Поэтому о Стёпке Герундове я старался не думать.
Так я прожил всю осень, а к зиме летняя история начала забываться, казаться далёким сном, который приснился тебе в детстве, ты вроде бы и забыть его не можешь, и одновременно он кажется размытым пятном, общим сюжетом, без ярких деталей.
Снег в этом году выпал опять поздно, но успел к новому году. Когда я первый раз в году играл в снежки с Вероникой и Андрюшкой, мы были почти теми же Тёмкой и Андреем, какими были весной. Весёлыми и беззаботными.
Наступил новый год. Яркие детали вернулись новогодней ночью и вновь украсили летние воспоминания как мишура ёлку. Мы с родителями встретили новый год в гостиной. По телевизору, где каждый вторник красавчик Духовны кадрил девушек, выслушали речь президента, отец вскрыл шампанское. Позволил глотнуть мне, а потом под Голубой Огонёк мы играли в карточные игры. Уже почти в два часа ночи, когда мы с братом уединились в комнате, Андрюшка спросил:
– Тёмка, а кто такой Альберт Вескер?
По спине пробежали мурашки. Я вспомнил, что почти весь праздник Андрей провёл с серьёзным выражением лица, а если и смеялся, то только губами. Мне нечего бояться, потому что я в одно время много играл в Обитель Зла, и братишка мог услышать от меня это имя, особенно если учесть, что я сильно восхищался этим персонажем.
– Это главный злодей Обители Зла, – ответил я. – Игра такая была, помнишь?
Андрюшка хмуро смотрел на морозные узоры на окне, а потом спросил это:
– Он тот самый пафосный ублюдок и гламурный подонок?
Мне поплохело.
– Ну типа да, – киваю. – А с чего ты вдруг его вспомнил?
– Не знаю, – пожал плечами Андрей.
Почти всю ночь я не спал, в отличие от братишки. За окном кричал весёлый народ, взрывали салюты, а я смотрел во тьму и не мог выбросить из головы образ Стёпки. Когда дрёма мало-мальски одолела меня, я часто просыпался, ибо видел во сне кричащего Стёпку. То он заперт в подвале, то его забрали в Хостел, то он вдруг попадал в пазы раздвижного моста, а мне нужно было нажать рычаг, чтобы его раздавить, или, в противном случае, погибнет целый поезд народа.
Зимние каникулы прошли весело, беззаботно. Часто я даже искренне радовался, но Андрюшка вновь изменился. Он замкнулся в себе, и я ничего не мог сделать, хотя и не пытался даже.
Вернулась школа, третья четверть, жизнь старалась вернуться в колею, как заблудившийся поезд, но мне казалось, будто нас в доме живёт не четверо, а пятеро. Пятый – это такой невидимка, чей характер пока не был известен. То ли ангел, то ли демон, как в Паранормальном Явлении. Он явился из прошлого и всячески мешал нам спокойно жить.
В начале февраля мне исполнилось четырнадцать. Я менялся: рос, покрывался волосами, которые росли теперь не только на голове, даже голос мутировал, хоть я и не замечал. Пожалуй, самым ярким отличительным признаком для меня стал рост. Мне уже приходилось нагибаться, если нужно было войти в подвал, я обогнал маму и поравнялся с отцом. Если летом Вероника обходила меня на пару сантиметров, то теперь я переплюнул её примерно на полголовы.
А ближе к концу февраля умер Серёга.
Мы получили письмо от дяди Коли. Отец прочёл электронную почту, помню, в тот день вошёл ко мне мрачнее тучи и рассказал первому. Письмо оказалось небольшим, и если вычеркнуть те предложения, в которых Тёмка-убийца обвинялся во всех смертных грехах, то останется короткое послание достойное телеграммы: МОЙ СЫН СЕРГЕЙ РАЗБИЛСЯ НА МАШИНЕ тчк ОН БЫЛ ПЬЯН тчк БЛАГОДАРЯ ВАШЕМУ ДЕБИЛЬНОМУ СЫНУ тчк АБОНЕНТ БОЛЬШЕ НЕ ПРИНИМАЕТ ЗВОНКОВ ИЗ ПРОШЛОГО тчк.
Потом уже отец рассказал всё матери, а Андрюшке почти ничего не говорили. Несколько бессонных ночей подряд я думал о произошедшем. Сергей, спортсмен, которому было всего семнадцать лет. Но уже вдруг начал пить, как взрослый, и не справился с управлением. Может, въехал в другую машину, а может влетел в столб. Разум предлагал всё более и более изощрённые варианты. И чем больше я думал, тем паскуднее становилось. Наверное, дяде Коле теперь не очень хорошо живётся: жена умерла, двое сыновей очень скоро тоже.
Жизнь снова омрачилась.
В школе я стал рассеянным, отдалился от Вероники, ушёл в себя не хуже Андрюшки. И думал только о Сером. Я сумел понять лишь, что если бы Серёга выбрал бифуркатором не Стёпку, а себя, то прожил бы немного дольше.
****
В начале марта прозвенел первый тревожный звоночек. Андрюшка избил одноклассника. Когда его отвели к директору, а потом к школьному психологу, тот ответил, что Лёха мешал мне слушать голоса в моей голове.
Эта фраза напугала нас очень сильно. Отец потом весь вечер допрашивал мелкого об этих голосах, а я молил, чтобы Андрюшку отпустили наверх, где он точно всё рассказал бы мне.
После летнего инцидента я, похоже, стал самым близким ему человеком. Но в этом вопросе, кажется, я переоценил себя. Андрюшка толком и мне ничего не рассказал. Но услышанного мне вполне хватило, чтобы схватиться за голову.
– Понимаешь, – говорил брат. – Вот иногда я хочу что-то сделать. Что-то обычное самое. Например, съесть венскую вафлю. А мне внутри как будто что-то говорит: не ешь её. Последние несколько месяцев я так долго задумываюсь над простыми вещами. И не знаю, что выбрать.
Вот таков вот ответ.
Спокойная жизнь кончилась. Я ломал голову, пытался объяснить подобный феномен, но не мог. Вернулось гадское состояние, как тогда двадцать третьего июля. Есть проблема. Ты видишь проблему. Но не хочешь её решать.
Я старался объяснить брату, чтобы он посылал все голоса в тёмное место и не слушал их. Оставшись без внимания, голоса уйдут. Андрюшка хмурил брови, кивал, но ничего не говорил.
Со временем я начал замечать за братом странное поведение. Иногда мелкий стоял посреди комнаты и будто смотрел в никуда, иногда минутами смотрел на еду в тарелке, прежде чем съесть. Думаю, он слушал те самые голоса, но я не вмешивался. Хоть сердце и щемила тревога, решать проблему я боялся.
Родители тоже замечали подобное поведение, и в отличие от меня вели себя активно: отправили Андрюшку к детскому психиатру. Тот вынес вердикт, но я не слышал его. Позже обо всём рассказал папа. Он объявил диагноз братишки: лёгкое диссациативное расстройство личности. Произошедшие летом события родили в братишке несколько личностей. Одна утверждала, что мальчик всё делает правильно, а другая винила Андрюшку в смерти Стёпки и прочих печальных событиях.
Но мне казалось, что психиатр ошибся.
Время утекало, Андрюшка посещал занятия психиатра, но лучше не становилось. В словарном запасе брата появлялись слова доселе ему неизвестные. Если двадцать третий Андрей двадцать третьего показался мне заумным, то новый индивидуум обходил его по многим очкам.
Как-то в очередной раз, когда я с братом завёл разговор о его поведении, Андрей ответил:
– Расщепление личности внутри меня обусловлено бифуркационным наслоением сорока девяти личностей меня же из других шизогонических реальностей.
Его слова меня безумно напугали. Особенно бифуркационный и шизогонические. Помню, отошёл от брата в оцепенении и решил больше ни о чём его не спрашивать. Мне казалось, будто летние дни возвращаются и не в лучшем виде. Одна мысль не давала мне покоя: всё это когда-то должно будет закончится: либо Андрюшка вновь станет нормальны, либо мне придётся уживаться с сумасшедшим братом. А чего доброго, вообще засунут малого в психушку.
В апреле я застал брата на заднем дворе. Я шёл в комнату с чашкой горячего кофе и заметил силуэт Андрюшки на заднем дворе. Снег сошёл рано, мешая себя с потоками грязи, земля размягчилась. Андрей выкопал свои древние сокровища: разноцветные стекляшки, и теперь стоял в лучах солнца и любовался их светом.
Сначала я даже с теплотой подумал, что братишка вернулся в реальность, но потом заметил, как Андрей откидывает каждый кусочек в сторону, а в конце вообще бесцельно отпускает банку, которая послушно падает в грязь. Расставив руки, будто всё ещё держит банку, братишка застыл и простоял так ещё несколько минут.
Я тревожно сжал губы, ожидая, чем же закончится сцена. Андрюшка зашевелился и вдруг заговорил сам с собой. Не в силах дальше наблюдать, я скрылся в комнате. Долго думал в ту ночь о брате и решил, что я похож на крысу, которая бежит с тонущего корабля. Если я однажды спас Андрюшку из лап жутких тварей, то почему я не могу спасти его ещё раз от самого себя. И я решил действовать.
Тогда-то и вернулся Стёпка.
*****
Ты хочешь ананас. В первом продуктовом его не продают, во втором – тоже, в третьем узнаёте, что на ананасы не сезон, в четвёртом они закончились. Спустя целый день вы находите желанный фрукт в каком-то захудалом продовольственном подвале на окраине города. Вы возвращаетесь домой, разрезаете, но… он оказывается гнилым. Жизнь разочаровала, мир кажется подлым и несправедливым…
Я не для того рискнул жизнью двух своих друзей, чтобы вытащить в свою реальность гнилого Андрюшку, и я решил с этим бороться. Кроме нападения я не видел иных способов.
Когда ты просыпаешься среди ночи, а твой сосед по комнате храпит или икает, тебя это жутко раздражает. Андрюшка не храпел и не икал, он разговаривал. Клянусь. Как-то проснулся от его бормотания. Брат прятался в темном углу, на своей кровати, – я видел только сплетённые меж собой ноги – и бормотал невнятицу. Тогда я и прикрикнул на него, чтобы ложился спать и не мешал мне.
Бормотание остановилось, но Андрей не ложился. Некоторое время сквозь прикрытые веки я поглядывал на сидящий силуэт братишки. Кроме злости сознание защекотал страх. Через минут пять мелкий удобно устроился в постельке и накрылся одеялом.
Подобным образом я начал реагировать на всякий интроверсированный уход Андрюшки. Пару раз накричал на него за столом, когда он задумался над едой. Один раз потряс за плечи, когда мелкий застыл посреди комнаты. Мне было жалко его, но в то же время, я не знал, как ещё поступать. Сначала Андрей возвращался в этот мир растерянно, а на лице выражение нашкодившего щенка. Несколько раз я даже обнимал Андрея и предлагал поиграть во что-нибудь, но мелкий перестал интересоваться компьютером, телевизором и даже общением со сверстниками.
Изменения в младшем замечал не только я. Родители перешёптывались, чаще у меня за спиной, но иногда и при мне. Как-то мать позвала Андрея смотреть сериал, но он отказался. В последнее время мелкий либо засыпал за просмотром, либо начинал что-то бормотать себе под нос прямо в объятиях мамы. А на днях так вообще наотрез отказался, а когда мать попыталась выяснить причину печального настроения Андрея, последний разозлился, накричал что-то и спрятался в туалете.
Отец пытался всё объяснить взрослением. Андрюшке через месяц одиннадцать, он превращается из ребёнка в подростка, но… кажется, даже сам папа не верил в свою теорию, а уж я и подавно.
Через несколько дней отец вызвал меня на серьёзный разговор, в котором поинтересовался, куда же мы в самом деле путешествовали летом. Но я не ответил правду. Думаю, тогда он решил бы, что в нашей семье два сумасшедших. Но хорошо помню последний вопрос:
– Что бы ни случилось летом, скажи, это из-за этого Андрюшка сейчас такой странный?
Самый что ни на есть правдивый ответ: ДА! Но я солгал.
В школе об Андрюшке забыли. У него не осталось друзей, хотя мелкого сей факт не особо волновал. Учителя поступали подобно мне. Они видели проблему, но отказывались её решать. У братишки даже оценок почти не было, потому что мальчишку никто не спрашивал. Его посадили на последнюю парту, одного, где он мог уходить в свои миры.
Через несколько дней после этого события отец устроил скандал психиатру. Дескать, мы платим вам огромные деньги, почему вы не помогаете, на что тот лишь пожал плечами: случай очень тяжёлый, и если так будет продолжаться, придётся Андрея госпитализировать.
Пятнадцатого апреля, хорошо помню эту дату, проснулся ночью, а братишка сидит рядом со мной на кровати и в руках у него нож. Не настоящий, пластиковый, который ему подарили на позапрошлый новый год, но меня даже этот напугал. Андрюшка что-то шептал, а когда я дотронулся до него, он вздрогнул и осознанно посмотрел в мою сторону.
– Почему не спишь? – почти что дрожащим голосом спросил я.
Брат не ответил. Посмотрел на нож, встал и лёг в свою кровати, выбросив по дороге на пол пластиковое оружие.
Я стал бояться ночей.
Но продолжал вырывать Андрея из его шизогонических грёз. И теперь на лице братишки отражалась не растерянность, а гнев. Иногда он вырывался и кричал мне:
– Пошёл ты!
Я попался в тупике. Я не знал, что делать. Брат менялся, теперь мало чем напоминая старого доброго малыша, соседа по кровати.
Как-то в гостиной, выдернув Андрюшку из грёз, когда он сидел на софе, уставившись в никуда, пустив из уголка рта слюнку, я обнял его и зашептал утешительные слова. Просил прекратить так вести себя, иначе все вокруг начнут считать его психом. Я сказал ему:
– Я люблю тебя.
А он ответил:
– Иди нафиг. Не мешай мне!
И убежал.
В конце апреля на рисовании он изобразил картину, ничего не значащую для остальных, но заставившую меня биться в ужасе. Тема: я и моя семья. Андрей нарисовал шестерых. Отца, мать, себя, меня и двух существ, которых братишка никак не мог видеть. Но с ними встречался я. Две фигуры в костюмах с очень длинными ногами, откляченными задницами, без лиц, только губы.
Никто не спрашивал Андрея, зачем он нарисовал их, даже я. Школа и родители привыкли к странностям Андрея. Думаю, отец и мать однажды посовещались и пришли к выводу: он наш сын, мы будем любить его и таким. Я же не обмолвился словом с братом потому что боялся. Слишком хорошо запомнился серый пластмассовый нож. Если приложить силу, то им можно проткнуть шею, ну или воткнуть в живот например.
Однако ночью мне приснился сон, изменивший моё мнение. Я шёл по осенней улице. Не знаю, почему осень. Ржавые воды текли по асфальту, на людях сидели плащи, всё как весной, только солнца не было. Люди быстро снуют туда-сюда, задевая меня сумками, плечами, и вдруг впереди я вижу фигуру, двигающуюся мне навстречу. Длинные ноги, откляченный зад. Только одета Тварь была в плащ и шляпу, а белёсые пальчики сжимали зонтик, раскинувшийся над существом. Оно приблизилось ко мне и залезло во внутренний карман плаща.
Сейчас монстр достанет пушку и убьёт меня. Но вместо пистолета существо достало небольшую пластиковую карту и протянуло мне. А потом Тварь заговорила, сверкая кривыми жёлтыми клыками:
– Бифуркационный период вашего брата истёк.
Я смотрю на карточку, но ничего не вижу и просыпаюсь. Через день, взяв рисунок, я ткнул им в брата и чётко спросил:
– Андрей, объясни мне, где ты видел этих чудовищ, которых ты записал нам в семью?
Братишка в это время решал математику, и у него, скажу, неплохо получалось. В последние месяцы Андрей улучшил отметки в школе до круглого отличника. Кажется, будто в него поместили сразу всю программу за четвёртый класс.
– Нигде, – пожал плечами Андрей.
– Тогда, почему ты их нарисовал?
– Мне про них рассказали, – ответил брат.
– Кто?
– Стёпка!
******
Я заперся в кладовке. Сидел и ревел там, спрятав лицо в коленях. Как же мне было страшно, грустно и одиноко. Я ничего не понимал, но казалось, будто я очутился в одной из шизогонических реальностях, по которым бродил летом.
Перед сном, когда свет в доме уже потух, я тихо спросил Андрюшку:
– Почему ты вспомнил Стёпку?
– Иногда я его слышу, – ответил брат из темноты. – То, что во мне живут сорок девять меня позволяет многое видеть и слышать. Я слышу других бифуркаторов.
Я не знал, что ещё спросить. Уже было страшно продолжать разговор.
– Ты слышишь Стёпку? – спросил я.
– Какого из двухсот пятидесяти одного?
Меня обдало холодком.
– Он ещё жив? Прошло уже восемь месяцев.
– Он сильный бифуркатор. Самый сильный, потому что умный. Он очень старался выйти из своего бифуркационного дня.
– Так он умер?
– Ну пока жив, но фактически, – ответил Андрей.
Я захлопал мокрыми ресницами, не понимая, почему плачу. То ли от грусти, то ли от ужаса. Ноги и руки похолодели, спрашивать больше ничего не хотелось, но я продолжал:
– Передай ему, что он мой лучший друг.
– Нет, – отвечал Андрей. – Тебе не понравится его реакция.
Теперь мне ещё страшнее.
– Он меня ненавидит?
– Наверное, он сейчас всех ненавидит, – вздохнул Андрей. – Он сейчас в таком состоянии, когда сложно любить. Тёмка, он умирает. И ему очень плохо. Представь, если бы твой мозг раздирали на каждую клеточку по отдельности.
– Не надо. Спасибо. Давай спать! – я прекращаю разговор и отворачиваюсь, но Андрей не унимается.
– Он будет жить ещё. Он будет так мучиться по меньшей мере месяц. Он чаще других любит говорить со мной. Спрашивает о тебе.
– Что ты ему отвечаешь? – напряжённо говорю я.
Братишка не отвечает долго.
– Когда ты менял меня на него, ты думал, что поступаешь правильно? – спрашивает Андрей, и моё сердце бьётся чаще.
– А ты считаешь, что я совершил ошибку?
– Не знаю.
– К тому же, я очень хотел оставить там Серёгу. Я не хотел бросать в бифуркаторы Стёпку. Это всё Серый виноват.
– Если б ты оставил там Серого, Стёпка всё равно не обрадовался бы, – отвечает Андрей. – Но он тебя понимает. Он понимает твой выбор. Понимал…
– Понимал? А сейчас что?
– Сейчас ему очень-очень плохо. У него ничего не болит, он просто почти сошёл с ума. Он не может спать, ему постоянно что-то шепчут в голове. Сейчас Стёпка ведёт себя очень неадекватно. Месяц бессонных ночей изменят кого угодно, поверь.
– Ты… скажи ему, что я сожалею, – тихо произношу.
– Не думаю, что ему это поможет, – отвечает Андрей.
На этом разговор закончился.
В мае Андрюшке стукнуло одиннадцать. Надо сказать, что к тому времени братишке стало ещё хуже, и мы уже рассматривали вариант госпитализировать его. Я называл это по-другому: отправить в психушку.
Как ни странно, брат контактировал с внешнем миром только в школе. Дома он вёл себя отрешённо, будто аутист. Как-то я застал на кухне маму, кормящую Андрея с ложки. Сам брат смотрел перед собой, будто спал с открытыми глазами, и лишь периодично открывал рот. Пюре иногда стекало с уголков его губ, и матери приходилось пользоваться тряпкой.
Мама плакала.
На день рождение Андрюшка немного оживился. К нам вернулся прежний мальчишка. Игривый, весёлый. На праздник пришло не много народа, в основном – родственнике и пара одноклассников, которые ушли через час. Родители надарили Андрюшке много подарков, но братишка не радовался им. Смотрел на игрушки равнодушно, как в апреле на выкопанные стёклышки.
Я затеял игру в прятки. Участвовали ещё близнецы папиной сестры, старше Андрея на год. Я водил. Досчитав до пятидесяти, я направился искать ребят. Проходя мимо заветного окна, заметил мрачный силуэт братишки в центре заднего двора.
Я немедленно спустился, побежал к нему, смешно скандируя:
– Не самое лучшее место, чтобы спрятаться, да?
Когда Андрюшка обернулся, я отпрянул. В вечернем мраке глаза братишки сверкнули холодным гневом, кулаки зажаты. Думаю, ещё секунда, и он бросился бы и загрыз меня, столь свирепым выглядело его лицо. Но вдруг взгляд прояснился, и он огляделся.
– Ты… не успел спрятаться? – неловко спрашиваю.
– Я… ой… – Андрей улыбнулся, пожал плечами. – Я спрятался, просто увлёкся голосами и как обычно ушёл за ними. Давай сначала.
Мы не начали сначала. Вдвоём отыскали близнецов, на том и закончили. Я всю ночь гадал, за чьим же голосом братишка пошёл, как на зов блуждающего огонька?
Просветления день рождения ограничилось одним днём. Назавтра Андрюшка снова ушёл в себя, на сей раз ещё глубже. Через пару дней после дня рождения я обнаружил на столе записку от Андрея, и слова меня совсем не порадовали:
Бифуркационный период истекает… Тёмка, ты тварь… Я всё равно достану тебя… Надо было добивать Серёгу… Бифуркаторы сильнее, если выше рангом… Боги тоже жестоки… Потому что бифуркационный период истекает… Жди меня… Я буду жить всегда… Пламенный привет от Стёпки…
Я не испугался. Нет. В те дни страх стал для меня привычным состоянием. Иногда я молился, чтобы этот кошмар поскорее закончился. Наверное, поэтому, когда через неделю после дня рождения Андрюшку сбила Рено, я даже немного обрадовался.
*******
Когда мы с отцом подъехали, растерянный водитель пил минералку, его руки тряслись, и он всем объяснял, что пацанчик выпрыгнул из кустов и взвёл руки к небу. Полиция уже оцепила место происшествия, а труп Андрюшки накрыли.
Как выяснилось из рассказа водителя, он ехал себе по дороге, вокруг ни одной живой души, поэтому он позволил себе прибавить скорость, при этом не нарушая правила, ибо в окрестностях нигде не стоял ограничитель. И вдруг из-за кустов выпрыгивает мальчик и взмывает руки к небу. Тормозной путь ударил Андрюшку по коленям, швырнул на асфальт, разбил голову, и протащил ещё пару метров.
Когда водитель выбежал наружу Андрюшка был ещё жив. Задыхаясь, он сказал шофёру лишь несколько слов:
– Передайте брату, что мой бифуркационный период истёк и завтра по любому будет лучше.
Конечно, мужчина не запомнил слово бифуркационный и произнёс его как биэмиграционный, но я всё понял и так. Я не стал смотреть на тело Андрюшки и дал волю слезам только в машине.
Твари подмигивали мне знаками, потому что Рено оказался оранжевым, совсем как то, что подвозило нас в альтернативной Москве, а водитель вертел в руках брелок в виде голубого зайчика.
И сидя на переднем сиденье в тот печальный май, я думал, что вот она и закончилась. Можно ставить точку. Тёмка, ты неудачник.
Я бы мог рассказать ещё многое из своей жизни. Что отец умер быстрее матери, когда мне исполнилось восемнадцать, а мать жила до тех пор, пока у меня самого не появились дети. Что в институте я уже почти не вспоминал события, произошедшие тем грустным летом, когда мне было тринадцать, и больше времени уделял девушке с параллельного потока, которая потом стала моей женой. Но вся эта информация совсем не касается истории моего детства.
Я уже взрослый. Мои дети уже выросли до того возраста, сколько было нам с братом в этой истории. И думаете, я стал мудрее или нашёл скрытый смысл в прошлом? Нет, нисколько. Иногда, оставшись один, я ломаю голову, кто из всех нас был хорошим, кто плохим. Где добро, а где зло? И понимаю, что я ничего не понимаю.
Мой поступок кажется мне правильным, честным, но ведь таким он выглядит с моей точки зрения, с точки зрения моих родителей. А вот Сергей думает… думал, что я поступил подло. Сейчас я сам недоумеваю. Ну и чего я сделал? Спас брата, но по сути убил всех близких мне людей.
Наверное, где-то там, за облаками восседает Сила, о которой даже вслух говорить страшно. Твари, управляющие миром. И они знают больше нашего и видят загодя вперёд. Забрав у нашей семьи Андрюшку, полагаю, они поступили по принципу наименьшего зла. Но мне было тринадцать. Гормоны, честность вели меня в бой, сражаться за великое честное дело. А в итоге, я нарушил некое равновесие, и выбрал не самый лучший исход события.
Иногда я даже боюсь, что однажды проснусь утром и обнаружу пустую постель одного из детей, чей бифуркационный период только-только начался.
Но об одном человечке я думаю постоянно. И даже не об Андрюшке. Не о Серёге, о котором я забыл раньше всех. О Стёпке. О друге, на долю которого, как мне теперь кажется, выпала самая тяжёлая ноша. Жертвой наших приключений был он, а не мой братишка. Что я? Моя история маленькая: поддавшись идее гениального друга рвануться в бой. Что Серый? Он вообще лишь создавал фон, и ударил только в конце. А Стёпка! Он придумал идею спасения, и сам же пал её жертвой. Если к кому жизнь и поступила несправедливо, так только к нему.
Мне его очень жалко. Я оправдываю даже его агрессивное поведение в конце бифуркационного периода. Мне часто снится, что он вновь звонит мне в дом, как много лет назад, и мы идём на Заводь. Чем старше я становлюсь, тем чаще разговариваю с ним про себя. Знаете, как дети часто придумывают невидимых друзей и общаются с ними. Мой невидимый друг – Стёпка. Он мне не отвечает, как отвечал Андрюшке, но я воображаю, будто слышу его. Если у человека есть душа, надеюсь, Стёпкина сейчас находится в лучшем мире.
Я до сих пор боюсь ночей. Думаю, мне не хватает смелости признаться, что Стёпка наблюдает за мной и таит за пазухой пластмассовый серый нож. Поэтому каждую ночь прежде, чем уснуть, я закрываю глаза и словно молитву говорю себе: завтра по любому будет лучше.
А. З.
февраль, 2014.