Все когда-то находят свою любовь и берегут это сокровище. Однако, если человек потеряет ее, то он постепенно превращается в монстра…
Глава 1. Встреча
За один день, как казалось Александру, с ним приключилось множество необычных вещей. Помимо квитанций на воду, как всегда, с огромной суммой из-за превышения лимита, счетов на электричество и прочей раздражающей ерунды, он получил маленькое свернутое в несколько раз письмо. Открыв переливающийся конверт, Саня бегло прочитал содержимое. Глубоко вздохнув, он положил бумажку на комод и снова отправился спать. Ветер колыхал занавеску и в комнате стало свежо от влетевшего через окно сквозняка.
Лаврентьев Александр Николаевич был человеком в возрасте двадцати шести лет со спокойным характером. Жесткость и требовательность к себе сделала его рассудительным и думающим в любых ситуациях, где обычный человек растерялся бы. Но только не Саша. Даже в стрессовой ситуации он мог обдумать все имеющееся и сделать один вывод. Также Саня был «чересчур добрым», как считал сам. Он не любил решать проблемы силой или агрессией, в любом случае находил выход в мирном решении. Квартиру, на которую заработал сам, он содержал в чистоте и строгом стиле. В ней была всего одна комната, кухня и санузел. А большего Александру и не нужно было. Паркет на полу, мебель каштанового цвета и темно-коричневые шторы украшали его покои.
Прошлое у него было печальным: родителей убили грабители, а Саня чудом выжил. Родных у Саши не было, поэтому его усыновил Иванов Игорь Федорович, полковник полиции, который позже занимался расследованием убийства Сашиных родителей. Так и не найдя никаких доказательств и зацепок, Иванову дело пришлось закрыть, а Саше смириться со своей судьбой. Хоть он и не мог привыкнуть к отчиму, Александр не относился к Игорю Федоровичу ни с ненавистью ни любовью. Саша часто помогал ему на работе: носил еду, заваривал кофе и доставлял из дома теплые вещи, на случай если Игорю придется сидеть холодной зимней ночью в отделе.
Окончив школу, Александр поступил в военное училище, после завершения которого, устроился в Федеральную Службу Безопасности. Там он работал в архивах с документами и иногда, вспоминая о родителях, пытался найти хоть какую-то информацию, однако все поиски были тщетны. Саша просто продолжал работать и жить скучной жизнью в гражданском обществе, он ничем не отличался от обычных людей.
Проснувшись после дневного сна, которым хотел скоротать время, Александр посидел какое-то время на кровати, растирая затекшую руку. У него не было желания куда-либо вставать, но в то же время он уже не хотел спать. Поборов свое «переменное» состояние Саша пошел на кухню. Под ногами скрипел паркет, на стене громко стучали часы, гулом отзываясь в ушах. Дойдя до кухни, он налил себе стакан воды и, сделав два глубоких выдоха, выпил все до дна. «Как всегда отвратительна» пробурчал он, тряся стакан вверх дном над раковиной, и подошел к окну.
Был жаркий летний вечер. На улице бурлила городская жизнь. Случайные прохожие шли быстро, не оборачиваясь, иногда вытирая пот со своих лиц. Те, кто гуляли с собаками, выглядели особо измученно. Конечно, кому была охота в жару идти и выгуливать своего четвероногого друга? Но надо. Пели птицы, иногда доносились крики с детской площадки, где орава мальчишек гоняла мяч, без какой-либо цели. Игра их была похожа на отнимание друг у друга затертого резинового мяча, но никак не на футбол. Все эти звуки дополнял гул машин с трассы.
Надышавшись пыльного и горячего воздуха, Саша медленно закрыл окно и пошел обратно в спальню. А потом снова на кухню. И опять в спальню. Кухня. Спальня. Александр всегда ходил кругами по квартире, когда ему было скучно, и он не знал, чем себя занять. Во время таких «хождений» в его голову приходили заумные мысли, размышлять над которыми он мог часами. Особенно в выходные, когда тоска хватала за шею и доводила до изнеможения. В общем, сегодня это был как раз один из таких дней. Но неожиданно, его внимание привлек тот конверт, который он положил на комод, совершенно забыв про него. Он снова взял письмо и внимательно перечитал. На листке бумаги было написано от руки:
«Здравствуй, Саня, приглашаю тебя на свой день рождения, в 18:00 в кафе «Коржов». Жду.
Василий».
Глубоко вздохнув, Александр произнес вслух: «Эх, делать нечего…»
Лаврентьев не любил шумные мероприятия, он предпочитал проводить свои выходные в тишине своей мрачной квартиры. Но Вася был его другом, а понятие дружбы для Александра было чем-то особенным, тем, чем нельзя пренебрегать, что нельзя предать или разрушить. Как ему ни хотелось остаться дома и никуда не идти, долг крепкой дружбы звал его на хоть и небольшую, но жертву.
Так как Саша весь день проспал, времени совсем не оставалось, кроме как начать собираться. Когда он оделся и уже хотел причесываться, стоя перед зеркалом, которое висело в комнате, в дверь позвонили. Александр не ожидал такого поворота событий и напрягся. Застыв буквально на секунду, он поспешил к двери и открыл ее. На пороге квартиры стоял худой мужчина в мятой футболке и растрепанными волосами: Гриша – ровесник Лаврентьева, друг детства, с которым они были вместе чуть ли ни с самого рождения. Отдышавшись, Гриша спросил:
– Идешь к Васе на день рождения?
– Ну да, куда я денусь – монотонно ответил Саша.
– Хорошо, тогда, жду тебя в прихожей – сказал Гриша, переминаясь с ноги на ногу.
Спустя время они вышли. Шли по длинной пыльной улице, вдоль бесконечно длинных домов. Шли и молчали, пока Гриша не прервал тишину:
– Что-то ты какой-то тихий, молчишь всю дорогу…
Саша, подумав секунды две, над неожиданно прервавшим его внутренний покой вопросом, ответил:
– Да так, день не задался.
– Опять хандрил небось? – с ухмылкой спросил Гриша.
– Хуже, спать днем лег. – ответил Александр, протирая глаза. Он только начал просыпаться.
– А, понимаю, сон днем, особенно который прерывается невовремя, всегда хуже недосыпа.
Александр ничего не ответил, лишь наигранно улыбнулся.
Дальше вопросов не последовало. Саше нравилось ходить в тишине, любоваться городским движением, изредка замечая среди всей этой кутерьмы зеленые островки редко посаженных деревьев. Все вокруг ему казалось таким бессмысленным и в то же время необходимым. «Все куда-то торопятся» подумал он. «И должны торопиться. Мы тоже торопимся». Повернув голову чуть левее, Александр заметил облупленную, худую кошку. Она больше походила на костлявое шерстяное пятно, пыльно-серого цвета. «Кот тоже торопится, перебегая дорогу… – подумал Саша. – А если бы он не побежал через дорогу? Если бы этот самый кот, свернул в другой двор? Что бы поменялось в судьбе мира?»
Кошка за это время уже перебежала на другую сторону улицы. Неоднократно потыкавшись головой в забор, она все-таки нашла нужную ей щель и нырнула в нее, скрывшись в тени аккуратно подстриженных кустов.
Гриша с Сашей прошли еще немного, свернули пару раз и подошли к кафе, в котором условились встретиться. По мерцающим огням в окнах, уже можно было понять, что празднество обещает быть шумным. Лаврентьев любил тишину и покой, поэтому этот свет не сулил ему ничего, кроме нескольких часов ада. Но раз пригласил Василий, то надо перебороть свое нежелание входить туда. «Ради Василия, все-таки придется терпеть эту «потанцовщину», друзья все-таки» – подумал Саша и, набрав полную грудь воздуха, вломился сквозь тугие двери внутрь.
Зал моментально ударил ему в уши резкой музыкой. Гул народа, собравшегося на торжество, вызвал звон в голове Лаврентьева.
«Во Вася дает, горазд на всякие гуляния!» – закрывая уши громко сказал Гришка. Саша только молча кивнул в его сторону. Пытаясь найти пространство, где бы его не снес поток хаотично движущихся людей, Александр нашел себе место за дальним столиком. Он приставным шагом, обходя активно движущихся людей направился туда, сел на мягкий стул с подлокотниками и выдохнул. «Ну-с, тут и буду сидеть. Наблюдать со стороны. А Гриша пусть прыгает». Саня ухмыльнулся в рукав, посмотрев на считающего ворон Григория. «А когда все будут чуть пьяненькие, тут вообще такое начнется…» – с усмешкой подумал Саша, охватывая взглядом толпу. Он глянул на часы, засучив свой широкий рукав. Стрелочные часы, подаренные отчимом ему на двадцатилетие, показывали ровно 18:00. Они были довольно старыми, с неглубокой царапиной на квадратном стекле. Сверкание огней отражалось в позолоченном контуре вокруг циферблата. «Ну и где его носит, сколько можно копаться? Я, пришел сюда, вовремя, смог просидеть целую минуту! Эх, Василий, эх, Дивидов! Доведешь ты меня до белого каления, ногами вперед понесешь из этого чертового кафе!» – подумал Александр и вздохнул, окинул взглядом толпу. Григория он не заметил, именинника тоже. «Гришу не спасти…» – подумал он, сравнивая толпу с бушующим океаном, полностью поглотившим друга.
Кафе «Коржов» представляло из себя просторный зал, одна половина которого была заставлена небольшими круглыми столиками окруженными четырьмя мягкими стульями, на которых очень уютно было сидеть, слегка утонув в красную бархатную спинку. Вторая сторона была пустой, предназначенной для танцев и других активных мероприятий, которые проводились довольно часто. Детские праздники с аниматорами, бальные вечера и прочие утехи шумных компаний. Над всем этим пространством возвышалась сцена, высотой под метр, постепенно понижая свой уровень ближе к залу посредством ступенек. Большие панорамные окна по трем стенам, по два на каждой стороне, были закрыты плотными красными шторами, обвитыми как змеями серебряными бусами. На белом потолке среди беспорядка кондиционеров, проводов и колонок блестели панельные лампы, излучая яркий, режущий глаза свет. Также, помимо всех этих мелочей, всеобщее внимание привлекала узорная плитка на полу. Она была расположена так, что создавалось ощущение, что по залу ползет огромный пестрый питон, сворачивающийся в кольцо через каждый метр. Это заведение приманивало посетителей своим оригинальным дизайном и вкусными блюдами, которые здесь готовил шеф-повар, который, как говорят многие, является французом по происхождению. Для всех было загадкой, откуда здесь взяться французу, но как выяснилось потом, владелец этого кафе в молодости учился Париже, где и сдружился с этим человеком, ставшим в последствии поваром, предложив своему русскому товарищу открыть ресторан. Так и появилось кафе «Коржов», с французскими блюдами и русским названием.
– Саня! – вдруг послышался из толпы радостный басистый голос. Саша обернулся и увидел Василия.
– Здравствуй, Вась, -сказал Александр протягивая Дивидову руку – давненько же!
– Спасибо что пришел, я очень рад тебя видеть! – широко улыбаясь сказал Вася – хорошо, когда все мои товарищи в сборе, Гришу уже видел.
Дивидов Василий был человеком добрым, всегда улыбающимся. Он обладал уникальной способностью – собирать вокруг себя людей и дарить им порцию хорошего настроения. И ведь правда, взглянув на Василия, нельзя было не заразиться его смехом и оптимизмом. Вася служил там же, где и Александр, в Службе Безопасности, на работе они, собственно, и познакомились. Вот только Саша проводил дни в архиве, в тишине, а Василий состоял штурмовом отряде. Его команда отличалась своей невероятной силой, можно даже сказать, что это был элитный отряд. Хоть об этом нигде не было указано, но у всех было предвзятое отношение к «особенной» ударной группе. Минимальное время выполнения операций с максимальной отдачей: вот что можно было сказать об этом отряде. В военной среде, выделяя из «средненьких» штурмовиков, их называли «Броском кобры». Командир «Броска» был человеком рассудительным, скрытным, серьезным и действующим наверняка, но без излишней жесткости. У него можно было спросить даже о самых нелепых вещах и деталях, он без раздражительности все по порядку объяснит. Но что самое интересное, командир не рассказывал о себе, вплоть до того, что не называл своего имени и не показывал лица, даже в неслужебное время. Подчиненные звали его просто «командир». Как бы Василий с товарищами ни пытались узнать о нем чуть больше, чем рассказывал он сам, все было тщетно. Документы на него были засекречены, с ограниченным доступом. Впрочем, всем постепенно надоело это занятие. Никто уже не пытался увидеть его лицо или узнать имя. Отряд смирился со своим «безликим» командиром, ведь он был человеком, которому можно было доверить свою жизнь, доказавшим преданность государству и товарищам не раз, так что ни у кого вопросов и не возникало.
Василий улыбался и, сам того не понимая, начал смеяться и чуть ли не хлопать в ладоши от радости. Такое уж у него было настроение. Саша посмотрел на него и, ухмыльнувшись, принялся изучать меню. Тут Дивидов прервал неловкое молчание:
–Сань, кстати, я хотел тебя кое с кем познакомить.
Лаврентьев поднял на него вопросительный взгляд и немного недовольным голосом сказал:
– Ну, я не очень-то люблю знакомства заводить, но раз ты ручаешься, то ладно. – Александр вздохнул – Надеюсь человек хоть хороший…
Василий, ухмыльнувшись как обычно, почесал подбородок и, повернув голову, сказал: «Маша, иди сюда!»
Лаврентьев поднялся со стула, осознав, что знакомство произойдет незамедлительно.
Откуда-то из-за спины Дивидова появилась невысокая хрупкая девушка. Она была одета в приталенный сарафан с рисунком в виде красно-розовых цветов на белом фоне. Через плечо у нее была перекинута небольшая розовая сумочка на длинном ремне с блестящими золотыми пряжками. Волосы пшеничного цвета были заплетены в две косы примерно до лопаток. Саша посмотрел на нее, остановив взгляд на лице. Овальное лицо с гладкой светлой кожей, тонкие брови и небольшие аккуратные губы, вызвали у Саши секундное окаменение. Ему казалось, будто перед ним не живой человек, а кукла, созданная гениальным художником в полный рост. Но, посмотрев в ее глаза, он забыл обо всем, чем думал до этого. Ярко-карие глаза, под слегка прикрытыми веками, словно напоминали ему о чем-то, но Саша не мог понять о чем. Он пытался всмотреться, найти предел бездонному взгляду этого милого существа. Тут он пригляделся и увидел, что радужную оболочку окутывает черный узор, как будто дополняющий красоту простых глаз и показывая всю глубину цвета. Слегка влажные уголки глаз блестели на ярком свету, подчеркивая светлость ее лица и как водная гладь, сверкающая на весеннем солнце, скрывая глубину лазурного озера ее ясного взгляда. Саша стоял ошеломленный этим взглядом, простой, без ухищрений, красотой лица, и Машиной хрупкой фигурой. Он затаил дыхание и ему казалось, что время остановилось, дав ему шанс разглядеть все черты лица этого прекрасного Божьего создания. Саша старался не двигаться и даже замедлить стук сердца, которое колотилось как сумасшедшее, лишь бы не спугнуть этот прекрасный момент, который мог вспорхнуть как легкая птица, стоит лишь сделать малейшее движение. Но тут он заметил смущение в глазах незнакомки и недоумевающий взгляд Василия. Саша сразу встрепенулся и представился:
– Александр, – представился Саня – Александр Лаврентьев.
– Маша – сказала она негромким и нежным голосом, как показалось Саше.
Лаврентьев не смог больше ничего сказать. Он услышал ее голос и врос на месте. Ему не хотелось ничего говорить, ни о чем не думать. Его сердце забилось чаще, а в груди все сжалось, почти не давая возможности дышать. Он стоял напротив нее, и ноги стали каменными. Он чувствовал, что не сможет сдвинуться с места, не может и не хочет. Он так бы и стоял вечно, созерцая ее небесную красоту и слушая мелодию ее бархатного голоса, который лился как звук от робкого касания к струне арфы. Тут, Василий, смекнув в чем дело, посмотрел на Машу, а затем на Лаврентьева, улыбнулся и сказал:
– Вот и познакомились, что ж, оставлю вас.
Саша почти не слышал его. Когда Василий слился с толпой, Лаврентьев предложил Маше сесть. Она любезно улыбнулась, кивнула головой и, придержав подол платья, плавно опустилась на предложенное место. После довольно долгого неловкого молчания Маша прервала тишину:
– Расскажите о себе, Саша.
– Можно на ты! – сказал Саня, и ему показалось, что он сказал это слишком резко, так что даже сам немного испугался – что сказать обо мне… Ну я давно знаю Васю, на работе давно познакомились…
– А кем вы работаете? – оживленно спросила Маша – а то Василий не говорит ничего о своей работе, даже интересно стало. Вроде и не может не работать, но вообще не рассказывает об этом.
Саша задумался о том, стоит ли ему рассказывать о том, где он работает. «Вроде как запрет распространяется на неразглашение государственных тайн, а про место работы вполне можно рассказать. Но почему Дивидов ничего ей не сказал? Ну а даже если скажу, где работаю я, Маша поймет и о месте работы Васи. Что же делать? Но почему он ничего не рассказывал?»
– Ну так где, если не секрет? – так же оживленно спросила она.
– Прости, правда, не могу сказать. – якобы с сожалением сказал Лаврентьев. Он посмотрел на Машу. Она сидела напротив него, чуть правее. Тень падала на ее лицо, все ярче подчеркивая контур глаз. Поправив волосы и легким движением пригладив левую бровь, она ответила:
– Не хотите говорить и ладно. Наверное, это что-то важное, раз вы оба ничего не рассказываете. Да, точно. Где-нибудь в полиции работаете, или повыше! Госсекретари наверное!
Она не сдержалась, и ее звонкий высокий смех коснулся сердца Саши. Он на секунду почувствовал что-то странное. Ему понравился смех Маши, да и сама она, сидела напротив, хрупкое прекрасное создание, с таким звонким смехом и нежным тонким голоском. Саша взглянул на нее. Ему хотелось смешить ее еще и еще, лишь бы чаще слышать этот нежный голос. Аккуратное робкое касание струны превратилось в оживленную мелодию, струящуюся из золотой арфы, и смех Марии окончательно покорил его сердце, ранее закрытое для подобных чувств.
Тут в зале погас свет и на сцене появился Василий. Он попросил микрофон и проверил его. Все замолчали и уставили свои взгляды в сторону сцены. Маша села вполоборота и смотрела на сцену. Саша тоже решил наблюдать за происходящим на сцене, но так и не смог оторвать своего взгляда от затылка Марии. Он одновременно разглядывал аккуратно заплетенные косы Маши и поглядывал на Васю в конце зала.
Василий начал свою речь:
«Вы все собрались здесь, и я очень вам благодарен. Сегодня мне стукнуло двадцать семь, и я даже не знаю с чего начать. Ну, во-первых, думаю, хочу поблагодарить тех, кто был со мной все это время. Во-вторых, я очень признателен тем, кто…»
Александру голос Дивидова слышался все тише и тише. Он затухал, по мере нарастания Сашиных мыслей. Лаврентьев думал о том, как в начале дня лег спать, какое плохое у него было настроение и как он, неожиданно для себя, смог прийти на такое шумное мероприятие и как ему теперь хорошо. Взглянув на Машу и тихо вздохнув, чтобы она не слышала, Саша произнес у себя в голове: «То ли это подарок судьбы, то ли это простое совпадение, но мне не жаль потраченного времени. Где бы я еще встретил такую милую девушку? Спасибо Васе, ведь это именно он меня познакомил с нею. Интересно, увидимся ли с Марией снова?»
«Увидимся ли снова?» – этот вопрос волновал его больше всего. Но недолго поразмыслив, Лаврентьев решил спросить у нее об этом прямо. Однако, наплыв смелости в мыслях оказался не таким сильным, как на деле. Саша хотел было спросить, но каждый раз ему казалось, что после того, как он спросит, произойдет что-то немыслимо плохое, что он собственными руками разрушит тонкую атмосферу доверия.
Так он просидел довольно долго. На сцене расположился оркестр и начал играть. Тут все повставали со своих стульев и начали постепенно входить в ритм вальса. Вдруг Саша почувствовал, как что-то теплое и тонкое коснулось его руки. Сердце сжалось от испуга и смущения, он побоялся что нечаянно коснулся Машиного тела и что она после этого может обидеться или еще хуже никогда не захочет его видеть. Он медленно поднял глаза и увидел улыбающуюся Машу. Она стояла рядом и, взяв Александра за руку, спросила: «Пойдем?»
Лаврентьев немного засмущался, но взяв верх над своим онемевшим телом, поднялся со стула и пошел с Марией под руку. Она смотрела на Александра снизу вверх сквозь свои ровные блестящие ресницы. Примерно минуту оба стояли молча как вкопанные, словно выжидая момент для вступления в танец. Как опытные певцы в большом хоре, понимающие друг друга с одного жеста, Мария с Александром стояли друг напротив друга, взявшись за руки. Они не говорили ничего, не подавали никаких знаков. Время вокруг них, словно остановилось. Никто из них в это мгновение не сделал ни движения. Они оба понимали важность момента, без единого слова, видели глубину сердец друг друга. Спустя несколько мгновений они медленно поплыли сквозь зал по кругу.
Александр ни о чем не думал, мысли вылетели из его головы. Он смотрел на Машу с нежностью, и ему казалось, что они не танцуют, а парят по залу, и даже не залу, а бескрайней поляне, усеянной цветами, любыми, лишь бы они нравились Маше. «О, Мария, что за прекрасное имя!» Его губы не шевелились, но шептали: «Маша, Мария». Он видел улыбку прекрасной девушки, и ему стали подлезать мысли о том, как бы было прекрасно, если бы ей нравились те цветы на представляемой поляне в грезах. Его мысли становились все более запутанными и противоречивыми: «А вдруг… Нет, этого не может быть… А если все же… Ей понравятся там не только цветы… Но и я тоже!» Александр уже не смог больше думать ни о чем. Он схватил Машу за обе руки и пошел в быстрый танец, нежный, но в тоже время страстный вальс. Саша боялся ненароком сделать Марии больно своими дерзкими движениями, поэтому следил за тем, как он держит ее руки, не стягивает ли нежную кожу ее пальцев и не причиняет ли дискомфорт рукой, придерживающей ее талию. Но волнения его были напрасны. Еще с утра замкнутый человек, уже вечером оказался способен высказать все свои чувства одним лишь танцем. Огни блестели разными цветами, оркестр гремел вальсом, пронизывая тело волной музыки до самого сердца, пестрые платья девушек и костюмы молодых людей, собравшихся на праздник, то и дело мелькали перед глазами. Время замедлило свой ход, и Саша летел, ничем не обремененный, держа в объятьях бесценное сокровище, держа ту, которая смотрела на него слегка мокрыми от восторга глазами.
Вечер проходил и скоро наступила ночь. Попрощавшись с Дивидовым и любезно проводив Машу до такси, Александр еще долго смотрел в сторону, куда уехал автомобиль с прекрасной девушкой. Он тяжело дышал зябким ночным воздухом, который будто поставил своей целью проморозить легкие. Сашу слегка потряхивало от холода, навеиваемым ветром. Придя домой, он пролежал в кровати еще очень долго. Слезы сами накатывались ему на глаза. Александр Лаврентьев, с наслаждением и трепетом произносил одно и то же имя: «Маша, Маша!»
Саша уснул лишь незадолго до рассвета. Ветром колыхало занавеску, которая то и дело надувалась как парус, и снова смиренно опускалась, тихо шурша об пол, и как будто нежно целуя его. Сквозняк тихонько и уныло подвывал через приоткрытое окно, в которое, казалось, еще лилась музыка из кафе, а догорающая луна бросала последний свет в комнату, послушно преклоняя колени перед лазурной зарей.