспять. Какие же замечательные дни у нас были в Дезфуле…
Я вспомнила тот день, среду 14 января 1987 года, когда мы с Фатимой подметали комнаты, снимали пыль со стен и потолков, но, несмотря на все усилия, нам никак не удавалось обжить этот дом и придать ему хоть немного уюта. Чувствовалось отсутствие ковров, занавесок, которые скрыли бы изъяны комнат. Что бы мы ни делали, сколько бы ни чистили – всё было бесполезно.
Около 10 утра кто-то постучал в дверь, и мы подумали, что это тот самый солдат, который приходил каждый день. Надев чадру, я подошла к двери и спросила:
– Кто там?
Незнакомый голос ответил:
– Это я, помощник Али. Меня зовут Саид Садакати. До сих пор, вспоминая тот день, я говорю себе, что лучше бы мы не ездили в Ахваз, лучше бы нас вообще не было дома и я не открывала бы ту дверь, тогда всё могло бы сложиться совсем иначе. Но, к сожалению, я всё же открыла её. И хотя мне даже хотелось проявить сопротивление, по какой-то причине я не стала возражать. До сих пор не знаю, почему мы всё же уехали с Саидом Садакати, если я этого не хотела.
…Какая-то медсестра стояла над моей головой. Она смотрела на меня и улыбалась, открыла клапан капельницы, и остатки лекарства быстрее потекли по трубочке. Убрав в сторону одеяло, она сильно надавила на мой живот, и я сморщилась от боли. Не обращая на это внимания, она снова надавила подобно тому, как оказывают первую помощь больным с сердечным приступом. Не сдержавшись, я вскрикнула, и медсестра, поспешно натянув на меня одеяло, сказала:
– Простите, что причинила вам боль, но это было необходимо.
Я кивнула, и она, сняв капельницу с моей руки, бросила её в мусорное ведро. В это время в палату вошла мама с букетом цветов. Положив их на стол между двумя кроватями, она встала рядом со мной и спросила:
– Дорогая, как ты?
– Всё хорошо, – ответила я, всё ещё испытывая сильную боль в животе.
Мама стала поправлять мне одеяло и платок на голове и с радостной улыбкой добавила:
– Ты даже не представляешь, что это за чудесный ребёнок. Машалла3! Все только и делают, что звонят и спрашивают о твоём состоянии, начиная с офиса имама пятничной молитвы и заканчивая людьми из муниципалитета. Все вокруг очень переживают за тебя.
– Мне так хочется, чтобы и Али позвонил… Если бы он был жив… – с грустью сказала я.
К горлу подступил огромный ком. Я попросила маму выключить свет, чтобы я могла заснуть и увидеть во сне Али или хотя бы закрыть глаза и погрузиться в воспоминания о днях, которые мы прожили вместе.
Мама взяла со стола принесённые ею белые лилии и, поднеся к моему лицу, сказала:
– Ты только почувствуй их чудесный аромат.
Я вспомнила день, когда хоронили Али, и то, как он лежал в табуте4, доверху покрытом цветами. Его душа, словно мотылёк, порхала среди благоуханных цветов райского сада.
– Если бы был какой-нибудь графин, я бы могла поставить цветы в него. Иначе до утра они завянут, – сказала мама, открыв дверцу маленького холодильника.
– Снег идёт?
Мама с цветами в руках подошла к окну и, выглянув на улицу, ответила:
– Нет, но, судя по погоде, если не этой ночью, то утром точно пойдёт.
Я вспомнила день, когда в городе начался сильный снегопад.
– Мама, помнишь 23 января прошлого года, как в пятницу друзья Али привезли его из Исфахана? Какой же ужасный был день.
Куда-то положив цветы, она подошла ближе и легла на соседнюю кровать.
– Тебе не спится?
– Мама…
По моему голосу она поняла, как мне грустно и больно.
– Да, моя родная.
– Помнишь?
– Как же я могу не помнить, моя милая. Какой же тогда был сильный снегопад и гололёд. Его привезли к нам домой, и я положила его матрас рядом с печкой, чтобы он не заболел, приготовила ему куриный суп, а он ел его и восклицал: «Как вкусно! Спасибо вам»…
Слёзы невольно потекли из моих глаз.
– Мама, Али перенёс очень большие испытания. Тогда я не говорила тебе об этом, чтобы ты не переживала, но мне было очень тяжело.
Мама положила голову на подушку и, повернувшись в мою сторону, сказала:
– Твоя награда у имама Хосейна и имама времени, иншалла…
Я смотрела на потолок и на лампы, висящие у меня над головой, и думала о том, как же быстро произошли все события в моей жизни.
Мама лежала на правом боку без одеяла. Я с трудом поднялась с кровати, укрыла её и, как обычно, поцеловала в шею, от которой всегда исходил какой-то особенный, блаженный для меня запах, а потом, выключив свет, вернулась к своей кровати.
За окном медленно шёл снег, а небо казалось светлее обычного.
Проснувшись утром, я тут же бросила взгляд на соседнюю кровать и обратила внимание на молитвенный коврик, который мама постелила на полу, чтобы совершить намаз.
– Салам. Доброе утро, мама, – тихонько сказала я.
Дочитав намаз, она поднялась с чётками в руках и, подойдя ко мне, взяла за руку.
– Салам, моя дорогая. Как ты?
– Всё хорошо, слава Богу.
Лицо матери было осунувшимся и печальным. Я подумала, что мне так кажется из-за её немного неухоженного вида, платка и чёрного одеяния, но в сердце затаилось беспокойство, что, возможно, её что-то волнует.
– Мама, как ребёнок? С ним всё хорошо?
– Лучше всех, – улыбнувшись, ответила она. – Рано утром я ходила к нему проведать. Он спокойно спал, как ангелочек. А ты сама как? У тебя где-то болит?
– Нет, всё хорошо, – сказала я, отрицательно покачав головой. – Как папа, Ройя и Нафисе?
Мама снова улыбнулась.
– Все прекрасно себя чувствуют. Через пару часов я позвоню им, и ты сможешь с ними поговорить. Слава Богу за то, что у нас теперь есть телефоны. Стало намного легче связываться с близкими.
Когда мы были в Дезфуле, каждый раз, когда я скучала, я ходила в отделение телефонной связи и звонила Сакине Ругани, нашей соседке, проживавшей через несколько домов от нашего в начале улицы. Приходилось очень долго ждать, пока мама или кто-то ещё подойдёт к телефону. В последнее время я приноровилась к этой системе и, позвонив Сакине, говорила: «Позовите, пожалуйста, маму. Я перезвоню через полчаса».
Мама села на кровать и начала перебирать чётки, читая молитву. Я сказала ей:
– Помнишь, как я звонила Сакине домой? Однажды из-за телефонного звонка мы даже чуть не погибли.
Мама резко перестала перебирать чётки и испуганно посмотрела на меня.
– Не бойся, – засмеялась я, – я же жива.
Она продолжила молиться и слегка покачивала головой.
– Ты всегда говорила мне, что всё в порядке, что ты ходишь к подругам в гости.
– Я не обманывала. Мы ходили в гости, но опасные происшествия тоже случались. Однажды у меня сильно заболел живот, а Али к тому времени не был дома уже неделю. Я проснулась с сильной болью в животе, которая не прекращалась до глубокой ночи. Бедняжка Фатима пыталась всячески помочь, но ничто не спасало меня от боли. Была середина недели, и я даже не надеялась на то, что Али вернётся. Вечером я с ужасом подумала, что же делать, если посреди ночи мне станет хуже, и представила, как было бы хорошо, если бы уже наступила пятница и Али смог вернуться. Клянусь Богом, мама, в ту же минуту я услышала звук двигателя машины Али, которая заехала к нам во двор. Полагаю, было около половины третьего, когда он вошёл в дом и, увидев меня, вздрогнул от испуга, несмотря на то, что его собственное состояние в тот момент было намного хуже, чем моё. Он был весь пыльный, усталый, с опухшим лицом и похож на человека, который не спал целую неделю.
